Миры отверженных. Таураан

Леонтий, увидев приунывшего священника, решил его подбодрить. – Но вы не вешайте нос. Я уже завтра уеду, и вам уже никто не помешает заниматься своими прямыми обязанностями, приобщая всех к правильной вере. Кстати, святой отец, а вы пробовали наше прошлогоднее вино, очень недурное, рекомендую. Я бы даже сказал, что оно одно из лучших урожаев во всей Лации.

Леонтий махнул рукой.– А ну-ка, принесите ещё кувшин для нашего уважаемого гостя.

Лидия, стараясь, чтоб это не заметил супруг, подавала знаки рабыне, готовой было отправиться за новым кувшином, что ей не стоит этого делать. Но от внимания Леонтия это не ускользнуло, и он грозно нахмурил брови. – Женщина, я не мешаю твоим причудам и потакаю всем твоим прихотям, почему же ты тогда хочешь контролировать меня?

Лидия мило улыбнулась, – Прости, любимый, я просто не хочу, чтобы ты повторил путь своего брата.

В глазах Леонтия готовы были вспыхнуть молнии, но он силой сдержал себя, – Не говори ерунды попусту. Тащите сюда ещё кувшин, я сказал.

Дарион вмешался, чтобы смягчить накалившуюся обстановку. – Нет спасибо, я уже его попробовал, оно весьма недурно.

Леонтий отмахнулся. – Да видел я, как вы пробовали, только пригубили. Моя Лидия и то выпила больше вашего.

Дарион почтительно склонил голову. – Нет, Леонтий, спасибо. Завтра очень ответственный день. Надо сохранить ясность и чистоту ума.

– Ну да, ну да, – Леонтий слегка усмехнулся и понимающе закивал головой. – Ладно, заставлять не буду. Сами не знаете, чего себя лишаете.

– А к Богу оборотиться никогда не поздно, – продолжил священник. – Так что я здесь очень вовремя. С вашего позволения, я попрошу Лидию сейчас показать мне место, где будет проходить обряд крещения. Но, вы уж извините меня, на праздновании языческих божков я никак не смогу присутствовать. Это противоречит моему сану и моему мировосприятию.

– Хорошо святой отец, поступайте, как знаете, – Леонтий махнул рукой и, взяв кубок с налитым в него вином, тут же мощными глотками опустошил его.

В это время, пока родители обсуждали с гостем приготовления к завтрашнему событию, их дочь Тэсия была на заднем дворе, играя с одним из мальчиков-рабов и молодым щенком. Тэсия, своенравная девочка с белыми волосами и голубыми глазами, была любимицей своих родителей и хотя ей и так позволялось очень многое, но переступить границу сверх дозволенного для неё было не только обычным делом, а основной доминантой упрямого и свободолюбивого характера.

Вот и сейчас она нарушала все приличия, неформально общаясь и играя с рабом. Хотя совместной игрой это было назвать довольно трудно. Что щенок, что мальчик поочерёдно приносили ей те предметы, что кидала Тэсия. Вернее, то, что не приносил щенок, то за него это делал раб. Тэсия злилась, что не всякий предмет вызывал интерес щенка, не готового каждый раз бежать за ним, и всё раздражение девочка тогда вымещала на его хозяине. Мальчика – мулата, худощавого телосложения, немного чуть выше своих сверстников – звали Неро. И хотя среди хозяев не принято было называть рабов по имени, но Тэсия запомнила, как его зовут, потому что как-то услышала, что так называла его мать, также работавшая в их доме, служанкой.

Все эти приготовления к завтрашнему празднику её уже порядком утомили. Зачем ей завтра этот обряд крещения? Вот уж совсем неинтересно. Хорошо, что завтра будут музыканты, и её любимые соревнования по стрельбе из лука, в которых ей очень хотелось поучаствовать. Да и в новом платье, что ей прислали из самого Рима, ей тоже очень хотелось покрасоваться.

Вот и сейчас, услышав призывы служанки о том, что маленькой госпоже надо укладываться пораньше, ведь завтра будет большой день и надо выспаться, Тэсия приложила палец к губам и приказала Неро молчать, и спрятаться вместе с ней. Ложиться спать так рано, никак не входило в её планы.

Тэсия строго посмотрела на раба. – А хочешь, я покажу тебе своё тайное секретное место? О нём никто-никто не знает. Только если ты кому-то о этом проболтаешься, я велю слугам отхлестать тебя до крови.

– А разве Неро когда-нибудь давал повод маленькой госпоже ему не доверять? – с некоторой обидой спросил мальчик.

Тэсия хмыкнула. – Ладно-ладно, не давал. Не дуйся. Лучше давай, бежим к конюшне.

На лице мальчика отобразился испуг. – Но моя госпожа, рабам, которые не работают в конюшне, нельзя там находиться. Меня же накажут. Неро и так повезло, что ему дали работу при доме, а не работать в поле, как все.

Тэсия презрительно скривилась. – Какой же ты трус! Видишь, ты не доверяешь мне, а я же тебе готова открыть свой секрет. Я же тебя не выдам.

– Неро не трус, Неро боится за свою мать. Могут наказать и её, а Неро очень любит свою мать, – попытался было оправдаться мальчик.

– Так, вообще-то, я тебе приказываю, – произнесла холодным тоном Тэсия. – А, ну, быстро за мной и успокой своего щенка, а то он своим лаем нас всех выдаст. Только ты не беги сразу за мной, а чуть-чуть подожди.

Неро, схватив щенка в охапку и зажав ему пасть рукой, чуть выждав, побежал за Тэсией к конюшне. Тэсия, забежав внутрь, уже залезла по лестнице под крышу, где сушилось сено, и где хранили мешки с зерном для скотины и, свесившись с края, поманила мальчика рукой. Неро со щенком залез вслед за ней.

Теперь они находились под самой крышей конюшни. Здесь, если залезть на балки под самой крышей, в самом дальнем углу, можно было, отодвинув пару рядов черепиц, любоваться отличным обзором ночного небосвода. Тэсия часто здесь пряталась от всех и никто, как она думала, не знал об этом её потайном месте. Она любила лежать и смотреть на звёздное небо, представляя, что разговаривает с душами людей, ушедших из этого мира. Она очень хорошо помнила тот период жизни, когда они жили всей семьёй в гарнизоне в землях Скифии, что на самом краю Земли. И там ей однажды поведали легенду, что все эти светящиеся точки на небосклоне – это души умерших людей. И они наблюдают за тобой в тёмное время суток, когда ты особенно беззащитен.

Кто-то охраняет твой сон от злых духов, а кто-то, наоборот, указывает злым духам твоё местоположение. И она любила, разглядывая небосвод, угадывать, какая же это звезда – добрая или злая. Если звёздочка горела, как ей казалось, синим цветом или моргала, значит, это был её ангел-хранитель. И если она увидит своего ангела-хранителя, то можно было спать спокойно. А если она была другого цвета, то надо ложиться спать, непременно укрывшись покрывалом, и тогда злые духи не смогут указать злу дорогу к тебе.

Мама и отец подшучивали над нею, говоря, что все эти звёзды всегда одного белого цвета. Тэсия очень злилась от этого и больше старалась не разговаривать с ними на эти темы. Вот и сегодня, она при первом знакомстве спросила отца Дариона, что он знает про добрых и злых духов, на что священник её резко оборвал и сказал, что это всё ересь, и где она только могла услышать этот бред язычников? Да, все души попадают на небо. Но это души праведников, и это никак не эти светящиеся точки на небе.

– Да он никак не лучше других. Тоже мне святоша, строит из себя правильного. Такой же слепой и не видит ничего, – с обидой подумала про себя Тэсия и решила, что лучшим наказанием для Дариона будет её полное игнорирование как его самого, так и всех его глупых советов. Вот поэтому ей и хотелось непременно сегодня с кем-нибудь поделиться своей тайной. Ведь сколько можно хранить это в себе, не обсуждая это ни с кем, особенно если ты маленькая десятилетняя девочка, а в подружках у тебя нет никого? Вот и получалось, что мальчишка Неро – единственный, кто мог бы подойти для этой роли. Он был немногословен, послушен, предан и даже забавен. Он был совсем не похож на свою мать, Луцинию, более темнокожую рабыню, а про отца Неро никто ничего не знал. Вот этой своей немногословностью Неро одновременно и притягивал к себе Тэсию, и одновременно очень раздражал.

И Тэсия, не в силах более сдерживаться, решила всё-таки поведать Неро свой секрет, рассказав ему скифские легенды о духах на небе.

Мальчик поначалу слушал её больше из уважения, но по мере её рассказа, сам очень загорелся, и  неожиданно её перебил. – А там может быть мой отец?

Тэсия весьма смутилась неожиданным вопросом. – Наверное. Там же все умершие души, и плохие, и хорошие. А разве твой отец умер? А какой он был, добрый или злой?

Неро пожал плечами, – Моя маленькая госпожа, я ничего не знаю о нём. Я никогда его не видел. Мама никогда на эту тему не говорит и запрещает даже упоминать об этом.

Но Тэсию уже разбирало любопытство. – Но хоть какой он был? Кем он был, как выглядел? Хоть это мама говорила?

У Неро, после всех распросов, против его желания подкатили невольные слёзы, и он отвернулся, явно желая скрыть это от девочки. – Моя госпожа, нас точно хватятся. И меня и мою маму накажут, если нас найдут здесь. Позвольте мне уже пойти домой?

Тэсия обиженно надула губы. – Ладно, можешь идти. Только смотри, никому об этом месте не проболтайся. Ты меня понял? Иначе я прикажу, и у тебя отберут твою собаку.

Неро спустился с лестницы и быстро побежал к своему дому. Благодаря тому, что мальчик и его мама были прислугой при доме, они, в отличие от большинства рабов, работающих на полях, имели некоторые привилегии. Они жили не как все рабы в большом сарае, а в отдельной маленькой комнатке, которая была частью большого строения, разбитого на маленькие отсеки, в которых и проживала вся придомовая прислуга. Сарай находился очень близко к хозяйскому дому, чтобы прислуга всегда была наготове, когда её позовут.

Луциния уже была дома. – Ну, и где ты бродишь? Я уже с ног валюсь. Хозяйка нас всех просто загоняла подготовкой к завтрашнему празднику. Вот, я кое-что принесла из кухни. Садись, поешь. Там, на столе, свежий хлеб, немного сухих фиников и кусочек мяса. Поешь, а я пойду уже лягу, завтра очень рано вставать.

Неро подскочил к столу, уселся на стул и, схватив хлеб, жадно в него вгрызся. – Мам, а какой был мой отец?

Мать отвернулась, и не глядя на сына, произнесла. – Я сколько раз, просила тебя не говорить со мной на эту тему? Разве я плохая мать и тебе со мной плохо?

Неро, вскочив из-за стола, и подбежал к матери, обняв её. – Мама, мамочка, ну что ты, я тебя так люблю. Просто Тэсия сегодня меня спросила, а какой был мой отец, хороший или плохой, а я ведь ничего о нём не знаю. Мы когда  играли с ней и Бруно …

Луциния, отстранила от себя сына. – Я сколько раз говорила тебе, чтобы ты был осторожен с хозяевами, и остерегался говорить с маленькой госпожой на любые темы. Ты почему меня не слушаешься?

– Хорошо, мамочка, я больше не буду, – пробормотал смущённо Неро и вдруг его взгляд упал на щенка. – Ой, смотри, Бруно залез на стол и хочет стащить мясо с тарелки. Бруно, ты такой наглый пес.

Мальчик рассмеялся и, схватив щенка, начал его тискать. Бруно лаял, изворачивался, стремясь куснуть мальчика, и в то же время тянулся своей мордочкой к миске.

– Да дам я тебе сейчас твою кость, дам. Неро снял мясо с кости, и кинул косточку щенку. Пёс схватил косточку, залез под кровать к мальчику и, урча от удовольствия, принялся её грызть.

Мама с усталой улыбкой следила за этой вознёй.– Я уж и сама не знаю, хороший ли был твой отец или злой? Но его нет с нами, Неро, и я тебя прошу, не пытай ты меня больше этими расспросами. И выведи, наконец, поскорей Бруно на улицу, пусть он сделает все свои дела, чтоб нас ночью не будил, и давай ложись уже спать, завтра у всех нас трудный день.

Бруно как будто понял, что речь идёт о нём, выскочил из-под кровати, завилял хвостом и начал скрестись у двери, просясь на улицу. Неро открыл дверь и выпустил пса. Щенок тут же радостно помчался к изгороди, явно не скрывая своих намерений. Неро взглянул на небо и, вспомнив всё, что ему сегодня говорила Тэсия, произнёс негромко вслух. – Интересно, а где же ты здесь, папа? А ты будешь меня оберегать и заботиться обо мне, или тебе не до меня? А ты вообще знаешь, что я есть? И почему моя мама не хочет ничего говорить о тебе? Ты разве сделал что-то такое, что она стыдится тебя? А может, ты обидел её?

Небо молчало. Мальчик опустил голову и начал всматриваться в темноту, выискивая пса. – Бруно, ну где же ты, а ну-ка пошли домой. Ко мне, Бруно, ко мне, негодник.

Тэсию укладывали ко сну. Рабыня расчёсывала ей волосы, и тут в спальню дочери зашла Лидия. – Ну, как дочка, готовишься к празднику? Ты уже померила платье, которое нам прислали?

Тэсия буркнула уставшим голосом, – Мам, да мерила уже, мерила. Я тебе сто раз уже говорила об этом сегодня. Мам, – дочка развернула голову в сторону матери, – а может, не будем завтра крестины делать? Мне что-то не нравится этот Дарион. Завтра же такой праздник в честь Дианы-охотницы будет.

Лидия строго перебила дочку. – Отец Дарион будет твой духовный отец. Все приличные римские семьи имеют духовного отца. Нас итак упрекают, что мы так долго жили среди варваров, и что мы вообще, может быть, даже не христиане, а и есть те самые настоящие варвары. Ты же не хочешь, чтобы в тебя тыкали пальцем и шептались за твоей спиной? Опала отца рано или поздно закончится, и мы вернёмся в наш городской дом. Видишь, отца уже вызвали в казармы. А я и так полжизни провела неизвестно где, вдали от настоящей жизни. С меня этого всего уже и так достаточно.

Тэсия зевнула, – Мам, а разве в Скифии нам было плохо? Мне там очень нравилось.

Лидия присела на корточки рядом с дочкой и взяла её руки в свои, – Тэсия, девочка моя, это потому, что ты почти всю жизнь провела там, а твоя мать происходит из древнего римского рода, и мы всегда были приближены ко двору василевса. И мы должны быть там снова. А твой отец думает только о военной карьере. Поэтому о твоей судьбе как следует позаботиться могу только я. И я слышать ничего не хочу о твоих капризах. Я лучше знаю, что тебе надо, поверь. Поэтому завтра чтоб слушалась и делала всё, как говорит отец Дарион.

– Всё, хватит её расчёсывать, – обратилась она к рабыне. – А ты давай ложись спать, моя дорогая. Лидия выпрямилась, наклонилась, поцеловала дочку в лоб и вышла с рабыней из спальни.

Тэсия лежала и думала. – И зачем она так разоткровенничалась сегодня с этим Неро? Он ведь ещё возьмёт и зазнается. Ну, ничего, уж завтра она ему задаст. Подумаешь, чего себе возомнил, она с ним и его псом играет, свой секрет ему рассказала, а он всё молчит и молчит. Только и делает, что слушает. Хотя правильно делает, что молчит, если бы болтал много, уж она бы ему показала. И вообще, отберу у него этого глупого пса, сразу будет знать. Пусть только попробует завтра делать что-то не так, и она именно так и поступит. Тэсия не помнила, как сегодня были «расположены» к ней духи на небе, её глаза слипались, а вставать к окну и проверять уже не хотелось, и поэтому она на всякий случай натянула одеяло на голову.

Глава 3. Корабль вандалов. Промиус.

Военно-транспортное судно вандалов под командованием доблестного военачальника Хильдебальда держало курс по направлению к Риму.

Командующий был чернее тучи, его буквально распирала злость, и всю эту злость он вымещал на своей команде. Всё было не так в этом походе, начиная с самой его цели. Вернее, места Хильдебальда в этой цели. Корабль держал путь, но не к самому Риму, а чуть южнее его. Гейзерих, верховный правитель вандалов, не взял его в состав основной группы, которая направлялась к самому Риму, а Хильдебальд, в числе оставшихся, вошёл в группу отдельных дозорно-разведывательных соединений, которых отправили по окрестностям и предместьям вокруг самого Рима. Но Хильдебальду было плевать на других. Почему именно его не взяли с собой в главную точку высадки? Разве он не достоин быть в первых рядах, рядом с правителем? Как теперь его воины будут смотреть на него? Глубокое чувство несправедливости клотокало внутри, никак не находя успокоения.

Да и сама погода, похоже, тоже была с главнокомандующим заодно. Ветер, казалось, прямо издевался над ним. Только стоило выставить парус под намечавшийся было порыв ветра, как тот снова стихал, и приходилось вновь садиться на вёсла.

Гейзерих открыто объявил, что воины могут брать всё, что увидят, и что смогут увезти их корабли. Это не могло не возрадовать войско вандалов, предвкушавших лёгкую и богатую добычу. Но что с этого толку группе Хильдебальда? Ведь что можно взять с деревенщины в той местности, куда он теперь должен высадиться, в то время как в Риме хранились настоящие богатства? Хотя богатства, конечно, тут не играли для него главной роли. Была уязвлена его гордость и честь. С каких таких пор, он, Хильдебальд, неизменный спутник всех походов Гейзериха, оказался в числе отверженных? Чем он заслужил всё это?

Мальчишка Промиус, который сейчас торчал на носу корабля и смотрел вдаль, тоже был невольной причиной злости капитана. Это был его незаконнорождённый сын от одной из рабынь-наложниц. Мальчишка боготворил отца, и мечтал быть похожим на него, но Хильдебальд держал сына в ежовых рукавицах, с детства забрав его от матери, сурово воспитывая его, как воина. Промиус, несмотря на свой десяток лет, был очень крепким, весьма ловким и мускулистым мальчиком, и втайне отец гордился им, поскольку по характеру сын напоминал ему его самого себя, также выросшего бастардом.

Несмотря на все уговоры близких не брать ещё совсем юнца с собой в поход, Хильдебальд твёрдо решил сделать это. Опасности он в этом не видел никакой, ибо римская армия сейчас, после смерти полководца Аэция, главнокомандующего убитого василевса Валентиниана, не представляла вообще никакой угрозы, и вся эта экспедиция представлялась ему всего лишь лёгкой прогулкой, после которой они привезут богатые дары домой. Это очень подходящий случай показать сыну, что такое военная операция, и при этом не было почти никакого риска.

И вот каким сейчас примером он должен быть для него, после того, как его самого, как последнего никудышного воина, не взяли в головной отряд главнокомандующего? Но опасения отца по этому поводу были напрасными. Промиус был слишком далёк от интриг и хитросплетения взаимоотношений в мире взрослых, и он был буквально очарован всей атмосферой происходящего. Он наконец-то с отцом, в самом настоящем походе, и ему выдали меч, пусть и короткий, специально для мальчика, зато это был настоящий, из железа, а не тот деревянный, с которым ему позволялось тренироваться дома, в Карфагене. Но к сожалению,  он не был заточен, что сильно огорчило мальчика. Они что, думают, что он не понадобится ему? Ну и какой же он тогда после этого воин, с таким вот тупым мечом, и Промиус тайком от всех заточил его самостоятельно.

В общем, несмотря на все эти маленькие недостатки, главное, это то, что он сейчас на корабле, рядом со своим отцом. В руках у него настоящий меч, и впереди их ждёт блестящая победа. И он обязательно будет героем, таким же, как и его отец, и вряд ли кто-нибудь был более счастлив в этот момент, чем Промиус. Мальчик вытащил меч и начал атаковать своего невидимого врага и весьма сильно увлёкся этим виртуальным поединком, войдя в раж.

Вот в этот момент его и увидел отец, и он тут же кликнул своего помощника Трира, худощавого долговязого мужчину лет тридцати пяти, бритого налысо и с тонкими поджатыми губами.

– Помощник, а почему у вас на корабле люди шатаются без дела?

Лицо Трира выразило недоумение. – Капитан, простите, но у нас все заняты делом.

Хильдебальд повернулся в сторону сына, – Тогда почему я вижу, что у вас на носу стоит бездельник? Неужели на корабле все работы выполнены?

Трир увидев мальчика, слегка смутился. – Вас понял, командир. Сейчас же отправлю его в трюм чистить бочки.

– Ну и что вам мешает это сделать? – в выжидательном тоне спросил Хильдебальд.

– Понял, командир. Трир замялся, не зная, как обратиться к мальчику, но решил выбрать нечто нейтральное и прокричал. – Эй, на носу, а ну, быстро ко мне!

Мальчик краем уха услышал какой-то звук и обернулся. Увидев грозное лицо отца и его помощника, Промиус понял, что ему не послышалось, и он тут же оказался возле них. Отец демонстративно отвернулся, своим видом показывая, что его тут нет.

Трир сделал грозное лицо. – Почему слоняемся без дела? А ну, бегом вниз, в трюм. Там найдёшь Ольдиха. Поступишь в его распоряжение. Тебе всё понятно? Мальчишка послушно кивнул.

– Тогда бегом исполнять.

Промиус, видя хмурого отца, понял, что лучше ничего не переспрашивать и делать то, что ему приказали. Хотя мальчишка даже был рад, что попал в подчинение к Ольдиху, добродушному увальню непонятного возраста из-за своей тучной комплекции. Ольдих работал у Хильдебальда в качестве помощника по дому. Там помочь, там принести, там починить, в общем, работа при доме всегда найдётся.

У Хильдебальда он был ещё со времён взятия Гейзерихом Карфагена в 439 году и с тех пор всегда и везде был непременным атрибутом среды обитания своего хозяина.

А с тех пор, когда появился на свет Промиус, на Ольдиха возложили также и ответственность няньки-сторожа мальчика, и увалень скорее был этому рад, чем недоволен. Наконец-то можно было увильнуть от тяжёлой работы, всегда сославшись на то, что занят своим подопечным. Да и, по правде сказать, ему действительно нравился этот мальчишка, и он сам очень привязался к нему.

Промиус отвечал на эту заботу крепкой дружбой, и если бы кто-нибудь спросил  мальчика, кто его лучший друг, то ответ был всегда неизменным – Ольдих. Толстяк был непременным спутником во всех играх и начинаниях своего подопечного, и будучи постоянным противником Промиуса в мальчишеских битвах, всегда щадил его самолюбие, поддаваясь ему в этих «схватках».

А ещё у Ольдиха, как у друга, было одно прекрасное качество – он умел слушать. Вернее, он почти никогда не перебивал своего собеседника, стараясь не выпячивать себя, и лишний раз никуда не высовывался, если только дело не касалось хорошего угощения и выпивки. Вот тут лучше бы никому не становиться на его пути. Все это знали, и это было объектом постоянных шуток и нападок на него, но Ольдих был слишком добродушен, чтобы обижаться  на других. Вот под командование такого субъекта и попал сейчас Промиус.

Спустившись вниз, мальчик, проходя мимо гребцов, сидящих на вёслах, увидел их не слишком добрые взгляды, но не придал этому никакого значения, ведь смех и весёлое настроение никогда не были спутниками этого тяжёлого каторжного труда, и он прошел дальше, вглубь кормы.

К его удивлению, он застал друга непривычно ворчливым, и сразу решил начать с шутливого предположения о том, что он знает, почему Ольдих сегодня такой злой. А это всё потому, что тот не получил достойный его кусок мяса, который он заслужил своей беззаветной и преданной работой.

– Я бы на твоем месте не очень бы и веселился, – Ольдих даже не улыбнулся на его шутку. – Ты видел своего отца? Видел, в каком он сейчас состоянии?

Мальчик прекратил улыбаться и недоумённо посмотрел на друга. – Видел. Но это он такой, потому что третьи сутки нет ветра, и вся команда очень устала.

Ольдих горестно покачал головой и жестом показал, чтобы мальчик подошёл к нему поближе и заговорил шёпотом. – Тут дело совсем в другом. Команда очень недовольна тем, что мы идём по другому маршруту и прибываем не в сам Рим, а в какую-то глухую деревню. А в Риме, говорят, несметно богатств и золота, не то что в том захолустье. Оттого и команда очень зла и хочет ослушаться приказа и отправиться к основным силам в Рим, потому что там и будет основной «праздник».

– А что, отец об этом не знает? Надо же ему сказать об этом. Промиус вскочил и хотел было уже бежать наверх, но Ольдих схватил его за руку. – Ты куда?

– Наверх, к отцу. Надо же спешить, – непонимающе уставился на него мальчик.

Толстяк покачал головой. – Сейчас нельзя. Все всё сразу поймут. Дождись сначала ночи. Потом пойдёшь к отцу и всё ему скажешь. Никто и не заподозрит тебя, если ты захочешь на ночь пожелать отцу спокойной ночи.

– Я уже не маленький. Я воин, и сплю там, где спят все воины, – обиделся Промиус.

Ольдих отмахнулся. – Ладно-ладно, большой уже. Только тогда послушай своего друга. Ты же не хочешь подставить своего отца?

– Не, не хочу, – согласился мальчик.

Ольдих протянул мальчику нож, – Тогда бери и отчищай днище бочки от винного камня.

Промиус сжал губы, взял нож и начал с ожесточением отскабливать днище бочонка.

Тем временем, на капитанском мостике продолжали стоять Хильдебальд и его помощник. – Трир, скажи мне, а о чём говорила команда, когда узнала, что мы не направляемся в Рим? Как они отреагировали на это?

Помощник поморщился, – Капитан, я бы соврал, если б сказал, что команда это восприняла с воодушевлением. Ворчат, конечно. Но пока всё под контролем. Я не допущу своеволия и хаоса в команде. Можете на меня положиться. Вечером я им выдам двойную порцию вина, так что они успокоятся и заснут. А судя по наступающим переменам, а я в этом хорошо разбираюсь, то завтра, а возможно, уже сегодня ночью, штиль сменится на ветер. И думаю, что не позднее завтрашнего обеда мы будем на месте.

Хильдебальд покачал головой. – И всё же, Трир, я всё равно не понимаю, почему Гейзерих так отнёсся ко мне? Ты же давно со мной, и меня знаешь. Неужели я заслужил такое отношение? В отличие от всех этих придворных подлиз, которые считают Карфаген своей родиной, я ещё не забыл, что главное назначение вандала это быть воином.

– Не знаю, командир, но, видимо, у Гейзериха свои планы. Поговаривают, что с южной стороны, возможно, могут появиться силы, которые нанесут удар по нашей основной группе, которая высадится в Риме. Ведь если бы вы были главнокомандующим, разве вы бы не также поступили, имея такие сведения?  Вот поэтому он и выставляет авангард с этой стороны и поставил вас именно сюда, потому что доверяет вам и надеется на вас.

– А ты дипломат, – усмехнулся Хильдебальд. – Умеешь поддержать. Хотя я думаю, что всё совсем не так, как ты описываешь. Ладно, Трир, я доволен твоей работой. Я, в отличие от тебя, в морском деле не очень-то разбираюсь, поэтому здесь всецело доверяю тебе.

Помощник улыбнулся. – Спасибо, командир. А сейчас, если вы позволите, я пойду и объявлю команде о том, что это именно вы распорядились выдать удвоенную порцию выпивки. Им будет приятно знать, что командир о них заботится.

– А ты не прост, Трир, – улыбнулся Хильдебальд. – Ладно, ступай и сделай так.

  Глава 4. Монгольские степи. Эрдэнэ.

Бескрайние монгольские степи. Весна в этом году опять выдалась ранняя, жаркая и засушливая. Трава, не успевшая как следует взойти, была уже зелёно-желтого цвета, выжигаемая нестерпимым солнцем, и тянулась до самого горизонта. Заяц-толай, выползший из норы в поисках еды, потерял бдительность и не заметил стелящуюся по земле тень. Стремительным броском беркут вонзил ему острые когти прямо в голову. Проверив, что жертва не шевелится, хищник разбежался и снова поднялся ввысь, принявшись кружить в синей вышине над жертвой. Через какое-то время на горизонте показалась точка, которая по мере приближения приобретала очертания человека, появления которого, видимо, и ожидала птица.

Человек подошёл к убитому зайцу, присел на одно колено и откинул накидку, закрывающую лицо от слепящего солнца. Взору явилось худое морщинистое волевое лицо седой женщины. Старуха подняла голову кверху и свистом позвала беркута. Ловкими и уверенными сильными движениями она вспорола зайцу живот и выпотрошила все внутренности на землю.

– Ты уж потерпи меня, Октай, что не даю его тебе на растерзание, а то ты так всю шкуру испортишь.

Старуха отодвинула в сторону беркута всю требуху и беркут, размахивая крыльями, подскочил к куче и начал жадными рывками раздирать и заглатывать пищу.

Скудная растительность, недостаточная для прокорма скота, вынуждала становище кочевников опять сниматься с места и пускаться на поиски более плодородных земель. Долгие скитания и бесконечные переходы с одного скудного места на такое же, другое, и так уже третий год подряд.

Можно было, конечно, двинуть в сторону Байгаал-далая – Большой воды, но племя было слишком малочисленно, чтобы оказать хоть какое-то давление на другие, более удачливые племена, чтобы те поделились своим охотничьим ареалом. Поэтому и приходилось выбирать из того, что было в засушливых степях. Вот так они и застряли в двух-трёх днях перехода к большой воде.

Уныние, которое было непременным спутником этого племени, на третий год лишений и скитаний уже переполнило чашу терпения и сменилось непременным желанием найти виновных во всех этих бедах. Этим виновным оказалась шаманка Цэрэн, которой и вменили все неудачи и невезение племени, за то, что она, несмотря на все свои камлания и привороты, так и не могла призвать на иссушенную землю хоть самого маленького дождя.

Её даже хотели прогнать, но поскольку других шаманов в племени не было, ей было разрешено остаться, но свою юрту она должна была ставить в некотором отдалении от становища. Цэрэн была крайне нелюдимой и мало с кем разговаривала без особой необходимости, и поэтому решение жить отдельно от всех, её даже обрадовало.

Никто не знал, сколько ей лет, и даже вождь племени помнил её с самого своего детства как немолодого человека. Единственный человек, с кем она вела себя отлично от всех, была её внучка, хотя в действительности она не была её роднёй. Совсем маленькой, ребёнком с вьющимися огненно-рыжими волосами, десять лет назад, её нашли на одном пепелище, посреди разграбленного и сожжённого небольшого поселения. Она лежала среди догорающих костров, в богато отделанной шкуре, а на шее у неё был амулет с каким-то чудным красивым камнем, и при этом она не издавала ни звука. Если бы не Октай, севший рядом с ней, все прошли бы мимо неё.

Цэрэн взяла её к себе и дала имя Эрдэнэ, в честь этого камня, и с этим амулетом девочка никогда не расставалась, почитая его как свой оберег. Вот так они и жили обособленно, вдвоём. Вернее, втроём, третьим был Октай, ручной охотничий беркут, которого Цэрэн подобрала молодым с перебитым крылом и выходила его. Вот благодаря этому умелому охотнику у Цэрэн и Эрдэнэ никогда не переводилось мясо птицы, степных зайцев или других мелких грызунов.

Эрдэнэ брала пример со своей бабушки, и тоже старалась, меньше общаться не только с соплеменниками, но и со своими сверстниками, которые норовили обидеть сироту. Но на всякую обиду, нанесённую ей, она обещала рассказать обо всём Цэрэн, и та призовёт на их головы злых духов, и это почти всегда действовало безотказно, отваживая особо надоедливых. Эрдэнэ предпочитала общению с людьми общение с животным миром, а также играла с фигурками в виде разных зверей и людей, которые делала её бабушка. Это были тотемы и обереги, которые стояли в любой юрте, и защищали её от пришествия злых духов.