Больше Матиас не хотел выходить из дома. Хижина стала его райским уголком. Какое же это счастье! Проснулся, а она рядом лежит, дремлет, ворочается… Отправился в лес за хворостом, вернулся, а она уже на ногах, готовит завтрак, фрукты нарезает… Половину себя ей отдал, и легче стало. От одного ее присутствия на душе хорошо…

Матиас и Доротея все делали вместе. Вместе мечтали, вместе смеялись и жили на двоих. Казалось, время не властно над их счастьем. Днем они ходили в город за покупками, вечером гуляли по пляжу, пили вино. Матиас покрывал плечи Доротеи теплым пледом и расспрашивал ее о пребывании в волшебном саду. Ангельским голосом, одновременно энергичным и хрупким, Доротея напевала чудесные мелодии, звучавшие в эдеме. О себе Матиас говорил мало. Его прежнее существо кануло в Лету. Доротея рассказывала о животных, пасущихся на небесных лугах, и о растениях, поселившихся в саду.

─ Там повсюду росли розы, представляешь? Куда не глянь – везде цветут белые и красные бутоны. А шипов на стебельках не было…

Ни признаний, ни волнительных речей, ни романтического смущения… Их близость была естественной. «Она жила внутри меня, всегда была со мной. Я просто открыл ей дверь, заранее зная, что меня ожидает».

***

Удивительная история приключилась с Матиасом и Доротеей, когда они возвращались домой после прогулки. Прохладный утренний ветерок быстро сошел на нет, на улицах города воцарился изматывающий зной. Парочка решила отдохнуть, поваляться в хижине часок-другой и уже вечером отправиться на берег насладиться закатом.

Из глухого переулка послышались частые звуки ударяющих по земле копыт. На главную улицу выбежала бешеная лошадь, ее черные глаза размером с кулак таращились по сторонам. В затертом седле тряслась девушка. Ноги ее были связаны двумя толстыми ремнями, сходящимися узлом под лошадиным брюхом. Плетеная веревка сдавливала покрасневшие запястья. Жуткая картина: в рту – кляп; из одежды – лишь белое платье, изуродованное отпечатками грязных мужских ступней; пальцы рук сведены в замок; лицо покрыто черно-желтыми синяками и ссадинами – будто по щекам проходились плетью. Из разодранных глаз измученной пленницы лились слезы. Вместо отчаянного крика раздавалось тупое мычание, полное боли и страха.

Лошадь неслась прямо на Матиаса. Он резко рванул вправо, оттеснив Доротею на обочину.

─ Пусти, ей нужна помощь!

Девушка в черном буквально бросилась под копыта. Она выскочила на центр дороги и выставила вперед правую руку, растопырив пальцы.

Лошадь затормозила, выпрямив костлявые ноги. Подковы издали неприятных звук, похожий на зубовный скрежет. Доротея обвила исхудавшую шею загнанной клячи и прижалась щекой к поредевшей гриве, напоминающей растасканный на доски забор.

─ Тихо. Тихо, родная. Матиас, отвяжи девушку!

─ Как ты?..

─ Отвяжи ее!

Матиас достал из сумки раскладной ножичек, которым счищал кожуру с апельсинов, перерезал веревку на запястьях, вытащил мокрый кляп из-под посиневших губ и освободил босые ноги от тугих ремней. Девушка была уродкой: у нее с рождения не росли волосы, челюсть кривилась на правую сторону, нос походил на птичий клюв.

─ Как ты умудрилась? Чудо из чудес, не иначе, ─ сказала безволосая девушка и вытерла кулаком подсохшие на жаре слезы.

─ У меня с животными особая связь, ─ сказала Доротея. ─ Я чувствую ее. Ей так больно…

Лошадь понемногу приходила в себя. У самого корня хвоста бурый волосяной покров был прожжен до мяса; там виднелся отвратительный ожог розового цвета, обугленный по краям.

─ Что произошло? ─ спросила Доротея.

─ Господа с утра уехали по делам на пристань. Я прачка у них… Белье развешивала на улице, как вдруг подошли эти подонки. На рожах мешки какие-то, только носы торчат. Схватили меня, в лес потащили, вчетвером избили как собаку. А потом главный мне заявил: не достойна я, мол, того, чтобы надо мной надругаться, я страдать должна. Лошадь пригнали такую же избитую, привязали меня и железо раскаленное приложили к лошадиной заднице. Так я полгорода и проехала, пока на вас не наткнулась…

─ Бедняжка… Тебе еще что-нибудь нужно?

─ Нет, вроде порядок. Господа уж вернулись. Ищут меня, поди. Лошадь давайте мне, отведу домой, спрошу, что с этой клячей делать.

─ А вдруг эти разбойники опять на тебя нападут? ─ забеспокоилась Доротея.

─ За меня не волнуйся. У меня тут через пару домов брат родной дворником служит. Отпросится, проводит меня…

─ Хорошо. Господам своим обязательно расскажи о случившемся.

─ Скажу. Ну ладно, пойду я…

И она ушла. Взяла поводья и направилась вниз по улице вместе с клячей. Прохожие отлипли от кирпичных стен и уставились на Доротею со страхом и благоговейным трепетом. Через мгновение безволосая прачка и гнедая кобыла исчезли из виду, растворившись в городском антураже.

─ Ушла и ни слова благодарности, ─ сказал Матиас.

─ Ничего. Это не важно…

─ Как тебе удалось?!

─ Мысленно. Я так уже делала. В саду, со зверьками.

─ То было маленькое зверье, а здесь ─ взрослая лошадь. Ты могла пострадать. К чему так рисковать собой? Зря что ли я…

─ Ей нужна была помощь, Матиас.

─ И что с того? Некоторых людей не нужно спасать, только не ценой собственной жизни.

─ Просто ты не видишь, того, что вижу я.

─ Она тебе даже «спасибо» не сказала, ей плевать, понимаешь? Ради таких под копыта бросаться… Черт знает, что у нее на уме. Может, все не так было, как она рассказала. Может…

─ Главное, что она внутри чувствует, Матиас. А она благодарна, поверь.

─ Не знаю, что и думать. Ты меня напугала, Дори.

─ Ты еще поймешь, Матиас. Ты поверишь также, как я поверила…

─ Во что?

─ В людей. Голос сказал, что они хорошие… Бывает, им нужна помощь. Нельзя от этого отворачиваться. В другой раз ты можешь оказаться на месте беспомощного, и твоя доброта вернется назад. Людям нужна забота и любовь, нужен свет и тепло… Не отворачивайся от них.

Матиас не ответил. Поднес опущенную ладонь Доротеи к своим потрескавшимся губам и поцеловал. Этот хмурый работяга, этот бродячий отшельник наконец-то научился улыбаться после стольких лет хмурого существования.

Полдень надвигался на город, тени домов становились короче, мощеная дорога нагревалась с каждой секундой. Парочка направилась к хижине – ее нежная ручка в его загрубевшей руке…

***

Прошло четыре месяца. Зима ушла не начавшись. Над городом взошло весеннее солнце. Картину продали в начале декабря. Для Матиаса его работа утратила ценность, когда Доротея исчезла с холста. Он разыскал в городе оценщиков и занес свое полотно в список предметов, уходящих с молотка. В назначенный день старики с толстыми кошельками съехались на аукцион. Продажа драгоценностей, мебельных гарнитуров ручной работы, акварельных и масляных полотен проходила в высоком отштукатуренном здании с резными колоннами. В залу с широкими окнами набилась куча народу. Жирные богачи расселись на мягких велюровых стульях, закурили и принялись рассматривать друг друга, неумело скрывая негодование и презрение.

Доктор был самым состоятельным человеком на побережье, потому что обслуживал целый город. У железных ворот его дома круглые сутки дежурила недовольная толпа, издающая чих и кашель. Доктор носил элегантные костюмы-тройки, бархатные шляпы и сверкающее пенсне. Он слыл ценителем скульптуры и живописи. Работы художников со всего света украшали стены его комнат. Доктор заприметил картину Матиаса задолго до начала торгов и уничтожил остальных претендентов, увеличив стартовую цену вдесятеро. Заядлый эстет, он заказал у Джима-резчика деревянную раму из липы и повесил «Черный шелк, белый песок» напротив камина у себя в гостиной.

Матиас выручил за картину приличную сумму. Заработанных денег хватило на то, чтобы вдоль и поперек объездить на поезде всю страну. Матиас знакомил Доротею с культурой своих предков, устраивал вылазки на природу, объяснял, чем северный диалект отличается от южного, делился своими кулинарными секретами. Дни пролетали незаметно…

Матиас отложил кисть и надолго забыл о том, ради чего появился на свет. Доротею он не отпускал ни на шаг. Вернувшись после увлекательной поездки, возлюбленные обустроили гнездышко. Летом решили съездить в Португалию, позагорать на пляжах Мадейры и попробовать местного вина. Хижина преобразилась после рождения Доротеи. Серые пыльные занавески Матиас заменил на белые шторы из атласа. Хаотичная армия полотен отступила на задний двор и сгруппировалась в идеальную стопочку. Матиас накрыл ее старым покрывалом. Кисти и краски он закопал в лесу…

Доротея оживила Матиаса. Она одна понимала его наклонности, она слышала, как он молчит. Доротея любила безо всякой причины. Сама мысль оставаться наедине с собой, уходить в одиночестве писать картины казалась Матиасу абсурдной. Без Доротеи он и шагу ступить не мог, ноги просто отказывались ходить…

Устав от безделья, Матиас решил найти занятие по душе. Он натаскал хвороста в хижину и научил Доротею плести корзинки для овощей и фруктов. Оказалось, совсем просто. Ловкие пальцы Доротеи уверенно управлялись с тонкими веточками, и за каких-то пару недель девушка превзошла своего учителя. Корзинки заполнили весь дом. Матиас погрузил их в тканевые мешки и отправился на вещевой рынок.

Товар разобрали за полчаса. Корзинки расхватывали не беззубые старухи и не фанатичные хозяйки. Вокруг Доротеи, стоящей за кучей плетеных изделий, разложенных на асфальте, столпились взбудораженные юнцы. Они расталкивали друг друга плечами и локтями, только бы взглянуть на девушку в черном платье. Ей платили больше, чем требовалось, и дарили свежие гвоздики, но Матиас не обращал на эти знаки никакого внимания. Он и сам растворялся в толпе поклонников. Доротея складывала мятые купюры в вязаную сумочку на шнурке и искренне благодарила каждого покупателя. Юношей не заботили корзинки, сделанные Доротеей. Они с нетерпением ждали взмаха ее ресниц и вскрикивали, когда девушка поправляла растрепавшиеся волосы. Порой обезумевшие покупатели швыряли горсти монет к ногам Доротеи. Она улыбалась и вежливо просила расточителей забрать свои деньги назад. Матиас смеялся и перекладывал монеты себе в карман…