Обреченные смерти не боятся

– Мы приехали, – указываю подбородком на территорию за окном.

В этот момент возвращается Мисс Коллинз и сообщает, что мы можем идти к нашему домику. И ученики скопом вываливаются из автобуса, фотографируя высокие красивые ворота, на которых красовалось «Млечный путь». Ворота окрашены в белый цвет и выглядели довольно органично с территорией, на которой домики либо белые, либо светло-голубые. Как я понял, всего на территории будет пять школ, и мы должны будем вместе учиться и соревноваться между собой.

– Интернат имени Эмерсона? – какой-то мужчина с бумагами подходит к нам.

– Да, это мы.

– Соберите, пожалуйста, документы у детей, Мистер Вуд. И можете располагаться в четвертом домике, – мужчина не поднимает взгляд с бумаг.

– Я стажер Мистера Вуда.

– Стажер? – наконец-то он решает обратить на нас внимание, но смотрит он почему-то только на меня, словно я приехал один за всю школу. – Тогда задержитесь немного, мне нужно посмотреть и ваши документы тоже.

Собираю документы у детей, и Мисс Коллинз отводит их в сторону нашего домика, а сам захожу в небольшую комнату на въезде.

– А почему вы поехали вместо Вуда?

– Проблемы со здоровьем.

Безэмоционально кивает, чем нервирует меня. Чем это им Декстер Вуд так запомнился и понравился? Тем более какому-то охраннику.

– Через полчаса планерка в главном корпусе в холле, – поднимает на меня взгляд. – Не опаздывайте.

Оставляю документы у охранника и направляюсь в сторону нашего домика, который находится ближе к концу территории. Вокруг полно лавочек и сосен, что радует глаз. Подхожу к нашему четвертому домику. Две большие комнаты для мальчиков и девочек, а две маленькие для меня и Мисс Коллинз. Захожу в комнату, которая ближе к комнате мальчиков (видимо так было принято, потому что мы с Мисс Коллинз даже не обсудили, кто и где будет спать, и она просто заняла комнату слева). Комната оказалась еще меньше моей комнаты в интернате, и, закрыв за собой дверь, я подумал, что задохнусь. Окинув ее взглядом, меня и в правду охватил приступ паники – там не было окна. Как мне три дня спать в комнате без окна, учитывая, что на улице ноябрь и дверь мне тоже не открыть. Оставляя вещи на кровати, я выхожу и направляюсь к Мисс Коллинз узнать о наличии окна в ее комнате. Но только взглянул за приоткрытую дверь, понимаю, что ее комната идентична моей и нет смысла меняться, ведь мне в любом случае придется не спать.

Для любого нормального человека отсутствие окна на три дня не стало бы проблемой. Но я ненормальный, и для меня это стало навязчивой мыслью. В ящике было окно, но оно было настолько окутано сеткой, что стало неотъемлемой частью стены. Когда я оказался за пределами ящика, открытое окно стало символом свободы. Ведь если я могу открыть окно, значит, я не заперт и могу выйти в любой момент. А теперь мою свободу вновь хотят отнять и запереть в четырех стенах на три дня. Я не хочу вновь тонуть в параноидальных мыслях. Лучше провести эти три дня без сна, чем вернуться к снам из ящика.

Тревожность от безвыходного положения окутывает меня, и я не в силах перенаправить мысли в другое русло. Они словно мечутся внутри этой маленькой комнатушки и не могут выбраться, ровно как и я не сумею выбраться оттуда ночью. Это то, что я не в силах контролировать и в данный момент изменить. Если бы я только знал, что поездка в лагерь заставит меня столкнуться лицом к лицу с моими страхами и обнажит их на всеобщее обозрение, я бы не допустил ни одной мысли, чтобы поехать.

Смотрю на время и понимаю, что планерка начинается с минуты на минуту, а у меня не получается остановить истеричный стук сердца, который пробивает мою грудную клетку, образуя в ней трещины. Из-за этих трещин мое дыхание превращается в непрерывное рваное гудение. На нас итак косо смотрят из-за меня. Если я опоздаю на планерку, эти крокодилы сожрут меня целиком, не оставив после себя и крошки. Скатываю разбросанные мысли в один нелепый клубок и бегу по территории на планерку. Как назло, наш домик находится далеко от главного корпуса, и даже мой неумелый бег не спас меня от опоздания.

– Добрый день, – захожу в холл и вижу десяток лиц, недовольно уставившихся на меня. – Спасибо, что дождались меня. Я от интерната имени Эмерсона.

Женщины и мужчины, сидевшие там, были в разы старше меня. Уверен, сначала они подумали, что это какой-то особенно наглый ученик решил явиться на такое важное и интересное мероприятие как планерка.

– Мистер… – мужчина смотрит в свои бумаги. – Бенсон, прошу, займите свободное место и мы продолжим.

Сажусь на какую-то табуретку, которая была создана лишь для того, чтобы на ней вешались. Мужчина зачитывает технику безопасности, и кажется, что этот список длится бесконечно долго, словно дети приехали сюда доживать свою жизнь, а вовсе не на три дня. Затем идет распорядок дня: подъем, зарядка, завтрак, мероприятие и так далее. Однообразно и довольно предсказуемо. Мужчина начинает рассказывать о том, какие мероприятия будут за все эти три дня. Хотя точнее было бы сказать, что все основные события будут происходить во второй день, а первый и третий больше направлен на знакомство и прощание.

– Сегодня вам необходимо придумать название группы и представить ее на сцене каким-то номером, – он захлопывает папку с документами и завершает планерку.

Уилсон в этом плане был куда более гуманным и собрания всегда завершал, попрощавшись со всеми и пожелав хорошего дня. Ну, само собой, куда директору языкового лагеря до директора интерната. Люди, помимо меня, присутствующие на планерке, смотрят на меня свысока и строят из себя заслуженных педагогов, которые прошли все тягости этой профессии. Возможно, это и оправдано, но это не дает им никакого права шептаться за моей спиной и считать меня попавшим сюда благодаря деньгам. Интересно, хоть один человек захочет заплатить за то, чтобы три дня следить за кучкой детей?

– Мистер Бенсон, подойдите ко мне, – мужчина отходит к стойке у входа.

Почему ко мне сегодня приклеено столько внимания? Почему бы им не сконцентрироваться на детях, а не на несчастном стажере, который терпеть не может находиться в центре всеобщего обсуждения.

– Почему, говорите, Декстер Вуд отправил вместо себя вас? – он поправляет очки на переносице

За час нахождения здесь я возненавидел Декстера еще сильнее, чем раньше. Если тогда он всего лишь стал булыжником на моей дороге к своей цели, то теперь он явно стал прожектором, что освещает меня на сцене и заставляет выкручиваться перед неуемной публикой.

– Он в больнице. Поэтому здесь я.

– Жаль, – наверное, он хотел сказать это тихо, но не удалось. – Что ж, он же вам передал наше соглашение?

– Какое соглашение? – этот мерзавец еще и перед директором лагеря меня подставил.

– То есть вам он ничего не передавал? – он приподнимает брови и поджимает губы. – Все в порядке, видимо, я что-то упустил, – слегка прокашлявшись, он продолжает. – Так как вы с нами впервые, вам необходимо заполнить некоторые документы, зарегистрироваться на нашей платформе, как ответственный за свой отряд. Подойдете в течение дня в кабинет методиста.

Ровно так же, как и в конце планерки, он хлопает папкой с бумагами. Не сказав ни слова, и уходит, оставляя меня наедине с кучей заданий, с которыми мне не справиться и за все три дня. В первую очередь решаю сходить до детей и поручить им и Мисс Коллинз подготовить выступление на вечер. Они не будут слишком рады, что в этом им будет помогать женщина в стереотипном костюме француженки, но, к сожалению, всем придется потерпеть. Стучусь поочередно в комнату мальчиков и девочек, оповещая их о сборе. Все ученики постепенно собираются в комнате девочек, так как их комната кажется всем более просторной (видели бы они мою комнату).

– Вам сегодня необходимо придумать название вашей группы и выступление на официальном открытии, – присаживаюсь на чью-то кровать. – У вас на все это есть два часа. Мисс Коллинз вам поможет.

Недовольные вздохи проносятся по комнату. И хорошо, что Мисс Коллинз не было с нами, иначе она бы возмутилась, и мне бы пришлось быть одновременно у методиста и с учениками, помогая в вечернем выступлении.

– А почему Мисс Коллинз, а не вы? – Элис наклоняет голову набок.

Она так всегда делает, когда ее что-то долго интересовало и наконец, решается спросить.

– Директор лагеря немного нагрузил меня работой, – становится немного неловко от того, что внимание всех собравшихся в этой комнате приковано ко мне. – Надеюсь, сумею как можно быстрее освободиться.

Глядя на всех этих учеников, я впервые испытываю настолько смешанные чувства. С одной стороны, я за них отвечаю, и мне хотелось бы показать себя с лучшей стороны с ними, чтобы эта поездка запомнилась им как самое лучшее в этом учебном году. А с другой стороны, общение с ними меня тревожило и нервировало. Так что весь день с методистом возможно неплохой выход из ситуации.

– И еще, – смотрю в телефоне на сообщение из группового чата, который создали только что. – Через десять минут у вас мастер класс с носителем языка. А главном корпусе третья аудитория.

После моих слов начинается суматоха сборов и беготни по комнатам в поисках одежды и тетрадей. Смотрю на это со стороны, забавляясь этим беззаботным временем. Они наверняка еще не понимают, насколько они счастливы, находясь здесь в роли учеников, а не в роли стажера с грузом за спиной, который с каждым днем ломает новые кости. У них впереди нормальное будущее и жизнь, наполненная счастьем и радостью. А что ждет меня? А за мной с самого рождения ходит смерть тех, кто меня окружает и меня самого. Я словно поджег дом и остался в нем до последних тлеющих углей.

Выхожу из опустевшей комнаты корпуса и направляюсь в кабинет методиста, готовый выслушивать речи о том, что я что-то где-то сделал не так. За столом сидит женщина в возрасте, и, заметив меня, она цокнула и отвела взгляд в компьютер, словно к ней зашел не человек, а залетела муха.

– Я новый стажер. Директор сказал, что мне нужно где-то зарегистрироваться и что-то заполнить.

Молча протягивает мне папку с кучей бумаг и указывает на стол позади себя с компьютером. Видимо, я здесь надолго. Хорошо, что хоть окна здесь есть. Сажусь за стол и смотрю поочередно на каждую бумагу. По факту у меня были почти одни и те же документы с одними и теми же данными, только в нескольких экземплярах.

Раньше всегда, когда я заполнял какие-либо бумаги, меня это навеивало на мысли о том, что я подписываю документы, подтверждающие продажу моей души дьяволу. Хотя, вероятнее всего, я когда-то случайно и подписал этот документ лет в пятнадцать. Если посмотреть с другой стороны, зачем дьяволу понадобилась моя изношенная душа и что я за это получил взамен. Даже сам дьявол не смог бы дать мне то, что по-настоящему нужно было мне в пятнадцать. Никто не смог бы мне дать это даже в обмен на мою жизнь. А теперь я остался без души и без каких-либо подтверждений этой сделки. Так что приходится только гадать.

Если бы у меня была возможность исправить то, что я натворил, я бы заплатил за это любой ценой. Именно та роковая ночь решила всю мою дальнейшую судьбу. Но разве пятилетний ребенок мог что-то понимать и решать. В любом случае, что было, то было и теперь я там, где должен был оказаться. Мысли о безысходности моей жизни заставляли меня все сильнее думать о том, чтобы закончить ее, но я не хочу уйти просто так. Я хочу увидеть их еще раз, сказать то, что планировал пятнадцать лет. Но разве они захотят говорить со мной после того случая? Поэтому мне не остается ничего другого, как завершить начатое и в очередной раз доказать им то, что они оказались правы, отказавшись от меня.

Папка подписанных документов отправляется в руки методиста, и я снова слышу этот уставший вздох, словно это она полчаса вчитывалась в плохо пропечатанный текст. Наконец-то она выползает из-за стола, будто улитка из своей теплой мокрой раковины.

– Заходи на сайт и проходи регистрацию, как сопровождающий. Затем ищешь свою группу, прикрепляешь их к себе. Заходишь в группу, оставляешь заявку, как куратор и ждешь одобрения, – такое чувство, что от всей этой информации мой мозг превратился в кашу. – А после одобрения показываешь мне. И можешь идти.

Женщина снова заползает в свою раковину, а я пару минут утыкаюсь в монитор, забыв полностью обо всем, что она только что говорила. Никогда не любил технику, а техника, видимо, недолюбливала меня. Во времена жизни в ящике у меня не было возможности освоить все эти компьютеры, а теперь меня они только пугали. Когда я только вышел из ящика, Томас заставил купить меня телефон, чтобы поддерживать со мной связь. От огромного выбора мне стало тошно, и моим идеальным вариантом стал небольшой мобильник с парой мессенджеров и несколькими играми, чтобы отвлекаться от мыслей. В основном телефон я использовал для музыки, так что если плеер бы мог звонить, это стало бы для меня золотой жилой.

И если с телефоном я смог окончательно разобраться спустя три месяца, то для освоения компьютера мне понадобилось бы не меньше года. Но года у меня нет, и мне надо бы уложиться хотя бы в пару часов. Как работает мышка и клавиатура, мне известно, но вот где мне нужно найти сайт и каким образом я должен на нем регистрироваться, я не имел ни малейшего понятия. После моих мучений поиска путем нажатия на все подряд, методистка, выдохнув громче, чем обычно, ради меня выползает из раковины и открывает мне сайт.

Как оказалось, на этом все приключения только начинаются. Все ужасно зависает, и мне приходится ждать каждую страницу по несколько минут, а после все слетает, и хочется скинуть монитор на пол. Не зря меня всю жизнь так раздражал компьютер в кабинете Томаса. В итоге это бесполезное создание только усложняет жизнь тем, кто так надеется ее упростить. После того, как я час бестолково стучал по кнопкам, методистка снова выползла мне на помощь, но уже не вздыхая, а открыто ругала меня. Никогда бы не подумал, что улитки быстрее освоят современные технологии, чем я. Она подсказывает мне что-то, постоянно ворча под нос, и я заканчиваю с этой пыткой за час.

Выхожу на улицу с ощущением, будто из меня выкачали все соки и несколько раз вывернули наизнанку. Наверное, лучше бы я провел час диалога с Мисс Коллинз. Как же сильно хочется закурить. Иду в сторону корпуса, стараясь дышать по одной из практик на групповой терапии. Нужно было делать выдохи в два раза длиннее, чем вдохи, выпуская из себя всю негативную энергию. Вижу, как Хейзел идет в сторону нашего домика и зову ее.

– Вы уже выступили?

– Да. Полчаса назад, – снова этот ее взгляд, прожигающий кожу как пепел.

– Как все прошло?

– Ну, вообще, у сопровождающих принято принимать участие в таких мероприятиях.

– Я не мог прийти, – чувствую себя ужасно нелепо от того, что оправдываюсь перед ней.

– Элис расстроилась. Она до последнего надеялась, что ты придешь.

– Кто я, по-твоему, для нее? Родитель? Друг? – дыхательная практика не спасла. – Мне плевать от чего расстроилась Элис. Я для нее не нянька и не собираюсь всем вам подтирать сопли! Мне сказали следить за вами, а, как ты заметила, вы все живы. И, значит, я справляюсь. Я весь день не просто так наслаждался природой. И после всех мучений за этот день мне меньше всего хочется выслушивать, что кто-то там расстроился от того, что я куда-то не успел.

Поджимает губы и отводит взгляд в сторону. Я чувствую, как она напряжена. Примерно это же я чувствовал после первого нашего диалога. Готов поспорить, Хейзел в эту же секунду пошлет меня и уйдет. Но почему она все еще стоит на месте и не говорит ни слова.

– Это твои проблемы. Не впутывай в них меня, – вот теперь она уходит, а я стою на вечерней опушке и смотрю ей в след.

Думаю, этими словами она ответила сразу на два вопроса, и ни о какой игре теперь не может быть и речи. Ненавижу чувство, когда я думаю, что это я все испортил, потому что это чувство итак преследует меня на протяжении всей жизни. Теперь я оборвал еще одну нить, которую сплел еще совсем недавно. Медленными шагами иду до корпуса, понимая, что впереди меня ждет ночь, полная тревоги и отсутствия сна. Вижу чей-то силуэт на крыльце и спустя пару секунд понимаю, что это Джена. Она молчит и просто смотрит куда-то в сторону.

– Сложный день? – сажусь рядом с ней на ступеньку.

Кивает.

– Это потому, что Элис расстроена?

– Если хотите поговорить об Элис, то лучше говорить об этом с самой Элис, – свои же слова ей кажутся слишком грубыми, и она улыбается чтобы сгладить их.

– На самом деле нет. Можем поговорить о тебе.

– Меня уничтожает наша кровная связь.

– Ты о чем?

– Я устала быть дополнением Элис. В интернате я всего лишь сестра Элис Беккер. Знаете, в детстве мы вечно делали то, что хочет она. Было довольно смешно, когда родители считали вас за одного человека, где один главный герой, а второй дополнительное тело. Я не хотела ехать в это лагерь, не хотела большую часть того, что имею из-за сестры.

Молчу. Я всегда боялся таких откровений, потому что люди ждут от тебя чего-то в ответ, но придумывать этот ответ приходится тебе. Мне никогда не понять то, что она чувствует, как и ей меня. И каким образом я должен что-то на это отвечать?

– Элис типичная главная героиня какой-нибудь истории. Такие девушки, как она, становятся эпицентром приключений. Таких девушек любят, с ними хотят прожить всю жизнь, за такими девушками, как она, пойдут куда угодно. За таких людей умирают и убивают. Но за таких людей, как я, не умирают. Они остаются на фоне для контраста и в итоге про них забывают, – замечаю, как по щекам Джены текут слезы.

Несмотря на то, что ненавижу прикосновения, кладу руку ей на плечо и слегка прижимаю к себе. Ей больно и она разбита, а я не знаю, чем ее утешить. Я хорошо знаю это состояние, но совсем не знаю, что может помочь, потому что мне до сих пор ничего не помогло. Все так рьяно желают почувствовать себя особенными и верить в то, что их история будет уникальна. Но как один из представителей особенного существа могу сказать, что это не так уж и радужно. Я бы лучше прожил двадцать однообразных лет с одинаковыми днями, чем чувствовал себя тем, кто я есть.

– Если тебе станет легче, знай, для меня ты особенная. Просто так. Ты не должна становится для этого кем-то другим. Ты особенная, потому что ты это ты.

Лицом к лицу

Никогда в жизни не видел таких красивых рассветов. На самом деле я в жизни вообще видел не так много рассветов, и то они были самыми обычными и сухими, как песок в жару. Этот же похож глоток воздуха после того, как находился долгое время под водой. Горизонт становится оранжево-розовым и постепенно окрашивает все небо в эти краски. Они разливаются, словно вино по белоснежной скатерти, медленно и красиво. Солнце еще таится за горизонтом, и я жду его появление, как самая верная собака своего хозяина. Эта ночь казалась мне настолько же длинной, насколько красив рассвет. Большую часть времени я провел за сигаретой, сидя на этом крыльце или возле реки, и смотрел на звезды. Оказалось, не так уж и интересно бродить между сосен по ночам. По крайней мере, это никак не успокаивало меня после попыток уснуть в комнате без окон. Как только я заходил и ложился на кровать, меня тут же охватывал ужас и сильнейшая паника. Я пытался, но после второй попытки решил сдаться и просто пережить эту ночь на крыльце. Надеюсь, никто из других отрядов не заметил меня, блуждающего по лагерю, иначе на меня повесят еще больше ярлыков.

Долгожданное солнце слегка показывается из-за верхушек сосен, и я вздыхаю с облегчением. Я пережил эту ночь, а значит, переживу еще две без сна в этом ужасном месте. Было еще рано для пробуждения детей, поэтому я еще час буду наслаждаться тишиной и спокойствием, а после лагерь вновь наполнится шумом и криками. Рассветы оказались ничуть не хуже закатов и во многом даже преуспевали. Рассвет похож на рождение, а закат – на тихую смерть. Никогда бы не хотел умереть так. Наверное, я хотел бы, чтобы люди жалели, что меня не стало. Я хотел бы, чтобы моя смерть стала причиной хоть чьих-нибудь слез. А умереть на закате – значит встать в один список с тысячей неопознанных тел. С восходом на улице становится теплее, но не настолько, чтобы можно было снять куртку. Ноябрь во всей своей красе, и его сопутствовали частые дожди и ветры, от которых он стал мне явно неприятен. Несмотря на то, что жару я переношу довольно плохо, от ноябрьской погоды мне становится тоскливо. Возможно, это не связано с погодой, и большую роль играет диагноз, который усугубляется ближе к зиме и весне. Я пережил не одну осень, и с этой тоже справлюсь. Раньше каждое такое время года становилось для меня трагедией и временем, когда я целыми днями лежал и думал о том, что меня бросила даже собственная семья, а весной срывался на Томаса. На его месте я бы прибил меня на месте, потому что настолько обидные слова я бы не хотел услышать в свой адрес даже от незнакомца.

Слышу движения в комнате Мисс Коллинз и понимаю, что совсем скоро нужно будить детей. Сразу вспоминаю свой режим в ящике. Нас всегда очень рано будили для завтрака и лекарств. Потом учеба, еда и лекарства, а после сон. Этот цикл повторялся много лет без возможности из него выбраться. Периодически мне казалось, что это не психиатрическая лечебница, а колония строгого режима (хотя, по сути, эти места мало чем отличались). Самое ужасное в этом месте – это надежда. Надежда на то, что однажды за тобой вернуться и заберут тебя домой. Но с каждым годом эта надежда превращается в отчаянную мольбу, а после обрастает шипами где-то внутри тебя.

Поднимаюсь и стучусь в комнату Мисс Коллинз. Когда она выглядывает из-за двери, я не сразу понимаю, что это она. Довольно непривычно видеть ее без макияжа и одежды стереотипной девушки. Не знаю почему, но Мисс Коллинз всегда носила розовые платья, ободки и красила лицо так, что была похожа на ребенка. Я и подумать не мог, что утром она очень красивая взрослая девушка.

– Я скоро выйду и разбужу девушек, а ты буди парней, – она огляделась по сторонам и, убедившись, что ее никто не видит, спряталась обратно.

Ее голос тоже звучал иначе. Он перестал быть наиграно высоким, стал более низким и оказался даже приятным. Неожиданное открытие, я и не думал, что люди могут так умело скрывать что-то (после этих слов я мысленно посмеялся). Направляюсь к комнате мальчиков и слегка стучусь. Это было глупым решением, ведь какой нормальный человек будет прислушиваться во сне к стуку двери. Поэтому приходится наплевать на личные границы и бесцеремонно ворваться в их комнату.

– Встаем! – прохожу вдоль рядов с кроватями и стараюсь сделать голос громче. – Уже утро! Просыпаемся.

К сожалению, у меня от природы довольно тихий голос, и зачастую люди просто не слышат, что я говорю, и мне приходится повторять по несколько раз. Я работаю над этим и в том числе над дикцией, чтобы разговор со мной не превратился в полнейшее недоразумение.

– Встаем, ну же! – кто-то попытался возразить, но до меня дошло только недовольное мычание. – Если проспите завтрак, еды не увидите до обеда.

Как я и ожидал, еда срабатывает как наилучший мотиватор, и унылые силуэты поднимаются над кроватями, мысленно проклиная меня. Их лица похожи на картошки, словно их всю ночь кусали пчелы. Мне становится смешно от этих пяти недовольных картофелин, и я выхожу из спальни, убедившись, что они больше не уснут. Мисс Коллинз кружит у зеркала в своем привычном обличие и, заметив меня, улыбается во все свои зубы. Она словно делает вид, что не видела меня двадцать минут назад.

– Доброе утро, Мистер Бенсон, – поправляет свою блузку. – Девочки проснулись и уже собираются на завтрак. Можете идти на планерку, если не успеете вернуться до завтрака, я заберу вашу порцию в корпус.

– Спасибо.

Подхожу к умывальнику и, окатив себя ледяной водой пару раз, направляюсь в сторону моего любимого главного корпуса с компьютерной улиткой и странным директором. Смотрю на соседние корпуса с детьми, которые копошатся, как мухи в крошках хлеба. Было бы интересно посмотреть на них в действии и сравнить с моими детьми из интерната. На этот раз я прихожу в главный корпус одним из первых, поэтому занимаю примечательное место на кресле, где в прошлый раз сидела неприятная женщина в шубе.

– Дам еще нет? – директор мелькает в дверном проеме. – Ну, дождемся их, – вновь исчезает.

Осматриваюсь по сторонам, но, к сожалению, в этой комнате нет ничего примечательного, и мне попросту не за что зацепиться. Открываю телефон и захожу в контакты. Всего два номера, и я не понимаю, нравиться мне это или нет. Номер Томаса отмечен как экстренный (он сам попросил об этом), а Дилана я записал, когда понял, что он может быть мне полезен. Точнее, у нас сложились взаимовыгодные отношения. Наше знакомство с ним изначально выглядело странно и словно в каком-то сериале.

Первый год, когда я вышел из ящика, я был как животное, выпущенное из клетки. Со стороны, наверное, люди смеялись с того, как я пытался влиться в систему. Томас давал мне задания, которые я должен был выполнять каждый день. И если для кого-то это обыденные вещи, то для меня это задачки со звездочкой. Помню, зимой он сказал мне поехать на автобусе до конечной, зайти в любой магазин и купить еды для ужина. Эта часть не представила для меня собой сложности, но вот уехать обратно стало проблемой. Каждый автобус, который приезжал к остановке, тут же забивался людьми и уезжал прочь. Вероятно, при желании я мог бы протиснуться, но страх тревоги оказался сильнее желания попасть домой. Обычно люди в таких ситуациях пытаются вызвать такси или рассчитывают позицию и время для следующего автобуса. Но я лег в сугроб и стал считать звезды. Я не знаю почему, но мне просто захотелось сделать это. Через какое время вместо звезд я уже смотрел на лицо парня, склонившегося над моим лицом.

– Ты жив?

– Жив.

– А почему валяешься?

– Захотелось.

– Ты наркоман?

– Типа того.

После этого бессмысленного диалога он предложил подвести меня до дома, и я согласился. Это был второй человек, с кем я сел в машину. Первым был Томас. Я сказал ему адрес, и мы почти всю дорогу ехали молча. Через несколько минут я спросил у него сигарету.

– У меня не только закурить есть.

– Я не принимаю ничего такого.

– Но ты же сказал…

– Мне прописаны лекарства, – я поджег сигарету и закурил.

– Какие?

– Нейролептики, – у него было такое лицо, что пришлось пояснить. – Я псих. Недавно выписали.

– А я нелегал и торгую всяким запрещенным. Святых не существует.

Мы курили одну сигарету на двоих и вели самый откровенный диалог в моей жизни. Прежде я никому не рассказывал ничего о себе, но Дилан делился вещами и похуже, так что я решил соответствовать. Он казался мне странным и слишком добрым для первого встречного.

– Я могу тебе продать нейролептики.

– Не стоит, – он удивился моему предложению. – Они тебе нужнее.

– С каждого рецепта у меня остается несколько таблеток. Если накоплю банку, возьмешь?

Он задумался и свел брови к переносице. Почему он тогда задумался, если итак уже промышлял подобными вещами? Дилан странный, но явно не страннее меня.

– Ладно, запиши мой номер, – он вздохнул. – Если это не будет во вред, то почему бы и нет, – он продиктовал свой номер, и я очень надеялся, что записал все правильно. – Наберешь мне на днях, там свидимся и пообщаемся.

Я вышел возле здания, где снимал квартиру, и Дилан уехал прочь. Я тогда довольно долго думал о том, что то за человек и что он вообще нашел во мне. Но спустя несколько месяцев я не заметил никакого подвоха. В итоге за собранные нейролептики он сделал мне документы, чему я очень благодарен.

В комнате собрались уже все сопровождающие, и все успешно заняли свои места в ожидании директора с его папкой для документов, который он хлопнет в конце. Женщина, чье место я занял, осуждающе на меня взглянула, а после напыщенно фыркнула. Их лица были похожи на важных фазанов, что считают себя самыми благородными, несмотря на то, что его филе будет лежать на одном прилавке с курицей (пусть немного дороже). Среди всех этих птиц чувствую себя полевкой, которую пугали ястребами и орлами, а заклевать ее пытаются родственники курицы.

– Доброго всем утра! – директор врывается в комнату с той самой папкой документов, что и в прошлый раз. – Надеюсь, все вы готовы к новому дню и новым мероприятиям. Сегодня у нас очень насыщенный день, ведь завтра после обеда дети уже отправятся по своим домам.

Женщины открывают какие-то блокноты и начинают записывать все, что диктует директор. Я не вижу в этом никакой необходимости, потому что память у меня была неплохая, и я был в силах запомнить основные события, которые ожидают нас в эти два дня.

– Сегодня после завтрака дети посетят историко-географический мастер-класс, который проведет профессор из Парижского университета. После этого будет фото-кросс по станциям, которые подготовят наши волонтеры. Для этого требуется один сопровождающий, с кем будут сделаны фотографии, – директор приостанавливает свой монолог и смотрит в папку. – После фото-кросса сопровождающие могут посетить одну интересную лекцию от приглашенного гостя модного синдиката из Парижа.

На этом моменте женщины чуть не упали в обморок от радости, а я тяжело вздыхаю, ожидая похожей реакции от Мисс Коллинз, которая пойдет туда вместо меня. Видимо, этот раз нам придется поменяться местами, и готовить номер на вечернее мероприятие придется мне. Из-за того, что я не спал всю ночь, голова начинает болеть, а глаза прикрываются сами собой. Но я направляю все свои силы на то, чтобы держать себя в порядке.

– В это время дети отправятся на просмотр французского фильма, по которому будет необходимо воссоздать сцену на французском языке. Можно адаптировать по своему, – директор вздыхает. – Сценки будут на вечернем мероприятии, а после всех ожидает дискотека. Следите, чтобы дети не напились. Завтра утром всем будут выданы дипломы и сертификаты. И мы выберем ученика, который отправиться на стажировку. Надеюсь, всем все понятно, – мужчина хлопает папкой и так же, как и появился, он внезапно скрывается за дверью.

Дольше того ждал их всех. В итоге рассказали все за несколько минут. Смотрю на время и понимаю, что в столовую я уже не успеваю, так что вся надежда на Мисс Коллинз. Иду в сторону корпуса, рассматривая детей по пути. С одной стороны, они все между собой очень похожи, но если присматриваться ближе, они были абсолютно разными. Моих учеников я узнаю из тысячи даже по манере речи, а эти какие-то напыщенные, прямо как и их сопровождающие. Издалека вижу Элис. Появляется дежавю. Элис идет также как и Хейзел вчера, и я окрикиваю ее ровно так же, как и вчера Хейзел. Никогда бы в иной ситуации не подумал бы, что они так похожи.