Чертово городище

Глава 5

После встречи с Овсянниковым Ирма как будто вспомнила, что идут они издалека, повисла на руке Воронова и тараторила, вспоминая истории тех времен, а едва вошли во двор, громко закричала, что не ела целую вечность, что совсем оголодала, что остались только кожа да кости. Так и ходила, то крича по двору, то забегала на несколько минут в избу.

Старуха тоже покрикивала в ответ, но стол накрывала проворно, и видно было, что делает это с удовольствием.

Сели за стол, и Воронов, налив самогонки в стаканчики, сказал:

– Вот, хочу выпить за ваше здоровье, а стараниями вашими и вашей внучки даже не знаю вашего имени-отчества.

Бабка непонимающе уставилась на него:

– Чево?

– Ну, как вас называть? А то все без имени да без имени.

Бабка продолжала молчать, и Воронов спросил еще раз:

– Как ваше имя?

– Нателла, – все еще не понимая, что происходит, ответила бабка.

– Ага, – радостно кивнул Воронов и поднял стакашек. – Ну, за твое здоровье, бодрая грузинка!

– Какая еще грузинка? – удивленно спросила бабка, опустошив стаканчик.

– Ну как? Внучка ваша – Ирма. Имя грузинское. Ты – Нателла, тоже грузинское имя.

– С чего грузинское-то? – начала приходить в себя бабка.

– Была такая грузинская певица Ирма Сохадзе, – привел аргумент Воронов. – И про какую-то Нателлу я тоже слышал. Вроде, про грузинку.

Он снова взялся за бутыль, наливал как бы между прочим, продолжая разговор.

– А вы, значит, не из грузинских? – вроде как с сожалением переспросил он и поднял стаканчик. – И давно тут ваш род живет?

И, едва, опрокинув самогонку в себя, сменил тему:

– А вот скажи-ка мне, любезная Нателла, что у вас тут за разговоры про «чертово городище»? Мы тут всего ничего, а со всех сторон про него разговоры идут. Ты про него что слышала или нет?

Бабка между тем, не обращая никакого внимания на вопросы Воронова, продолжала спокойно обедать, и только поняв, что прозвучал последний вопрос, остановилась:

– Ты вот что, голубь, ты закусывай! Самогонки мне не жалко, а наоборот – пей в удовольствие. А закусывать надо, чтобы здоровье не повредить. А то вы там, в городах, себя губите всякими этими экологиями да черными дырами.

И, проследив, чтобы Воронов взял ложку и начал хлебать борщ, сменила тему.

– Ты словами-то не бросайся и черта реже поминай! Балясная, известно, без церкви живет, а бога не забывает, и бог ее бережет. Про городище мне еще моя старшая сестра рассказывала. Ее с нами заставляли нянчиться, вот она и выдумывала разные сказки. Да старалась выдумать пострашнее, чтобы мы за ворота не шастали. А то, если мамка вернется, а нас нет, так ей задницу отстегают, а потом велят бежать нас искать.

Она посмотрела на Воронова и с ехидцей спросила:

– Тебе-то, поди, страшилки не интересно слушать, а? А про то, какими еще словами городище прозывается, я не знаю и знать не хочу.

– Делать-то все равно нечего, – ответил Воронов.

– Нечего-нечего, – согласилась бабка. – Тебе про городище-то что знать надо?

– Мне? Да просто интересно. Люди говорят, а я и не понимаю – про что?

– Не понимаешь, так оно иной раз и к лучшему, – философски заметила бабка и уточнила. – Я ведь по-вашему, по-ученому, не умею говорить.

– А мне и не надо по-ученому, – усмехнулся Воронов. – Мне по-человечьи даже лучше будет. Глядишь, больше пойму.

– По-человечьи тоже заковыристо получится, да ладно, сам просил. Но говорить буду так, как сама слышала. Погоди, чай приготовлю.

Впрочем, чай она готовила прямо тут, а потому и рассказ почти не прерывала.

– Первый-то раз я это все услышала истинно так, как тебе сказала, от старшей сестры, а где там сказка, где быль – не знаю. Да тебе, я думаю, сказка и не нужна. А слух пошел в войну. Балясная-то на отшибе, новости сюда медленно идут, да и отсюда тоже. Молодых мужиков, конечное дело, в армию побрали. Остались или старые, или хворые, или совсем сопливые. В общем, для баб тоска в любую сторону. Как хошь, так и справляйся. А еще осенью, ближе к ноябрьским, привезли к нам эвакуированные семьи. Где с мужиком, где – нет. Из разных городов, но больше из Ленинграда и Москвы. Расселили по нашим, конечно. Не строить же для них новое жилье. Осень, холода идут, да и некому. Ихние-то мужики к такому делу не приспособленные. И люди эти были, видать, не из простых, потому что сразу начали сюда наезжать мужики молодые, бравые, но все в гражданском. Ну, особенно бабам веселее стало.

Нателла даже как-то по-молодому мотнула плечами и ухмыльнулась.

– Пока разместили всех, пока обустроились, зима началась. А те мужики-то так и продолжали наезжать. Для чего – не скажу, не знаю. Только бывало так: приедут ближе к обеду, пройдут по избам. Где просто зайдут-выйдут, где посидят, поговорят о делах разных. Иных приезжих – и мужиков и баб – вызывали в школу. До обеда в школе уроки, а после обеда всех домой отправляют, и учителей тоже, и какие-то там разговоры ведут. А еще так у них было: одни разговорами занимаются, а другие прямо с лыжами приезжают – и в тайгу. Для какой нужды – не знаю. Но дотемна, считай часа три-четыре, пропадают. Иногда на ночь тут оставались. Ночевали в школе. Говорили, будто кто-то к нашим бабам шастал, но сама не слышала, врать не стану.

Не знаю, с какого перепугу, а втемяшилось одному из этих мужиков настрелять соболей для жены. То ли от кого наслушался, что соболей тут полно, то ли еще что, не знаю, но стал он по деревне искать проводника, чтобы вместе на охоту пойти, да никого не нашел. Другим своим товарищам предлагал, да те отказались. А он еще говорит, дескать, такая охота будет, что и стрелять не придется, а мехов много можно взять.

Он, видать, как-то договорился со своими, потому что сразу как приехали, он на лыжи и в тайгу. Вернулся уже, когда темнело. Веселый – сказал, что теперь уж и жену и дочь в соболя оденет, надо только подождать.

Приезжали они раз в неделю – дней в десять. Такого, чтобы как по расписанию, не было. Вот он после этого раз приехал – никуда не ходил, второй раз приехал – никуда не ходил. А на третий раз снова отправился, но в одиночку. Утром вышел, обещал вечером вернуться, а вечером его нет. Прежде никогда такого не бывало, и что делать – никто не знает! Побегали по Балясной, поспрашивали, а толку что? И утром его тоже нет. Тут уже им и ехать пора и дальше таиться, видать, уже невозможно. К вечеру срочно приехали какие-то еще, походили по избам, поговорили с людьми и уехали.

Потом уж кто-то сказал, что доложили начальству, будто он самовольно отправился в тайгу да там и пропал. А, дескать, буран да снег все заровняли, и найти его не получилось.

– Вот такая история, – завершила рассказ бабка. – Понравилось тебе?

– Понравилось, – кивнул головой Воронов. – Рассказываешь ты хорошо, обстоятельно. Ты мне только вот что скажи, ты почему решила, что это каким-то боком касается вашего городища?

– А таким боком, что мужик этот перед тем, как первый раз пойти, расспрашивал про городище, да ничего не вызнал. А когда вернулся, посмеялся, мол, ничего не знаете о том, что вокруг есть! Деревенские, мол, и есть деревенские.

– И над чем он смеялся? Над кем конкретно? – продолжал спрашивать любопытный Воронов.

– Да откуда я знаю? – взвилась наконец бабка Нателла. – Ты вон Ирку спрашивай! Они это городище все вместе искали!

Воронов стал поворачиваться к Ирме, но и та уже забеспокоилась:

– Ничего мы не искали! Это у нас вроде игры было!

– Вроде игры? Как это? – успел спросить Воронов, но бабка сразу налетела на него:

– Да чего ты к ней привязался, как мильтон?

Воронов расхохотался:

– А и правда – «мильтон»! Я уж и забыл, что ментов так звали!

– Вот и вспоминай, кого как звали, – от души посоветовала старуха. – Чего ты к девке вяжешься?

Но «девка» сама вмешалась, продолжив:

– Тебе же Овсянников рассказывал, как все начиналось, рассказывал, что школьники помогали. Меня как раз тогда к бабе сюда привезли. Уже не первый раз, конечно, а все равно – новенькая, никого не знаю. Ну, тут Овсянников и пришел, дескать, что дома сидеть, иди – знакомься с ребятами. Вот и ходили по Балясной, собирали разные рассказы про старые времена.

– И много вам про это самое… – Воронов демонстративно с опаской посмотрел на бабку, – городище рассказывали?

– Да я вот сижу вспоминаю, – медленно проговорила Ирма. – Вроде, и много, а вроде, и ничего. Так как-то все было… к слову, что ли… будто вскользь.

– Это как?

– Ну, не про городище само – там никто не бывал, – а про то, что вот, дескать, а еще врали, будто… То есть понимаешь, – речь Ирмы становилась быстрее, увереннее. – Люди откровенничали про вранье. Сразу же предупреждали, что вранье пересказывают.

– А вы продолжали собирать?

– Так нам же Овсянников такое задание давал, мы и собирали.

Она подумала и продолжила уже торопливо, будто опасаясь что-то забыть:

– А ведь Овсянников это скрывал от всех!

– Ну, как он мог от всех скрывать, если вы открыто ходили и расспрашивали?

– Да нет. От нас-то ему что скрывать! И от деревенских тоже, – она задумалась. – Но скрывал! И нам велел не рассказывать никому. Говорил, мало ли что, сплетни пойдут, вы же ребята взрослые, понимать должны…

– Вот смотри, – заговорил Воронов. – Искали-искали, но городища этого не нашли, так?

– Так.

– Расспрашивали-расспрашивали, но ничего не узнали, так?

– Так.

– Ну, а откуда, в таком случае, ноги-то растут у этого городища? – он посмотрел на обеих. – Вот ты, Нателла, говоришь, что только от старшей сестры слышала, значит, извини, до войны и – сказки. И при тебе ничего не находили, и никакой путник из тайги не выходил, обросший и одичавший, так?

– Ну! – перекрестила рот Нателла.

Воронов готовил очередной вопрос, когда в ворота застучали сильно и требовательно. После двух-трех ударов раздался женский голос:

– Наталья, ты дома?

– Дома, че орешь! – двинулась к воротам бабка.

– А гости твои?

– Дома все, дома, не ори! Что случилось-то?

– Да как что?! Овсянниковых убили! Пошли посмотрим.

Бабка, охнув, прислонилась к воротам, Ирма схватилась за лицо, Воронов замолчал, соседка, оповестив, засеменила к месту происшествия.

Воронов молчал недолго, взял Ирму за руку:

– Есть короткий путь к дому Овсянниковых? – и, видя неподвижное лицо Ирмы, повторил громко, – Есть путь?

Ирма кивнула, схватила Воронова за руку, потащила за собой.

Возле распахнутых ворот овсянниковского дома стояли, не решаясь войти, люди. Ирма стала проталкиваться вперед, а Воронов остался сзади.

Ему и отсюда было видно главное.

Овсянникова в спортивном костюме лежала почти посреди двора, широко раскинув руки и согнув ноги в коленях. Овсянников сидел за накрытым для обеда столом, уткнувшись в него лицом.

Со стороны все это выглядело совершенно спокойно, почти естественно. Будто Овсянникова решила удивить мужа балетным па или гимнастическим переворотом, но сделала его неловко и упала. А Овсянников, увидев это, расхохотался так сильно, что аж прилег лицом и плечами на стол.

Ничего себе, весело…

Ирма, протолкавшись вперед, повернулась и крикнула:

– Иди сюда!

Но Воронов не только не пошел никуда, но и ей крикнул громко, будто их разделяли десятки метров:

– Не надо там топтаться, милиция потом заругается!

– Не милиция, а полиция, – поправил с чувством превосходства стоящий рядом мужичок лет пятидесяти. – Не знаем, как у вас, а у…

– Ирма, идем, там бабушка одна. Мало ли что, – громко сказал Воронов, глядя прямо в глаза мужику.

И тот, кажется, смутился.

Домой возвращались не спеша, молча.

Уже поворачивая с главной деревенской улицы к дому, Воронов увидел выезжающий мотоцикл с коляской, которым управлял человек в форме.

– Участковый, что ли? – спросил он у Ирмы.

Та кивнула головой.

– Пошли домой скорее.

Нателла все также сидела у стола, положив на него руки.

Увидев входящих Ирму и Воронова, не шевельнулась, и только когда они подошли к столу, негромко спросила:

– Что там?

Ирма молчала, и Воронов сказал коротко:

– Трупы там, Нателла, трупы. Два трупа.

Глава 6

Воронов слегка подтолкнул Ирму к скамейке, на которой сидела бабка:

– Садись. Поговорить надо.

Сам сел напротив, чтобы видеть обеих.

– Нателла, а отчество как?

– Что? – спросила бабка.

– Отчество ваше как? Как к вам обращаться?

– Ишь ты, – вернулась она к прежнему тону. – Сколько тут жил, не спрашивал, а тут…

И посмотрела на Воронова, выжидая.

Тот молчал, глядя на нее сосредоточенно, и бабка сказала то ли сердито, то ли смущенно:

– Иосифовна.

Помолчав, добавила:

– Да ты не бойся, не еврейка.

Воронов ответил все тем же ровным голосом:

– Во-первых, евреи как нация мне ничего плохого не сделали, следовательно, бояться их нет причин. Во-вторых, я иногда книги читаю и знаю, что люди верующие своим детям имена давали по совету попов, которые детей крестили. Посему Иосиф – это не столько от евреев, сколько от христиан. Но христиане меня тоже никак не обидели, поэтому и их я не боюсь. Что касается вашего отчества, Нателла Иосифовна, то мне так проще вести серьезные разговоры: по имени-отчеству и на «вы».

– Ну, ты, как в телевизоре, чисто служитель закона, – будто через силу выговорила старуха.

– И ваши отношения с законом меня в данный момент мало интересуют, – точно тем же ровным голосом отреагировал Воронов и, видя, что собеседница приготовила ответную реплику, уточнил, – Заинтересуют, если увижу какую-нибудь связь происходящего с вами лично. И, пожалуйста, не перебивайте. Время дорого.

Нателла явно не хотела молчать, но сдержалась, а Воронов перевел взгляд на Ирму:

– Ты начнешь?

– Я-то чего? – изумилась та.

– Ирма, – спокойным голосом начал Воронов. – Мы с тобой только что вернулись от двора, где лежат два трупа. Это тела хорошо известных тебе людей. Более того, один из лежащих там за несколько минут – минут, Ирма!!! – за несколько минут до своей смерти сообщает тебе какую-то новость, сообщает, хотя для этого ему приходится задержаться. А он спешит, Ирма, очень спешит. И у меня, между прочим, не сложилось впечатления, что он был в состоянии испуга или даже легкой паники. Он не был напуган, но спешил. Он спешил, но бросил все, чтобы подойти к тебе и предупредить, – голос Воронова набрал силу, стал напористым, преодолевающим сопротивление. – Он предупреждал тебя, хотя я стоял рядом, Ирма, значит, он был уверен, что важная информация дойдет до тебя, а я ее не пойму!

Воронов замолчал, достал сигарету и начал проделывать весь ритуал прикуривания. При этом он демонстративно шарил взглядом по сторонам, оглядывая то избу, то забор, то голубое небо.

Потом глянул на часы, будто решая, достаточно ли времени на размышления было у Ирмы, и продолжил, но уже иным тоном, задушевным:

– Что хочешь, делай со мной, но я не могу представить себе, что это была какая-нибудь ерунда! Он тебе сообщил что-то очень важное!

Он снова замолчал. Сидел неподвижно, глубоко затягиваясь сигаретным дымом и вообще, создавая ощущение обеспокоенности. И продолжил снова встревоженным голосом:

– Ты ведь испугалась, когда он тебе сказал об этом. Ты испугалась, но пыталась взять себя в руки. Взяла, но продолжала бояться.

Он неожиданно взял бутылку, налил половину стаканчика, протянул Ирме:

– Тебе нужно выпить!

Ирма, не говоря ни слова, выпила самогон, будто воду.

Нателла, напряженно молчавшая, пока Воронов говорил, спросила:

– Что ей сказал Овсянников?

Воронов несколько раз перевел взгляд с одной на другую, потом, видимо, оценив состояние Ирмы, сказал:

– Она нам сейчас сама расскажет, кто такой Клевцов и как он связан со всем этим.

Нателла озабоченно поерзала:

– Это тот, что ли?

Ирма кивнула.

– Ну, так я тебе и сама расскажу, голубь сизый, – взбодрилась бабка. – Ирке и неудобно про такое говорить. Клевцов этот самый часто тут бывал и до того, как Ирка приехала. Искал тут вместе со всеми это самое городище чертово, – она перекрестила рот. – Не скажу лишнего, вел он себя все время прилично. А как Ирка приехала, стал он за ней ухлестывать. Опять-таки, врать не буду – не сразу. Дня два прошло, должно быть, прежде чем он ее проводил. Правда, уже темнело, но кого тут бояться-то? Все свои. А он до ворот проводил и вроде как симпатии стал выказывать. А она – дело молодое – видать, стеснялась, что к ней, школьнице, такой взрослый дядька липнет. Ему уж тогда лет под сорок было…

– Тридцать четыре, какие «под сорок», – не удержалась Ирма. – И вообще помолчи, я сама расскажу.

Она пошарила по столу взглядом, потом спросила у Воронова:

– Где сигареты?

Закурила, глубоко затянулась несколько раз, потом продолжила:

– Не лип он ко мне. Честно. Парни-то уже и к сиськам лезли, и под юбку, а Клевцов – ни-ни. Но все время вокруг меня был, если не уходил на эти самые поиски. Правда, первые дни никуда не уходил, каждый вечер провожал. Я поначалу, правда, боялась, что начнет приставать, а потом уж думаю, приставал бы скорее. Девки-то каждое утро рассказывают, хвастаются, а мне и сказать нечего, – она улыбнулась как-то виновато. – В общем, когда ушел он в свою «разведку», парни ко мне и не лезли. Думали, видать, что я «евоная». То ли боялись, то ли своих хватало – не знаю. Да и не в том дело!

Ирма пожала плечами.

– Как-то раз он мне и говорит: помнишь, ты рассказывала про заимку, которая где-то рядом?

– Заимка? Это что еще за зверь? – перебил Воронов.

– Заимкой у нас называют… – начала Нателла и замялась. – Как тебе сказать-то… Ну, вроде дачи, если на современный манер, но не дача.

– Ну, Нателла Иосифовна, – улыбнулся Воронов. – Вас слушать – сплошное удовольствие.

– А ты не ржи, будто мерин, – обиженно опустила уголки губ Нателла.

– Да мерину-то вроде уж и сил не осталось ржать, – не унимался Воронов, но чувствовалось, что и ему передается напряженность всего происходящего.

– В общем, устраивал человек себе жилище подальше от деревни. Избу там ставил на манер тех, которые тут, забором обносил таким же. Вот! – закончила она пояснения.

– И переселялся туда? – удивленно спросил Воронов. – А зачем?

– Да не переселялся он, а было это… ну… для охоты, для рыбалки, чтобы если поедешь, то не в шалаше с комарами и гнусом жить, а в доме, как человек, а не как бродяга какой.

– То есть как бы вторую квартиру заводил? Чтобы при случае и… – уточнил Воронов.

– Ну и для сраму, конечное дело, – подчеркнуто спокойно согласилась Нателла. – Вас, мужиков, не переделать.

– Да переделывают, переделывают, Нателла Иосифовна, и не прячутся теперь, и не только баб любят, – в тон ей ответил Воронов. – Ну а заимка-то эта она как, общая была?

– Нет, зачем общая? Как раз каждый заимку-то ставил, чтобы от людей подальше побыть. Вроде как по-нынешнему в отпуск уехать.

– То есть каждый мог такую заимку себе поставить?

– Ну ага! – возмутилась Нателла. – Как же, каждый! Это, ты сам-то сообрази, целый дом почти со всеми пристройками! Это просто так не ставили. Да и нужда такая не у всех была.

– Ну, мало ли… Зима… Охотник заплутал, замерз. Может войти, согреться, от смерти спастись, – попытался возразить Воронов.

– Какой же ты охотник, если в своих краях заплутал? – безжалостно ухмыльнулась Нателла. – Не знаешь дороги к местам – сиди дома, жену сторожи! И потом: у нас нехорошо, если чужое берешь, а в дом чужой лезть вовсе стыдно и нехорошо! А на тот случай, про который ты говоришь, что замерз, например, для того все сообща ставили избушку в тайге подальше. Оставляли там еды, всякого важного, печку уже снаряженную, чтобы только спичку поднести и – запылала! А когда собираешься уходить – ты печку-то заново приготовь. Не ты один тут плутаешь. Вот такие порядки у нас.

– Ну, то есть случайный человек в заимку не заберется? – уточнил Воронов. – Ну а вдруг?

– Вдруг он и есть вдруг. По-всякому поворачивает, – пожала плечами Нателла.

– Да что вы тут филологией занялись? – вклинилась слегка захмелевшая Ирма. – Могли – не могли, бывали – не бывали! Не это важно. Ты же про Клевцова спросил.

– Да, извини, – согласился Воронов. – Рассказывай.

– Я как-то у костра и рассказала про заимку. Помнишь, баба, ты говорила? – повернулась она к Нателле.

– Про княжескую, что ли? – оживилась та.

– Ну да, – подтвердила Ирма. – Ты про нее и рассказала? Сказками побаловала?

– А это что за зверь – княжеская заимка? Почему «княжеская»? – спросил Воронов.

Нателла усмехнулась:

– Пусть Ирка рассказывает, а я погляжу, чего она там врала.

Ирма кивнула.

– Ты ведь знаешь, как у костра бывает! Каждый хочет что-то рассказать, чтобы выделиться, вот и я тоже. Стала рассказывать то, что от бабы слышала про эту заимку. Будто был тут какой-то князь в наших краях. Беглый князь из знатного рода, который хотел царя убить. Не убил, поймали его и в крепость посадили. А он оттуда сбежал. Тогда его в наши края сослали. Он тут и устроил себе княжескую жизнь, отстроил эту самую заимку и стал там гостей принимать на княжеский манер.

– Погоди-погоди, – не выдержал Воронов, – что-то я сомневаюсь, что князь сам смог построить хотя бы хилый домишко, а уж заимку!

Он поглядел на Нателлу:

– Вы говорите, будто такая же, как ваш двор?

– Да говорят, и побольше будет. Изба-то воистину – дворец в два этажа.

– Ну вот, – не стал вдаваться в дискуссию о размерах «дворца» Воронов. – Князю такое не поднять.

– Так он и не сам строил. Говорят, мужиков откуда-то привозили ему, – пояснила Нателла.

По взгляду Ирмы Воронов понял, что она об этом слышит впервые.

– Сама-то я, конечно, не видела, – продолжала Нателла, – это ведь давно было, уж и не скажу – когда. Но так люди сказывали.

– А ты мне не говорила, баба, – почти обиженно сказала Ирма.

– Ну, уж и не помню. Может, ты вообще уснула посреди рассказа…

– Ну и что эта заимка? Что Клевцов-то сказал? – вернулся к главной теме Воронов.

– Клевцов-то? А так я же дороги-то не знала тогда. А то, что взрослый мужчина меня провожает, было приятно. Вот я и давай выдумывать причины, чтобы не рассказывать то, чего не знаю.

– Почему так ему и не сказала, дескать, не знаю?

– Так он бы и провожать перестал, – улыбнулась Ирма.

– Согласен, – улыбнулся в ответ Воронов. – Ну а еще что ты рассказывала про заимку?

– Да я больше-то выдумывала. К прежним бабкиным рассказам и додумывала.

– В таком случае, слово вам, – посмотрел Воронов на Нателлу.

– Да мое-то слово тоже недолгим будет.

Видя явное нежелание говорить, Воронов вновь обострил обстановку:

– Вы, Нателла Иосифовна, имейте в виду, что я не из праздного любопытства спрашиваю. Напомню, что перед смертью…

– Да помню я, помню, – отмахнулась Нателла. – Мы с ребятами эту заимку много раз искать принимались. Хоть и война, да мы-то об этом мало понимали. Взрослые тревожились, а мы что – игрались все. Мы ведь точно так же у костра-то сиживали, друг другу истории рассказывали. Вот я как-то про заимку начала, а кто-то вдруг в рассказ влез, давай еще что-то рассказывать. Может, правду говорил, может, врал, не знаю. Потом еще кто-то заговорил. В общем, стало нам всем интересно, и решили мы ее найти. Как-то поутру и отправились дорогу искать, да ничего не нашли. Ну и не каждый день бегать-то получалось. Все-таки война, на поле через день – а то и каждый день! – выводили, по деревне работы. Городские-то в деревне только что рассуждать да учить любят, а так-то болтаются, как кила.

Бабка спохватилась, глянула на Воронова, перекрестила рот.

Воронов молчал.

– Ну, еще как-то собрались, но снова ничего не нашли. В общем, оставили мы эту заимку, другие развлечения ведь есть. А один мальчонка из ленинградских все выспрашивал, выспрашивал про эту заимку. Над ним уж и посмеиваться стали. Мол, умом так тронешься. И вот как-то вечером поздно уже появляется он возле костра. Не помню уж, видела я его днем или нет, а вечером его поначалу точно не было. Я точно помню, потому как симпатию к нему имела, – едва улыбнулась Нателла. – Появился, значит, и рассказывает про эту самую заимку. И рассказывает так ладно, что все заслушались, когда он про дом рассказывал. Дескать, забор там такой же, как в любом нашем дворе, а изба совсем не такая – необычная, в общем! Мол, первый этаж из камня выложен и высоко поставлен. Метра два с лишком от земли, да и сам высоченный. А второй этаж уже деревянный, но не так, как у нас, из бревен скатан, а дощатый. И внутри тоже деревом обшит, но уже, мол, с украшениями какими-то.

Воронов смотрел на Нателлу так внимательно, что она смутилась:

– Ну чего смотришь! Я ведь только повторяю то, что он говорил. Мы, конечно, смеяться начали, мол, ври дальше. А он и дальше точно так же гладко, как по писаному, рассказывает, какие там комнаты, какие лестницы, даже посуда, говорит, стоит в шкапчике. Ну, закончил он рассказ, все дальше смеяться, мол, завтра веди нас туда. Он говорит, а и пойдем, очень даже просто. Только, говорит, дрын надо с собой взять каждому парню, потому что там, наверное, много собак, потому что он все время лай слышал. Ну, тут снова кто-то насмехаться начал, а мальчонка-то и говорит: вот завтра и проверим.

– И что назавтра увидели? – спросил Воронов, потому что Нателла вдруг замолчала.

– А ничего, – ответила она. – Пропал мальчонка тот. Только через пару недель нашли в камышах. Ногами в траве запутался, а в воде трава длинная, густая. Кто в нее попадет, считай, уже утопленник. Он, видать, с утра купаться побежал, да и…

Старушка перекрестилась.

– Ну, больше мы про это и не вспоминали.

Воронов подождал несколько секунд, а потом спросил:

– Все?

Нателла кивнула.

– Так. Значит, насчет заимки мы прояснили, – заключил Воронов. – Тема темная, запутанная, возможно, и вовсе пустая.

– Это в каком смысле? – подала голос Ирма.

– В том смысле, что этой вашей заимки может и вовсе не быть.

– Ну не знаю, – Ирма не скрывала растерянности. – Да разве это так важно?

– Важно? – переспросил Воронов, глядя на нее в упор. – Важно, что убит Овсянников. Важно, что он счел нужным предупредить тебя. Важно, что он – ты ведь помнишь – мгновение сомневался, а потом все-таки решил предупредить при мне, чтобы я слышал, чтобы я был в курсе дел.

Он закурил, наблюдая за Ирмой.

– Важно, моя милая, что вскоре после этого он был убит! И сейчас мы с тобой должны – просто обязаны! – понимать его предупреждение как слова об опасности смерти. Я очень хочу, чтобы ты это поняла в конце концов и рассказала все, что может иметь хоть какое-то отношение ко всей этой истории.

– Да что ты ко мне привязался! – со слезами в голосе вскрикнула Ирма. – Я не знаю больше ничего! Я тебе все рассказала.

– Ирма, внученька, – бабка говорила каким-то необычным голосом, трепетным и осторожным. – Ты не шуми. Он ведь правду говорит: ничего не ясно. А просто так не убивают. Может, и Иван тоже думал, что ничего важного не знает, а люди решили, что скрытничает. А?

Она повернулась к Воронову всем телом, ища и надеясь на то, что он сейчас развеет ее сомнения и защитит внучку.

– Нет, – ответил Воронов, упершись взглядом в стол. – Если бы они решили, что он скрытничает, как вы сказали, Нателла Иосифовна, то они бы его не стали сразу убивать. Они бы его пытали. А они его убили быстро и просто, без затей.

То ли ответ Воронова, не оставлявший лазеек для простого решения, то ли осознание того, что где-то рядом ходит Смерть, были тому причиной, но старуха села, и слезы потекли по ее щекам.

– Леша, как же так? – голос ее дрожал. – Что же такое творится-то?

– Не знаю, – ответил Воронов и повторил. – Не знаю.

Потом спросил:

– У вас есть, где спрятаться так, чтобы отсидеться минут тридцать-сорок?

Нателла смотрела, не понимая, потом кивнула и хотела ответить, но Воронов перебил:

– Нет, мне знать не надо. Вы сейчас обе туда идите и сидите тихо как мышки. Через час выходите, если я раньше вас не позову.

Он оглянулся вокруг, увидел большой оцинкованный таз:

– Вот! В него буду лупить, как в колокол, когда вернусь, ясно?

Бабка после секундного колебания спросила:

– А если не вернешься?

Ирма испуганно вскрикнула:

– Что ты несешь!

А Воронов ответил спокойно:

– Ну, тогда сами по обстановке.

Выйдя со двора, он быстро зашагал к дому Овсянниковых. Ворота теперь были прикрыты, но неплотно. На мотоцикле, стоящем у ворот со стороны двора, сидел полицейский старлей и курил.

– Здорово, старлей, – поздоровался Воронов. – Начальство вызвал?

Старлей поднялся:

– Вы кто такой и что тут делаете?

– Ты осмотр произвел? – не обращая внимания на его вопросы, спросил Воронов. – Обрати внимание на следы шин метрах в тридцати по направлению к реке. Можешь их туда сориентировать, показать свой профессионализм. Скорее всего, обнаружат там горбатый «запорожец». Помнишь такие?

Старлей уже готов был пригрозить Воронову, совершенно и бесповоротно игнорировавшему его, полицейского, вопросы, но, услышав про «запорожец», спросил:

– Почему именно «запорожец»?

– По базе, протекторам, много по чему, старлей. Ты типа выскажи предположения, а там уж пусть они сами. Теперь…

– Мне вчера после обеда заявка поступила про угон «горбатого «запорожца», – перебил старлей.

– Откуда? – сразу же насторожился Воронов.

– Да тут… – уклонился от ответа старлей.

– Ну, правильно, молодец, – похвалил Воронов. – Мне это знать и не надо. Теперь вот что, старлей: сориентируй, чтобы осмотрели вон ту часть двора, ближе к забору.

Воронов повел рукой, показывая область, которую предлагал осмотреть, и пояснил:

– Скорее, оттуда шли и стреляли, если по положению тел смотреть.

– А вы откуда знаете?

– Да тут ведь полдеревни уже побывало, пока ты приехал.

– Так мне ехать-то сорок км, – буркнул старлей.

– Да разве я критикую? Наоборот, хочу тебе помочь. Две наколки я тебе дал? Дал. И ты не бойся меня. Я, парень, пенсионер, а до этого в ментовке работал. Так что глаз наметан, – пояснил Воронов. – Теперь вот что: есть у меня еще соображения, но я тебе их завтра изложу. Проверить надо, чтобы людей не обидеть. А у меня к тебе просьба. Ты ведь тут допоздна задержишься?

– Да какое там – допоздна, – с досадой буркнул старлей. – Вот думаю, где ночевать?

– Ну, с этим я тебе тоже помогу. Тут бабка живет одинокая, гостям рада. Да и, поди, страшно ей после такого будет, а?

– Дак я же не могу всех охранять, – вроде возразил, а вроде и объяснил старлей.

– Всех и не надо, – успокоил Воронов. – Да тебе, собственно, какая разница? Ночевать-то все равно где-то надо.

И, будто заново обдумав что-то, сказал:

– Ты вот что! Я сейчас на пару минут отойду, а потом отведу тебя, дом покажу, чтобы тебе ночью-то не бродить, не искать. Начальство-то когда подъедет?

– Да вроде уже где-то рядом.

– А-а-а-а, ну тогда пошли. Тут минутку и идти-то.

Чтобы дойти до угла, за которым уже был виден дом Нателлы, нужно было две с половиной минуты.

А потом Воронов начал спешить.