Игра знамёнами. Часть первая: «Крамола земная»

В общем всё разрешилось так, что лучше Святославу, наверное, и трудно было представить. Он выполнил отцову волю, изгнал постылую Киликию и женился на желанной красавице. Да ещё и укрепил своё положение на Руси. Лютобор, а после смерти боярина – его брат Полкан, вместе с огромной сворой родственников стали верными сподвижниками среднего Соколовича. В накладе в итоге не осталась даже Некраса. В утешение Святослав предложил ей возглавить свою лучшую дружину. С прежним её воеводой в то время как раз произошла очень некрасивая история.

Та согласилась не раздумывая. И оказалось, что князь не прогадал – она словно родилась для воеводства. Дубовая дева сразу навела среди воев железную дисциплину. Дружинники поначалу ерепенились, недовольные, что ими командует баба, но она быстро заткнула рты всем недовольным. А потом авторитет командира поддержали несколько блестящих побед. После чего к ней валом повалили желающие вступить в боевое братство. Но она принимала только самых лучших. А отличившихся в боях жаловала доступом к собственному телу. При всей сомнительности такой награды в дружине она считалась одной из самых почётных. И принималась с должным пиететом.

Ну а жизнь с его Ладушкой после полудюжины зим мучений с заносчивой ромейкой показалась князю просто верхом блаженства.

Тогда он думал, что это счастье продлиться вечно. А как они оба радовались, когда молодая жена поняла, что непраздна!

А потом на свет появился ОН, и всё закончилось… Она умерла от горячки на третий день после родов.

Ладушка моя…

Глаза Святослава снова подёрнула пелена. Перед ними опять стояли алые языки пламени погребального костра, которые безжалостно пожирали прекрасное лицо его возлюбленной.

Вместе с её навеки закрывшимися бездонными васильковыми очами…

На этом счастье в его жизни закончилось. Едва его юница отправилась на небо, Некраса опять вспомнила о свадебном даре.

Соколовичу пришлось соврать, что он дал страшный обет – в знак траура по покойнице больше не сходиться с другими женщинами.

И первое время ему действительно этого не хотелось.

Но потом природа взяла своё.

Он был вынужден скрывать от всех, в том числе и от собственных ближников, все свои, даже мимолётные связи. Втихаря тискаться по углам со служанками и тайно оказывать честь жёнам гостей во время больших праздников. Да изредка на выездах в лес валять по кустам встречных весянок, в тайной надежде почувствовать нечто подобное тому, что случилось при первой его встрече с Ладиславой.

Потому князь и не любил таскать за собой большую свиту.

Земляной змей! За что ему такая жизнь?

Рядом громко фыркнул конь.

Князь очнулся от своих дум. Пока он был погружён в воспоминания, маленькая кавалькада достигла цели, и уже втягивалась в узкий проход между двумя холмами. Он был таким тесным, что проехать через него можно было, только выстроившись цепочкой по одному.

Внутри ущелья княжил полумрак. Чтобы хоть что-то рассмотреть пришлось изо всех сил напрячь глаза.

Вокруг вздымались почти отвесные стены, сложенные серым известняком, найти пристанище на котором смогли только островки вездесущего мха да редкие кустики ерника. Место было настолько мрачное, что даже звуки здесь разносились как-то зловеще.

И как только богам пришло в голову сотворить нечто подобное? Может это и вправду окаменевшая челюсть гигантского ящера? А ну как он не умер, а только уснул и вдруг решит проснуться? От таких мыслей Святослава мороз продрал по коже.

К счастью, путь через это странное место занял немного времени. За тот срок что конь князя добрался до противоположного края ущелья, хороший костёр едва успел бы сжевать некрупную охапку хвороста. Тут только ему в голову пришла запоздалая мысль – а почему его никто не встретил у входа в эту узину?

От хлынувшего со всех сторон яркого света князь ненадолго ослеп. Ему даже пришлось зажмуриться. Когда же он открыл глаза – остолбенел от удивления.

Тридцать три земляных змея! В лицо Святославу и полудюжине его спутников, выехавших из прохода раньше, хищно глядели несколько десятков трёхгранных жал бронебойных стрел. Уже готовых сорваться с тетив натянутых луков, которые сжимали в руках неизвестные кмети, выстроившиеся полукружьем у выхода из ущелья. Вид у воев был самый что ни наесть суровый и решительный. Хотя лица большинства и были скрыты под личинами. Не были видны и гербы на щитах.

Ну и положеньице! В голове у Святослава пронеслось сразу несколько вариантов дальнейшего развития событий. Попробовать прорваться? – Его тут же изрешетят стрелами. Нырнуть обратно в проход? – отбиваться в узине будет легче – но его спутники тут же погибнут, и ущелье им придётся удерживать вдвоём с Молчаном, который пока ещё не выехал наружу. Но враг легко сможет их обойти с другой стороны. Сдаться? – тогда война сразу безоговорочно проиграна.

Попробовать завязать переговоры? Это, пожалуй, стоило сделать. По крайней мере, поможет прояснить ситуацию.

Тут только в голову князя прокралась страшная мысль: как эти вои вообще здесь оказались? План провалился? И почему кмети ничего не говорят и не делают, а лишь стоят на месте? У Святослава только начали появляться догадки, как тут все сомнения разрешил его собственный телохранитель.

Молчан при выезде из ущелья почему-то не проявил никаких признаков удивления. Более того, никак не отреагировал на явную опасность, спокойно продолжив путь.

– Пошутили, и хватит! – бросил он незнакомым дружинникам и направил на них своего жеребца, явно собираясь проехать сквозь строй.

Святослав настолько удивился тому, что его спутник, из которого любое слово обычно приходилось тянуть чуть ли не клещами, вдруг заговорил, что поначалу даже не обратил внимания на реакцию вражьих кметей.

Те неожиданно расступились.

И опустили луки.

А потом окрестности сотряс их дружный хохот.

А потом они начали поднимать личины, и Святослав стал узнавать в них бойцов собственной первой дружины. В том числе и её воеводу.

Смялись они самозабвенно, обнажая белые зубы.

Ффу-у-у! Словно гора упала с плеч.

И как это он сразу не признал своих людей? Это всё сослепу!

Треклятый Пустельга! Что за глупые шутки!

Тем временем сам виновник временного княжьего замешательства выехал из общего ряда, снял шелом и виновато согнул шею, на которой посверкивала новенькая золотая гривна, полученная им за Неспанку.

– Прости, княже. Моя вина. Не смог удержаться.

С губ его при этом не сходила лукавая улыбка.

– Нашебаршишь ты себе приключений полон рот! – ответил ему Святослав его же любимой присказкой. – В другоядь можешь все и не вывезти.

Про себя он уже махнул рукой на эту выходку. И даже признал, что шутка и правда вышла смешной.

Пустельга же сразу смекнул, что средний Соколович зла на него уже не держит, и не упустил случая похохмить ещё.

– А я, княже, от людей беды не боюсь! Мне гадалка нагадала, что я от горла помру. По всему выходит – медами на пиру упьюсь!

Его слова сопроводил новый взрыв хохота. Причём к нему присоединились уже и вои Святослава. Да и его самого начало разбирать.

Но, как гласила известная поговорка, пошутили складно – надо было и дело делать ладно. Отсмеявшись, маленький отряд продолжил путь. В ту сторону, где хмурое зимнее небо прорезали несколько жидких столбиков дыма.

Оглянувшись напоследок на кметей своей первой дружины, которые снова возвращались на исходную позицию – охранять ущелье, черноградский князь разглядел в их рядах и Олега, на его неизменном воронке. Среди остальных он заметно выделялся ярко сверкающим в тусклых солнечных лучах поясом.

Последыш, как и все новоиспечённые вои, старался выставить напоказ эту недавно полученную сброю, подтверждающую его новый статус. Поэтому и заставил своего нового челядинца, как его там? – Сопливца? – надраить до блеска поясные бляшки. А хотя нет – скорее всего, начистил их сам.

Эту награду княжич получил за свои заслуги в сече на Неспанке. Вместе с собственным гербом. Олег тогда не последовал совету многих, предлагавших ему взять в качестве эмблемы сражённого витязя, который символизировал бы его небывалую победу над Дунаем. Он оказывается, давно уже всё продумал. По его указке менские оружейники изготовили щит. Там, на пурпурно-жёлтом поле был изображён приготовившийся к прыжку могучий степной барс, над головой которого парил традиционный тризуб, говорящий о принадлежности хозяина оружия к числу потомков легендарного Сокола.

Да-а-а – всё-таки родовая удача большое дело. Без неё неизвестно – сумел ли Олег хотя бы просто выжить в той сече. Черноградский князь перед началом битвы на это и вовсе не полагался, поэтому решил подстраховаться. Допустить гибель младшего сына, при всей нелюбви к нему он не мог. Ведь после смерти жены тот оставался его единственной скрепой с самым влиятельным родом Руси. Поэтому средний Соколович и попросил двух лучших своих дружинников – Огуру и Гундяя, прикрыть его младшего сына в бою. Эти гридни терпеть не могли друг друга и постоянно цапались между собой. Особенно по поводу словоплетения, к которому оба испытывали немалую страсть. На это Святослав и рассчитывал – отказать ему они не посмеют, да ещё и будут соперничать друг с другом. Кроме того, от Огуры ни на шаг не отходил его неразлучный приятель – Кремень. Это означало, что Олега в случае необходимости прикроют сразу трое опытных воев.

В итоге с поручением своего князя они не справились, хотя и старались. А Гундяй выполняя его даже лишился жизни. В вирии ему наверно было уготовано хорошее место – ведь известно, что для воя – гибель при спасении своего сюзерена – одна из самых почётных. Тем не менее, из-за упущения дружинников княжич оказался лицом к лицу с одним из самых страшных противников в правдивых землях. Для многих это означало бы верную смерть. К счастью, последыш сам оказался – вой не промах. Да ещё какой не промах! Видимо не зря Колюта гонял его столько зим.

А после битвы Олег попросился в первую дружину, под руку к Шебарше. Князь не возражал – там хоть и опасно, зато воинскую науку можно было постичь очень быстро.

Он вдруг поймал себя на странном ощущении, будто в глубине его закоченевшей за дюжину лет души начали пробуждаться искры симпатии к младшему сыну.

Возможно – вдруг подумал Святослав – со временем он мог бы даже простить своего отпрыска. Простить – но не полюбить. Любовь в сердце среднего Соколовича навсегда умерла в тот день, когда Олег появился на свет.

Отряд достиг конечной точки пути, откуда поднимались столбики дыма, виденные при выезде из ущелья. Это была маленькая весь, располагавшаяся в самом центре небольшой долины, образованной кольцом Пустых холмов – несколько десятков домов с дворами и хозяйственными постройками, разбросанные полукругом вокруг небольшого возвышения, на котором стояло капище. Со стороны, откуда на него смотрел Святослав, оно было прикрыто каменным пригорком, так что видны были только макушки идолов. Поселение окружал невысокий частокол. Он, скорее всего, был рассчитан на защиту от обычных хищников, а не от тех, что прячутся под личинами людей.

И последние, судя по всему, здесь основательно похозяйничали. На месте большинства домов чернели лишь обугленные остовы, часть из которых ещё дотлевала. Из груд головешек торчали только закопченные тулова печей, похожие на клыки гигантских земляных оленей. Кое-где пламя добралось и до частокола. На некоторые из его заострённых кольев были насажены человеческие головы – вперемешку мужские и женские. Многие ещё свежие, даже не поклёванные воронами. Хотя довольно большая стая чёрных падальщиков вилась неподалёку, удовлетворяясь остовом лошади.

Такое поведение птиц явно указывало на то, что сейчас в веси были люди. Их вороны опасались, поэтому и выжидали чтобы попировать без помех – либо ухода двуногих, либо наступления сумерек.

Маленьких отряд подъехал к единственным в ограде воротам. От которых остались только резные столбы и поперечина, с прибитым к ней большим лосиным черепом. Выломанные створки валялись на земле. Внутри ограды в живописных позах лежало несколько мёртвых тел – должно быть, тех, кто пытался защитить ворота от пришельцев.

Эти покойники явно лежали здесь не один день – вороны основательно поработали над их лицами, а пятна крови на снегу почернели. Кроме того, не смотря на лёгкий морозец, от них заметно попахивало.

Трупы обильно усеивали и все улицы поселения. Почти все мужские были обезглавлены. Большинство же женских тел напоминало странные окровавленные мешки, из которых торчали обнажённые нижние половины туловищ. Видимо те, кто учинил этот разор, для удобства – чтобы те меньше сопротивлялись – задирали юбки на головы и завязывали узлом. А вволю потешившись, убивали.

Некоторые мертвецы были ещё свежими, тёплыми. Другие уже тронул тлен. По мере того, как маленький отряд приближался к капищу, первые стали попадаться всё чаще.

А затем группка всадников наткнулась и на самих погромщиков. Несколько воев в походных доспехах деловито сносили на улицу и складывали в кучи скарб, награбленный в одном из уцелевших домов. Тут же, на ворохе шерстяных одеял один из них, намотав на руку длинную русую косу, пользовал стоявшую на карачках голую девку. Ей юбку на голову он отчего-то накидывать не стал. От резких толчков полные груди немилосердно прыгали, с размаху шлёпая её по животу. На лице насилуемой застыло отрешённое выражение. Она, скорее всего, уже простилась с жизнью и просто ждала, когда окружающий кошмар закончиться.

Святослав подъехал к вою почти вплотную, едва не стоптав того вместе с девкой. Тот, однако, своего занятия не прервал. Только вопросительно воззрился на князя, забыв поднять руку в воинском приветствии.

– Где Вышата? – Спросил его Святослав с плохо скрытой злостью в голосе.

У него чесались руки отрубить этому махателю его не в меру пылкий уд. А заодно хорошенько поучить его товарищей. На кону было серьёзное дело, а они тут занимаются ерундой!

Вой задумался, не подозревая, что с каждым лишним мгновением увеличивается вероятность его расставания с собственным мужским отличием.

– На капище – ответил он наконец, указав рукой направление.

И тут же забыл о существовании князя. Движения воя ускорились, а глаза подернулись паволокой – его начало разбирать перед извержением семени. Он выхватил нож и полоснул им девку по горлу. Та задёргалась в агонии, усиливая ощущения сладострастного воя. Святослав оставил его – пусть разбирается воевода.

Путь до кумирни занял совсем немного времени. Хотя всадникам едва ли не на каждом шагу приходилось его терять, объезжая груды обезображенных трупов разной степени свежести.

Хватало мертвяков и на капище. Даже с преизбытком. Перед входом туда они лежали настоящим валом, высотой по грудь человеку среднего роста. Святослав даже удивился про себя, откуда в небольшой веси взялось столько народу. Только потом он узнал, что сюда сгоняли жителей ещё и из окрестных поселений, в которые наведывались люди набольшего боярина.

Капище представляло собой небольшую бревенчатую постройку без окон с двускатной крышей, увенчанной изображением солнечного креста. Перед входом в неё были вкопаны полукругом полтора десятка идолов. У самого большого из них, стоявшего посредине, на голове тускло отсверкивала серебряная шапка. У Святослава промелькнула мысль, что весь далеко не бедствовала, раз у её жителей хватило средств на эдакое украшение.

Промелькнула и тут же угасла – к «телу» старшего из богов был привязан Дунай.

Даже с первого взгляда было видно, что богатырь заметно ослабел. Его кожа приобрела землисто-серый оттенок, а под глазами залегли густые тени. Насколько знал средний Соколович, тот до сих пор мучился от раны, нанесённой ему Олегом. Кроме того, упорно отказывался от предлагаемой еды. Поэтому крепкие сыромятные верёвки удерживали его скорее не от бегства, а от падения на землю.

Тем не менее, губы печального витязя были сурово сжаты, на лице же отсутствовало всякое выражение. Прозрачные глаза отрешённо смотрели куда-то вдаль, словно не замечая того, что происходило буквально у него под носом.

А там творилось настоящее непотребство. Всего в нескольких аршинах от привязанного пленника вои Вышаты выстроили около полусотни весян – жён, мужей и детей. Кто-то из них тихо выл, кто орал во весь голос, а кто-то уже, видимо, смирился со своей участью и хранил обречённое молчание. Их по одному подводили к Дубыне, восседавшему на здоровенном – ему под стать – коне. Витязь пленников хладнокровно и даже как-то деловито умерщвлял.

Судя по всему, так он пытался заставить Дуная дать ответ на какой-то вопрос. А может просто получал удовольствие от процесса.

– Что, так и будешь молчать? – оглушительно проревел Дубыня хриплым басом, отняв очередную жизнь.

Он был похож на бога смерти – огромный как скала, страшный как навий и при этом с ног до головы забрызган кровью, словно неумелый мясник.

Не дождавшись ответа, витязь снова взмахнул секирой, на которую он видимо специально для этого случая сменил полюбившийся ему боевой молот. Голова очередного несчастливца – это был седобородый старик, слетела с плеч и покатилась по земле, орошая лежалый снег алыми струйками. Рухнувшее тело вои тут же сноровисто подхватили и зашвырнули на трупной вал, преграждавший проход на капище.

– Они умирают из-за твоего упрямства! – продолжал Дубыня. – Я буду убивать их, пока ты будешь молчать.

Ответа снова не последовало.

Следующей жертвой оказался совсем ещё юный отрок. Богатырь даже не стал пачкать о него оружие. Просто взял одной рукой за шею и поднял перед собой, сдавливая могучими пальцами горло.

Вьюнош захрипел и несколько раз дёрнулся. После чего обмяк и затих. Дубыня одним метким броском закинул его уже мёртвое тело на кучу из предыдущих жертв.

– Ты хочешь ещё? Ты получишь!

На этот раз витязю повели молодую беременную бабу. Она была практически на сносях и еле передвигала ноги.

Её по всей правде следовало бы отпустить.

У витязя, возможно, тоже возникла такая мысль. Он сунул древко своего топора в специальную петлю на седле и наклонился вперёд. Однако, как выяснилось, лишь за тем, чтобы вынуть из-за голенища засапожник.

Одной рукой он схватил непраздную молодуху за косу у самой репицы, а другой вогнал ей короткий клинок в низ живота. После чего одним движением вспорол его до груди. Затем резко сунул ладонь в рану.

Небо разорвал истошный вопль. Баба визжала и каталась по земле. Из разорванного брюха расползались лиловые внутренности. Дубыня держал за ножку маленький алый комок, похожий на человека.

Мгновение, и он полетел туда же, что и все прежние жертвы. А следом за ним и несостоявшаяся мать, тянущая за собой длинный шлейф из кишок.

Земляной змей! Это было уже чересчур.

На что всякого в походах навидался, но такого…

Придя в себя от минутного оцепенения, Святослав пришпорил гнедого, перемахнув через преграду из тел, и решительно вклинился между витязем и очередным пленником. Это была совершенно седая старуха – лет сорока от роду.

– Хватит, Дубыня! – резко крикнул князь.

Он со злостью пнул по руке воя, державшего полонянку. Тот выпустил её, но она осталась безучастно стоять на месте, как будто не замечая ничего вокруг.

– Ты же вой, а не кат! Или для тебя это одно и то же?

Витязь насупился и натянул повод, заставив своего аргамака попятиться. Он явно хотел бросить в ответ князю что-нибудь резкое, но вовремя осёкся, вспомнив, кто с ним говорит. В итоге он смог только пробормотать нечто невразумительное.

– Вспомни, зачем мы здесь – гневно продолжил Святослав. – Брось развлекаться и заставь своих людей заняться делом. Рыжий волк вот-вот появиться, а они добро таскают, да девок сильничают.

Тот буркнул в ответ что-то вроде того, что, мол, понял.

– Где Вышата? – спросил князь Дубыню уже более спокойным голосом.

Тот указал рукой на бревенчатое святилище.

Святослав спешился. Бросил повод одному из воев и пошёл к входу.

Пристыженный Дубыня тут же принялся раздавать распоряжения. Его люди суетливо забегали во все стороны. Недобитых пленников погнали подальше с глаз долой. На лицах некоторых из них затеплился огонёк надежды, что сегодня их, может быть, оставят жить. Другие же по-прежнему хранили отстранённый вид.

– Не обессудь Дунай – сказал черноградский князь, остановившись возле привязанного пленника. – Придётся ещё немного потерпеть. Поймаем твоего князя – отпустим. Если слово дашь – против нас не воевать этот год.

Печальный витязь никак не отреагировал на эти слова. Прозрачные глаза по-прежнему смотрели куда-то вдаль. Его мысли, похоже, витали далеко от этого места.

Святослав вздохнул. Пленник с самого первого дня, как пришёл в себя после битвы на Неспанке, ни разу не произнёс ни одного слова.

Ни разу.

Ни одного.

Средний Соколович толкнул дверь в святилище.

Тут же его едва не оглушил раздавшийся оттуда истошный вопль. А ноздри оскорбил мерзкий запах палёного мяса. Представшая же перед глазами картина и вовсе заставила остолбенеть.

Убранство внутри было простым, как и полагается молельне. Из утвари – только три деревянных лавки вдоль стен да маленький столец с жертвенной чашей. Четвёртую часть комнаты занимал деревянный алтарь, украшенный резными изображениями божественных деяний. Прямо к которому был привязан седовласый волхв. На одни верёвки боярин, видимо, не полагался – по бокам от пленника расположились двое его ближников. На теле старика, едва прикрытом остатками длинного жреческого одеяния, присутствовали следы побоев и свежие ожоги. Вышата стоял прямо перед ним, умело сжимая в руках кузнечные щипцы, с зажатым в них раскалённым добела стальным прутом. Его он, судя по всему, только что вынул из небольшого, наполненного тлеющими углями, котла.

– Скажешь где серебро, старик? – грозно вопрошал боярин, не обратив внимания на вошедшего. – Или всё-таки без причиндалов к богам отправишься?

Святослав едва не задохнулся от возмущения. Он-то думал, что Дубыня просто выродок. Оказывается нет – тот был тем яблоком, которое совсем недалеко упало от породившего его дерева.

Кстати, про дерево это была совсем не метафора. Не зря же в Столице ходили упорные слухи, что старший Малевич породил богатыря-сына, сочетавшись со священным дубом.

Глядя на эдакое непотребство в эту байку можно было поверить.

– Это что же такое, земляной змей, твориться?! – возопил князь. – Кончилась правда в правдивых землях?! Одна кривда осталась?! Враг уже на подходе – а они вон что творят! Ладно, сынок твой – он, похоже, с рождения об дерево стукнутый. Но ты! Сам набольший боярин кату уподобился! Куда мир катиться?!

Обычно всегда уверенный в себе Вышата, от такой пламенной речи поначалу опешил и даже отшвырнул в сторону щипцы с зажатым в них прутом. Однако быстро опомнился и сам перешёл в наступление.

– Да как ты смеешь меня срамотить, князь! Или ты забыл, что они с моим отцом сделали?

Святослав даже сплюнул в сердцах. Тоже – сиротинушка выискался!

– Ловок ты боярин себе оправдания находить. Отца убили – так и спрашивал бы с того, кто это сделал! Не можешь?! На беззащитных отыгрываешься?!

Это уже было на грани оскорбления.

Вышата едва не захлебнулся слюной.

– Ах ты…

Его рука легла на оголовье висевшего у пояса меча. Жилы на тыльной стороне ладони вздулись.

Выхватит? Не выхватит?

А что? – с него сталось бы. Набольший всегда, особенно в ранние годы, славился драчливостью и воинской сноровкой. Недаром у него на гербе красовался атакующий зубр. Он ведь даже турниры, было дело, выигрывал. С тех пор, правда, изрядно заплыл жиром и обленился. Но своего знаменитого норова не утратил. А тут с ним ещё и двое его людей…

Так что князь на всякий случай приготовился дать подышать воздухом и собственному клинку. Однако огонь в глазах Вышаты потух так же быстро, как и загорелся, а его рука незаметно соскользнула с рукояти. Боярин сделал вид что просто хотел расправить складки сбившейся набок короткой накидки-плаща. Тут же сразу стала ясна причина – в узкую дверь святилища протиснулся Молчан. Как обычно ни сказав ни слова.

Его вид всегда был красноречивее любых слов. Суровое каменное лицо ясно говорило – убью любого, кто поднимет руку.

Но если в драку лезть набольший и раздумал, то вины за собой признавать явно не собирался.

– Рыжий волк им князь! – ответил он. – И они за его дела отвечать должны!

Святослав хмыкнул.

– А серебро с этого волхва ты вместо виры с Всеслава хотел взять? У тебя самого его полны подвалы, а ты на малое заришься?

Вышата насупился и сложил руки на груди. Видимо, чтобы снова сгоряча не схватиться за меч.

– Серебра много не бывает.

Вот так вот. Пусть у боярина даже самые последние слуги в доме едят не с глиняных плошек, а чуть ли не со стекла, а дети самоцветами играются, он всё равно не против прибрать к рукам и малую кубышку несчастного волхва.

Пенязи, мол, к пенязям.

– А небес не боишься? – полюбопытствовал Святослав, указав рукой на алтарь. – Капище то Велесово. Он же и твой бог!

Но набольшего, похоже, ничем нельзя было прошибить.

– Я деревлянин – гордо ответствовал он. – У меня богов полон лес! Велес обидится – кто другой пособит.

Тоже, лесовик выискался. В лучшем случае на одну восьмую.

– Не пойму я князь, чего ты так разоряешься? – снова перешёл в наступление Вышата. – Мы всё по уговору сделали. Весь разорили. Дуная на виду привязали. Полудюжине местных уйти дали. Сейчас рыжего волка ждём. Пятый день уже. Вои устали – отдыхают как могут. Чего не так то?

Средний Соколович устало вздохнул. Да уж… отдыхают.

– Людей зачем перед Дунаем губить? Он же гордый – его этим не проймёшь.

На такой аргумент Вышата и вовсе махнул рукой.

– Да что тебе эти весяне – сотней меньше, сотней больше. А этому гордецу наука будет. Как за клятвопреступника воевать…

В душе черноградского князя снова всколыхнулась волна ярости.

– А не за такие ли дела ты своего сына Путяту в Тмутаракань из Столицы изгнал? Он то – хоть за пенязи людей продавал, а ты за так губишь!

Тут Вышата словно взорвался изнутри.

– Не смей сравнивать, князь!

Похоже, Святослав задел его за больное.

– Отчего же?

– То свои были, а это полочане – враги.

Аргумент был резонный. Если бы не одно но.

– Они-то враги, но, правда, то – для всех одна! Начнёшь с чужих, потом и за своих возьмёшься! А Дунай – пленник моего сына, а не твоего!

Тут уже набольший не нашёлся что возразить. Просто хмуро промолчал.

Князь этой маленькой победой удовлетворился и коротко порекомендовал Вышате осадить своих людей. И изготовиться к бою. Поскольку задуманный план уже близился к осуществлению. После чего развернулся, чтобы уйти.

– Да… затушите – указал он двум воям, всё это время тихо простоявшим по углам, на огонёк пламени, который начал заниматься на дощатом полу от брошенного боярином раскалённого прута.

Набольший хмыкнул, остановив своих людей мановением руки, распустил мотню на штанах и оросил горящее место тугой пенной струёй. Помещение заполонила резкая вонь, перебившая даже запах палёного мяса.

Князь с облегчением захлопнул за собой дверь, покидая осквернённое святилище. После чего с такой же скоростью поспешил покинуть и саму весь.

Возвращаться по главной улице ему не хотелось, чтобы опять не созерцать груды трупов. Потому, спустившись с бугра, на котором стояло капище, князь направил коня мимо дымившейся кузни – прямиком к частоколу, который был здесь пониже, чем в других местах.

Не доехав до ограды двух саженей, гнедой вдруг заскользил копытами по накатанному склону и едва не провалился вместе с всадником в большую зловонную яму. Это был нужник.

К счастью, Святослав вовремя успел натянуть повод и отвести коня в сторону. В лицо князя пахнуло ядрёными ароматами.

Земляной змей! Отхожее место, видимо, специально вырыли в стороне от домов – чтобы местные не могли напасть на людей Вышаты врасплох, застав их за отправлением естественных надобностей. Если бы тем вдруг вздумалось.

Соколович пришпорил жеребца, заставив его одним могучим прыжком перескочить через невысокий частокол, после чего пустил его в намёт. Примеру князя последовали и его люди.

Оставив весь позади, князь с облегчение вздохнул. Последнее происшествие вдруг показалось ему даже символичным. Вот уж действительно – побывал там – всё равно что в нужнике искупался.

Дальнейший путь лежал к укромной лощине, притулившейся между двумя отрогами холма. Воочию всё это выглядело почти так же, как и на резной столешнице в менском зале совета, поэтому Святослав вряд ли мог перепутать.

Маленькая группа всадников поднялась на высокий взлобок, отделяющий лощину от остальной части долины. Западина оказалась до отказа забита воями. Их там было никак не меньше трёх сотен. Все конные, тяжелооружные – сплошь отборная гридь. Князь разглядел стяги великого князя, его сына Ярополка, Дружины, Полкана и Некрасы. И ещё с полдюжины прапорцев воевод рангом пониже.

Значит все в сборе.

Он спустился с яра и подъехал к брату. Тот приветствовал Святослава сначала поднятием руки, а затем и сердечным объятием.

Сегодня он, похоже, похмельными муками не страдал. Зато, судя по всему, уже успел хватануть чашу-другую одного из своих любимых напитков – стоялого мёда. Отчего пребывал в приподнятом настроении.

– Ну что, брат, сегодня прижмём хвост рыжему волку?!

Средний Соколович поморщился – преждевременной похвальбы он никогда не жаловал.

Но это был другой случай.

Сейчас, пожалуй, он был уверен в успехе. О чём и заявил сначала брату, а потом и подъехавшим Дружине с Полканом. Те с ним согласились – разведка сообщила о приближении к Пустым холмам большого отряда.

По рядам промчались гонцы – они разносили приказ готовиться к сече. В рога не трубили, чтобы не выдать своё присутствие. Гридни поспешили начать облачение в боевые доспехи. Отроков с ними не было – в этом походе те стали бы только лишней обузой, поэтому сейчас им никто не помогал. Впрочем, для опытного воя – невелика трудность. Нелегко, но можно. Не составило это большого труда и для Святослава. Тем более что ему тут же принялся помогать Молчан.

Сам княжий телохранитель боевой доспех, похоже, не снимал никогда – даже когда ложился спать. Хотя черноградский князь не был уверен, что тот вообще когда-нибудь спит. Любой другой вой на его месте свалился бы с ног через полдня. Этого же боги словно выковали из железа.

Продевая руки в кольчужные рукава, средний Соколович вспомнил, как поначалу блестящий план, сейчас почти претворенный в жизнь, показался ему сомнительным. Его – как и идею Шебарши перед битвой на Неспанке, он был вынужден принять только под давлением обстоятельств.

Хотя после той победы Буковые холмы и перешли под полный контроль полуденного войска, война на этом не закончилась. В руках у Всеслава по-прежнему оставалась его главная торговая артерия – Закатная Двина, прикрытая цепочкой хорошо укреплённых городов. Чтобы захватить хотя бы один из них, требовалось потратить немало сил и средств. И времени. Кроме того, до них ещё требовалось добраться. А те дороги, что вели из Буковых холмов к этой могучей реке, преграждали несколько небольших, но отменно защищённых крепостей. А также густые леса и обширные болота, отлично подходившие для того, чтобы вести в них малую войну.