– Вот и Любаша, должно быть, – заметил мой жилец. Открыла я дверь, да так и обмерла… Смотрю, моя молодуха, совсем синяя, окоченелая, тащит четверых ребят. Трое, постарше, за ее платье держатся, а маленький – на руках. Ребята слюнявые, грязные, оборванные, носы и руки красные, дрожат, друг к другу.

– Господи!! Любовь Ивановна, что это вы делаете?! Откуда вы нищих набрали?!

– Это и есть несчастненькие, хозяюшка… Этого я на улице нашла, а этих в темном холодном подвале…

Тут уж я не вытерпела, рассердилась, себя не вспомнила…

– Как вам не совестно, Любовь Ивановна, так поступать?! Это даже очень неблагородно! У меня ведь не харчевня, не постоялый двор… У меня жильцы хорошие, подолгу живут… Кому же приятно это переносить?! Я человек бедный, только и живу жильцами… Смотрите, сколько вы грязи, снегу нанесли. А я вчера еще поденщицу брала, полы мыла… Теперь кто за ними убирать станет, я – человек старый… Да и лишних денег нет…

– Хозяюшка, голубушка, милая, неужели у вас хватит духу прогнать их?! Смотрите, какие они озябшие, несчастные… Я их к себе на елку прицела… Не гоните, уступите мне вашу кухоньку, – просит-молит моя барыня…

А я рассердилась и стою на своем.

– Ни за что! Как хотите, чтоб их у меня на квартире не было! Заведут рев, гам, напачкают, наследят… Людей совестно!..

– Хозяюшка, голубушка, эти ребятки и елки-то ни разу в жизни не видали… Так жаль их…

– Обойдите, Любовь Ивановна, весь Петербург… Спросите кого хотите, вам нигде этого не позволят…

– Хозяюшка, добрая, такой праздник – праздник детей… Не гоните их… Позвольте оставить, повеселить, обогреть…

– Что вы заладили – хозяюшка да хозяюшка?.. Двадцать лет я хозяюшка… Вот что! А только вольничать вам нигде не позволят… В своей провинции делайте, что хотите, а Петербург не такой город! Здесь жизнь аккуратная…