Даша севастопольская
TekstОдин раз на перевязочном пункте подошла Даша к пожилой женщине, лежавшей на койке и стонавшей от боли.
– Тетушка, на каком бастионе ранены? – спросила девушка, пристально вглядываясь в измученные страданием черты.
– Ох… Я не на бастионе… Я в Сухой Балке… На бастион не хаживала…
– Тетушка, да ты не Анна ли, не Рябухина ли жена?
Больная быстро вскинула глаза…
– Даш… (Она, конечно, хотела сказать – Дашка). Дарьюшка!.. Сестрица сердобольная… Слышали мы про тебя… Святая… Христос тебя храни… Милая! – усиливаясь на каждом слове, говорила больная.
С участием и нежною лаской склонилась к ней Даша, расспрашивая и утешая.
Думали ли обе женщины несколько времени тому назад, что они могут так встретиться? Думала ли старая жена матроса, что «Дашка», та самая «Дашка», которую она не раз бранила и считала совсем отпетой, будет за ней ухаживать, перевязывать ее раны и утешать? Никто не может знать, что ему готовит судьба.
– Я-то что… Дарьюшка… Я пожила… Довольно. Мальчонку жаль.
Раненая женщина вся затряслась, повела головой в сторону, как бы указывая на кого-то, и горько, беспомощно заплакала.
Даша бросилась в ту сторону, куда указала ей землячка, и со слезами прильнула к изголовью мальчика лет 12—13.
– Сеня! Родной мой! Да как же это? Бедный, бедный! Пить не хочешь ли? Не надо ли чего?!
Худощавый, бледный как полотно, мальчик только посмотрел на нее мутными глазами, а говорить уже не мог.
– Где же тебя ранило, тетушка? – допытывался старый инвалид, лежавший по другую сторону от женщины.
– Дома, служивый, дома…
– Что же, «бомбой» или «ракитой»?
– Осколком, сердешный, осколком… Через окно…
– Да я что… Я пожила на своем веку… Мальчонку жаль… Кажись, помрет. Все черевы вывернуло.
– Ничего… Не убивайся, тетушка Анна… Бог милостив, – спешит утешить Даша раненую землячку.
– Ты только попроси Пирогова (наш известный хирург) ему «перацию» сделать… Тогда жив останется, – слышится сочувственный голос с дальней койки, и оттуда подымается смуглое усатое лицо…
Проработав более пяти месяцев на перевязочных пунктах и в госпиталях, Даша выбилась из сил, исхудала, еле держалась на ногах и сама заболела. Доктора настояли, чтобы она отправилась полечиться и отдохнуть. Тяжело было девушке оставлять раненых, но она видела, что силы ей изменяют. Пришлось пойти в Севастополь. Он представлял грустный и унылый вид. Везде по улицам валялись снаряды и осколки, земля была взрыта бомбами, дома пробиты, углы и карнизы отвалились, некоторые дома были без стекол, и в уцелевших комнатах ютились жители. Ближе к бастионам все дома разрушены.
В городе проявлялась будничная жизнь. Купцы, по-видимому, спокойно и беззаботно сидели у своих лавок, по временам оживляясь при виде покупателя. Народ сновал взад и вперед. Ребятишки были увлечены шумною игрой. Они разделившись на две партии: из-за канавок, изображающих траншеи, бросали друг в друга начиненные порохом бабки. Вставленный внутрь фитиль производил взрыв незатейливого снаряда; осколки кости, разлетаясь, до крови ушибали маленьких героев?
– Егорка ранен!.. Братцы, Егорка ранен!.. – кричала толпа мальчишек, окружая товарища, на щеке которого виднелась кровь.
– Раненого тащили на воображаемый перевязочный пункт, где девочки, в роли сестер милосердия, обвязывали Егорку тряпками.
Даша остановилась и долго с грустью смотрела на игравших ребят.
«В какую игру-то играют… Глупые! Долго ли до греха… И как это им дозволяют?…» – думала она, отправляясь дальше.
В Сухой Балке большая часть домов была разрушена, и жители перекочевали на новые места. Но маленький домишко сиротки Даши был цел и невредим, и бесстрашная хозяйка поселилась в нем. Тут, при постоянным свисте ядер и при падении их в близком соседстве, отдыхала и поправлялась от непосильных трудов молодая девушка. Иногда ветхие стены ее убогого жилища так сильно колебались и дрожали, что казалось, вот сейчас рухнет.
Как только почувствовала Даша, что силы к ней вернулись, она снова пошла туда, куда призывали ее людские стоны, страдания и болезни.
Сестрица Дарья Александровна снова появилась среди раненых и не покидала их не только во все время войны, но и долгое время по окончании осады Севастополя.