7. Дед
Мой дед был очень занятым человеком, сколько я помню, он всегда появлялся внезапно и также внезапно исчезал. Кем он был? Морским офицером. Воевал. После войны, был директором школы, заседал в обкоме, курировал местную археологическую экспедицию, и зачем – то постоянно мотался в Пермь или в другие города и веси – по всему Пермскому краю и по Союзу.
Мельком дед говорил, что успел повоевать в Японии, а с войны вернулся только в 1947 году, уйдя служить на срочную в 1939 -том. Уже потом, пытаясь найти его следы на войне, я наткнулся на СМЕРШ и спецвойска НКВД, на своем катере он выполнял какие – то секретные задания, сопровождал, участвовал в заброске. Все окутано тайной. Я пытался найти его родню, и не нашел. Я расспрашивал бабушку, она ничего не знала или не хотела об этом говорить. Я думал, что он из репрессированных, и его родни уже нет, но оказалось это не так.
Мама рассказывала, что дед из бедной крестьянской семьи и имел четыре класса образования. В старом альбоме я нашел фото деда в возрасте 16 лет, подпись чернилами, без указания года и даты. Отлично пошитый костюм – тройка, белоснежная манишка, лаковые штиблеты и модная стрижка – уложена бриолином. В его краснофлотском билете я нашел запись о высшем педагогическом и юридическом образовании. И мама, и бабушка после демонстрации моих изысканий казались, чрезвычайно удивлены. Тогда, мама вспомнила, как в детстве была у дедовой родни – где – то глубоко – в тайге.
Вот, что она рассказала:
«Однажды за папой пришел какой-то старик с длинной седой бородой, в охотничьем костюме из брезентовых штанов и куртки зеленого цвета, в руках его была сучковатая палка похожая на посох. Папа, кажется, побледнел и сказал: здравствуй. Ты за мной? Старик кивнул. Папа быстро переоделся и отправился вслед за этим стариком. А я вцепилась в его руку и сказала, что: Не отпущу…. Папа посмотрел на старика, и тот сказал: Пусть идет с нами. Мы долго шли по лесным тропам и через бурелом, потом пыли на лодке половину дня, пробирались через болото, шли в скалах, снова тайга и огромные заросшие лесом холмы, и вот неожиданно лес расступился, только что вокруг были лишь большие деревья, а теперь – маленькая уютная деревенька – дворов на двадцать. Рядом со старым кедром, почти у самых корней бил ключик из которого, мальчик в зеленой рубахе и таких же штанах, похожих на охотничий костюм старика – проводника, набирал воду в синее эмалированное ведро, опустив его в золотистый песок намытый ключом. Мама тогда очень удивилась, когда им пришлось заночевать в этой деревне. Почему удивилась? Там была своя дизельная электростанция. О чем дедушка – ее папа говорил с этими людьми, она не знала. Ей тогда было еще меньше чем мне – лет шесть, и она еще мало понимала об этом мире. Потом, уже поутру, они с папой вернулись домой, вел их все тот же старик – проводник. Всю эту историю она позабыла, пока я не спросил, и сама удивлялась, почему она ничего не помнила, и ничего толком не знала о родне со стороны моего деда – ее отца.
*
Помню, дедушка рассказывал, как в детстве живя в лесу, они баловали – качаясь на деревьях в лесу. Двое сгибали тонкую осину или березку, третий хватался за ее макушку и отправлялся в полет вместе с деревом. Дед смеялся, вспоминая эту историю, правда сказал, что закончилось все плохо, Микита, его друг, взлетев – неудачно приземлился и сломал левую руку, пришлось делать лубок и им здорово попало от старших.
*
Пытаясь найти, что – то про семью деда я вышел на Чехию, помню, что дед говорил, про то, что где – то в Европе во время войны пропал его старший брат, отличный кузнец. После войны здесь восстанавливалось практически уничтоженное немцами производство лучших в Чехии ножей под новым брендом Миков. Но думаю, что это просто совпадение и больше ничего.
*
Мой дед был ужасным максималистом, или все, или – ничего. И я, кажется, пошел в него, довольствуясь «ничего», веря, что получу от этого мира «все», конечно только то, во что верю и о чем, действительно мечтаю.
Было время, когда я внезапно просыпался по ночам, и от того, что не мог больше заснуть шел на свет. Там, на кухне сидел дед в белой майке и сатиновых черных трусах, рядом стояла старая керосиновая лампа и дед что – то писал в желтую клетчатую тетрадь.
– Чего не спишь, малыш? – спрашивал он шепотом. – Хочешь, я тебя покормлю?
Я кивал, хотя был не голоден. Мне просто хотелось посидеть рядом с ним. Я присаживался на табурет, накрытый вязанной накидушкой, из цветных квадратов, и делал вид, что смотрю в окно, за которым царила непроглядная ночь. А дед хлопотал, доставал из погреба сковородку котлет и хлеб, делал мне бутерброд, наливал молока. А я говорил:
Спасибо…, – и ел не спеша, наблюдая как дед, снова пишет что – то в свою желтую тетрадь.
Он белоснежно седой, но все еще поджарый и мускулистый, на спине три шрама, похожие на ожоги и тонкая полоса – рубец на груди – наискось.
Поев, я прислонялся к деду и кажется, засыпал, поэтому не помнил, как дед относил меня, обратно в мою кровать, в которой я просыпался поутру.
*
В то лето, когда мне было семь лет мы с дедом дважды ездили в большой лес, собирать грибы. Для нас было только три породы настоящих грибов: белые, красноголовики и грузди. Их мы за раз с дедом умудрялись набирать два мешка, которые запихивали в люльку старого немецкого мотоцикла, который подарили когда-то деду как военный трофей.
Приезжая в лес, дед первым делом выбирал особое дерево, и стоял рядом с ним, приложив обе ладони к стволу с закрытыми глазами, молчал. Конечно, я спрашивал, зачем он это делает, но мой неразговорчивый дед обычно не отвечал, только улыбался и гладил меня по голове.
В лесу с дедом было не страшно. Там галдели на десятки голосов птицы, то тут, то там взлетали глухари, я собирал их красивые перья, чтобы сделать индейский головной убор, как в фильмах с Гойко Митичем. Из кустов с визгом выскакивали огромные зайцы, за одним из них я погнался и чуть-чуть не схватил за его длинные уши. Над головой проносились полосатые бурундуки и гордо планировали белки летяги. В одной из лощин, в первую нашу поездку я обнаружил обнажение сланцев с отпечатками трехпалых лап, но так и не смог отыскать эти сланцы снова, чтобы показать деду свою палеонтологическую находку. А в последней поездке на странные следы на земле наткнулся уже сам дед, он сказал шепотом: Яг – морт. И потребовал, чтобы мы немедленно отправились к брошенному у лесной тропы мотоциклу. Больше этим летом, мы с дедом не ездили в лес. Конечно, я расспрашивал деда, чего он так испугался, он отвечал, что это были следы медведя. И уже став взрослым, и вспомнив об этой истории, я нашел, перебрав море литературы, имя Яг-морта, – злого волосатого лесного человека, страшилку из легенд племени чудь.
8. Клад
Клад. Каждый мечтает найти свой клад. Найти клад – от этой мысли кружится голова. Что такое клад в семь лет я конечно не осознавал, мне представлялся железный сундук, набитый старинным оружием, монетами и украшениями, и конечно каким–то потусторонним волшебством. Зато, я очень хотел найти свой клад, чтобы купить всем самым важным для меня людям все, о чем они только мечтают, а себе немецкую железную дорогу с паровозом. Такая была у рыжего Никиты в детском саду. Никита часто приносил ее в сад, но никому не давал играть, сам собирал, запускал паровоз, а мы смотрели затаив дыхание, как из трубы игрушечного паровоза идет настоящий пар. Мы не раз сговаривались с другими мальчишками и девчонками отобрать у Никиты его чудесный паровоз, но Никита был очень крупным мальчиком и умел драться…
Откуда взялась сама идея поиска клада?
Ну, во-первых, Лека внезапно увлеклась чтением и прочла «Остров сокровищ» Роберта Стивенсона, и решила, что мы с Сереньким, просто должны найти для нее этот самый клад. Она как всегда загорелась новой идеей, и фиг было этот пожар просто так затушить.
Во-вторых, виновата моя мама. Однажды, приехав навестить меня, за вечерней чашкой крепкого чая из желтой пачки с тремя слонами, с испеченными в настоящей русской печи бабушкой Фисой вкуснейшими ватрушками с протертой черемухой, она, за разговором, который касался того, «на что, и как дальше нам жить», вдруг вспомнила, как вместе с подругой, нашла десять лет тому назад, на огороде у подруги клад. Они просто решили сделать новую грядку у развалившегося сарая, и нашли свое сокровище. Это был обернутый рогожей чугунок с тридцатью золотыми николаевскими червонцами и сотней серебряных рублей. Я попросил, и мама показала мне этот николаевский серебряный рубль – подарок подруги. Подруга уже давно переехала жить в другой город, еще дальше, чем Пермь, кажется в Свердловск, точно никто не знал. Они с родителями тихонечко продали все эти монеты, кажется, стоматологам, и частично сдали в ломбард, а затем, скрылись до того, как эта история ушла в народ.
– Ма-ма!!!! – тогда закричал я. Я тоже хочу найти клад. – Где вы его нашли? Может быть, там есть еще!
– Глупенький, – сказала мама, обняв меня за плечи. – Там уже давно ничего нет. И не могут клады встречаться так часто, чтобы их легко было найти.
– Нет, – возразила бабушка Фиса, – у нас кладов встречается много, главное знать, где искать.
А мама посмотрела на бабушку строго, и та замолчала.
Но, я уже загорелся в точности как наша Лека. Я просто грезил наяву поиском клада.
Ленка, она же – Лека, рассказывала, что наш древний город, это – перекресток древних торговых путей, место встречи разных народов и ушедших в тысячелетия цивилизаций. Здесь в «серебряном треугольнике», в междуречье Камы, Вишеры и Колвы, под землей хранятся необычайные сокровища вогулов, скифов, византийцев, иранцев, китайцев и русских купцов.
Позднее, уже став взрослым я прочитал об истории местных кладов – артефактов в книге одного дедушкиного друга – Георгия Чагина. Георгий Чагин писал, что «основное отличие этих кладов то, что их владельцы, прятали их в надежде найти и выкопать». Поэтому оставляли приметы, рисовали карты и составляли завещания–инструкции для потомков. Или делали заговор, на то, что найти этот клад смогли бы только они сами или их потомки.
Драгоценные сосуды и блюда с выгравированными на них изображениями царей, осажденных крепостей и фантастических животных использовались предками – коми–пермяков и манси в шаманских обрядах. От глаз и загребущих рук новгородских ушкуйников священную утварь прятали в земле. А спустя сотни лет местные жители находили эту посуду в своих огородах.
Но тогда когда мне было семь лет, я ничего этого не знал. Я просто очень хотел найти клад.
– Я же тебе говорила! – улыбалась Ленка. – Клады бывают.
– Теперь, я тебе верю, – я очень старался выглядеть виноватым, хотя совершенно этого не чувствовал.
Мы сидели на самодельной скамейке у чьего-то незнакомого палисада, усаженного высоченными подсолнухами похожими на живые солнца. Вот -вот, должен был вернуться Сережка, посланный нашим командиром – Лекой за лопатой, которой предполагалось откапывать сокровища.
– Знаешь, – рассуждала многомудрая Лека. Чтобы найти клад, нужна карта, приметы, или хотя бы – кот.
– Какой такой кот? – удивлялся я.
– Рыжий кот, – задумалась о своем Ленка. А лучше всего – земляной.
– А разве бывают земляные коты.
– Бывают, – строго отвечала наша командирша. – Они живут под землей и берегут древние клады, показывают их только хорошим людям, и то, если те в нужде. Под землей, конечно, этих котов просто так не увидишь, но можно заметить зеленые огоньки, которые светятся у них на кончиках ушей. Только для этого нужно искать земляного кота ночью.
– Ночью, меня бабушка не отпустит, – притворно вздыхал я.
– И меня, – печалилась Лека.
– А зачем рыжий кот?
– Незнайка, снова мне не поверишь….
– Поверю….
– Ну ладно, слушай. В этих землях верят, что правильный рыжий кот может показать, где скрывается клад или потерянные вещи, главное знать нужную присказку.
Мне очень хотелось спросить, как определить, что кот правильный, но зная Лекин тяжелый характер, я решил промолчать.
А Лека, гордо смотрела на меня и говорила:
Я такую знаю. Когда еще прабабушка наша была жива, она мне много всяких песенок пела, и стишков и сказок рассказывала. Вот, слушай:
«Котик мой – коток,
Алый роток, мягкий бочек
Рыжий волосок, сладкий голосок.
Котик мурчит, как ручей журчит.
Напой мне, коток,
Денюжку серебряну да денюжку золотую,
Как ручей намывает песок.
Завяжу слово узлом – не срубить его топором.
Аминь».
– И, – я во все глаза уставился на Ленку, представляя как за ее спиной из под земли выпирает ржавый угол железного сундука полного несметных сокровищ – клад.
– И-и, – передразнила меня вредина Лека. – Кота то нет, рыжего.
– Я знаю, где такого взять! – мне было жутко приятно увидеть в Ленкиных глазах собственную значимость.
Мы уже были готовы броситься туда вдвоем. Туда, где в небольшом каменном доме с яблоневым садом, у бородатого деда – Игната жил кот необходимой рыжей масти. Но тут вернулся Сережка с печальной вестью.
– Бабушка Вера сказала: «никаких вам лопат!», и чтобы «сейчас же были дома». Приезжает наша тетя Нина из Кунгура, во сколько приезжает гостья, баба Вера не знает, а дом на замке. Будем вместе сидеть ее ждать. А тебе Лена спецзадание, – Сережка показал Леке язык. – Вымыть полы и смотреть за тестом, баба Вера вернется, будем печь пироги.
«Зря, он так с языком», – подумал я. «Фингал под правым глазом только – только сошел». Но Серенький, он и есть – Серенький, никогда не задумывается о последствиях своих слов и поступков.
Я остался один. А потом, отправился за котом. Рыжий кот чрезвычайной пушистости, сидел на поленнице дров, прислоненной прямо к к дому, сложенному из бутового камня и когда-то очень давно побеленного, но сейчас совершенно облезлого.
Рыжий котяра встретил меня в царапки, и мне долго пришлось сглаживать наше первое знакомство, ласковыми словами, обещанием свежего молока, и чесанием за его ушами. Я боялся, что на этот шум появится хозяин кота и дома – дед Игнат. К моему счастью, его кажется, не было дома. И вот, наконец, рыжик сдался, и позволил себя унести.
Я унес его в свой двор.
Почему?
Потому, что решил, что если найду свой клад в другом месте, его могут отобрать, а здесь – в бабушкином дворе, все было наше, и значит, клад будет наш.
Прочтя Лекину заклиналочку – присказку, так как мне удалось ее запомнить, я выпустил пушистого рыжика и стал внимательно наблюдать, за тем, куда он побежит. Кот рванул в сторону компостной ямы, и что – то стал там рыть своими передними лапами, а затем громкогласно мяукнув, вскочил на наш забор, и махнул на волю, наверное, тоже решил, что нужно – домой.
Я сначала расстроился, потому что, ничего не вышло, но решил на всякий случай посмотреть, что там такое копал этот рыжий пушистик. Ровно в том самом месте в неглубокой ямке проделанной кошачьими лапами поблескивали золотые искорки. Охнув, я начал копать прямо голыми руками и откопал в компостной яме три ложки золотистого цвета с цветными эмалями дворцов и башен, на эмалях понизу было написано: «Ленинград».
Обрадованный, я побежал показать свою находку бабушке Фисе. А она меня отругала. Я так ничего толком не понял, только то, что ложки эти привез из командировки в Ленинград дед, и бабушка случайно выбросила их, помыв, выплескивая воду из поганого ведра.