– Мэтью?
Он открыл глаза и протянул дрожащую руку. Жадно пил, до последней капли.
– Сними рубашку.
– Ты обещала. – хмыкнул он.
Я закатила глаза и присев возле него на колени, расстегнула пуговицы. Рана оказалась серьёзнее, чем я думала.
– Мэтью… – начала я, опасаясь его реакции. – Моя сестра врач. – я опустила слово «будущий». – Позволь ей осмотреть тебя.
– Хорошо. – сказал он.
Я набрала номер Хлои.
– Алло! – проворчал Дик.
– Дик? Хлоя…
– Спит.
– Так разбуди её.
Я рассказывала Хло о причине позднего звонка, то и дело поглядывая на Мэтью. Он держался стоиком, но лицо его приобрело землистый оттенок, кромка губ посинела. – Поторопись. – взмолилась я в трубку и она, взволнованная, пообещала примчаться в течение часа. Я провела Мэтью в гостиную, а сама пошла на кухню за аптечкой. Пока я промывала рану он тяжело дышал.
– Это остановит кровь, – сказала я, промокнув салфеткой влажную рану. Его мышцы при этом напряглись. Мой взгляд скользил по исполосованному шрамами торсу.
***
Опустив взгляд, я увидел серповидную рану с вывороченными наружу краями, сочащимися кровью. Софи склонилась надо мной, обрабатывая антисептиком.
– Вот так… – шептала она. – Вот так.
Я сглотнул слюну. Она собрала волосы в пучок, оголив изящную шею.
В мое нутро точно насыпали снега.
– Жжёт? – спросила она, и легонько подула на рану.
А я невольно залюбовался ею, напрочь позабыв о дыре в боку. Что со мной происходит? Я отвернулся к окну, пытаясь сосредоточиться на потоке машин. Лишь бы не представлять эту пульсирующую жилку на ее шее. Я обратил внимание, какие тонкие у неё запястья…
Идиот, мысленно выругался я, чувствуя, как горят уши. Рана заныла, но это ощущение казалось не сильнее фантомной боли.
В дверь постучали.
– Я сейчас, – сказала София. – Это Хлоя.
***
– Потерпи, герой.
Хлоя ободрительно шлепнула меня ладонью по щеке и прижала пропитанную спиртом марлю к ране. Её игла ходила во мне, оставляя лишь аккуратные стежки. Сцепив зубы, я дрожал, словно осиновый лист. Ощущение было сродни тому, если бы прямо в кровящий разрез вонзали раскаленную кочергу.
Пока Хлоя возилась с раной, я смотрел, как дрожащими руками София разрывает упаковку с бинтом. На журнальном столике перед ней была целая россыпь всевозможных тюбиков, пузырьков и ампул.
Хлоя что-то быстро говорила, но голос доходил до сознания с задержкой, слова и фразы накладывались друг на друга.
– Вот, выпей!
Софи вложила в мой рот какую-то пилюлю и я едва удержался, чтобы не схватить её ладонь и не осыпать поцелуями. На лбу выступила испарина.
– Это снотворное, – говорила Софи, но я не хотел ни смотреть на неё, ни слушать. Никто и никогда прежде не вызывал во мне такое губительное цунами нежности.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ: «ВОЗВРАЩЕНИЕ»
Когда я проснулся, правый бок жгло огнем.
«Жив» – пронеслось в мозгу. Мертвые боли не чуют.
Я по-прежнему находился в квартире Софии. Электронные часы на журнальном столике показывали три двадцать. В душной тишине я прокрался к окну. Нью-Йорк томился в полудреме, точно едва прикрывший глаза жирный кот. Где-то вдали провопила полицейская сирена.
Ощупав себя, я обнаружил тугой бандаж, в воздухе витал запах спирта и медикаментов. Обычно так пахнет в больницах. Так пахло в палате Тары, когда мы с отцом в последний раз пришли навестить ее. Этот запах въелся в память, забыть его невозможно.
Софи спала в соседней комнате. Дверь была приоткрыта и я невольно залюбовался, глядя на силуэт в обрамлении света ночника. Ее волосы струились по подушке жидким золотом. Она что-то беспокойно пробормотала во сне и отвернулась. Тоненькая бретелька сорочки съехала до локтя.
Птица не твоего полета, как сказал бы Салли Уилсон. «Ты здесь чужой, Мэт».
Я вышел с комнаты. Мое пальто, аккуратно сложенное, лежало на кресле в гостиной. Порывшись в карманах я вытащил еще мокрую от крови пачку «Лаки страйк».
Я уже знал, что уйду утром и Софи останется всего лишь воспоминанием.
Мятый вкладыш выпал из пачки, но прежде, чем я успел потянуться за ним, в воздухе раздался треск, словно кто-то одним рывком разорвал мокрую тряпку. Голубые молнии зазмеились по рукавам и я ощутил, как волосы встали дыбом. Я уже испытывал это ранее – я перемещался. Квартира Софии утонула в белесой дымке.
Едва проснувшись я села и хлопнула рукой по простыне, пытаясь нащупать телефон. Четыре сорок утра. Я практически не спала – стоило закрыть глаза, как Итан возникал в темноте, и я вздрагивая, снова таращилась в потолок и считала.
Соскользнув с кровати, я прокралась на цыпочках в гостиную. Смятая постель оказалась пуста.
– Мэтью! – Позвала я и вошла на кухню.
В предрассветной тиши царило безмолвие. Не было ни узкой полоски света под дверью ванной комнаты, ни пальто.
"Ушел" – думала я, стоя посреди квартиры, и чувствовала, как внутри, словно чернильная клякса, расплывается горечь.
От внезапного звонка в дверь я вздрогнула и бросилась в холл. Я была уверена, что Мэтью вернулся, но на пороге стояла Хлоя. В нетерпении переминаясь с ноги на ногу она стискивала сумочку и хмурилась. Судя по всему этой ночью она так же не сомкнула глаз.
– Входи, – сказала я потянув за ручку и замерла на месте.
Входная дверь была заперта изнутри.
"Какого черта?"
Впустив Хло, я бросила взгляд на ключницу и убедилась – Ключи на месте.
– В восемь я должна быть на семинаре. Туда ехать три часа… – сказала Хлоя. – Как он, Софи?
– Он ушёл, Хло. Давай больше не будем об этом. Твои попытки обручить меня не приводят ни к чему хорошему. – Замечаю, как она открывает рот, чтобы вновь попросить прощения и перебиваю, подняв вверх указательный палец. – О, Хло, я ни в чем не виню тебя, просто пойми – каждая неудачная попытка как гвоздь в крышке. Ещё немного и моя вера в людей будет лежать вместе с Энн и мамой в холодном Грин-Вуде.
Хло вздрагивает. Она всегда вздрагивает, когда я упоминаю Энн. Она боится что однажды я отправлюсь следом.
Наконец она выдвигает последний аргумент:
– Он не подонок, Софи. Он спас тебя. Признайся, он ведь тебе понравился.
– Конечно, он не подонок. Всего лишь человек, который ушёл не попрощавшись. Ты не думала, что ему это просто не надо? Он поступил, как герой, но не стоит идеализировать его.
Я стараюсь говорить твёрдо, опустив разочарование, которое испытала при виде пустой постели. Я знаю Хло – стоит мне признаться, что Мэтью зацепил меня и она развернёт планету в попытках свести меня с ним.
Мы с ней очень разные. Она горячая. Человек-взрыв, ядерный реактор. В ней переплетается ум и страсть с нежностью и наивностью, и иногда мне это не по душе.
«Пригляди за ней». Эти слова мне сказала мама, когда врачи уже не обнадеживали. И я приглядывала. Сейчас, к счастью, за ней приглядывает Дик. Славный парень, и кажется любит её всем сердцем.
– У него серьёзная рана.
– Что?
– Я говорю, – повторила Хло, – что у Мэтью серьёзная рана. Я сделала все что могла, но ты же понимаешь – ему стоило обратиться в больницу.
– Я знаю, Хло. Надеюсь, ты не думаешь, что я пыталась отговорить его?
– Смотри!
Я взглянула в направлении указывающего пальца и заметила острый край визитки торчащий из под кресла.
Секунда – и в руках Хло красная карточка. На её лице отразилось разочарование.
– Я подумала он оставил свою визитку.
– Потерял свою визитку, – с ударением на слове «потерял» произнесла я.
– Никогда не видела ничего подобного.
– Что там?
Я показала карточку. Она повертела её в руках и пожала плечами. Она уже потеряла интерес к карточке, которая, наоборот, заинтересовала меня. Это была обычная карточка-вкладыш, такие обычно кладут в чипсы или овсяные хлопья.
Совершенно обычная, если не учитывать возмутительный слоган:
« Лаки страйк. 20 000 врачей говорят – Лаки страйк противодействуют кашлю3.» *
но я зачем-то сунула ее в ящик стола.
– Я пойду, – сказала Хлоя и обняла меня так, как не обнимала со дня смерти Энн.
Она искренне сопереживала мне и я поцеловала её в щеку, вложив в поцелуй всю любовь и благодарность на которую была способна.
Шум исчез, мир вокруг постепенно принимал знакомые очертания. Я смотрел в запыленное, треснувшее у основания зеркало, с прицепленной в углу фотокарточкой Тары. Я был дома. Занимался рассвет. Кроваво-красный диск зимнего Солнца уже показался над горизонтом, подпалив клочок неба на востоке. Робкие лучики скользили по обледенелым скатам крыш, отражаясь от заиндевелых стекол рассыпались радужным бисером.
Тишину морозного утра нарушал лишь слабый скрежет в системе отопления и жуткий, похожий на рык дикого зверя, храп в застенках.
Я ощупал лицо, едва касаясь холодной кожи кончиками пальцев. Отражение в зеркале сделало то же самое. Все на месте. В момент переброса ничего не потерялось. Сбросив пальто я осмотрел рану. Тугой бандаж уже намок от крови, но боли я не чуял. Возможно все еще сказывалось действие таблеток.
"Невозможно"
Всего пару мгновений назад я находился далеко от сюда, в другом мире. Расскажи я о том, где был, Тара несомненно решила бы, что я спятил. Я сделал кофе.
Стоя у окна с горячей чашкой смотрел на пробуждающийся город. Я поймал себя на мысли, что меня мало беспокоят загадки науки. Я думал о Софии. Закрыв глаза я рисовал, опытной рукой художника старательно выводил на листе памяти волнующий образ. Сначала набросок, потом тени, цвета.
И вот передо мной загадочная девушка с фотокарточки, девушка, которую я спас, девушка, что спасла меня. В добрых глазах, а я их запомнил больше всего, плясали веселые искорки. Я долго раздумывал над тем, какой цвет использовать. Бутылочное стекло? Морская волна? Осеннее небо? Или лазурь? А может быть фиалковый?
Глаза Софии обладали всеми этими оттенками разом. И за этими глазами скрывалась целая вселенная. Она улыбалась мне с мысленного портрета, на ее щеках, тронутых легким акварельным багрянцем, проявились ямочки. Ее полные губы чуть приоткрыты, кажется я даже почувствовал ее дыхание на своем лице. В ее образе было что-то неземное. Не из этого мира.
Поставив чашку на подоконник я потёр виски и тяжело вздохнул, в боку при этом предательски кольнуло, все же боль возвращалась. События прошлого дня казались мне чем-то совершенно нереальным, сном. Но аккуратно зашитая рана и фотокарточка из будущего, говорили об обратном. И лишь сейчас я подумал, что совершенно ничего не знаю об устройстве. Как оно работает, и встречу ли я Софию вновь? Но где-то в глубине души было уверен, что это только начало.
Провалявшись без сна до семи утра, я оделся и пошел в бар к старику Момсену.
"всегда открыто, всем рады!" – вспомнил я грубо-начертанную от руки вывеску. Русалка с непомерно огромными сиськами, похабно ухмыляясь, сидела на бочке и вывалив язык подносила кружку к густонапомаженным губам. С этой вывеской связано множество легенд и домыслов, и всякий, кто хоть раз был у Мо, так назывался бар, поминал причудливые художества господина бутлегера покуда хватало памяти.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ: «ПРОЩАЙ, НИК!»
"Здравствуй, мой дорогой друг! Я слышал о взрыве и, признаюсь, был крайне рад, что ты жив. Я читаю Вестник, и видел заметку мисс Пэйдж. Стоит отдать ей должное, писать она умеет, хоть на мой скромный взгляд, человека далекого от журналистики, ей стоит научиться следить за языком. Амбиции мисс Пэйдж идут далеко впереди нее.
Однако речь о другом. Как я уже сказал, я рад, что все обошлось. Тем не менее, я написал это письмо отнюдь не потому, что в очередной раз хочу, как ты сам выразился в интервью мисс Пэйдж, отнять лакомый кусок! Я также не стану тебя умасливать, в попытках заполучить твое расположение. Хотя, признаться честно, я был бы только рад сотрудничать с таким, все всяких сомнений, пылким умом, для которого, как и для меня впрочем, наука является единственным смыслом в жизни! Хочу заверить тебя, что не имею в виду ничего, кроме дружеской поддержки и финансирования любых твоих экспериментов.
Подумай об этом.
А пока ты думаешь – буду краток. Опасно переходить дорогу дядюшке Сэму. Ещё одной подобной выходки ты можешь не пережить.
С наилучшими пожеланиями, твой друг Джонатан Марш.»
Письмо с угрозами подсунули под дверь утром, но тем же утром гениальное, и одновременно простейшее решение посетило мою косматую голову.
Мой эксперимент перенёс меня в 2018 год. Я не стал пугать Мэтью, но могильный камень на кладбище Грин-Вуд раскрыл дату смерти старины Роджерса. Это побудило меня к действиям. Я не собирался умирать.
В моем уставшем мозгу родился план. Я уеду. Мы с Мэтью, моим добрым другом, которому как и мне нечего терять, уедем в советский союз под покровительство великой державы, где нас не достанут гиены Марша.
Эта мысль заставила меня спешить к Мэту; как на крыльях я летел, чтобы поделиться планом, но вдруг вспомнил – паспорт остался под бетонным блоком.
Выругавшись, я вернулся в лабораторию.
Моя забывчивость сыграла со мной не на жизнь, а на смерть.
– Ты уверен, что он свалил? Кэп сказал только припугнуть…
– Заткнись! Конни видел этого кретина здесь утром и с ним был еще кто-то, а полчаса назад он убрался. Так что давай скорее и делаем ноги.
Мое сердце ёкнуло.
Голоса стали более отчетливыми, гулкое эхо заметалось под сводчатым потолком. Я пригнулся, прошмыгнул в темный угол, под защиту искореженного корпуса трансформатора.
Двое незнакомцев замерли у двери. Я не смог расслышать о чем они шептались, однако сразу догадался, по чьей воле пришли сюда.
« Марш приступил к решительным действиям!»
Дверь отворилась. Они не могли видеть меня, вжавшегося в стену, однако теперь я слышал их перебранку.
– Если кэп узнает, что мы были в «Твинс», шкуру живьем спустит!
– Расслабься! Сегодня там будет Николь Сэлби. О, как она поет! От ее голоса у меня шары гудят, как осиный улей!
– Осы не живут в ульях, идиот! Тебе бы только…
Раздался громкий шлепок, следом глухой удар и грязная ругань.
– Знаешь, какая польза от его ученых книжонок? Они отлично горят!
– Хватит болтать, придурок. Поджигай!
«Кретин, Никки! Какой же ты кретин!». Я мог бы выйти из укрытия, но тогда это приравнялось бы к окончательной победе Марша над Ником Роджерсом, поджавшим хвост перед его головорезами.
В следующий миг кто-то из них зашвырнул бутылку с горючей смесью в ангар. Пламя тут же взметнулось под потолок, жадно пожирая груду мусора у входа.
Сквозь дыру в крыше на руины моей лаборатории хлынул настоящий огненный ливень. В нос ударил терпкий запах бензина и жженой резины.
Я выскочил из укрытия и бросился к «запасному выходу». Если мне удастся, я смогу пробить брешь в кирпичной кладке. Или, сгорю заживо, зато несломленным, не лобызая носков хозяйских туфель.
Пусть так. Мэтью займётся моими похоронами, Мэтью не сдался бы.
Опять влетела бутылка с горящим фитилем, следом еще одна, разливая горючее содержимое по полу. Пламя мгновенно взвилось вверх, поглотив ящики с инструментами. Еще один снаряд, просвистев над самым ухом, врезался в трансформатор и разлетелся огненными брызгами, занявшись книгами.
Я обернулся и остолбенел, глядя на тонущую в огненном мареве лабораторию. Предыдущий эксперимент едва не стоил мне жизни. Я боялся огня, перед сном десять раз проверял проводку, не жег свечи и обязательно тушил спички в чашке с водой. И вот сейчас мой самый страшный кошмар восстал из пучины, возрос и преумножился. Мой демон нашел меня.
Сердце замерло, от сковавшего тело ужаса я не мог сдвинуться с места, завороженный пляской огня. Густые клубы черного дыма адским смерчем устремлялись к дыре в крыше. Путь к отступлению был перекрыт. В мгновение ока ангар превратился в крематорий. Сверху прямо передо мной рухнул горящий провод, огненной змеей проложив себе путь к генератору. Я давно хотел от него избавиться, полностью положившись на энергию электричества. Не успел.
От жуткого грохота задрожали стены, я пригнулся, едва устояв на ногах. Через секунду на меня рухнула кабельная стяжка. Пытаясь выпутаться из силков, я схватил плавящуюся оплетку и потянул на себя, сцепив зубы от боли. Кожа намертво слиплась с резиной. Боль отрезвила меня.
Я похолодел от ужаса, осознав, что сделал. Сквозь пламя виднелся оплавившийся полукруг контура развороченной взрывом установки.
Новый приступ паники ледяным потоком накрыл с головой. И черт подери, Тони Мур был прав, когда сказал в своей колонке про ученых муравьев, которым нужно из шкуры вылезти, лишь бы заглянуть под занавес и увидеть Бога в неглиже. Или волосатые лодыжки Девы Марии. Кому как угодно. Остряк-публицист не скупился на сравнения и метафоры. Но только сейчас я понял, что он имел ввиду.
В порыве вдохновения я в прямом смысле зашел так далеко, что и представить нельзя. Я лелеял свое изобретение словно Святой Грааль, а между тем преподнес другу худший подарок, подложил жирную и грязную свинью. Я наживил его, как червяка и закинул удочку в бассейн с пираньями. Рука Марша не дрогнет, целясь в сердце моего бедного друга. Марш из тех кто заметает следы.
Отчаянье захлестнуло меня.
Утром он сам пришел ко мне. Случайно ли это совпадение? А что, если я сам запустил необратимый процесс? В попытках заглянуть за ширму будущего, вынес смертный приговор единственному другу?
На каждое действие есть равное противодействие, а если быть точным – должно быть. Все связано.
Жребий брошен, нельзя нарушать ход вещей. Еще утром я думал, что все это закончится , когда Марш поймёт – я непреклонен. Так какого черта я отдал установку Мэту? Я отчаянно пытался верить в альтернативность ветви, которую сам же и породил. Что если Марш оставит его в живых, заполучив чертежи? Ведь это – лишь один вариант из бесконечности событий, которые могут случиться или никогда не произойти.
Мэтью должен жить, встретить глубокую старость, он должен умереть в своем собственном доме в окружении родных и близких, когда ему стукнет лет сто, черт подери! Он должен умереть своей смертью, не окропив кровью руки очкарика Роджерса!
– Доигрался? – прошипел я сквозь зубы. Я задыхался в дыму. – Хорош друг, ничего не скажешь.
Он пришел сюда утром, этим утром, он пришел лишь с одной целью – узнать не стал ли Ник Роджерс частью истории, фараоном, погребенным в саркофаге своей лаборатории. Конечно, он и знать не знал, что ему уготовано.
– Нет, нет, нет, нет, – шептали мои губы двигаясь сами собой.
«Да, Никки, да… – вторило подсознание. – Случайностей не бывает, и ты об этом прекрасно знаешь! Его ждёт такая же участь!»
Я сцепил зубы и осел на пол.
Меня едва не вырвало, сердце бешено стучало в груди от осознания того, что я совершил. Нельзя, нет нельзя было вовлекать Мэтью во все это. Но что, если…
– Судьба.
Быть может, эта участь была уготована Мэтью свыше?
В глубине атеистичной души скреблись кошки.
«Ты не вершитель судеб, Ник. Ты не вправе распоряжаться чужими жизнями, как вздумается!»
Я закричал отрывая кабель с мясом. Огонь уже занялся штаниной брюк.
В ревущем пламени очертания стен были едва различимы. Воздух сделался густым, непроницаемым. От каждого вдоха легкие сводило судорогой, по глотке словно бритвой прошлись. Я оторвал край халата, прижал к лицу и припал к земле. Руки одеревенели от боли и больше не слушались. Я прополз всего пару метров, до стены оставалось всего ничего. Если бы я только мог добраться до пролома!
Воздух раскалился до такой степени, что обжигал кожу. На ладонях разбухли волдыри, я чувствовал как тлеют мои волосы, чувствовал запах жженой плоти, но продолжал ползти. Из тумана сознания выплыл Мэт. Как всегда хмурый, словно чем-то недоволен, вечно взъерошенные волосы, взгляд с прищуром, полный какой-то неземной грусти.
– Прости, друг, – прошептал я призрачному фантому.
Нет ничего хуже умирать с чувством вины. Я это заслужил…
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ: «МЕДЛЕННО И БЕЗ ШУТОК!»
Громкий смех завсегдатаев бара "У Мо" нарушил гудящий басс Кевина О'Брайна. Казалось, его гулкий рокотчущий голос эхом брыкался в самих легких.
– А я и говорю! Марта, как поживает твоя тетушка из Оклахомы? – В этот момент Кевин приложил палец к губам, пытаясь унять гогочущее старичье. – моя тётушка скончалась после твоего визита!
Старик Джонас, от которого всегда пахло рыбой и морской солью, так как работал он в доках чуть ли не с пятнадцати лет, залился лающим хохотом свистающим в прокуренных легких.
– Нет, ну ты понял! Скончалась! В прямом смысле!
Я слышал этот анекдот порядка десяти раз, и прекрасно понимал о какой "тетушке" из какой Оклахомы речь, и что значит "скончалась". Глупая плоская шутка однако пришлась по вкусу всем, кто находился рядом с Кевином, хоть наверняка собутыльники и слышали этот бред не в первый раз. Суть не в самой шутке, суть в том, как рассказывает ее Кевин О'Брайен. Да, по части скабрезных шуток ему не было равных, кто-то из докеров как-то сказал, что если бы Кевин читал проповедь на похоронах то среди присутствующих точно кто-нибудь умер, от смеха. Или «скончался».
– Заходит в бар к Момсену старлетка Мэрри…
И эту историю я тоже слышал не раз – через минуту Кевин сделает очередную паузу, выждет момент, обрушит на слушателей мораль и сорвет очередные овации. Не смотря на алчущих до похабщины любителей опрокинуть за шиворот и чернорабочих докеров, от которых за милю несло рыбой и по'том, мне нравилось в баре у Мо. Здесь некого бояться, и каждый подвыпивший докер знает, что у Джоэля Момсена под стойкой имеется ружье. Здесь спокойно, все друг друга знают, и драки случаются редко. Люди приходят сюда не мериться стволами, а просто отдохнуть после тяжких трудовых будней; выпить по кружке-другой кислого, разбавленного водой пива. Послушать новости, повздыхать о юных старлетках и конечно же поржать над придурком О'Брайеном с его неиссякаемым запасом шуток.
Я подозвал Джоэля, протянул мятую бумажку. Старик кивнул и полез за пивом. Мне не хотелось пить и уж тем более напиваться, я просто хотел заполнить пустоту внутри. Решил, что возможно компания завсегдатаев "У Мо" как-то скрасит мысли о Софии.
Дзенькнул колокольчик над дверью, возвещая о новом госте. Я услышал, как скрипнула пословица. О'Брайен умолк на полуслове.
Я окинул взглядом вошедшего.
" Вот уж не повезло бедолаге" – подумал я, приложившись губами к холодному бокалу. Бедолага обшаривал комнату одним глазом – второй у него был искусственным, небесно-голубым.
– Исчезни.
Согнав с соседнего стула какого-то выпивоху, он уселся слева от меня – человек в черном плаще и шляпе. Его крючковатый нос и ромбовидный подбородок добавили сходства с огромным нахохлившимся вороном.
Тем же вкрадчивым ледяным, не терпящим возражения, тоном незнакомец обратился к Момсену:
– Виски, двойной.
– Либо авиационный спирт, либо по зубам, другого не имеем! – Гаркнул Джоэль, скрестив руки на широченной груди.
– Господин бутлегер, допустим, я пропущу это мимо ушей, но второго раза не будет. – Прошелестел одноглазый, отсалютовав Момсену полой шляпы. – Сухой закон таков лишь на бумаге, не нужно рассказывать вам о том, благодаря кому сюда не заходит полиция. Не так ли, мистер Момсен?
Джоэль ссутулился и заткнулся. Закивал болванчиком и едва ли не молнией метнулся в подсобку за контрабандным алкоголем. Я сглотнул пиво от которого уже ломило зубы и нахмурился. От этого мужчины веяло могильным холодом, и ничего хорошего от появления здесь мафии ждать не стоило.
– Я пришел сюда за тобой, Броуди, и оставаться в этой клоаке дольше пяти минут не собираюсь. Изволь слушать и не огрызаться, пока тебя не спросят.
– Чего надо? – тихо спросил я, пронзая его недружелюбным взором.
– Не здесь.
– Я тебя и от сюда прекрасно слышу.
– Ты нарушаешь правила, Броуди, что за манеры? Ах да, на улице ведь не учат хорошему тону?
Развернувшись на стуле я сжал бокал с такой силой, что тот едва не треснул. Поймав на себе озадаченный взгляд Кевина, я кивнул ему, сделав вид, что все хорошо.
– Чего тебе надо?
– Ну вот, опять.
Ворон вздохнул, кашлянул в перчатку и улыбнулся. Больше всего эта улыбка напоминала оскал.
– Я знаю, о чем ты думаешь, Броуди. – Тихо проговорил он, беззаботно постукивая пальцем по грязной столешнице. – Стакан, который ты собираешься вколотить мне в лицо… Думаешь я не заметил? Не успеешь.
Я почуял, как мне в бок, прямо в серповидную рану ткнулся ствол пистолета.
– Еще трое ждут на улице, так что давай без фокусов.
– Но рискнуть стоит.
Медленно подняв бокал я коснулся полы его шляпы и проглотил содержимое так естественно и непринужденно, как только мог. Его каменное, ничего не выражающее лицо не изменилось, ни одной эмоции не проявилось на бледной маске.
– Медленно и без шуток, Броуди.
– Медленно и без шуток. – повторил я, отметив, как позади карателя кто-то осторожно двинулся с места, прошмыгнув к стойке.
Кевин О'Брайн сделал едва заметный шаг в центр зала, не выпуская стул из своих медвежьих лап.
Незнакомец осклабился сытой акулой, но не двинулся с места.
– Драться будем? Или как?
Я замер, чувствуя, как в разлившейся тишине повисла немая угроза. Парень за спиной мафиози в нерешительности отступил, и это не осталось без внимания.
– Очень мудрое решение мистер Доусон, и вот еще что, – обернувшись, он смерил его уничтожающим взглядом и процедил сквозь зубы: – Передай привет младшей сестренке, не думаю, что ты или твоя мамаша хотите, чтобы малышка Шелли в свои двенадцать оказалась на улице, среди торгашек телом?
Доусон побелел; на лице не отразилось ничего, кроме гримасы ярости. А каратель, явно упиваясь собственной властью в сложившихся обстоятельствах, громко расхохотался. Перевел взгляд на О'Брайна.
– Как жена, Кевин? Все так же хороша?
Тот скривился, словно проглотил целый лимон и нехотя поставил стул на место.
– Мне нужен лишь мистер Броуди, но если хотите с нами, что ж – я не против компании!
Все это время ублюдок держал меня на мушке. Я чувствовал холодный ствол кольта прижатый к ране, но не подал вида, когда первые капельки крови безобразными кляксами расползлись по рубашке. Сейчас я прикидывал в уме, что делать дальше. Садануть ублюдка стаканом по голове, но он может выстрелить. А может, он только этого и ждет? Сжав в кулаке рукав незнакомца, я легонько потянул на себя, стараясь сесть боком, чтобы уйти с лини огня.
– В этом нет нужды. – проговорил я.
Ворон отстранился и выудил из внутреннего кармана пальто портсигар. Неторопливо достал сигарету, помял паучьими пальцами, словно раздумывал над чем-то. Король ситуации. Я молча следил за пламенем на конце спички.
Выдохнув сизое облако дыма, незнакомец тяжело вздохнул и бросив на меня короткий взгляд произнес:
– Я пришел в этот клоповник за тобой, Броуди, и у меня нет никакого желания торчать здесь и слушать твои клоунские бравады. Но если хочешь подраться, – он сделал паузу, затянулся и выходнув клювом дым, утопил горячий носок сигареты в пивную лужицу на барной стойке. – Я не против.
– Что тебе нужно? – процедил я сквозь зубы, чувствуя, что проиграл еще не начавшуюся битву. Но сдаваться рано.
Этот ублюдок, так похожий на раздутого в своей гордости кладбищенского ворона совсем не из тех, кто бросает слова на ветер. В холодном взгляде не было отражений, казалось, на меня смотрела сама тьма. Такие люди с одинаковым выражением лица могут играть в покер или вырывать ногти несговорчивым жертвам. Этот человек, кем бы он ни был, знает толк в своем гибельном ремесле, в этом я не сомневался.
Но, в любом случае – он человек, из плоти и крови, и навряд ли ему понравится фокус с пивным бокалом, при условии, что мне удастся его провернуть. Удастся ли? Раз ему что-то нужно, значит он пришел именно за этим – хотел бы убить, я лежал бы сейчас в луже крови с простреленной башкой. Но что мешает ему выстрелить мне в колено?
Сейчас мне казалось, что опустевший пивной бокал в моей руке находится на том же расстоянии, что и Луна, ему же требуется секунда, чтобы нажать спусковой крючок.
«Ладно, хочешь поиграть – давай поиграем
– Не здесь, Броуди. Ты идешь со мной.
– Давай ты просто пойдешь к Дьяволу, а я домой?
Он оскалился псом, я видел как затряслась его нижняя губа.
«Задело?»
– Я пожалуй отстрелю тебе член, прямо здесь, и потащу силой, если понадобится. Может так ты будешь сговорчивей. – Буквально прорычал ворон, освобождая оружие из подкладки пальто.
«Если бы хотел выстрелить, он бы не распалялся угрозами.» – подумал я, прикидывая в уме хватит ли времени на дерзкий и опасный маневр. Дело дрянь, но шансы еще есть.
Пойти с ним равно самоубийству, но и продолжать мериться эго становится опасно, петля все туже.
– Три. – прорычал Ворон опустив ствол вниз.
«Машина без тормозов уже летела под откос».
– Два!
– Ваш виски, сэр. – пробасил взявшийся из ниоткуда Момсен, и увидев оружие, статуей вмерз в пол по ту сторону барной стойки.
«Один» – додумал я, поднимая руки.
– Ладно, ладно!
– Ну вот и славно…
– Джентльмены!
Момсен затрясся, но не отступил.
– Не здесь.
– А ты все же умнее, чем я думал. – усмехнулся Ворон пряча ствол.
Под общее молчание мы двинулись к выходу. Как-то раз Роузи Момсен, кузина старого пердуна, рассказывала мне о тоннеле под баром, ведущим к северной части доков. Выход к заливу позволял бутлегерам переправлять контрабандный алкоголь под покровом темноты и сейчас я молил всех богов, живых и уже канувших в лету, лишь бы Роузи не вздумала запереть потайной люк в маленькой подсобке бара, там где Джоэль хранил спиртное и частенько играл с сотоварищами в карты.
«Роузи, будь моим ангелом-хранителем!» – Подумал я, замешкавшись в дверях. – «Сейчас, или никогда».
Ворон шел за мной, на расстоянии, в случае чего у него было время и место для маневра. Однако, проклятый сукин сын был полностью уверен – фокусы на сегодня закончились. Но шоу только начиналось.
Мятая пачка «Лаки страйк» в кармане брюк – вот мое спасение. Трюк из той же оперы, что и невзначай развязавшийся шнурок. Ключевое слово – невзначай. Потянувшись за выпавшей из кармана пачкой, я услышал недовольное ворчание.
– Ну, что еще?
По инерции он сделал два шага вперед, сократив тем самым дистанцию, чем я и воспользовался.
«Попался».
– Пошел, Броуди! Потом покуришь!
Он хотел толкнуть меня в спину, но я оказался быстрее. Резко развернувшись на пятках, я отвел руку противника в сторону и с силой толкнул в дверь. Потеряв равновесие, Ворон запнулся за порог и врезавшись в дверь, вылетел на улицу.
В одно мгновение преодолев расстояние до стойки, я втиснулся между выскочившей из подсобки Роузи и Кевином О'Брайном и бросился к заветному люку.
Выбравшись из подземного хода, я оказался по ту сторону залива. Истошный вопль женщины, едва не угодившей под колеса машины с маячком4, заглушил шум автомобильных сигналов. По дороге, ведущей к старым складам, пронеслась машина полиции, а сразу за ней скорая помощь. Я обомлел, внезапная догадка заставила меня похолодеть.