В этот момент врач, по-видимому что-то осознав, испытал сильнейшее чувство сострадания и жалости. Он хотел что-то сказать, но Михаил не позволил этого сделать, воскликнув:
– Что же, вы совсем ничего не понимаете!? Вы испытываете ко мне нелепое и неуместное чувство. Вашему скупому разуму даже не осознать того счастья и той возвышенности, которыми я обладаю. Вы меня считаете сумасшедшим, а я считаю, что человечество тонет в своём безумии. И ни у одного из вас нет того, что есть у меня. Это я, по праву, могу испытывать жалость к человечеству, гибнущему в собственной лжи и грязи. Лучше дослушайте мой рассказ. Я говорил вам о тяге к изобразительному искусству? Так вот, по большей части, я писал пейзажи иных планет и их жизни: то, чем со мной делились мои собеседники во сне. Я смог научится писать невероятные и в то же время реалистичные, содержащие чувства картины. Но этого мир не захотел, задавив мой талант своими обстоятельствами. Ну что ж, видно, суждено этой цивилизации погибнут позорной смертью, как и многим другим. На этой планете взаимопонимания не найти. Даже смешно: как-то ночью я общался с одним из наших жителей, до того, как он переродился, он был существом, не имеющим никаких органов чувств, кроме глаз, грубо говоря; и вот я начал «диалог», стал с ним обмениваться визуальными описаниями планеты Земля, потом поведал ему о музыке Баха… вы просто представить себе не можете, что это существо испытывало: оно осознавало и то чем является музыка, и величие автора, и меня понимало. Вот так вот, с глухим неизвестным существом могу добиться взаимопонимания, а с людьми – нет, хоть и многие слушают музыку, хоть и многие имеют немалые знания.
– У меня возник вопрос: вы сказали, что на вашей планете оказываются существа, окончившие свое существование, то есть умершие. Но почему вы можете существовать там и тут одновременно, меняя по ночам своё телесное вместилище на тело растения, своего, так сказать, аватара? Если я правильно вас понимаю, то никто из жителей вашей планеты не может существовать в то же время на другой.
– Вы мне нравитесь, – отвечал Михаил. – Слушаете меня внимательно, хоть и воспринимаете как сумасшедшего, почти всё время молчите, даже может показаться, что понимаете. Дело в том, что я сам не знаю, почему так произошло. Будто наша Вселенная или её создатель удостоили меня особой судьбы.
– Значит, – произнёс врач, записав что-то на бумаге и подчеркнув то предложение, – вы наблюдали эти сны всю жизнь, каждую ночь… так почему же вдруг решили окончить земной путь?
– До недавнего времени я сомневался в существовании того мира. Относительно недавно я совершенно отчаялся и осознал тщетность своей земной жизни, а спустя какое-то время, в мире снов зародилась ещё одна новая жизнь. До того никогда не существовало на той планете людей, кроме меня. И для меня было великим удивлением, когда я узнал, что бордово-бирюзовые лепестки, коронующие стройный стебель оттенка самого чистого моря, в прошлом были огненными прядями, спадающими на белоснежный лик. Она была девятнадцатилетней девушкой, когда её жизнь забрала корь. Жила в шестнадцатом веке в Лювене. Я сожалею, что не мог быть с ней знаком на земле, ведь мы с ней – родственные души, а её чистоте и невинности могли бы позавидовать очень многие. Её появление в том мире автоматически избавило меня от сомнений. Каждую ночь я засыпал в сладком предвкушении встречи, и уже через несколько ночей осознал, что совершенно не желаю просыпаться. В этом мире больше нечего и некого ловить, все катится в бездну, но там, за гранью моей смерти – она, и блаженное пребывание на счастливых просторах, тонущих в золотом, ослепительном и нежном свете нашей матери, где всё моё существо чувствует покой и свободу, где обычное дуновение ветра – великое наслаждение.
– Феноменально…– произнёс Николай в недоумении.
– Феноменальный бред?
– Нет, нет. Я с подобным никогда не сталкивался и…
– Хватит, док. Я прекрасно понимаю, что для вас я – просто псих. Давайте без клоунады. Я, разумеется, не заставляю вас принимать на верну всё то, о чём поведал, и, конечно, понимаю, как это звучит для вас.
– Я не сказал, что не верю вам. Всё, что существует в человеческом воображении, существует и в реальности, так как реальность вмещает вас, и то, что создано вашим воображением, соответственно, тоже находится в реальности.
– Это ничего не меняет, – произнёс Михаил, подойдя к окну, защищённому решёткой.
Врач снял очки и спустя некоторое время безмолвия произнёс:
– Вы готовы призвать смерть, свято веря в то, что она позволит вам перенестись в мир, о котором мне поведали… А что, если всё это – игра разума, фантазии? Никогда не думали об этом?
– Думал. Я же сказал, что до знакомства с той девушкой вечно терзался сомнениями.
– Ну а что, если тот мир только внутри вас и существует только пока вы живы? Что, если и та девушка тоже – часть вашего сознания? Если так, то, убив себя, вы убьёте и её вместе с вашей Вселенной.
– Док, дело в том, что тот мир куда громаднее самой реальности, в которой существуете вы и все остальные. И мне часто кажется, что сплю я как раз тогда, когда вижу вас, и других людей. Ведь вся абсурдность этой бредятины, что вы зовёте жизнью, похожа на нелепый сон.
– Может реальность наша не столь красочна как ваши сны, но, тем не менее, в этой, как вы выразились, «бредятине», участвуют все люди. А ваш мир…
– Если бы вы хоть раз побывали там, тогда бы вы так не говорили. Я знал, что вы меня не поймёте, но ещё раз скажу: существование там более многогранно, сложно, и обширно. Единственное, в чём могли бы позавидовать те существа вам, людям, так это в том, что у вас есть возможность противостоять и сопротивляться, к тому же, выбрав сторону.
После на редкость сильно затянувшейся паузы раздумий врач произнёс: «Как вы отнеслись бы к тому, если бы после обследования вдруг узнали, что у вас имеются психические отклонения, существование которых означало бы нереальность вашего мира?».
– Они имеются у всех в какой-то степени, – усмехнулся Михаил. – А если серьёзно, то мне было бы интересно узнать о них, но вряд ли они имеются именно в том масштабе, чтобы, опираясь на них, можно было бы перечеркнуть существование моего родного дома.
– Хм, хорошо. Раз уж вы так уверены, я думаю, что нам стоит отправится в кабинет. Ответите на вопросы, пройдёте тестирование, и посмотрим, что выяснится.
– С одним условием, док: пусть всё будет абсолютно честно, будто я не рассказывал вам ничего необычного.
– Разумеется.
Наденьте на человека смирительную рубашку, и он будет вести себя, как сумасшедший. Если уверить его в том, что он дурак – он вскоре станет им. Зачастую тот, кто должен излечить душу, убивает её, или заключает в темницу. Человек может спасти другого от смерти или заковать в цепи, но освободить от оков – никогда.
Проходя по коридору со стенами, наполовину желтыми снизу, и наполовину белыми сверху, они направлялись в кабинет. Глаза Николая были погружены в бездонную серость его мыслей, а с лица Михаила не спадала вечная невидимая улыбка, что в сочетании с острым взглядом, таящим в себе живой огонёк радости, создавала ощущение чего-то непоколебимого, неизвестного и светлого. Всего за минуту в разуме врача пронеслись мысли о безысходности сложившейся ситуации с Михаилом, воспоминания из прошлого, размышления в попытках найти иной путь. В том маловероятном случае, если будет доказано, что пациент не имеет заболеваний в той степени, при которой могут наблюдаться повторяющиеся сны, то это автоматически доказало бы для Михаила существование его мира, и тогда тот вряд ли отступится от задуманного. Этого врач, разумеется, не мог допустить.
В том же случае, если будут обнаружены серьёзные отклонения, то Михаила ничего не спасет от горести разрушения его вселенной, если, конечно, он примет диагноз. Разочарование его достигло бы неземных масштабов, и, конечно же, за этим последовало бы импульсивное желание совершить то, что стало причиной появления его в этих стенах, но пока он находится в больнице, его жизни ничего не угрожает. Такой расклад был бы более подходящим для врача: первое время Михаилу пришлось бы провести здесь, пока им не будут пройдены пять стадий принятия. Но сколько бы понадобилось времени на принятие уничтожения того, что грело душу всю его жизнь, даже если это – просто сны? Мог ли он смириться с утратой всего мира, потерей того, что являлось для него счастьем и всем светлым, его домом? Не хуже ли это смерти? Его пришлось бы лечить, уверять в том, что он находится на пути к выздоровлению, что от иллюзий, даже таких приятных, нужно избавляться – ведь лучше горькая правда, как считал сам Михаил.
Печальная участь врача психиатра: подобная ситуация, когда лечение превращало человека в безвольное, полуживое существо, подействовала когда-то на молодого специалиста обескураживающе на столько, что тот даже подумывал о смене рабочей должности – слишком поздно он узнал обратную сторону своего благого дела. Но очень скоро он уверился в необходимости этих действий; его практика приняла форму снятия розовых очков с глаз тех, кто видит реальность не так, как принято. Врач надеялся на иной исход сложившейся ситуации с Михаилом, который бы занял место где-то между двумя предполагаемыми очевидностями. Исключения бывают во всех правилах, и даже в этом правиле оно есть. Хоть врач и был уверен в наличии психических патологий у пациента, развитых в некоторой степени – где-то на заднем плане мыслей, всё ещё маячило то, что встретило его при входе в палату к Михаилу. Так же ему казалось странным, что Михаил, будучи не глупым человеком, поведал о своей особенности.
Следующий час протекал в кабинете врача и был чистым тестированием Михаила без обсуждения злободневных и философских тем. Николай был полностью в роли врача. Пациент отвечал почти всегда сходу, подолгу не задерживаясь ни на одном из каверзных вопросов. После окончания тестирования он был отправлен в палату за полчаса до обеда, а Николай полностью погрузился в работу. Особо выдающихся особенностей при первом анализе выявлено не было, и позднее нашему дорогому другу было назначено полное объективное обследование.
Прошла неделя, но Николай, на своё удивление, так и не выявил ничего из того, что ожидал. Но он столкнулся с неясной, неизвестной особенностью, которая не являлась психическим расстройством, но представляла собой что-то необычное. По этому поводу был собран консилиум, в ходе которого достаточно длительное время изучался феномен повторяющихся сновидений Михаила. Никто из присутствующих не смог выстроить предположений, которые бы не опровергались хотя бы одной из сфер наук о человеческом существе. Даже старина Фрейд мог бы заблудится в лесу собранной информации о пациенте. В силу этого было решено, что Михаил – просто сказочник, не имеющий никаких заболеваний, индивид со странным социальным поведением. Хоть для такого поведения Михаила не было ни оснований, ни мотива, это мало кого волновало, а скорее, никому просто не хотелось забивать себе голову данным вопросом. На выстроенную Николаем статистику особенностей никто не стал обращать внимания. Все сошлись на том, что новый горизонт в психиатрии открыть не удастся, даже если Михаил, страдает, как бы сказали доктора, совершенно новой патологией. Так как Николай был больше всех остальных посвящён во внутренний мир своего подопечного, вся головная боль осталась с ним. Всё же, совершенно бессмысленным обсуждение с коллегами не прошло: после окончания совещания, врачу вспомнилась та деталь, зацепка, которую его разум отрицал и откидывал на задний план все эти дни: он вспомнил утро, когда, входя в палату к пациенту, он неожиданно оказался свидетелем туманной мелодии кратковременного продолжения сна Михаила наяву. В связи с этим он решил назначить повторную электроэнцефалограмму головного мозга сразу после пробуждения пациента. Это решение, да и вообще то отношение, с каким подошёл Николай к ситуации, говорили о его добропорядочности, ведь он мог пойти простым путём, поступившись чужой свободой, что было делом обыденным и естественным.
К вечеру, после консилиума, Николай планировал дальнейшее изучение своего подопечного: перелистывал справочники, научную литературу, выискивая хоть какую-то полезную информацию. В общем-то врач давно посвятил себя целиком исследованию данного феномена.
Послышался стук в дверь.
– Входите.
– Добрый вечер, Николай. Я к вам по поводу своей выписки. Я нахожусь у вас достаточно долго, чтобы можно было определить моё психическое здоровье. Мне надо покинуть эти стены и совершить то, что намеревался.
– Михаил, вы меня поражаете. Хотя бы сказали, что передумали уходить из жизни.
– Не хочу врать.
– Тем самым вы очень усложнили мою работу…
– Я, право, не хотел даже появляться тут, но раз случилось, значит, так было нужно.
– Слушайте, я не должен допустить вашей смерти – во-первых.
– Да какое вам дело!? Меня всегда раздражало подобное отношение людей.
– Во-вторых, давайте будем откровенны, ваши особенности требуют, по моему мнению, дальнейшего изучения. Похоже, что вы являетесь обладателем неизвестной, так сказать, особенности. У вас неординарная работа мозга. Вы оказали бы большую услугу, побыв тут ещё какое-то время.
– О, это время затянулось бы очень на долго. Я не желаю быть вашим подопытным кроликом.
– Присядьте, – вздохнув, произнёс Николай. – Понимаете ли, своим содействием вы могли бы оказать большую услугу не мне, а науке и впоследствии многим людям. Вы же всегда хотели изменить мир к лучшему! Представьте, что, грубо говоря, появится человек, который всю жизнь будет испытывать во снах ужасные переживания, обратно пропорциональные вашим прекрасным. Представьте, как он будет страдать. Если вы воспринимаете ту свою реальность куда более реальной, то что было бы с вами, если всё это превратилось бы в сущий ад? А благодаря вашей помощи в изучении данного феномена, возможно, нашлось бы средство лечения от такого недуга.
– Вся проблема в том, что вы, разумеется, не верите в существование того мира за пределами моих снов. Я не соглашаюсь на ваши условия именно потому, что мир тот реален.
– Я рассчитывал на вашу разумность, но, видимо… Вот почему вы относитесь к важным вещам так пренебрежительно? К тому же обследованию и изучению с целью в дальнейшем кому-нибудь помочь? Вы…
– Несерьезный? Может, только на первый взгляд. То, что люди считают серьезным и важным, по большей части – пустота. Серьёзное отношение есть смерть. А люди, не понимая этого, наделяют всё поверхностное великой важностью, создавая культ обёртки и внешних благ, и, более того, к этому заставляют относиться максимально серьёзно. Работа – очень серьёзно! Это ведь есть сама жизнь! И серьёзно это настолько, что, если тебя уволят —ты никто. Бред! Есть вещи куда серьезнее: семья, закат, природа, картины, книги, музыка.