Czytaj książkę: «Континент. От Патагонии до Амазонии»

И бросало меня по белу свету от Амура и до самого Туркестана.

В. Ежов, Р. Ибрагимбеков. «Белое солнце пустыни».

Пролог

Волею судьбы летом 1993 года я должен был начать учиться в высшей психологической школе «Рютте», имеющей давние контакты с Фрайбургским университетом, расположенной в Шварцвальде на юго-западе Германии. Протекцию попасть туда мне составил мой друг Кирилл Кокин, заканчивающий после семи лет пребывания там образование в этом авторитетном и известном во всем мире среди профильных специалистов учреждении.

Инициативная школа «Рютте» была основана в 50-х годах ХХ века немецким графом Карлфридом фон Дюркхаймом, жившим долгое время в Японии, и доктором психологии Марией Гипиус. Эта чета, опираясь на методы психофизического тренинга дзэн-буддизма, иайдо, другие восточные практики, в опустевшей после Второй мировой войны одной горной деревушке собрала небольшую общину приверженцев нового направления, со временем превратившуюся в один из представительных и авторитетных центров психологии и психотерапии в Германии, выпустивший за годы своего существования сотни специалистов в области трансперсональной психологии, биоэнергетического воздействия, психоанализа, дзэн-медитации и психодрамы.

Крепко подумав, я принял предложение друга, о чем по происшествии уже почти тридцати лет ничуть не жалею. Знал бы я, в какую авантюру попаду, и какие приключения мне предстоит пережить после этого решения.

Глава первая

Я летел самолетом в Германию с Кириллом в «Рютте» на мои «смотрины», после которых, если повезет, мог приступить к учебе. Это был рейс «Аэрофлота» Санкт-Петербург – Франкфурт на Майне.

Мерно свистели турбины авиалайнера, наш салон был заполнен лишь наполовину. Летательный аппарат уже снижался перед посадкой, закладывало в ушах.

– Подлетаем, – сообщил мне друг. – Посмотри в иллюминатор, картина сильно отличается от нашей в России.

До этой первой поездки в Европу я ничего более экзотического, чем Прибалтика со Средней Азией не видал, поэтому последовал совету Кирилла, немедленно прилипнув к прохладному стеклу.

Под вынырнувшим из туманной дымке самолетом, летевшим на высоте нескольких сотен метров, раскинулось море красных черепичных крыш предместий Франкфурта. Иногда дома чередовались участками густого леса или хитросплетениями аутобанов с движущимися по ним множеством автомобилей.

– Да…, – опешил я от увиденного. – До чего же гармонично все выглядит.

Аэропорт мегаполиса, в который мы прибыли, поражал своими размерами. Пока шли из конца в конец, толкая перед собой тележки с полученным багажом, уже успели подустать. Персонал этого крупнейшего европейского авиаузла, как я заметил, вовсю использовал велосипеды для перемещений на длинную дистанцию, дабы не стаптывать свои башмаки. Настоящее вавилонское столпотворение, пассажиры из самых разных уголков нашей планеты в порой весьма причудливых, необычных одеждах, непринужденно идущие нам навстречу.

Нас встречали подруга Кирилла Ольга и ее знакомая Сабрина.

– Как долетели? – спросили они.

– Спасибо, нормально, – ответил я по-немецки.

– Что хотел бы увидеть, пока мы не уехали в Шварцвальд, – благожелательно предложила мне знакомая Ольги.

До конечного пункта назначения от аэропорта предстояло преодолеть еще 260 километров, но по скоростной автостраде это сущие пустяки.

– Пива хотел бы попить, – неожиданно для себя самого попросил я. – Настоящего немецкого, разливного из бочки.

Все рассмеялись от моего простецкого предложения.

Я много слышал от людей искушенных в данном вопросе историй невероятных об этой немецкой достопримечательности и сразу возжелал убедиться в правдивости их слов.

Умудренная жизненным опытом, много старше нас годами Сабрина взяла инициативу в свои руки.

Спустившись по анфиладе эскалаторов под землю на восьмой уровень, мы все вместе вышли на паркинг к ее автомобилю. Она отвезла нас в одну уютную пивную на открытом воздухе, биргартен по-местному. Она и выглядела как пивной сад, если перевести это название на наш язык.

Ажурно плетеные беседки, увитые вьющимися побегами хмеля, настоящего или пластмассового я не разглядел. Кёльнер принес нам по две литровых кружки очень светлого на вид пива с уже осевшей пеной.

Подруга Ольги пила кофе, так как была за рулем.

– Что-то слабоватое оно какое-то на первый взгляд, как будто разбавленное, – сняв первую пробу неуверенно сказал я другу.

– В Германии не разбодяживают пиво, даже не слыхал о таком, – хохотнул Кирилл. – Ты глотни еще, может сразу не распробовал?

Я отхлебнул еще, прислушиваясь к своим внутренним ощущениям.

Тут содержащийся в неказистом с виду пенном напитке градус всосался в мою кровь и сразу захорошело. Я ощутил необычайный душевный подъем, такой же подъем переживали и мои спутники по моим наблюдениям.

– В 1516 году баварский герцог Вильгельм IV издал указ о чистоте пива. В нем говорится, что для приготовления пива разрешается использование только солода, хмеля, дрожжей и хорошей воды, – произнесла Сабрина, слушавшая наш разговор. – Нарушителей ожидают сумасшедшие штрафы и банкротство.

Мы все говорили по-немецки, чтобы и она могла принять участие в нашей беседе.

Подруга Ольги полжизни проработала журналистом на одном из главных немецких телеканалов ZDF и много чего знала о здешней жизни.

– А что, вяленую рыбу тут не принято к пиву подавать? – спросил я, порядком захмелев от выпитого.

– Как то купил себе воблы по случаю тут в русском магазине для эмигрантов, – стал рассказывать друг. – Сел в дальнем углу одной пивной, заказал несколько кружек пенного. Начал об угол стола отбивать вяленую рыбу, чтобы мягче сделалась.

Он прервался, приложившись к сосуду.

– В переполненной пивной, где от бесед посетителей стоял небольшой гул, моментально наступила звенящая тишина и все присутствующие обернулись ко мне, – со смешком продолжил Кирилл. – И посмотрели на меня так, как будто я не воблу, а сушеную ящерицу об угол отбиваю.

– В нашей стране пивные кружки в заведениях после посетителей принято мыть простым окунанием в мыльный раствор, – смеясь от услышанного пояснила Сабрина. – А запах вяленой рыбы пристает к стеклу кружек и от него очень тяжело избавиться. И от таких кружек просто избавляются, отправляя их в бой.

* * *

Бетонное покрытие автострады было ровным как взлетно-посадочная полоса крупного аэродрома и неслось под наше авто́, теряясь сзади за горизонтом. Сбоку, на расстоянии сто метров, находился встречный автобан, по которому несся встречный поток автомобилей. Автобан иногда пересекался с другими дорогами на разных уровнях или переходил на прочие направления с помощью ответвлений или сложных развязок.

– Сто шестьдесят, – заметил я показание скорости, сидя сзади за управлявшей машиной Сабриной.

Мы мчались в третьем ряду в потоке транспорта.

Справа чуть медленнее двигались фуры и междугородние автобусы.

– У них скорость ограничена сто двадцатью, – пояснил мне Кирилл. – Из соображений безопасности.

А слева нас с легкостью обгоняли другие тачки.

– Какая же скорость у них? – кивнул я на проскакивающие мощные болиды.

– Больше двухсот, – ответил друг. – Четвертая полоса для обгона и особо сумасшедших, любителей быстрой езды.

Лавируя между полосами и автомобилями, иногда ловко проскальзывали спортивные мотоциклы, порой и с двумя седоками, полулежавшими один на другом.

– Эти и вовсе самоубийцы, – сказала о владельцах мотобайков Ольга. – Достаточно лишь их небольшого касания с другой несущейся на такой скорости машиной или ограждением автобана и мотоцикл выбрасывает с полотна дороги… уже с покойниками.

Я заметил ранее пару раз стальные профили ограждения автострады, завязанные от удара в затейливые бантики, но не придал этому особого значения.

– Для чего же нужна первая полоса, она ведь пустая? – задал я вопрос моим спутникам.

– Для разгона, чтобы достичь минимальной скорости на автобане, составляющей сто километров в час, – сообщила мне Сабрина, слушавшая наш разговор, не отвлекаясь от вождения. – С меньшей вас сразу же остановит дорожная полиция и выпишет внушительный штраф как создающему угрозу жизни остальным водителям транспортных средств, камер наблюдения вокруг полно.

Вдоль автострады, находившеюся на некотором возвышении над окружающей местностью, мелькали населенные пункты, спрятанные за матовыми шумозащитными экранами. Потом пошли различные промышленные предприятия, складские терминалы.

Я обратил внимание, что все ремонтные работы на автобане начинаются на ходу. Чтобы ограничить требуемый участок сначала отводят поток несущегося транспорта на другие полосы и вводят ограничение максимальной скорости. Для этого используются специальные машины с поднимающимися информационными щитами, видимыми издали в любое время суток. Затем в полотно дороги другие специальные машины очень быстро вбивают катафоты разных цветов, образующие цепи временных полос.

– Глубина подушки автострады составляет около десяти метров, а стоимость прокладки ее одного километра вместе с бетонным полотном равна нескольким миллионам американских долларов, – добавила Сабрина. – Это очень дорогое удовольствие и оно по карману только ограниченному количеству государств.

– Какова максимально разрешенная скорость на немецких автобанах? – поинтересовался я у подруги Ольги.

– Ограничений нет, но есть рекомендованная скорость, составляющая 130 километров в час, – сказала та. – Ограничения существуют только у населенных пунктов из-за повышенного шума двигателей идущего транспорта и на временно ремонтируемых участках автострады. Вот в этих местах скоростной дороги возможны санкции. Два вежливых предупреждения на табло над трассой, замеренные автоматическим радаром или лазером, и по месту жительства придет официальное письмо с фотографией вашего авто, с государственным номером транспортного средства, временем и датой произошедшего и на какую величину превышена скорость. Не хочешь платить, и не надо, полиция через быстрый суд снимет сумму с вашего счета, в пару раз превышающую выписанный штраф, чтобы надолго запомнилось.

Мы помолчали.

– Кстати, строительство сети скоростных дорог, связывающих все части государства воедино, началась при одиозных режимах Муссолини и Гитлера в 30-х годах ХХ века, – сообщила Сабрина.

Ближе к Фрайбургу вдоль автострады появились посадки овощей, фруктовые сады и виноградники. Вдали показались горы в сизой дымке. Объехав город, мы стали подниматься по извилистому серпантину шоссе среди возвышенностей, съехав с автобана. Встречались участки дороги, к которым спускались накрытые мелкой сеткой откосы круч.

– Это от возможного камнепада, – проследив направление моего взгляда сказал Кирилл. – Обычное дело здесь, может и пришибить.

Крутые кряжи, вздымавшиеся вокруг нас, были поросши хвойными деревьями и сильно напоминали мне Карпаты или Крым.

– Горно-лесной массив Шварцвальда, что в переводе означает черный лес, является нашей маленькой Сибирью, – смеясь и ловко управляя машиной стала рассказывать подруга Ольги. – В Германии осталось не так уж много мест со столь девственно сохранившейся первозданной природой. По сути, это единый национальный парк, где строго соблюдаются законы охраны оберегаемого растительного и животного мира. Этот уникальный район лежит в приграничье с Францией и Швейцарией. Тут имеется свой самобытный, исторически сложившийся, тип архитектуры и народных промыслов, традиционные наряды проживающего населения.

Проезжая сквозь проходы между горами наш автомобиль оказывался в небольших долинах. Меня привлек вид крыш жилых строений, деревянных и каменных, вроде хуторов, мимо которых мы проезжали.

Своей формой они напоминали мне стальной шлем ландскнехта¹ с боковыми и задними напусками, крытые черепицей.

– Столь мощная кровля объясняется обильными снегопадами в зимний период в здешней местности, – заметил мой друг. – Большой вес снега на ней требует такой мощной конструкции.

Так, переезжая из долины в долину, с очередного подъема до спуска, поглядывая на огоньки жилья среди дремучих лесов, мы и добрались наконец к ночи к Рютте, где я и заночевал в предложенной мне уютной комнате горного пансиона «Шрёдерхаус», вмиг отключившись от действительности с дальней дороги.

* * *

Чуть слышно журчал ручеёк в мастерски сделанной горке, стоявшей на подставке сбоку от массивного двухтумбового старинного стола из мореного дуба хозяйки кабинета. Всю стену напротив занимал обширный открытый стеллаж с рядами книг, некоторые из которых были в потертых кожаных переплетах. Легкий полумрак при слегка спущенных шторах выгодно оттеняла ярко горящая свеча в подсвечнике, в дрожащем свете которой поблескивал серебряный имперский орел на тяжелом основании.

– Вы пока будете жить, Константин, в той же комнате, где остановились по прибытии, – стала объяснять мне моя матрона Урсула Круг, одна из старших и авторитетных специалистов психологической школы «Рютте», от мнения которой много чего тут зависело. – Потом, быть может, мы вам подыщем жилье подешевле.

Наступила пауза.

– Питаться будете либо в столовой Верены Гётте в «Херцельхаусе», либо за наличный расчет, покупая продукты в магазинах Тодтмоса и сдавая чеки в конце каждой недели в наш секретариат, – добавила она и со вздохом произнесла. – Деньги мы вам будем давать на полный пансион.

Как я позже узнал, скупость и экономность моего нового научного руководителя по учебе была здесь притчей во языцах.

– Для оплаты вашей студенческой медицинской страховки вам придется убирать секретариат «Бергкранца», – продолжила Урсула. – На первое время будете проходить учебные курсы у меня, Томаса Шинделина и Акселя Хольма.

Перед окончательным принятием решения по мне фрау Круг меня буквально обнюхали и просветили своими внимательными взглядами пару здешних специалистов-психологов и дали ей компетентное заключение. Что новоявленный неофит и возможный адепт вполне вменяем и подходит по всем статьям на гордый статус немецкого студента. Замечу, ваш покорный слуга к столь праздничному и приятному дню уже обладал дипломом одного из питерских вузов и некоторым опытом практической работы.

Получив деньги на первую неделю, я раскланялся с Урсулой и отправился восвояси на улицу, где меня около часовни уже поджидали Кирилл с Ольгой, собравшиеся пойти вниз в Тодтмос за покупками. Говорю вниз, потому как самой высокой точкой в округе была доминирующая на триста метров над деревней Рютте вершина Престенберг, потом Хинтер-Тодтмос, лежащий на триста метров ниже Рютте, потом уже расположенный на триста метров ниже сам Тодтмос со своими магазинами, пивными и отелями. Вот такая была у нас диспозиция.

Мы устремились под уклон по единственной улице Рютте, имевшем пару десятков домов, из которых одна половина принадлежала крестьянам, владевших также прилегавшими землями в виде лугов. А вторая половина домов этой чудесной деревеньки принадлежала психологической школе или собственникам пансионов, принимавших людей для нее.

Выйдя из селения, наша троица перебралась на пешеходную дорожку, шедшую слева между елями по косогору прилегающей горы над шоссе, круто спускавшейся в долину, куда лежал наш путь. Пройдя Хинтер-Тодтмос, насчитывающий с десяток домов и один кабак с пивной по улице с разлегшимися тут и там в вольных позах нежившимися на солнышке котами, мы пошли дальше.

– А как же ездят хозяева автомобилей? – кивнув на спящих животных и припаркованные машины, спросил я своих спутников, – Останавливаются и просят уступить им дорогу?

– Так и происходит, – невозмутимо ответила Ольга, жившая раньше в Питере. – Мы в цивилизованной стране, не пинком же их поднимать или резким сигналом.

– Не дай Бог обидят или задавят кота, так его владелец и в суд потащит, – добавил Кирилл.

Через двадцать минут, проходя по мосткам через текущую с гор речушку Вера, наша компания прибыла в туристический городок Тодтмос, имевший полсотни домов, кирху, небольшую автобусную станцию, пяток отелей, семь ресторанов, два продуктовых магазина с энным количеством лавок. Магазины назывались «Шмидт» и «Абель» по имени их хозяев, первый с продуктами подешевле, а второй просто супер, но и товар денег стоил. Выглядел он как декорации про гномов и прочих сказочных существах германского фольклёра, чистоты необыкновенной с приодетым вышколенным персоналом. В заведение херра Абеля, самолично сидевшего за кассой, можно было ходить просто как на выставку, настольким разнообразием ассортимента обладал вроде бы не такой уж и большой с виду гешефт. А по выбору редких и качественных марок пива и вина я позже более не встречал подобного уровня.

Набрав всего необходимого в магазине и сложив в заранее прихваченные с собой рюкзачки и большую дорожную сумку, мы развернулись в обратный путь.

– Что, будем все это переть в гору? – в предвкушении мытарств уставился я на враз разбухшие котомки.

– Можем взять такси или подловить кого-нибудь из преподавателей или специалистов нашего центра, – предложил мне Кирилл. – Они часто бывают тут в это время. Кстати, для значительного уменьшения забрасываемого веса продуктов из Тодтмоса на будущее многое ты мог бы покупать у крестьян за половину цены в нашей деревне. Молоко, хлеб, масло, мясо, форель из их заводей, картофель, мед, варенье, даже самогон.

– А как же отчитаться по чекам за выданные деньги в секретариате? – спросил я.

– Очень просто, – ответил друг, подойдя к херру Абелю, восседавшему за кассой в магазине.

Он с разрешения хозяина заведения порылся в картонной коробке с выбитыми чеками, выбрав пару подходящих.

– Главное, чтобы в них не были пробиты излишества, – пояснил Кирилл. – Спиртное, табак, копчености. Мясо тоже считается пустым баловством. На них ты заработаешь в свободное от учебы время на халтурах, которые тебе предложат.

– Вот побольше бобов с мукой и обрезков колбас – это совсем другое дело, – продолжил он.

– Зачем? – тупо поинтересовался я.

– Для сытости густой похлебки, – сообщил мой друг. – Которую можно есть три раза в день.

Я так и не понял, шутил ли он или говорил всерьез.

Мы остановились на первом варианте доставки продуктов и старушка преклонных лет из семейства Кайзеров, владевших этим бизнесом в Тодтмосе, лихо довезла нас на бежевом «мерседесе» с шашечками до Рютте.

* * *

Мое жилье в пансионе «Шрёдерхаус» представляло собой меблированную комнату скромных размеров под крышей на третьем этаже. Окно в ней располагалось в наклонной черепичной кровле и откидывалось вверх на манер стеклянного люка, что придавало помещению невероятный уют. На нашем этаже имелись также туалет и душ с санузлом, очень современные, как в больших отелях.

В Шварцвальде переменчивая погода и когда небо заволакивали тучи, то я частенько наблюдал в оконце, моясь под душем, феерическую картину.

В нашу деревню, расположенную в чаше древнего вулкана, со стороны горной гряды Престенберга, словно нечто аморфное, стекала очередная туча, заполняя собой в туманной дымке все вокруг. А потом она, как живая, забиралась на противоположную гряду горно-лесного массива и не спеша уползала через нее далее в девственный лес. Эта фантасмагория могла продолжаться часами, и от нее трудно было оторвать взгляд.

Старинных домов, подобных моему пансиону, в нашем селении и окрестностях хватало и они имели возраст несколько веков. Их хозяева постоянно модернизировали свои строения, создавая симбиоз ушедшего с ультрасовременным.

На втором этаже находилась обширная кухня со столовой на пару столиков. Там я впервые увидел инфракрасную ламповую нагревательную панель, это в 1993 году, когда в родном Питере барыги предлагали за сумасшедшие деньги обыкновенные рычаговые краны.

Мыть грязную посуду под проточной водой запрещалось из-за экономии. Для полноценного процесса регламентировалось заткнуть технологический слив пробкой, а затем сполоснуть вымытое, заодно выкидывая накопившийся мусор, разделяя его на 12 типов, включая пищевой, от разных типов пластмассовой упаковки и трех цветов бутылок стекла. Контейнеры с разным индентифицированным мусором сиротливо стояли внизу подсобки. За малейшее несоблюдение правил пользования кухонной утварью тут же где-нибудь на видном месте помещения появлялась яркого цвета листик-липучка с категоричной отповедью отступнику с перечислением возможных кар.

Кроме временных постояльцев вроде меня, на первом этаже «Шрёдерхауса» пребывала в своем благополучии семья собственника, а также на втором этаже постоянные жильцы вроде наставника по японскому мечу Томаса Шинделина и моего будущего собутыльника свободного философа и естествоиспытателя Михаэля Штурма.

На этажах пансиона находились стационарные телефоны, по которым за деньги мог позвонить каждый. Необходимая сумма быстро высчитывалась по счетчику. Оплата разговора производилась наличными в миску или в долг запиской хозяевам с указанием своих данных.

Рядом, на длинном столе этажа, возвышались батарея разнокалиберных бутылок от пива до вина, чтобы скрасить вечера гостей после медитативного размышления парой-тройкой литров и придать им совершенно другое звучание. Что интересно, бутылка минеральной воды стоила дороже пива, а за литр пульпы натурального сока можно было взять три литра пенного.

Я еще застал в Шварцвальде времена, когда винные подвалы и автомобили были открыты. Это объяснялось отсутствием в этом районе Германии эмигрантов из бедных стран. Но к концу моей учебы положение изменилось.

* * *

– Закройте глаза и попытайтесь расслабиться. Ни о чем не думайте, просто водите руками с грифелями по листу ватмана, как вам будет удобнее, – давала советы по занятию Урсула Круг.

Мы сидели у нее в кабинете.

Метод, который она мне объясняла, назывался «Das gefürte Zeichnen» или ведомое рисование по-русски. Его сутью являлось временное отключение внешних и внутренних рецепторов мозга и извлечение из области подсознания находящейся там информации в виде графического изображения. Мой научный руководитель слыла классным графологом, умеющим анализировать значение тех или иных начертанных испытуемым символов.

У истоков метода «ведомого рисования» стояла доктор Мария Гиппиус, сподвижница и супруга графа Карлфрида Дюркхайма. Она получила образование в университетах Лейпцига и Берлина. Свою докторскую диссертацию защитила на тему «Выражение чувств в графике», где показала, что каждому виду бессознательно нарисованных основных символов или архетипов соответствует определенное психическое состояние испытуемого. С помощью этого метода и следующей за ним аналитической беседы с проводящим занятие было возможно вскрытие давних комплексов на подсознательном уровне пациента, забиравших много энергии и мешавших его повседневной жизнедеятельности.

Моей наставнице было за семьдесят. Но она до сих пор была энергичной личностью, пытливо смотрящей на мир вокруг себя.

Статная, по молодости видимо была недурна собой. Несомненно, имела высокий уровень интеллекта. Производила впечатление доброжелательного и контактного человека, но могла лишь одним взглядом пресечь фамильярность в разговоре. В одежде предпочитала черный цвет и старинные серебряные украшения. Любила носить, в одиночестве гуляя темными вечерами по Рютте, шерстяную накидку с капюшоном, за что окружающие шутливо прозвали ее колдуньей. Так или иначе, не берусь судить, но что-то такое в ней определенно было.

Моя наставница имела странности.

Однажды она решила сэкономить деньги на моем железнодорожном билете для поезки по делу в центральную часть страны. Вместо денег я получил в секретариате центра официальную бумагу с его печатью, в которой сообщалось, что ваш покорный слуга прошел лечение в психушке и ему требуется постоянный контроль на пути следования. Я так понял, что для такой категории больных в Германии предусматривалась бесплатная транспортировка до места назначения.

В железнодорожной кассе «Дойче Банна» эту бумагу забрали, выдав мне специальный билет с пометкой. А в вагоне во время всей поездки проводники, сменяя друг друга, не сводили с меня глаз, видимо получив предписание и остерегаясь моих диких выходок.

После урока Урсула вечно давала мне какую-нибудь банку консервов и упаковку лежалой крупы из своих стратегических запасов. Говорили, что во время Второй мировой войны, будучи еще ребенком, она всласть наголодалась и если бы родственники не забрали ее в Швецию, то скорее всего умерла бы с голоду. Моя мама по этой же причине также хранит по разным углам на черный день неподъемную кучу съестного.

С разрешения Круг я подошел взглянуть на книги в ее стеллаже.

Множество трудов основоположников психологии и психиатрии, философы, естествоиспытатели: Карл Юнг, Артур Шопенгауэр, Фридрих Ницше, Рудольф Штайнер, другие авторы.

Взяв одну, я открыл ее. На титульной странице имелась дарственная надпись Урсуле.

– Вы знали начальника внешней разведки «Штази»² Маркуса Вольфа? – с нескрываемым удивлением глянув на корешок увесистого фолианта спросил я мою наставницу.

– Да, мы с ним учились в одном классе, – спокойно ответила Круг.

* * *

От Рютте и далее вглубь горно-лесного массива в противоположную от горы Престенберг сторону начиналась девственная природа Шварцвальда. Это был национальный парк, где кроме автомашин егерей и редких лесовозов, при плановом прорежении деревьев, остальным запрещалось ездить на авто. Туристы могли воспользоваться велосипедами, лошадкой или неутомимо топать на своих двоих, что они успешно и проделывали. Причем с альпенштоками, а летом в кожаных шортах и тирольских шляпах по местной моде. Со стороны казалось, что это искатели, вышедшие на поиски неоткрытой земли или затерянного мира.

Кирилл с Ольгой повели меня на прогулку на зады нашей деревеньки, поднимаясь по дорожке косогора мимо последних строений и дома сына графа Иоахима. Далее начался крутой подъем, выведший нас на так называемый первый уровень. Грунтовые дороги, шедшие вдоль возвышавшегося над головой массива, шли не абы как, а ярусами или уровнями. Их было три, один над другим, самый верхний четвертый уходил на альпийские луга. Между ними было сто метров высоты.

Перемещаться вне ярусов напрямик было очень опасно, а в темноте смертоубийственно, так как крутизна откоса была от шестидесяти градусов и выше, и это зачастую был бурелом, торчащие острые сучья поваленных в непогоду деревьев.

В самом начале первого уровня росли самые большие ели лесного массива, преимущественно состоявшего из хвойных пород. Это были экземпляры, обхватить которые можно было только втроем. Среди таких великанов, устремившихся ввысь на высоту свыше пятидесяти метров, и гигантских папоротников в рост человека, я ощущал себя жалким насекомым.

Пройдя дальше, мы оказались на развилке лесных дорог.

Одна уходила прямо в ложбину на Бернау, а другая сворачивала вправо по косогору. В центре перекрестка стоял большой замшелый каменный крест, на котором что-то было высечено.

– Здесь, в присутствии жителей соседних деревень, была сожжена ведьма, – вслух прочитал мой друг выбитые готическими буквами текст и добавил. – Дату не разобрать, но и так понятно, что это произошло в Средневековье.

Наша троица вышла по правому ответвлению пути на обширный, аккуратно подстриженный луг, складками местности спускавшийся прямо к Рютте, видимой отсюда как на ладони. Открытое пространство луга простиралось выше нас еще на два уровня, словно громадная проплешь в лесном массиве.

Двигаясь по ней вперед мимо одинокой обзорной деревянной скамейки и перейдя по мосткам журчащий ручей, мы опять углубились в чащу по лесному проселку косогора, следуя мимо лежащего внизу селения в сторону Тодтмоса.

– Насколько же здесь все ухожено, можно снимать кино о Робин Гуде, – заметила нам Ольга, пытаясь разглядеть в просветах между могучими лапами елей что-то под горою.

– Ничего не видно, мешают деревья, – сказал я и добавил. – А как легко тут дышится.

Дышалось смолистыми ароматами действительно замечательно.

– Запросто можно в качестве опохмелки прогулку по ярусу использовать, – пошутил Кирилл.

Мы посмеялись над его идеей, нашедшей в нашем кругу практическое применение из-за несомненного присутствия в горно-лесном массиве свободных отрицательных ионов кислорода и биополевого влияния деревьев на человека.

Пройдя по первому уровню и слегка вспотев, наша компания сошла с него уже в точке выезда из Тодтмоса в сторону Санкт-Блазиена.

* * *

Под горою младший Майер проехал на тракторе к своему дому.

– …Так вот я и стал архитектором, – произнес Иоахим вторую часть фразы, первую из которой я пропустил мимо своих ушей, задумавшись о своем.

Ему было за пятьдесят лет и выглядел он уставшим.

Младший Майер пересел с трактора на спортивный автомобиль и умчался с глаз долой.

– Куда это он? – я опять отвлекся от темы беседы.

– На танцы поехал, – сообщил мне сведущий Кирилл и добавил. – В конце каждой недели все здешние деревенские парни вечером собираются на танцполе в Тодтмосе поплясать с молодыми девушками из своего круга общения, да пива попить.

– Гляжу, хорошо ныне крестьяне в Германии живут, – протянул я. – Если на «мерседесах» ездят.

– Хорошо крестьяне в Шварцвальде живут, – поправил меня граф и добавил. – Этому способствуют щедрая финансовая помощь со стороны земельного правительства Баден-Вюртемберга, высочайшее качество местной агропродукции и цены на него, используемые здесь современные сельскохозяйственные технологии.

– А почему ты не пошел по стопам своих родителей? – сменив тему, немного фамильярно спросил Иоахима мой друг, бывший с ним в приятельских отношениях.

– Они всегда были не от мира сего, – ответил хозяин дома. – Трансперсональная психология, бесплотные сущности, живущие рядом с нами…. Разве этого нет?

– Почему же, все есть, – согласился с ним Кирилл.

На веранде дома сына графа Дюркхайма, с которой прекрасно обозревалось все Рютте, стоял стол с жаренным на вертелах мясом, помидоры, свежая зелень, два литра отменной водки. Такое количество белого хлебного, выставленное немцем на столе для гостей в Германии было сопоставимо с бутылью четверти самогона (2,5 л) в России.

Иоахим считался известным в Шварцвальде архитектором, по его проектам в здешних краях было построено немало домов, как например комплекс учебно-производственных зданий вальдорфской школы³ в соседнем селении Ибах.

– Раньше, еще при жизни отца, сотрудники центра часто устраивали пирушки, – немного не в тему заметил сын графа. – Гуляли со спиртным пару дней до такой степени, что перепутав вместо дверей выходили в окна.

Он помолчал.

– Сейчас к руководству школы пришли одни трезвенники, – продолжил хозяин дома. – А многие специалисты, составлявшие костяк коллектива центра, разъехались по стране, открыв собственные праксисы⁴ или вообще отсоединились прямо здесь в Рютте. С ними руководство школы контактов более не поддерживает, считая ренегатами.