Дух танцует дерзко

Глава 6. Одинокая

– Не понимаю, как ты… с квартирой… детей красивых родить можешь… и одна живешь? – недоумевала московская подруга Даша.

Они познакомились, когда жена главного акционера попросила Нею посидеть в выходные с маленькой дочкой Даши, пока няня ездила на похороны.

Боевая барышня модельной внешности, с манерами дивы строгого воспитания, Даша заплетала длинные волосы в косу, ездила на новенькой Ауди и так ценила искренний душевный разговор, что не брезговала спуститься за ним на более низкую ступень социальной лестницы. Она любила приехать к Нее на работу, пригласить на обед, рассказать про напасти, спросить совета и экстравагантно истолковать в свою пользу любой ответ податливой собеседницы. Стараясь оправдать доверие, Нея уступала Даше, порой из симпатии, порой из малодушия, чем льстила и успокаивала. Даша платила заботой о личном счастье приятельницы.

– Что ты ему объясняешь? Он же гонит. Клади трубку и не бери больше, – учила она, если становилась свидетелем разговора Неи с парнем.

– Что значит «гонит»? – уточняла Нея и пускалась оправдывать и оправдываться. Вранье она прощать не умела, поэтому врала себе.

Наружностью Нея нравилась и мужчинам, и женщинам. Одним напоминала любимую актрису, другим – певицу или телеведущую, но стеснялась своей привлекательности и всех настораживала повадками «вещи в себе». Мужчин отталкивала нарочитой строгостью, потому как откровенно хотеть замуж и флиртовать ей претило.

Подавленная сексуальность заявляла о себе без согласия и выбирала в союзники свободолюбивых бунтарей, с проницательным взглядом и неопределенными намерениями.

Сколько могла, Нея держалась от них подальше. Ставила на пьедестал и любила на расстоянии, так, что трудно было заподозрить. Но если случалась взаимность, признавалась первая, возводила страсть в статус истинной ценности и, как приговоренная, позволяла происходить всему, даже аморальному и безнадежному.

Одну ночь она провела в красивой машине с женатым мужчиной, в чей неординарный интеллект, успех и сильные бедра была влюблена больше года. Он был пьян, елозил по салону со спущенными штанами, тискал Нею, перетягивая с заднего сиденья на переднее и обратно, но, по существу, дело у него не шло. Он дремал минут пятнадцать и делал новые попытки ею овладеть.

Вкус саморазрушения в облаке аромата дорогого парфюма, в переливах света от уличного фонаря на его позолоченных часах и лакированных панелях салона, дурманил Нею. Разоблачение порочности всей этой респектабельности распаляло в ней какой-то азарт, в сполохах которого являла себя игра теней. Нее казалось, в россыпи искр страсти, сжигающей мораль и статус, проступает сокрытое и подлинное. В ней, в нем, в самой жизни. Она чувствовала, будто вырывается из оков человеческой приземленности, как зверь из клетки. Разрывает путы избитых мирских устремлений. Освобождается.

Но все добытое ночью, днем оборачивалось подделкой и одиночеством. Нея стыдилась и никому не рассказывала.

Намучившись, уговорила себя, что большая любовь – это вымысел гениев маркетинга, зарегистрировалась на сайте знакомств и согласилась встречаться с приятным предпринимателем из Канады.

Два высших образования, черный пояс по тхэквондо, большой дом в Канаде и умная собака, по которой избранник мило тосковал, делали его в глазах Неи человеком интересным и порядочным. Два месяца горячих свиданий привели к тому, что он отправил фотографию Неи своей маме и начал готовить документы на визу невесты. Нея было восхитилась его благонадежностью и тем, насколько все может быть просто, если ничего не усложнять неземной настоящей любовью. Но вскоре и внезапно почувствовала к нему физическую неприязнь. Не только к сексу, но и к его присутствию на расстоянии ближе метра. Его безупречные манеры начали раздражать, руки стали казаться маленькими, голос – визгливым, характер – занудным. И она пошла на попятную:

– Не знаю, что со мной происходит. Ты очень хороший человек. Но мне нужен перерыв, – лепетала она в трубку, запинаясь и кусая губы.

– Ты поэтому встречи стала переносить?

– Да, да, понимаешь? – повысила она тон, обнадеженная впечатлением, что они смогут остаться друзьями, и разоткровенничалась больше. – Ты такой внимательный и заботливый. Я понимаю, как мне повезло. Я должна быть благодарна. Но внутри у меня что-то надломилось… Твое внимание, прикосновения, даже твой взгляд меня словно царапают. Стараюсь взять себя в руки, думать о хорошем… Пока не видимся, в себя прихожу. Но потом все повторяется. Злюсь, ненавижу себя и ничего не могу поделать.

Нея теперь понимала, как чувствуют себя кошки, когда замирают, прижавшись к полу, если на них напяливают что-нибудь постороннее. Почему приходят в бешенство и готовы изранить себя, лишь бы освободиться.

– Странно сейчас такое слышать, – цедил в ответ жених. – Ты же раньше… Как же ты тогда?

– Не знаю. Раньше все хорошо было. Ты мне и сейчас… дорог. Ты не сделал ничего плохого. Умный, добрый, и в постели все было хорошо. Это со мной что-то не так. Я пытаюсь исправить, но не получается!

Оба еще надеялись, ждали и даже всплакнули вместе, но в Канаду Нея не поехала. И больше никогда не вступала в близкие отношения из симпатии и здравого смысла.

Чем дальше за тридцать, тем правдивее и страшнее казалась вероятность остаться одинокой.

Глава 7. Черные кресла

– До-очь! Тебе рожать надо! – кричала в трубку мать.

Она устала ждать, когда Нея оправдает вложения нервов и капитала, а отец устал ждать наследника. Каждую неделю они устраивали дочери допрос или скандал. Дошло до того, что мать начала требовать родить хоть от кого-нибудь, отчего у Неи внутри лязгнуло.

– Мам, ты понимаешь, на что меня толкаешь? Это же противно.

– Тогда сделай ЭКО! – не унималась мать.

Отец давил мягче, но мать поддерживал. Крыть было нечем. Нея всегда помнила, что, по сути, никчемная, всем обязана родителям, и уже уговаривала себя покориться. Но слияние и сокращения, которые нынче проводила компания, отвлекли ее и породили дилемму.

Нее по секрету сказали, что по продвинутой умной системе акционеры измерили заслуги менеджмента компании, и Нея оказалась третьей в списке сотрудников, которых нельзя увольнять.

Обычно она игнорировала похвалу, как приучила мать. Но поставленный родителями крест на ее способностях и приговор к роли инкубатора для выведения внуков, кардинально не соответствовали оценке профессионалов. Как в перегретой на солнце банке с вареньем, в ней все забродило и закипело. Пробудившийся инстинкт самосохранения выволок на обозрение отзывы руководителей и коллег из компаний, где она работала раньше.

Ей говорили, что она умная, называли профессионалом, в вопросах нравственности сравнивали с образцовыми героями Толстого и Достоевского. Продвинутые в метафизике добавляли, что она – «древняя душа» и умеет держать удар. Выдавали грамоты, премии, подсылали коллег и жен уговорить остаться, когда она увольнялась.

Хотя в офисе уже никого не было, в стеклянных перегородках своего маленького кабинета Нее стало тесно, и она прошла в смежный кабинет главного акционера проверить орхидеи.

Они стояли в прозрачных горшках на тумбе и в полумраке вливающегося из соседнего кабинета света, стройные и обрамленные нежными белыми соцветиями, казались плененными чужестранками. По лицу Неи скользнула участливая улыбка. Она легонько коснулась изящных стеблей, потом потрогала почву и, убедившись, что цветы поливали, пошла обратно.

По пути зацепилась взглядом за объемные кожаные кресла, расставленные вокруг массивного переговорного стола. Подошла к тому, на котором сидит, когда пишет протоколы, положила ладони на мягкую спинку и с саднящим напряжением, не умея выбрасывать из головы вопросы, по которым не принято решения, мысленно противопоставила свой профессиональный авторитет мнению родителей. Подкрепила расклад бизнес-школами, «мерседесами», яхтами, домами на Рублевке и в Англии всех, кто выделял ее среди прочих и, превозмогая вязкость ментального усилия, переступая через воспитание и привычку, признала некоторые отзывы заслуженными. Набрала в легкие побольше воздуха, выпрямилась, стараясь проникнуться самоуважением, и с натянутым достоинством направилась к выходу. В дверном проеме напоследок обернулась и внезапно опешила. Побледнела и осунулась, словно в лицо попала брошенная вслед подсказка о скудоумии и цинизме сведения ценности человеческой жизни к деньгам и статусу. Холодок презрения к черным креслам и ко всему человечеству пробежал по нервам. И вслед за ним, будто дождавшись своего часа, из подсознания настырно поползла зыбучая тоска по неизведанному.

Чтобы не быть захваченной нарастающей паникой на служебной территории, Нея поспешила к своему рабочему месту, быстро собралась и пошла домой, жадно вбирая на улице остывший в ночной прохладе воздух. Озираясь по сторонам, она видела все иначе.

Город угрюмых или надрывно смеющихся людей; рекламных щитов и магазинов, пестрящих крохоборскими смыслами жизни. Дороги к обеденным столам, диванам и унитазам, заполненные плотными рядами машин с недовольными пассажирами. Весь мир, будто прогнивший, накренился. И вместе с ним, породив в Нее невротический ужас, подкосился авторитет родителей.

Глава 8. Бег

Следом подкосилось и здоровье.

Три раза в неделю Нея бегала на дорожке в клубе. Загадывала – если осилит десять километров, то трудный вопрос решится в ее пользу.

– Ты смотрела фильм «Одержимость»? – спрашивал тренер, неравнодушный к спортивной форме ее ягодиц.

– Нет, а что там? – наивно улыбалась Нея.

– Твое выражение лица, когда ты бегаешь, мне этот фильм напоминает.

Нея задумчиво сдвигала брови, смотрела фильм, проводила пугающие параллели, терялась в многообразии смыслов и продолжала бегать.

Поочередно травмировала щиколотки, колени и спину. Ноги заживали, спина – нет. Стоило в выходные пролежать в кровати дольше обычного, как в пояснице случался отек. Согнувшись, Нея не могла разогнуться, и чтобы в понедельник выйти на работу, обращалась в скорую поставить блокаду. На МРТ врачи нашли протрузии и грыжу, обрисовали не воодушевляющие перспективы лечения, и Нея рискнула обратиться к врачу индийской медицины.

Немногословный человек с впалыми щеками сосредоточенно прощупал на запястье Неи пульс, задал несколько уточняющих вопросов, дал пять пакетиков зеленых, черных, золотых таблеток и велел изменить образ жизни. Тогда «восстановится баланс жизненных сил, острые боли уйдут, слабые мешать не будут».

Как добиться успеха, изменив образ жизни, Нея не понимала и пошла к психологу, контакты которого, вдобавок к таблеткам, дал индийский врач.

Длинноногая женщина лет сорока пяти, в модных джинсах, с тонкими кистями рук, коротко представилась, попросила Нею рассказать о себе и спросила:

– Нея, а чего хотите вы?

– Я? В каком смысле?

– У вас есть желания?

– Ну, да… я бы хотела хорошо зарабатывать и помогать родителям, – пальцы Неи сцепились. – Нужно открыть свое дело… и семью создать. Родители очень переживают, что я до сих пор не родила. Я стараюсь себя переделать, но все равно ничего толком не складывается. Со мной, видимо, что-то не так.

– А почему вы хотите помогать родителям?

Глаза Неи широко раскрылись.

– В смысле, почему? Как положено хорошим детям. Родители все для нас с братом сделали, все нам дали. Образование, квартиры купили.

– Хм… Вы знаете, Нея, в силу профессии мне хорошо известно, что во многих семьях помощь родителям является предметом договоренности сторон.

Нея понимала, что это по-своему разумно. Но себе не позволяла претендовать на эдакую вольность.

– Дело в том, что у моих родителей жизнь была каторжной. Они тяжело работали и многим жертвовали ради нашего с братом благополучия. Особенно мама… много боли вынесла. И я чувствую, что не имею права жить как вздумается. Меня так воспитали.

– Как вздумается – это как?

– Ну, как-нибудь по-своему… не знаю, как точнее выразиться…

– А ваш брат им помогает?

– Не совсем… В том то и дело. Родителям пришлось и ему квартиру покупать, когда он развелся.

– Нея, вы понимаете, что жертвы родителей во благо детей естественны и неизбежны?

– Да, понимаю. Но мне хочется, чтобы они были счастливы, – внезапно подступивший ком к горлу заставил ее замолчать.

– А вы слышали, что люди хотят сделать счастливыми других, когда не могут сделать счастливыми себя?

Нея отвернулась, пряча слезы. В сострадательных глазах образованной и чуткой женщины она увидела себя цепной собакой, затравленной долгом и виной.

– Да, понимаю, – процедила она.

Глава 9. Модель успеха

Покинув кабинет психотерапевта, Нея ступила в другой мир, где люди не лишались права на любовь из-за инакомыслия и промахов.

По телу, словно выпущенные откуда-то из глубины, где с дверей мурашечьих камер сорвало затворы, одна за другой бежали освобожденные мурашки.

В венах стало больше крови, в легких – больше воздуха, в движениях – больше гибкости. Голова тоже прояснилась и Нея осмелилась рассуждать о том, что раньше мнила для себя непозволительным.

Она предположила, что ее жажда успеха продиктована невротической потребностью быть принятой родителями и миром. Или, проще говоря – потребностью выжить, потому что принятие подразумевает признание ценности, а то, что ценно – люди оберегают.

«Но поддержка семьи и замужество, богатство и всеобщее одобрение давно не являются условиями выживания… по крайней мере, в большинстве стран, – углубилась она во внутренний диалог, когда спустилась в метро, – хотя, конечно, могут этому способствовать.

Но может получиться и наоборот. Хотя небогатый человек неизбежно столкнется с запросами, удовлетворение которых будет затруднено нехваткой денег, известно и то, что богатство тяготит проблемами, от которых люди с меньшим достатком свободны.

И если представить, что живу я в обществе, где отсутствие мужа и детей – признак самодостаточности или одобряемый вид социальной ответственности из-за перенаселения планеты, то боялась бы я не выйти замуж и не родить? Брак и дети – характерное, но не обязательное следствие любви, а не способ зачекиниться на территории успеха, верно?

В то же время, осуждение со стороны нередко указывает на то, что человек идет по пути, на который другие не решаются и порицают его из зависти или страха, что у него получится и для них прецедент станет мучительным вызовом или упреком в негодности.

Не потому ли у людей принято скрывать свои неудачи, что они обнажают ущербность материальной модели благополучия и тщедушность выбора в пользу нее? Разумно ли убеждать себя в обратном, прибегая к обману и самообману?

Значит ли это, что суть моей проблемы не в отсутствии способностей добиться успеха, а в неудовлетворенности его моделью – в ее несуразности и лживости? И в самообмане… по причине того, что другой модели я не знаю!»

Глава 10. Искра ясности

Не замечая усталости, Нея добралась до дома к полуночи. За массивной деревянной дверью в квартиру встречала Ким – темно-серая, точно бы вываленная в пепле, кошка.

Ким любила запрыгнуть на плечи и в нетерпении терлась о дверной косяк, пока Нея снимала пальто, освобождала от полусапожек на высоком каблуке припухшие ноги и мыла руки.

В ванной Ким не выдержала, с раковины запрыгнула на Нею и улеглась на плечи так, чтобы мордой прижаться к щеке хозяйки. Тут же разразилась мурлыканьем, попеременно вонзая когти в пиджак, и спрыгнула, только когда Нея из ванной прошла к холодильнику, достала баночку паштета и ложечкой выскребла половину в миску Ким.

По кухне разнеслось умилительное чавканье. Нея включила чайник, села за стол и, разглаживая пальцем узор белой кружевной скатерти, будто это помогало распутать клубок мыслей, вернулась к вопросу о своих желаниях. Не то чтобы она больше не хотела создавать семью и открывать собственное дело, но все острее чувствовала, что подспудно избегает этого.

Она вспомнила свадьбу подружки – момент, когда невеста бросала свой букет. Нею уговорили встать в ряд с другими незамужними девчонками. Букет полетел прямо к ней, и вместо того, чтобы ловить его, она присела и руками закрыла лицо. Букет стукнул по голове и упал под ноги.

«Вот она – суть брака… что-то нежное и красивое норовит тебя убить», – подумала тогда Нея и, виновато улыбаясь, подняла цветы.

Смех гостей и праздничная атмосфера отвлекли от размышлений о странности такого поведения. Но сегодня, мучимая неопределенностью, Нея горела желанием высечь искру ясности.

– Что тогда руководило мною? Может быть, то, что большинство браков, которые я видела, не были счастливыми?

Щелкнул закипевший чайник. Нея встала, заварила чайный пакетик, достала из холодильника сосиски, зажарила их в микроволновке и села на прежнее место ужинать, но к еде не притронулась. Голова кипела. Она прошла в ванную умыться прохладной водой. Вытерла лицо и уставилась в зеркало.

– Сплошное разочарование. Я одержима им. Оно сидит у меня в мозгах. И ладно бы в мозгах… Оно у меня в крови!

Ей вдруг стало тошно. Она пошла прочь, очутилась у окна на кухне и приоткрыла его. Улица внизу была темной и безлюдной. Деревья, сбросившие листву – черными и угрожающими. По мокрой дороге мчался в депо пустой троллейбус.

«Ни в чем нет правды. Все притворяется. Чуть раньше, чуть позже все оказывается чем-то другим. Ерундой или гадостью. Это больно – изворачиваешься и убегаешь. Но получается только по кругу. Нет такого занятия, нет таких отношений, которые бы не превращались потом в проблему. И не с каждой справишься. И вроде сам хотел. И чувствуешь себя идиотом!

Но как не хотеть? Зачем жить, если не хотеть? И всякое новое правило, как жить правильно, однажды становится ерундой. И что пенять на мир, если я даже на себя не могу положиться? Что мне на самом деле надо? Зачем?»

Она развернулась к столу, убрала сосиски в холодильник, насыпала Ким сухого корма для ночного перекуса и ушла в спальню. Свет в прихожей, как обычно, оставила.

В полумраке чуть расслабилась. Извиваясь и пыхтя перед большим зеркалом, стянула черное платье, колготки и лифчик. Надела широкую футболку и спряталась в кровати, укрывшись с носом одеялом.

Следом запрыгнула Ким и пристроилась на груди. Нужно было гладить и шептать, какая Ким золотая, серебряная, и… самый дорогой «шерстяной человек» на свете. Но получалось только гладить. Нежность и прочие интенции к жизни, как река в сильные морозы, застыли в соприкосновении со стыдом и отчаянием.

– Ким, ведь лучше не будет… дальше будет хуже, понимаешь? – процедила Нея сквозь поджатые губы, и ей захотелось рыдать. Но расправиться со своей дурью хотелось еще больше. Она давила ком в горле и буравила взглядом полоску света за прикрытой дверью спальни.

Будущность следующие несколько лет копаться с психологом в перегное семейных драм казалась ей унылой. Стоимость сеансов добавляла сомнений, что она скоро или вообще когда-нибудь доберется до явных и устойчивых перемен.

Добыть новые ориентиры из опыта людей в своем окружении она не рассчитывала. Вникая в проблемы, которыми они с ней делились, не видела никаких оснований ожидать от них большего разумения.

С другой стороны, она умела и любила собрать волю в кулак и прорваться. Чтобы наконец заснуть, остановила выбор на механизме, который, с учетом этой склонности, прежде всегда выручал.

Три следующих дня она искала и заказывала умные книжки, намереваясь обновить парадигму бытия и дать всем проблемам новое толкование.

В субботу получила последние две из восьми заказанных. Поправ свои принципы, отключила телефон и погрузилась в поиски озарения.

Уселась на письменный стол рядом с подоконником, чтобы панорама за окном захватывала живописную аллею внизу, устроила ноги на батарее, взяла первую книгу из стопки, пробежала горящими глазами несколько страниц, перепрыгнула в середину, прочла еще, отложила.

Слезла со стола, сходила на кухню попить, уселась обратно. Взяла новую, начала с середины, отложила.

Открыла окно, вдохнула свежий, прохладный воздух и взяла следующую.

Больше не отвлекаясь, за два часа перебрала всю стопку и, не имея решимости выпустить из рук последний том, застыла.

Высочайшая человеческая мысль, максимы философов и авторитетные модели личностного роста – ничто не прилаживалось к треснувшему мирозданию. Обновление парадигмы бытия не загружалось. Все доступные разумению смыслы вязли в разочаровании, захватившем сознание, как спрятанная в сердцевине вирусная программа.

Растерянная и подавленная, Нея захлопнула твердую обложку последней, подняла глаза к небу, увидела маленький сверкающий самолет, свободно и храбро прорезающий небосвод, и заплакала. Сначала сдержанно, потом навзрыд. Когда стала задыхаться, чуть притихла. Посмотрела на аллеи, на тяжелую свинцовую тучу, сменившую на небесной сцене ускользнувший самолет, и заревела снова.

Признанные способы толкования мир себя исчерпали. Неизведанное спрашивало за все годы притворства и самообмана. Нея больше не знала, как правильно жить. Все авторитетные опоры пали.