6. Я ловлю тебя, слышишь! Страшные сказки. Бегунок и измена
День тянулся за днем, чередой как уходят древние слоны, заросшие рыжим мехом, кости которых все еще находят в долинах уральских рек. Первая смена длилась двадцать один день, конечно, я помню не все, только то, что воткнулось в память острой иглой тревоги и неправильности, или поселилось солнечным зайцем на обратной стороне зрачков, шурша там – в ненастье и согревая своим призрачным, но от этого не менее, настоящим светом.
Все запомнившиеся дни наполнены были для неопытного в жизни человека, какими – то совершенно – невероятными событиями и происшествиями. За сутки до заброски нашего отряда к точке сплава в Усть-Турку, руководством лагеря решено было провести в качестве пилотной подготовки – межотрядное туристическое соревнование. Это был – бег с препятствиями или, по меткому выражению моего собрата вожатого четвертого отряда – Рината (это он тогда вместе с директором лагеря, Филином и физруком бился с хулиганами), «бег с конями», под коими, конечно он имел в виду, наших детей. У него в отряде были одни пацаны, так что, для него это выражение – прямо в точку, мои же птицы, все больше летали…
Предполагалось что, мы всем отрядом в темпе вальса, то есть, не останавливаясь, должны, для начала поставить палатку на опушке леса, самостоятельно изготовив колышки из подручных средств, потом развести костер – без спичек. И все это – на время по секундомеру, который включил физрук – Егор. Палатку поставили сразу. Мы долго, пытались выбить искру с помощью двух камней или моего брелка – карманной лупы, пока наш страдалец Максимка – одна рука в гипсе, не попросил жестами, чтобы его прикрыли со спины, а затем, тихонечко за нашими спинами достал из носка на правой ноге зажигалку – настоящее Зиппо, наконец – то, добыв нам огонь.
Потом, я, конечно, показал ему кулак, но потрепал по плечу и шепотом похвалил за находчивость и проявленный командный дух, хотя сам не понимал что это за такая невидимая субстанция, и откуда и у Максимки взялась такая зажигалка.
Дальше, мы должны были по очереди – в три захода, переправить всех на другой берег реки Ирени – на двенадцати местном катамаране. Никто не потонул.
На том берегу еще был веревочный квест, и кульминация – бревно, перекинутое через овраг трехметровой глубины.
Галчата на бревне даже не вздумали притормозить, я тоже помчался все десять метров над оврагом на автомате как весенний лось, за мной проскочила попискивающая словно мышка – Надежда, балансируя руками как знатный канатоходец, а храбрая и спортивная наша Алеся, вдруг замерла и не смогла сделать и шагу.
– Что случилось?
– Кажется, я боюсь, – шепчет она мне на правое ухо, я по тому же бревну вернулся обратно, чтоб ее подбодрить.
– Но ведь мы проиграем…, ты слышишь, тикает время: Тик-так?
– Пусть, – она чуть не плача, прикусила нижнюю губу.
– Давай, я встану внизу, на дне, и если ты вдруг упадешь, то поймаю.
– Точно поймаешь? – она улыбнулась, смахивая предательскую слезу, похожую на растаявшую снежинку.
– Ага, – я спустился в овраг, где было сыро, навалено сухостоя и пахло болотом. И встал прямо под самым бревном.
Алеся продвигалась по бревну медленно, чуть ли не с закрытыми глазами, я шел – понизу, стараясь совпасть с ее ритмом движения, но все равно чуть не опоздал. Алеся упала, где – то на середине, с тихим: Ой…!
– Я ловлю тебя, слышишь! – заорал я, и время как будто замерло, или совсем остановилось.
Она упала точно в мои руки, удивительно невесомая, но мне все равно пришлось присесть, чтобы ее удержать. Ее лицо оказалось рядом с моим лицом, и мы поцеловались. Впервые. Нам казалось, что в этом мире мы теперь только вдвоем, одни, и вокруг никого, совсем. Нас никто не видит. Но видели все…. Но отчего – то, промолчали. И только лыбились, заразы, в спину. Впрочем, мы теперь тоже часто улыбались – глядя друг на друга, замирали, выпадая из этого пространственного континуума, оказываясь снова наедине, или просто – вместе.
*
А ночью, после отбоя, кое – как дождавшись, чтобы остаться одним, отправились гулять. Пусть все крепче уснут…
Нам так хотелось романтики, большой луны, бокалов с французским вином, набережную у реки и ароматы цветущих роз.
Но в наличие были лишь спирт, луна и река, я предложил сделать шампанское – разбавив спирт лимонадом, но он закончился как назло (три баночки пепси я взял с собой вместо пива, когда подумал, что «еду – то – к детям»). Алеся, предложила привезенную из дома бутылочку минералки, никогда не пил такой гадости как спирт с йодированной минералкой, Алеся тоже, но мы лишь смеялись, в голове все равно приятно зашумело и стало тепло и свободно, взявшись за руки, мы отправились к реке. К реке вели сто ступеней, крутых, деревянных и шатких, на этой старой лестнице были и два десятка фонарей, но их никогда не зажигали.
Мы стояли посредине пути, обнявшись, и смотрели вниз – на реку, в которой отражались большие летние звезды, и любовались разведенными в речной долине метрах в ста от лестницы кострами, ну никакого уединения. Проклятый Горшок…
*
Внизу, в долине реки вторые сутки стоял отряд инструктора – Горшка. Тридцатилетнего оболтуса. Всего такого нескладного, заросшего черной бородой. Не снимающего своей камуфлы болотного цвета даже в жару. И очень милой – рыжей и веснушчатой воспитательницы – Нюрочки, приколистки и насмешницы – 17 лет.
Двое суток назад, они должны были уйти на сплав, в их корпус въехали новый отряд – ребята из Чернушенского детского дома, их питание в столовой было выдано сухпайком на неделю вперед, и поэтому им приходилось готовить себе завтраки, обеды и ужины на костре самим.
Почему они не ушли? – спрашиваешь ты.
Ты еще спрашиваешь?
Конечно Горшок, кто знал, что ему нельзя давать деньги, совсем нельзя. Получив обязательные для идущих на сплав с детьми – НЗ. Деньги – на непредвиденные обстоятельства (если кто – то из детей вдруг случайно поранится, или заболеет, чтобы можно было сойти с маршрута и заплатить местным за машину или медикаменты, купленные в поселковой аптеке), вожатый – инструктор – Горшок, купил ящик контрафактной водки. И никуда не поплыл. Во-первых, потому что, он «не говно», «на катах ходят, а не плавают». Во – вторых, потому что «устал….» Вернее бухал.
Нюрочка сходила с ума, пока ее не взяли на поруки детишки ее же отряда, парни 12-15 лет, вдруг повзрослели, они вместе со своими одногодками – девочками, дружно разбили палаточный лагерь, организовали дежурство, сами готовили пищу. К ним сначала бегали – сверху из большого лагеря, а потом – забили. Ребята справляются, а водки у Горшка осталось максимум на сутки. Не то чтобы он сам выпил такую уйму бутылок водки, просто нашлось слишком много помощников: как местных, так и из соседней деревни, ну и кое – кто из лагеря Ирени, тоже бегал поддать.
Мы с Алесей хотели обойти лагерь Горшка стороной, чтобы побыть еще наедине, но нас заметили скучающие мальчишки – дозорные и пригласили пить чай.
Отказывать этим бедолагам, было неудобно, и мы согласились, расплатившись за гостеприимство тем, что было – я снова рассказывал свои страшные сказки…. Ребята ежились и двигались поближе к костру, пока один храбрец, я так и не узнал его имени, не предложил – прогуляться на деревенское кладбище в километре от этого места.
Из всего отряда Горшка идти до кладбища вызвалось кроме того храбреца, еще двое. Но, появившаяся – не вовремя Нюра, закричала, что никуда их не отпустит, только через ее труп, тем более на кладбище – ночью. Только если вот если с нами: то есть с Кириллом и Алесей.
Я сказал Нюре: "спасибо!" Однако отвертеться, не удалось, пришлось нам с Алесей, топать на это самое кладбище с отважной тройкой – не спящих бездельников – посреди ночи….
Если честно, не было страшно, ни нам, не ребятам. Отчего – то казалось, что ничего не может случиться в эту ночь. Возможно, виной был спирт или любовь. Мальчишками, конечно, двигала глупость и отвага.
И действительно, почти ничего не случилось…. Так звездно, и благоуханна была эта ночь, шелест листвы, широкая тропа – бегущая в лес, большая желтая луна давала достаточно света, чтобы видеть дорогу и лица друг – друга. Все дышало свежестью трав и накопленным за жаркий день теплом.
Деревенское кладбище оказалось почти у самой реки – на холме, оно было новое, небольшое и ничуточки не страшное.
Да, мы наблюдали свечение зеленого света над одной из могил, я рассказал, что это – скорее всего трупные газы. Кажется где – то прочел. Все наши согласились, и, впитывая мои объяснения, кивали как сомнамбулы. Но ребятам все равно стало не по себе, они сказали, что тут скучно и они отправятся обратно в лагерь. Мы хотели идти с ними вместе, но ребята заупрямились, видимо не хотели, чтобы их считали трусами. А мы с Алесей не стали настаивать, решив, что пойдем сзади, на расстоянии слышимости и просто будем целоваться.
Так и было, пока на очередном витке лесной тропы, мы снова не вышли к реке. Алеся стояла к реке лицом, а я спиной, глядя в лучистость ее глаз, когда они вдруг стали такими большими.
– Там что–то плывет….
– Кто? – повернулся я к реке.
– Не видно, но что – то очень большое.
– Может собака или человек, а может медведь, я забрался на ближайший пригорок. То, что плыло через реку на наш берег, больше всего было похоже ни на что: какая – то огромная серая тень – как – будто заросшая диной скатавшейся шерстью, размером точно, больше обычного человека. Я взял Алесю за вспотевшую ладошку, и нагнувшись к правому уху, прошептал: бежим!
И мы побежали, ух-х как мы бежали, и только вскарабкавшись на лесенку на самый верх мы подумали про Горшка и его отряд. Я предлагал спуститься и предупредить.
– О чем? – спросила Алеся.
– Ну, о том…
– Я туда не пойду.
– Хорошо, я один.
– Я не останусь одна.
– Хорошо, давай – поорём.
И мы долго орали, пока к лестнице не подошли недоуменные горшковцы.
– Там на наш берег плывет какая-то страшная фигня, – заорал я им так, чтобы услышали. А они, лишь смеялись, думая, что это продолжения ночи пугалок.
– Что делать?
– Пойдем спать, – сказала Алеся и поцеловала меня в губы.
– Ну, пойдем, – я шел, скрипя своей совестью, я действительно испугался, но пытался убедить себя, что все это нам показалось. Выдумки – пустые страхи. А когда мы дошли до своего корпуса и палаты вожатых, Алеся, пройдя внутрь, скинув футболку и шорты, оказалась в моей кровати. Тогда, я вообще перестал думать, я только хотел, конечно – ее.
– Я тебя хочу, – она улыбалась и только плотнее прижалась ко мне уже раздевшегося и нырнувшего в свою кровать, туда – к ней.
О боже, как расстегивается, этот чертов замок на лифчике! Да ладно, я помню, но почему он всегда заедает в самый нужный момент!
Нащупали центр, подвести под него пальцы и как бы оттянуть немного от спины и приплюснуть концы застежки. Пальцы рук должны держать застежку за то место, где цепляются именно крючки. Такое движение возьмет застежку на излом и крючки снимутся. Не хрена они не снимались…
И вот когда, наконец, получилось, я почувствовал под своими руками ее нежную грудь, в дверь постучали. Сволочи…. гады…
– Кирилл, Кирилл Борисыч!!! Вставайте!
– Давай притворимся, что мы спим, – шепчу я Алеська на ушко, тут же его целуя.
– Вставайте у нас ЧП!
Я сразу подумал о несчастных горшковцах, и сам себя, проклиная, спросил:
– Что случилось?
– Бегунок! Директор приказал всех мужчин отправить прочесывать лес, сбор в его кабинете через десять минут.
– Блин, я никуда не пойду, шепчу в левое ушко Алеси, пытаясь стянуть с нее последнюю преграду.
– Ты там нужен, – шепчет она, целуя мои губы.
Минут десять я еще пытаюсь «никуда не уйти», но Алеся настойчива, в своем: «нет, тебе нужно идти».
Чертыхаясь, в потемках я ищу свою одежду и весь раскрасневшийся и страдающий от того, что меня оторвали от столь чудесного занятия, я бреду по спящему лагерю в сторону каменного корпуса, где находится кабинет Георгия Вотановича.
Бегунки, почему дети бегут?
Ну, чаще всего бегут из неблагополучных семей и детских домов, наш беглец Олег именно такой, он в детском доме с пяти лет.
Они бегут, потому что им это интересно. Чрезмерная любознательность и отсутствие дома, или того, что держит здесь, нет любви, друзей, или просто стало невыносимо плохо и больно.
Вкусившим – сладкую свободу горькой бродячей жизни, трудно привыкнуть к режиму в детских домах и приютах. Им хорошо – только на улице. И вернуть их к нормальной жизни – нельзя.
Когда маленький человек полностью лишается ощущения защищенности и безопасности дома, он – бежит, и тут главное не куда, а сам процесс как решение проблемы.
Когда я подхожу к кабинету директора, то двери в него закрыты, а вокруг никого, видимо меня не стали ждать и ушли.
Стою, раздумываю, а может вернуться? Но все – же, решаю – отправиться к воротам, туда, где дежурит Филин, он подскажет: «куда мне идти?»
И вот, когда я разворачиваюсь, и делаю первый шаг, слышу, как за моей спиной – из за закрытой двери доносится, приглушенное: Помогите…!
Блин. Я подхожу к двери и прислоняюсь к ней своим правым ухом, за дверью звуки борьбы, надсадные хрипы, а между ними: отпусти меня боров!
Я ударяю по двери ногой, несильно, но хлипкий шпингалет тут – же выходит из проржавевших пазов.
На директорском диване лежит воспитатель первого интернатовского отряда из Кизела с задранной юбкой, а над ней надсадно пыхтя, склонился наш любимый Георгий Вотанович.
– Я не помешал?
– Помешал! – взрыкивает директор лагеря грозно щуря правый глаз.
– Не уходи! – просит Наташа.
– Я и не собирался. Может, делом займетесь, там все ребенка ищут из Наташкиного отряда. И нечего приставать к моей девушке! – не знаю, как это у меня вырвалось. Вотаныч сразу захмурел, рванулся – как порыв ураганного ветра и громко хлопнув дверью, умчался в неизвестном направлении, топая как целое стадо слонов, думаю все же помогать в поисках мальчика. Я тоже решил отправиться вслед за ним.
– Не уходи! – потребовала Наташа. – Я боюсь! Вдруг он вернется.
– Как я устал, от ваших «боюсь»! Какого хрена ты вообще тут делаешь?
– Сижу на телефоне, – надулась белобрысая, востроносая и очень даже симпатичная, даже когда надуется – Наташа – воспитатель первого отряда ребят из Кизеловского интерната. – Я жду, вдруг из милиции позвонят, или еще, откуда скажут, что нашли…, – тут – же сдулась она.
– А раньше он бегал, этот Олежек?
– Да постоянно, и каждый раз столько проблем, директор, районо, милиция, проверки всякие – задолбали! А он просто – бегунок.
– Хорошо, – я сажусь рядом с ней на диван. – А ты вообще, как?
– Да нормально, – улыбается Наташка. – Он того, не очень, хотел, чтобы по – хорошему, а я все равно не хотела….
Я лишь киваю. Мы сидим час, на часах полтретьего ночи. Я не помню, как ее губы оказались совсем рядом, честно, я думал, что целую Алесю…
Она все сделала сама, на пять лет меня старше, уже опытная в этих самых делах и лифчик расстегнула тоже – сама.
Потом, мы сразу оделись, вспомнив о незапертой двери. За окнами светало, и мы решили – идти, к своим, по отрядам, поисковики так и не вернулись и никто не звонил.
Мне было стыдно?
Не очень, я просто жутко хотел спать, но я чувствовал и понимал, что, то, что свершилось, называется – измена.
Думал ли я о том, что делать дальше?
Нет, я не хотел думать.
Постучал тихонечко в свою вожатскую комнату, Алеся открыла тут – же, как будто совсем и не спала, обняла, прижалась губами к моей шее, теплая как стая котят, а затем оттолкнула, так резко, что я чуть не упал.
– От тебя пахнет чужой женщиной, – зло прошептала она.
– О, как будто ты в этом, что – то понимаешь… такая взрослая и опытная, – я решил все свести к шутке и не признаваться, от того что не выспался, был раздражен.
– Что-то понимаю…, – Алеся повернулась ко мне спиной и отправилась к своей кровати.
А я? А я, не раздеваясь, рухнул в свою койку и уснул. Утром предстояло таскать снарягу к реке, мы уходили на сплав.
Да я понимал, что теперь между нами с Алесей – стена, которую сложно будет разрушить…, если это вообще – возможно.
Что это было? Тогда нашей с Алесей первой и последней романтической ночью? Может быть, Инистые великаны, готовили очередную пакость, – свержение Старых богов, тогда нужно было все рассказать Георгию Вотановичу, но я ничего ему не рассказал.
А того бегунка я поймал. Уже после возвращения домой, в мой город. Он дрыгался и орал, что едет к отцу миллионеру, а я ничего не понимаю. Периодически Олег плакал и просил помощи у прохожих. Пару раз, мне чуть не набили морду – простые доверчивые русские мужики. А каждая вторая женщина за тридцать и старушки громко меня материли и плевали в спину, угрожая вызвать милицию.
– Туда и идем, – отвечал я на их возмущение.
Почему я сдал бегунка – Олега? – спросишь ты.
Просто я помнил, что рассказывала мне о нем – воспитатель Наташа. Сколько раз он прибивался к шайкам форточников, работал с гопниками как приманка, со своей характерной ангельской внешностью: большими голубыми глазами и завшивевшими белокурыми кудрям. Как Олег, жил с одним грузином с Центрального рынка, заменяя ему подружку. Сколько милых семейных пар и одиноких матрон он обокрал втеревшись в доверие и вынося из дома золото и все сбережения.
Я решил, что сдать его в милицию, будет – лучше. Пусть отправляют снова в интернат. Конечно, я думал о Наташе, хотел помочь ей решить эту проблему. Может быть, я и не прав, но я сделал, то что – сделал и никак иначе.
7. Десять верст по реке. Журавли в небе. Кажется, мы тонем…! Люди злые
Проснулся я часов в десять, когда все уже сходили на линейку, утреннюю зарядку и завтрак. Вернее не проснулся, меня просто разбудила Надежда:
– Вставай лежебока!
– Первыми моими словами, было:
– Где Алеся?
– Алеся…, – Надежда, кажется, засмущалась, – Она ушла принимать снаряжение для сплава, вместе со старшими парнями.
– Понятно, я пойду помогать.
Быстро одевшись, я потопал в хозблок.
Алеся молчала, не отвечая на мои вопросы и взгляды. А парни обрадовались, ибо уже устали таскать ящики с продуктами и тяжелую снарягу, хотя сделали только две ходки.
Их усталость я оценил сразу, после первого марш-броска, с парой гондол в резиновых мешках, только километр нужно было идти до лестницы, сто ступеней вниз, и еще километр до места, откуда нас после обеда заберет автобус.
В итоге, мы провозились до обеда, потом после обеда я сдавал наше гнездовье, ставший домом родным – седьмой корпус.
– Какого хрена! Откуда у вас лишняя кровать!? – возмущалась завхоз Людмила Октябрьровна, серьезная дама лет ста на вид. Хотя старожилы утверждали, что ей всего – восемьдесят девять, и она живет при лагере еще с советских времен – в каменном – зимнем корпусе, в одной из свободных палат, потому что ей больше негде жить.
– Да так все и было! – я пытался ее убедить, тренируя свой самый убедительный взгляд.
– Ну и хрен с ним, – неожиданно успокоилась Октябрьровна, – больше не меньше.
Я совершенно не могу вспомнить нашу поездку на автобусе до Усть – Турки, наверное, просто проспал.
Но я хорошо помню первые ощущения от встречи с рекой, когда все каты были собраны и загружены под бдительным командованием инструктора Ильи, слава Богу, нам дали не одного из гусей. Хотя, если честно Илья мало чем от них отличался.
Нам выдали три катамарана, самый большой 12 местный – Белую акулу, выбрал Илья, как – то само собой с ним оказались все наши девочки ближе к 15, активно интересующиеся противоположным полом. Удивляться было нечему. Илья хоть и был невысокого роста, но сложением походил на какого – ни – будь супергероя из кинобоевиков. К тому–же – блондин, рассказывавший что, служил. И даже, прошел одну из горячих точек. В подтверждении чего, он имел большой шрам, на украшенном кубиками пресса животе.
С девочками помладше и взрослыми мальчишками, на 10 местном оранжево – красном катамаране – Попугае, заняли свои места Алеся и Надежда.
А мне доверили самую мелочь: конечно, мой хвостик – Ксю, двух семилетних братьев близнецов – хвостиков Нади, двенадцатилетнего – Наиля, и семилетнюю болтушку Васелину, чаще именуемую среди своих друзей – Васей или просто – Васькой. Еще мой кат до предела нагрузили всеми нашими продуктами, и личными вещами. Это – сумки и рюкзаки, которые я тут-же связал одним тросом, который примотал к рамам ката с двух сторон, вспоминая свой старый опыт, когда мы постоянно роняли эти самые личные вещи за борт: при неудачном развороте, или при столкновении с корягой, затонувшим бревном. Да, совсем позабыл, наш десятиместный катамаран мы назвали просто – Черный пират. Наверное, за его черный цвет, хотя я когда придумывал и предложил это название, в первую очередь, думал о личностной характеристике своей юной команды.
Такие необычайные ощущения, когда под тобой толща воды, а вокруг лес. С обеих сторон реки крутые песчаные берега, заросшие корабельными соснами и вековыми елями. Ты сначала инстинктивно держишься поближе к берегу, не желая с ним расставаться, привыкнув к твердой земле под ногами, а потом – прешь, на самую стремнину, и чувствуешь себя человеком – пароходом.
До сих пор не знаю, что такое Усть–Турка, местность, село или часть реки, по которой мы шли на трех своих катах. Но вроде бы инструктор – Илья говорил, что мы скоро войдем в «родную Ирень», всего км 40 ниже по течению будет наш лагерь, куда мы и вернемся семь дней спустя.
Течение здесь очень быстрое и за первый день сплава мы должны пройти почти одиннадцать км или 10 верст вниз по реке.
Ирень петляет как заяц или брошенная девицей в цветастом сарафане синяя лента. В глубокой синеве небес курлыкая кружит стая журавлей. Я никогда не видел этих птиц. Зелеными волнами из-за горизонта появляются высокие лесистые холмы. Благодать… И ветер в лицо, теплый, словно гладит, смахивая капельки пота, дыша прохладой.
Мелкие пока еще не привыкли к веслам, и лишь только делают вид, что гребут. Из-за этого, мы идем последними, Белая акула и Попугай оторвались, выйдя далеко вперед, на них команды в два раза больше. А мне трудно одному справляться с катом, течение очень сильное и постоянно приходится табанить, чтобы не вынесло к берегу, где невидимые под водой коряги и топляки, которые могут перевернуть кат при ударе, острые ветки деревьев, которые могут проколоть одну из гондол. И тогда застрянешь на берегу надолго, пока вытащишь кат, пока, обработаешь пробоину, заклеишь, просушишь. Конечно, есть умельцы, которые могут сделать все это – на ходу, не снимая лыж, но я не из них.
Постепенно, команда Черного пирата начала пытаться повторять мои движенья. Гребок, еще:
– Табааань, видишь, нас сносит!
Гребок, еще, и вот уже – леса мельчают, местность – так называемая кунгурская лесостепь – вокруг сплошные дикие поля. Войдя в ритм реки, мы незаметно подходим к Денисовской горе. Ее оголенный склон расколот карьером и осыпается в воду. Здесь когда – то – в другую эпоху и время, совершенно не схожие с нынешним поколением люди, ударно добывали селенит, красивый поделочный камень золотистого цвета, названный в честь богини Луны. Он часто встречается в гипсовых скалах – на Сылве и Чусовой, но только здесь он такой неистово золотистый до оранжево – охряной палитры. Его до сих пор здесь разбросаны груды.
– Причаливаем!
Пацаны и Ксю, набивают селенитом свои карманы, подбирая камень за камнем, отбрасывая одни, чтобы подобрать еще более красивый. А Васелина, сидит на кате, ей «это неинтересно…»
– Пора! – снова, кричу я, и мы уходим к большой воде и гребем туда, где река сливается с горизонтом. Все дальше и дальше.
А дальше, река прижимается к лесистому хребту, обрывающемуся скалами высотой с десяти этажный дом. На некоторых из этих вершин тоже есть селенитовые карьеры, а вернее – были, теперь их подножье усеяно кусками селенита, который в воде отливает огненно – алым цветом. Там на дне, как будто потеки вулканической лавы.
А мои орлы осмелели, машут веслами невпопад, как птенцы крыльями, только научившись летать. Но мы идем ходко. Река постепенно становится полноводней и шире.
– Вы такие молодцы, – хвалю я мелких пиратов, – Может, я спать завалюсь, а вы тут сами справитесь. Ничего за часик – другой не случится!
В общем, накаркал….
– Кажется, мы тонем…, – слышу на краешке сознания вкрадчивый шепот хвостика Ксю.
Наблюдая за благолепным пейзажем и налегая на весла, так как нас продолжало сносить, я не смотрел, что происходит за спиной. А зря. Обе алюминиевые поперечины – соединяющие правую и левую гондолу, треснули, видимо от перегруза. Заботливый инструктор – Илья столкал нам практически все продукты на неделю – на двадцать четыре человека. И теперь гондолы медленно расходились в стороны, лежащие на них доски с провизией, должны были вот – вот съехать в воду. Я начал хаотично, матерясь, переставлять ящики с тушенкой, сгущенкой, печеньем, вафлями на свою гондолу, перекидывая пацанам, с соседней гондолы: мешки крупы, макароны и другу снедь. Там их ловили Наиль и два брата – близнеца. Середина ката с личными вещами и частью не спасенных продуктов ушла под воду вместе с разъехавшимися досками, которые теперь плавали рядом с нами, как следы недавнего кораблекрушения. Однако, случится самому страшному – последующему переворачиванию гондол вместе с нами и незакрепленным грузом не давали эти самые личные вещи, которые еще на берегу были связаны вместе и примотаны тросом к обеим гондолам – левой и правой.
– Грееебем, – матерясь на всю реку….., ору я, пытаясь вывести ребят из ступора, в который они впали. И конечно с посредством исконной сакральной русской речи, я пытаюсь растормошить себя самого.
Так, вполне благополучно мы догребли до крутого, заросшего лесом берега, я прыгнул за борт, а там глубина практически мне по грудь, значит орлам по макушку.
– Сииидеть!!! – Я кое – как взобрался на кат, и мы также шустро как до этого, догребли до противоположного плоского берега, вернее – огромного поля, заросшего ромашками. Тут, уже было мелко. Вместе с ребятами мы перетаскали на берег, сначала продукты и личные вещи, затем, вытащили на сушу сам катамаран, и развели костер, у которого тут же уселись греться и сушить промокшие вещи.
Провожу ревизию погибшего имущества: мешок хлеба, четыре десятилитровых канистры с водой, коробка овощных консервов – для приготовления супа. Нормуль. Кажется ничего страшного, все живы, только немного напуганы.
Из полтарашки минералки кипячу чай в походном котелке. И выдаю героям, они же – жертвы кораблекрушения их наркомовский паек: бутеры с сыром, вафли, пряники, по горсти шоколадных конфет и большому хрусткому красному яблоку.
Узнать, что случилось, к нам через час заявился Илья, топая по берегу, так как не смог заставить своих девчонок на Белой акуле, грести обратно – против течения. Мы находим туристический топорик и отправляемся в ближайший лес, чтобы заготовить новые поперечины, решив на этот раз установить три штуки вместо двух. Так надежней будет, да и груза у нас теперь стало поменьше, может все обойдется. В общем, вышли только еще через час, но быстро догнали своих. Они ждали нас в км пяти ниже по течению, разбив лагерь для приготовления обеда. Пообедали по – быстрому – разогретой тушенкой и салатом из огурцов с майонезом, и двинулись дальше, нужно было выйти в точку намеченную Ильей для ночлега.
Теперь, мы шли все вместе – гуськом, на расстоянии видимости. По берегам снова начала прорастать, покинутая нами, кажется тысячу лет назад, а не ранним утром текущего дня, цивилизация. Ржавеющие трактора и гниющие лодки, развалины, оставшиеся от каких – то хозяйственных построек, коровников или теплиц.
А я, видимо не наученный горьким опытом, все так же смотрел на берега и налегал на весло, так как мои пираты притомились, и лишь только делали вид, что гребут. И поэтому, наверное, я не видел странных маневров, впереди идущих Белой акулы и Попугая. А если бы смотрел на них, то должен был бы увидеть, как подойдя к нависающему над рекой старинному подвесному мосту, кажется готовому вот – вот рухнуть вниз, они вдруг резко прибавили ходу и постарались уйти в сторону – подальше от этого самого моста.
Когда мы сами подошли к мосту, инструктор Илья с остановившейся метрах в ста от нас Белой акулы заорал:
– Ухоооди!!!!
Я, откровенно – ничего не понимал. Когда, сидящей рядом со мной маленькой Ксю, осколок, летящего – откуда-то с высоты моста, кирпича не оцарапал до крови правую щеку. Это – местные детишки, просто – шалили, забрасывая камнями пришлых – чужаков.
Ухооодим, – теперь заорал я, накидывая на голову Ксю свою старую джинсовую курточку и гребя как сумасшедший, в сторону от моста. Больше, никого не зацепило.
А на землю опускался теплый летний вечер. Мы все гребли, до стоянки, выбранной Ильей для ночевки еще было км три – четыре, когда впереди из теплого марева уходящего дня появился сказочно красивый песчаный пляж, усыпанный веселыми и смеющимися людьми. Там играли большими яркими мячами дети, фланировали дамы в цветастых купальных костюмах, звучала красивая душевная музыка. Такое чувство, что посреди трудного похода, мы вдруг снова оказались дома.