Освобождение-2

– Старшина, – кричит Родимцев, – Люк!

Старшина и двое бойцов бросаются к танку. Люк открывается, но когда по танку забарабанили сапоги старшины, его пытаются захлопнуть. Поздно! Старшина стреляет из автомата в щель, затем распахивает люк и орет:

– Ханде хох, сволочи!

Подбежавшие бойцы помогают старшине вытащить немецкого танкиста. На него страшно смотреть, видимо, при падении танка немцу чем-то перебило ноги, и они болтались как тряпки. Раненого оттаскивают в сторону. Он в сознании, но не кричит и даже не стонет. Старшина заглядывает в люк и дает короткую очередь, для порядка.

– Там все готовы, – кричит он Родимцеву.

Бойцы подхватывают немецкого танкиста под руки и подтаскивают к перевернутому танку. Одна гусеница его еще вращается. Они бросают танкиста между гусеницей и катком, головой вперед, не успевая увернуться от фонтана крови.

– Старшина, наверх, – кричит Родимцев. Старшина кивает и карабкается по склону оврага. Поднявшись, он оглядывается, спрыгивает вниз и докладывает:

– Немцы!

– Все наверх, – командует Родимцев.

Бойцы, находящиеся на КП, поднимаются наверх. Впереди за деревьями мелькают фигуры немцев. Десантники открывают по ним огонь из винтовок и автоматов, двое устанавливают ручной пулемет со сломанными сошками в корнях дерева и бьют прицельно. Немцы залегают.

Через час темнеет, и бой сам собой стихает. Десантники отходят на новые позиции. Родимцев устраивает свой командный пункт у самого моста, метрах в пятидесяти, под большим дубом. Красноармейцы роют окопы.

17 июня. 2 часа 15 минут. Штаб Юго-Западного фронта

В комнате сидят командующий фронтом генерал Кирпонос и член военного совета Ващугин. Входят начальник штаба Пуркаев и начальник оперативного отдела полковник Баграмян.

– Докладывайте, что с третьим корпусом, – устало говорит Кирпонос.

– Товарищ командующий, третий корпус атакован значительными силами противника, – докладывает Багромян, – Шестая и часть двести двенадцатой бригады ведут бои с немецкой пехотой и танками вот в этом районе, – показывает на карте. Кирпонос наклоняется вперед, смотрит и кивает, – Сегодня в интересах корпуса работала наша авиация, конкретно – шестнадцатая авиадивизия. Генерал Глазунов докладывает о больших потерях, но сдержать противника и не дать ему прорваться к Висле, видимо, сумеет. Плохо другое. Полковник Родимцев, который удерживает мост, – снова показывает на карте, но Кирпонос уже не смотрит, а только кивает, – докладывает, что он атакован большим количеством танков. Бригада понесла серьезные потери, свыше половины личного состава. На завтрашний день не хватит боеприпасов, противостоять танкам бригада долго не сможет – у них ни одной пушки.

– Что у Власова? – спрашивает Кирпонос.

– Передовые части четвертого мехкорпуса будут у моста в одиннадцать-двенадцать часов завтрашнего дня. Власов получил горючее и боеприпасы. С левого фланга Власова поддерживают части пятого кавкорпуса, справа – пятнадцатый мехкорпус. Стрелковые части отстали почти на тридцать километров.

– Что вы предлагаете?

– Мы предлагаем завтра с утра, использовав все наличные транспортные самолеты, перебросить Родимцеву боеприпасы и подкрепление. Поддержать его действия авиацией. Надо приказать Власову еще ускорить движение…

– Пехоту гоните, пусть идут всю ночь, но чтоб танки догнали, – вставил Ващугин.

– Товарищ член военного совета, – произнес Пуркаев, – Если стрелковые части заставить двигаться маршем всю ночь, то они днем не смогут сражаться. Люди ведь не машины, а такого даже машины не выдерживают.

– Да, наши люди не машины, – резко возражает Ващугин, – Поэтому они и могут сделать больше.

– Не будем спорить, – говорит Кирпонос, – Член военного совета прав. Танки надо нагонять. Но и вы, товарищ Пуркаев, правы. Прикажите сократить время отдыха вдвое. Власов пусть идет, не останавливаясь. Что у вас еще по этому вопросу?

– По этому вопросу все, товарищ командующий.

Кирпонос несколько секунд смотрит прямо перед собой, затем, словно вспомнив о присутствующих, кивком головы отпускает их.

Пуркаев и Баграмян выходят и направляются к дому, где расположился оперативный отдел штаба.

– Почему ты ничего не стал говорить о планах? – спросил Пуркаев, – Думаешь, он ничего не слышит?

– А что слышит? Мне кажется, ему все равно, что мы говорим, он не вникает. Что Жуков, что этот. Вперед в атаку, вот и вся наша стратегия! А если что не получится, то расстреляют. Меня или тебя, или обоих вместе. А может, кого другого расстреляют. Им ведь все равно! Зама по тылу расстреляли, сегодня, а за что? За то, что его никто не слушал, когда он говорил, что нужен транспорт и не простой, а специальный, бензозаправщики, тракторы для эвакуации. Что мы имеем сегодня? Четвертый день войны, а сколько танков вдоль дорог стоят! Немцы столько подбить не смогли. Горючее подвозить не на чем…

– Ты, Иван Христофорович, осторожнее бы говорил. Уши здесь везде, ты же знаешь. В лагерь хочешь? Не торопись – успеешь. Все там будем. Давай покурим здесь, успокойся, эмоции спрячь.

В этом бардаке ты все равно ничего не изменишь. И я ничего не изменю. И никто не сможет что-то изменить.

3 часа 20 минут. Кречевецы. Аэродром 40-й дальнебомбардировочной авиадивизии

Палатка военврача Дудыкина.

В палатку входит медсестра Лиза Мухина.

– Вызывали, товарищ военврач второго ранга, – ее голос чуть дрожит.

– Вызывал, – он подходит к ней вплотную, – Ты, Лизавета, что ж меня избегаешь? Нехорошо это. Я к тебе всей душой, а ты?

Лиза молчит. Он кладет руку к ней на грудь и сжимает. Лиза вздрагивает, но не отталкивает.

– Товарищ капитан, – она с трудом сдерживается, чтоб не разрыдаться, голос дрожит, – У меня жених есть.

– Поздравляю, – усмехается Дудыкин, – Но я и не собираюсь тебя у твоего жениха отбивать. Не могу я на тебе, Лизавета, жениться. Ибо женат я уже. Я так, по-дружески, по-товарищески. Чтоб не скучно было, скрасить, так сказать, фронтовое одиночество. Ты слушай, сучка, – его тон становиться угрожающим, – Хочешь неприятностей так и скажи. Будут у тебя неприятности!

Он резко толкает Лизу на койку, она падает на живот, лицом вниз. Дудыкин подходит к ней и резким движением задирает сзади юбку. Лиза, подавляя крик, до крови закусывает губу и утыкается в жесткую подушку.

5 часов 30 минут. Мост через Вислу, недалеко от Кракова

Двенадцать советских штурмовиков И-15 идут над Вислой. Над мостом ведущий покачивает крыльями – делай как я (на самолетах нет радиосвязи), и уходит в сторону от реки. Внизу видно дорогу, по которой пылят немецкие танки и автомашины. Самолеты заходят на дорогу. Из-под крыльев штурмовиков вырываются огненные стрелы и летят к танкам. Это реактивные снаряды. Дорога превращается в море огня. Самолеты еще раз разворачиваются и вновь делают заход. Выпустив все снаряды, они ложатся на обратный курс. Но им на смену от реки идет еще десяток. Новая группа проходит над мостом, внизу видны то и дело поднимающиеся разрывы мин и гранат. Ведущий видит немецкие танки, двигающиеся через невысокий кустарник. Самолеты проходят над атакующими танками, разворачиваются и возвращаются к реке. Ведущий выпускает одним залпом все свои реактивные снаряды, его примеру следуют остальные, но они чуть-чуть опаздывают. Большинство снарядов проходят над танками и летят дальше, туда, где за деревьями, мелькают огоньки выстрелов. Там держат оборону десантники пятой бригады.

Штурмовики ложатся на обратный курс, но в это время подоспевают немецкие истребители. Два «Мессершмита» догоняют советские самолеты, когда они еще над позициями десантников, и два И-15 пустив хвосты дыма, тянутся к земле. Дальнейший ход боя уже не виден, да и тем, кто на земле, не до того. У них есть дела поважнее.

Отдельные мины рвутся уже у самого КП Родимцева. Десантники медленно отступают по всей линии обороны. Немцы теснят. Штурмовики лишь немного облегчили положение красноармейцев. Атака немцев приостановилась, но через несколько минут вновь возобновилась.

Через мост на правый берег бегут десантники роты, вызванной Родимцевым. Но немцы, уже вышедшие к берегу, ведут по мосту огонь из пулеметов. Многие бойцы падают, но большинство добирается до противоположного берега. Командир роты подбегает к Родимцеву.

– Командир второй роты, старший лейтенант Гусев, товарищ полковник. Куда прикажете вести роту?

– Уже никуда, Гусев. Занимай оборону прямо здесь. Это наш последний рубеж. Нам отсюда дороги нет. Впереди немцы, а через мост уже и не пройти.

– Товарищ полковник, майор Борисов просил передать: вернулись наши разведчики. Километрах в трех обнаружены немцы. Какие-то тыловые части. Языка взяли, но не донесли, по дороге кончился.

– Обрадовал, ты меня. Ладно, занимай оборону.

Капитан Симкин и майор Борисов на КП бригады слушают доклад разведчиков.

– Немцы идут осторожно. На вскидку, не больше батальона, артиллерии и прочей техники не видно, даже минометов нет. Несколько повозок. Вид у них сильно потрепанный, будто только что из боя.

– Может быть, наши на подходе, – произносит Симкин, – Пора бы уже.

– Может, и на подходе, – отвечает начштаба, – Только теперь иметь дело с этими немцами придется нам. А у нас с тобой две неполные роты и патронов кот наплакал.

– Товарищ майор, – один из бойцов указывает рукой, – Смотрите.!

Над лесом появляются десять самолетов ТБ-3, от них отделяются черные точки, над которыми тут же разворачиваются белые купола.

– Наши, – произносит майор, – Наконец-то!

– Товарищ майор, – замечает лейтенант-разведчик, – Там немцы. Они их прямо на немцев сбросили.

И тут же, как подтверждение его слов, до них доносятся звуки выстрелов.

– Лейтенант, дорогой, бери своих ребят, выручай. Игорь, выдели ему еще хоть десяток бойцов. Они же наших всех положат там зазря!

– Слушаюсь, Владимир Яковлевич, – Симкин кивает стоявшему неподалеку сержанту, – Федорчук, пойдешь со своими людьми с лейтенантом.

Бойцы бегом бросаются к лесу. Симкин и Борисов смотрят им вслед. Все сброшенные парашютисты к этому времени исчезли за деревьями. Неожиданно чуть левее того места, где скрылись разведчики, слышатся выстрелы, затем – разрывы гранат. Еще несколько выстрелов раздается на правом фланге. Через несколько минут стрельба уже слышна отовсюду.

– Ну, дождались и мы! – воскликнул Борисов, – По местам, ребята!

Полтора десятка бойцов и командиров, все, что остались на КП, рассредоточиваются по траншее. Неожиданно с ревом из-за деревьев выскакивают и проходят над самыми головами самолеты со звездами на крыльях. Но поднять голову и посмотреть на них некогда. Справа из леса, метрах в ста от моста, появляются немцы, человек двадцать. Симкин бросается к ручному пулемету и тащит его на правый фланг, сержант-радист помогает установить пулемет и встает вторым номером. Симкин открывает огонь, когда немцы уже метрах в пятидесяти. Он видит, как пули ударяют в грудь бегущего впереди немца… На бруствере окопа поднимаются фонтанчики земли – стреляют немцы. Симкин смотрит через плечо: сержант-радист сползает по стенке окопа, держась за грудь. В это мгновение он успевает уловить боковым зрением движение – здоровенный немец швыряет гранату. Капитан падает на дно окопа, несмотря на шум боя, слышит удар упавшей на бруствер и ударившейся о пулемет гранаты. Граната вниз не скатывается, взрываясь на бруствере.

Симкин, весь засыпанный землей, пошатываясь, встает. Рядом с ним лежит радист, чуть в стороне он видит майора: лицо засыпано землей, левая нога превратилась в кровавое месиво, рука сжимает наган. Симкин поворачивается к пулемету – от того остались одни обломки. Капитан вытаскивает из кобуры пистолет и, шатаясь, делает несколько шагов по окопу в сторону моста. Дым и пыль мешают разглядеть происходящее. Он видит, как в окоп кто-то прыгает, и стреляет. Бросается вперед. По стенке окопа медленно сползает немецкий солдат, совсем еще мальчишка, лет восемнадцати-девятнадцати. Он смотрит на Симкина, рот его открывается и закрывается: то ли он что-то хочет сказать, то ли воздуху не хватает. Винтовку из рук немец выпустил, обеим руками сжимая рану на груди. Между пальцами стекают струйки крови. Симкин делает движение к нему, в порыве помочь, но следующим движением хватает винтовку и выглядывает из окопа. Впереди, в нескольких метрах бегут немцы. Не к нему, в сторону моста. Он стреляет в них, передергивает затвор, снова стреляет. Несколько пуль ударяют о бруствер, и капитан спускается на дно окопа. Смотрит на убитого им немца. Тот неподвижно лежит ничком. Симкин передергивает затвор, убеждается, что патронов нет, подхватывает свой пистолет, и высовывается из окопа. Видит бегущих немцев и снова стреляет в них. Второго выстрела не получилось. Заметив его, один из немцев вскидывает карабин, целится. Совсем рядом с капитаном раздается выстрел, и немец, выронив винтовку и держась обеими руками за грудь, медленно падает. Симкин, присев на корточки в окопе, вытаскивает запасную обойму и, не глядя, вставляет ее в пистолет, поворачивается в сторону выстрела. Стрелял один из связистов штабной роты, фамилию его Симкин не помнил. Боец, передергивая затвор карабина, обращает к капитану веснушчатое лицо и подмигивает.

– Держитесь, капитан, – кричит конопатый связист.

Капитан видит, как в следующее мгновение резко дергается голова парня, как брызнуло фонтаном что-то красное из затылка, и боец отлетает на противоположную стену окопа. И тут капитан замечает упавшую на дно окопа гранату, всего лишь в нескольких шагах. Он успевает упасть и закрыть голову руками. Грохает взрыв, за ним второй… Симкин садится на дно окопа, держась за голову. Затем он слышит разноголосое «ура». В окоп прыгают какие-то люди, Симкин сначала не понимает, что это свои. К нему подбегает лейтенант-разведчик.

– Товарищ капитан! Игорь, ты живой? Ты что, ранен?

– Миша, ты откуда? Мы же тебя уже похоронили.

– Это вы поторопились. У меня шестнадцать человек, два ручных пулемета. Продержимся. Тут вокруг такой грохот стоит. Это, точно, наши идут!

Над Вислой показывается еще одна группа советских самолетов. Ближние бомбардировщики Су-2, заходят на немцев от реки и бомбят пехоту и танки, идущие в атаку на мост. С левого берега из леса вырываются несколько танков БТ и, обгоняя бегущих немцев, мчатся к мосту, стремительно проскакивают мост и уже на том берегу вступают в бой. Головной БТ съехав с моста, двинулся по дороге, менее чем в ста метрах от него бежали навстречу немецкие пехотинцы. Увидев танк, они бросились прочь с дороги, лишь одного успели сбить пулеметной очередью танкисты. БТ разъезжались в разные стороны от моста и останавливались, дожидаясь подкрепления.

Из леса появляются новые танки с пехотой на броне. Группа КВ выходит к берегу рядом с развороченным КП бригады и останавливается. Из люка вылезает младший лейтенант Озеров и подбегает к окопу. У самого бруствера лежат несколько убитых немцев и красноармейцев. Озеров заглядывает вниз. Там на дне сидят четверо, в рваных и грязных гимнастерках, с винтовками в руках.

За спиной Озерова столпились другие танкисты.

– Эй, земляки, – зовет кто-то из танкистов, – Вы там как?

Один из сидящих поднимается на ноги, смотрит вверх:

– Вы как раз вовремя, ребята, еще бы немного и… Покурить есть у кого?

Кто-то из танкистов достает кисет с табаком, протягивает.

– Кто тут старший, – спрашивает Озеров, – Вы?

– Нет, старший – он, командир первого батальона капитан Симкин. Я лейтенант Довженко, командир разведвзвода.

– Товарищ лейтенант, – сзади подбегает радист Озерова красноармеец Павлов, – Комбат приказал вам идти на тот берег, там немецкие танки.

– Ну, бывайте, земляки, – кивает Озеров, – Теперь наша работа.

– Задайте им там от нас, – кричит вдогонку Довженко, опускаясь на дно окопа.

Танкисты разбегаются по машинам. Танки медленно перебираются через мост, на том берегу их встречает комбат.

– Слушай, лейтенант, – майор Рябинцев, торопливо докуривает папиросу, – Наши БТэшки наткнулись на мины, десантники заминировали дорогу, а может и еще что, но узнать не у кого, тут, вроде, и живых-то никого не осталось. Слева немецкие танки. Давай со своим взводом через лес, там, может, мин нет.

Полковник Штрейх стоит, наклонившись к люку танка, и говорит в микрофон.

– Господин генерал, к русским подошло подкрепление. Русские танки уже на этом берегу. Мои танки почти вышли к мосту, но там сплошные мины. Русские жгли танки огнеметами, я потерял почти все машины. Нам нужно прикрытие с воздуха, русские самолеты жгут мои танки. Пехоты почти не осталось… Я не паникую и не трушу, господин генерал. Я просто хочу сказать, что сделал все возможное. Все что осталось от моего полка под командованием полковника Штрассера отходит на север. Полковник Штрассер тяжело ранен, он не может оставаться. Я с пятью танками и взводом саперов попробую прорваться к мосту, я надеюсь, что мне это удастся. Я выполню свой долг. Прощайте, господин генерал.

Штрейх бросает микрофон и машет рукой водителю своего танка. Сам он подбегает к ждавшему его Pz. III и влезает на башню. Как только полковник скрывается в люке, танк с десантом саперов на броне направляется к мосту. За ним – еще четыре машины.

Немецкие танки двигаются по лощине, поросшей высоким кустарником, скрывающим боевые машины полностью. Лощина выводит их прямо к мосту. Над немцами с ревом проходят несколько Су-2. Сверху танки видны как на ладони. Раздаются взрывы, самолеты пускают реактивные снаряды. Загорается один танк, второй, третий. Два уцелевших выскакивают из кустарника – в пятидесяти метрах въезд на мост. Прямо перед немцами, повернувшись к ним бортом, стоят советские БТ. Два выстрела в упор и два БТ разлетаются на куски. Немецкие танки идут вперед, один из них успевает сделать еще выстрел с расстояния не более десяти метров. Снаряд прошивает советский танк насквозь. Экипаж БТ успевает выстрелить в ответ. Немец вспыхивает. Последний немецкий танк, протаранив грузовик, прорывается к мосту, его башня разворачивается и пушка нацеливается на мост, забитый техникой.

– Водитель, давай прямо на мост, – кричал полковник Штрейх.

В этот момент слева от танка полковника Штрейха появляется КВ, ранее не видный из-за горящих БТ. Башня отвернута в сторону. КВ на полном ходу ударяет немецкий танк в борт, от удара тот меняет направление движения и вместо моста движется прямо в реку. Водитель не может остановить заскользившую по склону машину, и танк, накренившись, уходит в воду.

– Все из машины, – кричит Штрейх.

Первым из люка выскакивает наводчик. С берега и с моста раздаются несколько винтовочных выстрелов, раненый наводчик, бросается в воду и плывет. Остальные члены экипажа тоже выбираются наружу и пытаются доплыть до берега. Полковник покидает танк через боковой башенный люк, дальний от берега, поэтому пули его не задевают. Он сразу же ныряет и плывет под водой до тех пор, пока не понимает, что его легкие сейчас взорвутся. Он чувствует, как головой раздвигает какие-то стебли, и тут приходится выныривать. Оказывается, что он все-таки правильно выбрал направление, и теперь полковника скрывают прибрежные камыши. Он не видит, что происходит совсем рядом, но по выстрелам и вскрикам, догадывается, что русские добивают в воде его танкистов. Полковник пробирается по камышам дальше от моста.

КВ лейтенанта Озерова, протаранивший танк Штрейха, стоит у самого спуска к реке с рваной гусеницей. Экипаж осматривает повреждения. К танку подходит командир роты капитан Ряхин.

– Ну что у тебя, лейтенант? – спрашивает он Озерова.

– Да вот, товарищ капитан, гусеницу сорвало, но это ерунда, гусеницу починим. Полетели фрикционы левого борта и, похоже, что-то с дизелем.

– Мать честная, что ж ты так. Ты, конечно, герой, будем тебя к награде представлять. Но танк-то так угробить!

– Так, товарищ капитан! Машина сколько ж без ремонта… Я ж не разу не ремонтировался. А отмахали… Никакая техника столько не выдержит.

– Ладно, ладно. Твоей вины тут, понятно, нет. А вот мне что делать, если без тебя у меня пять машин в роте осталось?! Короче, слушай, лейтенант. Мы уходим, а тебя оставляем здесь, будешь мост охранять. Сейчас тебя ребята в сторону оттащат. Ремонтников дождешься, починишься и догоняй нас. Все, лейтенант, счастливо оставаться!

Капитан Рябинцев ошибся, когда сказал, что все десантники погибли. Не все. Из засыпанных стрелковых ячеек, из воронок, из прочих укромных мест выбираются легко раненые. Поняв, что все закончилось, большинство уцелевших безучастно сидят на своих позициях, курят, у кого оставался табак. Некоторые, наиболее сильные, отыскивают своих товарищей, тяжело раненных или убитых.

КП полковника Родимцева завален рухнувшим деревом и засыпан землей. Из-под дерева вылезает Родимцев, трясет головой, смотрит на разбитый немецкий танк, замерший в трех метрах от окопа.

– Эй, сынок, ты живой, – он толкает почти полностью засыпанное землей тело.

Лежащий шевелится, стряхивает землю, садится, озираясь по сторонам.

– Ну, чего? – спрашивает Родимцев, – Ты меня слышишь? Не слышишь? Контузило. Ничего сынок, главное, жив, – и смотрит на стоящих неподалеку танкистов, – Эй, братцы, покурить не найдется?

Ему свертывают самокрутку, полковник садится на ствол дерева и с наслаждением закуривает, поглядывая по сторонам.