Отбор. Элита. Единственная

– И еще один момент, – сказал чиновник, уже положив пальцы на дверную ручку. – Вообще-то, это не совсем правило, но с вашей стороны было бы неразумно его игнорировать. Получив приглашение от принца Максона, не следует отказываться. Что бы он вам ни предложил. Ужин, свидание, поцелуй, нечто большее – что угодно. Не противоречьте ему.

– Прошу прощения?

Не ослышалась ли я? Этот человек, который только что взял с меня расписку в непорочности, намекал на то, что я должна расстаться с ней, едва Максону стоит об этом заикнуться?

– Я отдаю себе отчет в том, что это звучит… неподобающе. Но вам не следует отказывать принцу ни при каких обстоятельствах. Доброго вечера, мисс Сингер.

Меня затошнило. Закон, один из тех, о которых он только что тут толковал, предписывал ждать до брака. Это был действенный способ держать в узде болезни, к тому же он препятствовал смешению каст. Незаконнорожденных выбрасывали на улицы, где они становились Восьмерками. А наказание для тех, чья незаконная связь вскрывалась, – тюремное заключение. Даже если у кого-то возникало просто подозрение, можно было провести несколько ночей в камере. Да, это помешало мне пойти на близость с тем, кого я любила, и тогда я переживала из-за этого. Но теперь, когда между мной и Аспеном все кончено, оставалось радоваться, что я вынуждена была блюсти себя.

Я была вне себя от ярости. Разве не стоит моя подпись под документом, где говорилось о неизбежности наказания в случае нарушения закона? Статус участницы Отбора не освобождает от ответственности, вот как он это сформулировал. Зато статус принца, видимо, освобождает. Я вдруг почувствовала себя грязной, ничтожнее любой Восьмерки.

– Америка, милая, это к тебе, – пропела мама.

Я тоже слышала звонок, но открывать не пошла. Окажись это очередной желающий получить автограф – не выдержала бы.

Пройдя по коридору, я завернула за угол и замерла. На пороге с охапкой полевых цветов стоял Аспен.

– Америка, привет, – сдержанным, почти деловым тоном поздоровался он.

– Привет, – слабым голосом отозвалась я.

– Это от Камбер с Селией. Они желают тебе удачи.

Он приблизился и протянул цветы. Букет от его сестер, не от него.

– Как мило с их стороны! – воскликнула мама.

Я почти и забыла, что она тоже в комнате.

– Аспен, ты очень кстати. – Я пыталась говорить так же отчужденно, как и он. – С этими сборами у меня в комнате все вверх дном. Ты не мог бы помочь прибрать?

В присутствии моей матери он не мог не согласиться. Как правило, Шестерки не отказывались от предложенной работы. Мы в этом смысле вели себя точно так же.

У него дернулись желваки, но он кивнул.

Мы пошли по коридору в комнату. Сколько раз я воображала, как Аспен переступит порог моего прибежища! Могла ли я представить, при каких обстоятельствах суждено сбыться этой мечте?

Я толкнула дверь в комнату, и Аспен расхохотался.

– Ты что, собаку подрядила заниматься сборами?

– Заткнись! Я не могла найти одну вещь. – Но я невольно улыбнулась.

Он принялся наводить порядок и складывать футболки. Я, разумеется, помогала.

– Ты что, ничего из этого не берешь? – прошептал он.

– Нет. С завтрашнего дня я смогу одеваться только в то, что мне будут выдавать во дворце.

– Ого!

– Сестры расстроились?

– Вообще-то, нет. – Он изумленно покачал головой. – Как только они увидели на экране твое лицо, все в доме словно помешались. Они без ума от тебя. Особенно моя мать.

– Твоя мама мне нравится. Она у тебя такая добрая.

Мы молча прибирались дальше. Комната мало-помалу приобретала свой обычный вид.

– Фотография… – начал он. – Ты на ней такая красивая.

Мне больно было слышать это от него. Это нечестно с его стороны. После того, как он так со мной обошелся.

– Это все из-за тебя.

– Что?

– Просто я думала, что ты вот-вот сделаешь мне предложение, – севшим голосом произнесла я.

Аспен немного помолчал, подбирая слова.

– Я хотел, но теперь это уже не имеет значения.

– Нет, имеет. Почему ты мне не сказал?

Он потер шею, очевидно что-то решая.

– Я ждал.

– Чего?

Чего он мог ждать?

– Призыва.

Это действительно проблема. Призыв мог обернуться как благом, так и наоборот. В Иллеа призыву подлежали все лица мужского пола, достигшие установленного законом возраста. Солдат выбирали случайным образом дважды в год, чтобы охватить всех, кому исполнилось девятнадцать за последние полгода. Повинность отбывали на протяжении четырех лет, демобилизовывались в двадцать три. Скоро настанет черед Аспена.

Мы, разумеется, говорили о службе, но всерьез никогда ее в расчет не брали. Наверное, нам обоим казалось, если мы не будем обращать внимание на призыв, то и он нас проигнорирует.

Плюс мобилизации был в том, что, становясь военным, ты автоматически получал статус Двойки. Правительство обучало тебя и потом платило пенсию до конца жизни. Оборотной стороной медали являлась непредсказуемость: никто не мог знать заранее, куда его пошлют. Но от родной провинции всегда отправляли подальше. Видимо, считалось, что со знакомыми людьми ты будешь более снисходительным. Можно было очутиться во дворце или в полицейском управлении другого штата. Или в армии, в боевых частях. Из тех, кто попал на войну, домой возвращались очень немногие.

Если мужчина не женился до призыва, он почти всегда старался с этим повременить. Иначе в лучшем случае он обрекал свою жену на четырехлетнюю разлуку, в худшем – на раннее вдовство.

– Я не хотел так с тобой поступать, – прошептал он.

– Понимаю.

Он распрямил плечи и попытался сменить тему:

– И что же тогда ты берешь во дворец?

– Минимум одежды, чтобы было что надеть, когда меня наконец попросят на выход. Кое-какие фотографии и книги. Музыкальные инструменты, сказали, есть во дворце. Так что все уместилось вот в этот рюкзак.

Комната обрела аккуратный вид, а собранный рюкзак почему-то стал казаться огромным. Цветы, которые принес Аспен, выглядели такими яркими по сравнению с моими унылыми вещами. Или, может, просто это я все воспринимала блеклым… Теперь все было кончено.

– Негусто, – заметил он.

– Мне никогда не нужно было много, чтобы быть счастливой. Я думала, ты это знаешь.

Он закрыл глаза.

– Америка, не надо. Я поступил так, как было правильно.

– Правильно? Аспен, ты убедил меня, что у нас есть будущее. Ты заставил меня полюбить тебя. А потом уговорил принять участие в этом треклятом конкурсе. Ты знаешь, что меня отсылают во дворец практически как игрушку на потеху Максону?

Он стремительно обернулся ко мне:

– Что?

– Мне не положено отказывать ему. Ни в чем.

Лицо Аспена потемнело. Руки сжались в кулаки.

– Даже… Даже если он не захочет жениться на тебе… он может…

– Вот именно.

– Прости меня. Я не знал. – Он несколько раз глубоко вздохнул. – Но если он выберет тебя… Это будет хорошо. Ты заслуживаешь счастья.

Это стало последней каплей. Я влепила ему пощечину и прошипела:

– Ты идиот! Ненавижу! Я любила тебя! Мне был нужен ты и только ты!

В глазах у него блеснули слезы, но мне было уже все равно. Он причинил мне достаточно боли, теперь была моя очередь.

– Мне пора, – сказал он и развернулся к выходу.

– Постой. Я с тобой не рассчиталась.

– Америка, ты не должна мне платить. – Он снова двинулся к двери.

– Аспен Леджер, не смей уходить! – крикнула я.

И он замер, наконец сконцентрировав все внимание на мне.

– Когда ты будешь Единицей, этот навык очень тебе пригодится.

Если бы не его глаза, я могла бы принять эти слова за шутку, а не за оскорбление.

Я лишь молча покачала головой и, подойдя к письменному столу, вытащила все деньги, которые заработала. И сунула ему в руки все до последнего гроша.

– Америка, я их не возьму.

– Куда ты денешься? Мне они не нужны, а тебе очень даже. Если ты когда-нибудь меня любил, ты используешь их. Твоя гордыня натворила уже достаточно бед.

Я почувствовала, как в нем словно что-то сломалось. Он прекратил сопротивляться.

– Прекрасно.

– И вот еще. – Я заглянула под кровать, вытащила оттуда склянку с центами и высыпала их ему в ладонь. Одна непокорная монетка, видимо выпачканная чем-то липким, приклеилась ко дну и никак не хотела вытряхиваться. – Они всегда были твоими. Держи.

Теперь у меня не осталось ничего, что принадлежало бы ему. А когда он от отчаяния потратит все медяки, у него не останется ничего, что принадлежало бы мне. У меня защемило сердце. На глазах выступили слезы, и я глубоко вздохнула, чтобы подавить рвущееся рыдание.

– Мер, прости меня. Удачи!

Он сунул деньги в карман и выбежал из комнаты.

Я почти ожидала истерики. Думала, что буду судорожно, взахлеб плакать, но вместо этого по щеке медленно скатились всего несколько крохотных слезинок.

Потянувшись, чтобы поставить склянку на полку, я снова заметила маленькую прилипшую монетку. Я поддела ее пальцем, и она отклеилась. Теперь она одиноко болталась на дне, позвякивая. Звук был глухой и надтреснутый, он отозвался эхом в груди. Я не знала, хорошо это или плохо, но я все еще под властью любви к Аспену. Пока, по крайней мере. А может, и никогда не освобожусь. Я приоткрыла рюкзак, сунула туда склянку и застегнула.

Мэй проскользнула в комнату. Я проглотила дурацкую таблетку из тех, что предписывалось принимать каждый день, и мы с сестрой уснули в обнимку. На меня наконец-то снизошло благословенное отупение.

Глава 7

На следующее утро я облачилась в униформу Избранной: черные брюки, белая блузка, в волосах цветок, символизирующий провинцию, – лилия. Туфли надо было выбрать самой. Я остановилась на поношенных красных лодочках на плоской подошве. Решила, следует с самого начала дать всем понять, что приличной принцессы из меня не выйдет.

Скоро пришло время отправляться на площадь. Во всех провинциях сегодня должен был состояться ритуал проводов кандидаток в столицу. Не сказала бы, что я ждала собственную церемонию с нетерпением. Мне не улыбалось торчать на сцене перед целой толпой. Вся затея казалась дурацкой уже потому, что из соображений безопасности меня должны были везти на машине, хотя до площади всего каких-то две мили.

День не задался с самого утра. Кенна с Джеймсом приехали меня проводить, что со стороны сестры было очень мило, учитывая большой срок ее беременности. Кота тоже заехал, хотя его присутствие внесло дополнительное напряжение. Пока мы шли от дома до предоставленной нам машины, Кота двигался медленнее всех, чтобы немногочисленные фотографы и доброжелатели могли хорошенько его разглядеть. Папа только головой покачал.

Единственным утешением стала Мэй. Она взяла меня за руку и попыталась пробудить энтузиазм. Мы продолжали поддерживать друг друга, когда вступили на запруженную людьми площадь. Казалось, вся Каролина пришла проводить меня в путь. Ну или, по крайней мере, посмотреть, из-за чего вся шумиха.

Стоя на сцене, я четко видела границы между кастами. Маргарета Стайнс была Тройкой, и ее родители смотрели на меня волком. Тенайл Диггер – Семерка, и она посылала мне воздушные поцелуи. Высшие касты выглядели так, как будто я украла что-то, что по праву принадлежало им. Четверки и ниже радовались за меня – девушку из низов, которой повезло возвыситься. Вдруг я поняла, как много значу для всех собравшихся, хотя для каждого это было что-то свое.

Подняв голову, я попыталась сосредоточиться на лицах. Я была исполнена решимости справиться со своей задачей как можно блистательнее. Стать лучшей, высшей из низших. Мое участие в этой затее вдруг приобрело смысл. Америка Сингер – борец за права угнетенных каст.

К микрофону подошел мэр и начал витиеватую речь:

– Сегодня Каролина чествует очаровательную дочь Магды и Шалома Сингер, только что получившую титул леди, – Америку Сингер!

Толпа разразилась приветственными криками и аплодисментами. Кто-то бросил на сцену цветы.

Я слушала, улыбалась и помахивала рукой. Потом принялась оглядывать собравшихся, но на этот раз уже с иной целью.

Хотелось в последний раз увидеть его лицо. Я не знала, придет он или нет. Вчера он сказал, что я очень красивая, но держался еще более отстраненно и сдержанно, чем тогда в домике на дереве. Все было кончено, я понимала это. Но нельзя же любить человека почти два года и забыть в один миг.

Мне пришлось несколько раз обвести взглядом собравшихся, прежде чем я увидела его. И тут же об этом пожалела. Аспен стоял позади Бренны Батлер, небрежно обнимая ее за талию и улыбаясь.

Наверное, некоторые люди все же способны на мгновенную амнезию.

Бренна была Шестеркой примерно моего возраста. Довольно симпатичной, насколько я могла судить, хотя внешне у нас с ней не было совершенно ничего общего. Надо полагать, свадьба и семейная жизнь, на которую он откладывал деньги, встречаясь со мной, теперь достанутся ей. Грядущий призыв, видимо, его тоже больше не волновал. Она улыбнулась ему и отошла к родным.

Неужели Бренна с начала нашего романа ему нравилась? Может, он все это время встречался с ней каждый день, а я была девушкой, которая раз в неделю кормила его и осыпала поцелуями? Мне вдруг пришло в голову, что его жизнь вовсе не ограничивалась уборкой или нудной канцелярской работой, как он об этом рассказывал.

Я была слишком сердита, чтобы плакать.

К тому же у меня были поклонники, которые жаждали внимания. Так что, ничем не дав Аспену понять, что заметила его, я вновь обратила взгляд на восторженные лица собравшихся. Я широко улыбнулась и снова замахала рукой. Не доставлю Аспену удовольствия разбить мне сердце во второй раз. Это из-за него я здесь очутилась, и теперь осталось лишь извлекать из своего положения преимущества.

– Дамы и господа, я призываю вас вместе со мной приступить к церемонии проводов Америки Сингер, нашей любимой Дочери Иллеа! – провозгласил мэр.

За спиной небольшой оркестр заиграл национальный гимн.

И снова раздались приветственные возгласы и полетели цветы. Внезапно мэр зашептал мне на ухо:

– Ты не хочешь сказать что-нибудь всем этим людям?

Я не знала, как ответить «нет» так, чтобы не показаться невежливой.

– Спасибо, но я так взволнована, что, наверное, не сумею.

Он накрыл мои руки ладонями:

– Ну разумеется, моя милая девочка. Не волнуйся, я обо всем позабочусь. Во дворце учат подобным вещам. Тебе это не помешает.

Мэр принялся рассказывать собравшимся о моих качествах, стыдливо упомянув о том, что для Пятерки я очень умна и привлекательна. Он производил впечатление человека неплохого, но даже самые хорошие представители высших каст порой вели себя невоспитанно.

Я обвела взглядом толпу и вновь наткнулась на Аспена. На его лице застыла мука. Полная противоположность выражению, которое я видела несколько минут назад, когда он обнимал Бренну. Очередная игра? Я отвела взгляд.

Мэр закончил говорить, я улыбнулась, и толпа вновь разразилась овациями, как будто он только что произнес самую великолепную речь в истории человечества.

Внезапно оказалось, что уже пора расставаться. Мици, приставленная ко мне помощница, велела быстро и без лишнего шума попрощаться с родными, после чего мы пройдем обратно к машине и отправимся в аэропорт.

Прижав меня, Кота сказал, что гордится мной. Потом, нимало не стесняясь, велел упомянуть о его творчестве в разговоре с принцем Максоном. Я вежливо вывернулась из его объятий.

Кенна расплакалась.

– Мы и так почти не видимся. Что же будет, когда ты уедешь? – всхлипывала она.

– Не волнуйся. Я быстро вернусь.

– Как же! Ты самая красивая девушка во всей Иллеа. Он влюбится в тебя!

Почему все вокруг считали, что дело только в красоте? Может, конечно, оно и так. Видимо, принцу Максону нужна вовсе не спутница жизни, с которой есть о чем поговорить, а лишь смазливая мордашка. Я поежилась, примерив на себя такое будущее. Впрочем, в Отборе участвовали куда более привлекательные девушки.

Кенну обнимать было неудобно: мешал большой живот, но мы все-таки с этим справились. Джеймс, которого я на самом деле толком и не знала, тоже со мной попрощался. Затем настал черед Джерада.

– Будь хорошим мальчиком, ладно? Попробуй игру на пианино. Готова спорить, у тебя талант. Когда вернусь, проверю, чему ты без меня научился.

Джерад лишь молча кивнул, внезапно погрустнев. Потом обхватил меня худенькими руками:

– Америка, я люблю тебя.

– И я тоже тебя люблю. Не грусти. Я скоро буду дома.

Он снова кивнул, но скрестил руки на груди и надулся. Я и не предполагала, что он так воспримет мой отъезд. Зато Мэй вела себя совершенно предсказуемо. Она едва не подскакивала от возбуждения.

– Ах, Америка, ты станешь принцессой! Я знаю!

– Тише! Я предпочла бы превратиться в Восьмерку и видеться с тобой каждый день. Веди себя хорошо, ради меня, и не ленись.

Она кивнула и все-таки подпрыгнула, а потом настал черед папы, едва сдерживавшего слезы.

– Папа! Не плачь. – Я прижалась к его груди.

– Послушай меня, котенок. Выиграешь или нет, для меня ты всегда будешь принцессой.

– Ох, папа!

Я наконец расплакалась. Страх, грусть, тревога, напряжение последних дней прорвались наружу после одной фразы, смысл которой заключался в том, что все это неважно.

Если я вернусь назад униженная и отвергнутая, он все равно будет мной гордиться.

Это невыносимо – знать, что тебя так любят. Во дворце меня будут окружать десятки охранников, но едва ли я могу представить место более надежное, чем отцовские объятия. Я отстранилась и потянулась к маме.

– Делай все, что тебе скажут. Постарайся перестать дуться и улыбайся. Веди себя хорошо. Держи нас в курсе. О! Я так и знала, что ты окажешься особенной.

Я понимала, что все это она говорила от любви, но сейчас мне нужно было услышать не это. Ну почему она не могла подтвердить, что я и так для нее особенная, как только что сделал папа? Но наверное, мама всегда будет хотеть большего для меня. И от меня. Возможно, это у матерей в крови.

– Леди Америка, вы готовы? – спросила Мици.

Собравшиеся на площади не видела моего лица, и я поспешно утерла слезы.

– Да. Мы закончили.

Рюкзак дожидался меня в сверкающей белой машине. Ну вот и все. Я направилась к спуску со сцены.

– Мер!

Этот голос я узнала бы где угодно.

– Америка!

Я обернулась и увидела руки Аспена. Он пробивался к сцене, расталкивая толпу. Его бесцеремонные тычки вызывали у окружающих возгласы протеста.

Наши глаза встретились.

Он остановился, глядя на меня. Его лицо было непроницаемо. Что он сейчас испытывал? Тревогу? Раскаяние? Что бы то ни было, уже слишком поздно. Я покачала головой. Хватит с меня Аспена с его играми.

– Сюда, леди Америка, – с нижней ступени позвала меня Мици.

Я не сразу отреагировала на новое имя.

– Пока, солнышко, – донесся мамин голос.

И меня повели прочь.

Глава 8

В аэропорт я приехала первой, и просто сказать, что была в ужасе, значит ничего не сказать. Эйфория от восторга толпы провожающих выветрилась, и я осталась один на один с кошмарной перспективой полета. Я пыталась взять себя в руки. Предстояло лететь вместе с тремя Избранными. Меньше всего хотелось, чтобы случился приступ паники у них на глазах.

Я уже выучила имена, лица и касты всех Избранных. Вначале это было чем-то вроде психотерапии, призванной меня успокоить. То же самое и с фрагментами их биографий. Я разглядывала приветливые лица, пытаясь найти девушек, с которыми смогу общаться, пока буду находиться во дворце. У меня никогда не было настоящих подруг. В детстве большую часть времени я играла с Кенной и Кота. Обучала меня мама на дому, она же была единственной, с кем я работала. Когда старшие брат и сестра стали жить самостоятельно, я посвятила себя Мэй и Джераду. И Аспену…

Но с Аспеном мы никогда не были просто друзьями. С того самого мгновения, как узнала его, я влюбилась.

А теперь он держал за руку другую девушку.

Повезло, что оказалась одна. На глазах у других претенденток я бы не справилась со слезами. Все внутри болело. И поделать тут ничего нельзя.

Как я вообще здесь очутилась? Еще месяц назад моя жизнь казалась чем-то незыблемым, а теперь от нее не осталось и камня на камне. Все новое и незнакомое. Новый дом, новая каста, новая жизнь. И все из-за дурацкого листка бумаги с фотографией. Мне хотелось сесть и рыдать, оплакивая все, что я потеряла.

Интересно, среди других девушек были еще такие, кто грустил? Полагаю, все, кроме меня, торжествовали. И мне тоже необходимо хотя бы делать вид, что торжествую, потому что все будут смотреть на меня.

Я собралась с духом, готовясь к тому, что меня ожидало, и приказала себе быть храброй. Что же до пережитого, то пусть все останется в прошлом. Дворец будет моим убежищем. Никогда больше не произнесу имя бывшего возлюбленного – ни вслух, ни про себя. Ему не дозволено сопровождать меня туда. Это мое личное правило в предстоящем маленьком приключении.

Назад дороги нет.

Аспен, прощай!

Примерно через полчаса в зале ожидания появились еще две девушки в таких же белых блузках и черных брюках, как у меня, и в сопровождении помощниц, которые тащили за ними сумки. Обе улыбались в подтверждение моей мысли о том, что я единственная из Избранных, пребывавшая в подавленном настроении.

Настало время исполнить свой зарок. Я изобразила улыбку и поднялась, чтобы пожать им руки.

– Привет, – произнесла я бодрым голосом. – Я Америка.

– Знаю! – отозвалась девушка справа, блондинка с карими глазами.

Я немедленно опознала в ней Марли Теймс из Кента, Четверку. Я протянула руку, но Марли даже не подумала пожать ее, а вместо этого с ходу заключила меня в объятия.

– Ой! – пискнула я.

Такой встречи я не ожидала. Хотя по фотографии Марли производила впечатление девушки дружелюбной и искренней, мама всю последнюю неделю твердила, что я должна рассматривать других конкурсанток как врагов. Ее агрессивное отношение отчасти передалось и мне. Так что я предполагала столкнуться в лучшем случае с обычной вежливостью от девушек, настроенных бороться со мной на смерть за человека, который не был мне нужен. А вместо этого меня кинулись обнимать.

– Я Марли, а это Эшли.

Ну да, Эшли Бруйетт из Алленса, Тройка. У нее тоже были белокурые волосы, но намного светлее, чем у Марли. И глаза ярко-голубые, на кротком, очень нежном лице. Рядом с Марли она казалась хрупкой.

Обе были с севера. Наверное, потому и приехали вместе. Эшли ограничилась тем, что сдержанно помахала рукой и улыбнулась. Не знаю, что послужило тому причиной: то ли застенчивость, то ли настороженность. А может, дело в том, что она была Тройкой и умела правильно себя вести.

– Как мне нравятся твои волосы! – воскликнула Марли. – Жаль, что у меня не рыжие. Ты с ними прямо огонь! Я слышала, у всех рыжеволосых вредный характер. Это правда?

Хотя день был хуже некуда, живость Марли оказалась такой заразительной, что я против воли заулыбалась шире.

– Не думаю. Ну, то есть иногда я могу быть вредной, но у моей сестры тоже рыжие волосы, а она настоящий ангел.

И мы принялись легкомысленно болтать о вещах, которые нас бесили, и о тех, что всегда способны улучшить настроение. Марли любила смотреть фильмы, я тоже, только мне редко это удавалось. Потом разговор перешел на актеров и на то, какие они все невозможные красавцы, что было довольно странно, поскольку в самом ближайшем будущем нам всем предстояло стать подружками Максона. Участие в разговоре Эшли ограничивалось тем, что она время от времени подхихикивала. Если мы задавали ей прямой вопрос, она коротко отвечала и вновь пряталась за сдержанной улыбкой.

Мы с Марли легко поладили, и это дало надежду, что, быть может, благодаря всей этой затее я в конце концов обзаведусь подругой. За разговором незаметно прошло, наверное, с полчаса. Мы болтали бы и дальше, если бы нас не прервал звонкий стук каблуков. Как по команде, мы повернули головы, и Марли сглотнула, разинув рот.

К нам направлялась роскошная брюнетка в темных очках. В волосах у нее была маргаритка, но не простая, а выкрашенная в алый цвет, чтобы сочеталась с оттенком помады. Она покачивала бедрами при ходьбе, и чеканный перестук трехдюймовых каблуков еще больше подчеркивал ее уверенную походку. В отличие от Марли и Эшли она не улыбалась. Но отнюдь не потому, что была чем-то расстроена. Нет, просто сосредоточилась на запугивании соперниц одним своим появлением. И на кроткую Эшли все именно так и подействовало.

– Ох нет, – выдохнула она, глядя на приближающуюся новенькую.

Меня эта девица, в которой я опознала Селесту Ньюсом из Клермонта, Двойку, не тревожила. Она считала, что мы боремся за один и тот же приз, но трудно обойти того, кому эта награда и даром не нужна.

Селеста наконец-то подошла к нам, и Марли пискнула:

– Привет!

Она собиралась вести себя дружелюбно, несмотря на все попытки устрашения. Но Селеста лишь смерила ее взглядом и вздохнула.

– Когда мы улетаем? – осведомилась она.

– Не знаем, – отозвалась я без намека на страх в голосе. – Это ты всех задерживала.

Ей такой ответ не понравился, и я тоже удостоилась оценивающего взгляда. Результат явно не произвел на нее впечатления.

– Прошу прощения, слишком много было желающих со мной проститься. Ничего не могла с этим поделать. – Она широко улыбнулась, как будто само собой разумелось, что все обязаны ей поклоняться.

И в окружении вот таких девиц мне очень скоро предстоит оказаться. Класс!

Тут, как по заказу, из двери слева вышел мужчина:

– Я слышал, все четверо наших Избранных уже в сборе?

– Ну да, – медоточивым голосом ответила Селеста.

Пилот явно подпал под действие ее чар, это было видно по глазам. Ага. Значит, вот какую игру она затеяла.

Он немного помедлил, потом решительно перешел к делу:

– Ладно. Дамы, если вы будете так любезны проследовать за мной, я отведу вас на самолет и он доставит вас в новый дом.

Перелет, в реальности оказавшийся ужасным только на взлете и посадке, продлился несколько не слишком утомительных часов. Нам предложили фильмы и закуски, но мне хотелось лишь смотреть в иллюминатор. Я разглядывала страну с высоты, потрясенная тем, какой она оказалась огромной.

Селеста весь полет проспала, что я восприняла как маленькую удачу. Эшли разложила откидной столик и строчила письма о своем приключении. Захватить с собой бумагу было очень предусмотрительно с ее стороны. Мэй наверняка хотела бы узнать об этой части моего путешествия, хотя оно и никак не было связано с принцем.

– Она такая утонченная, – шепнула мне Марли, кивнув на Эшли. Мы с ней сидели друг против друга в обитых плюшем креслах передней части самолета. – С самой нашей встречи она сама благопристойность. С ней нелегко будет состязаться, – вздохнула она.

– Нельзя так думать, – отозвалась я. – Да, ты попытаешься дойти до конца, но не стоит стараться перещеголять других. Нужно просто быть самой собой. Кто знает, может, Максону по вкусу более раскованные девушки.

Марли задумалась.

– Наверное, в этом есть рациональное зерно. Правда, мне трудно представить, как она может кому-то не понравиться. Она ужасно добрая. И такая красавица! – Я кивнула в знак согласия, и Марли понизила голос до шепота: – Зато Селеста…

Я закатила глаза и покачала головой.

– Знаю, знаю. Прошел всего час, а я уже жду не дождусь, когда ее отправят домой.

Марли прикрыла рот ладошкой и прыснула:

– Не хочу злословить, но она такая агрессивная. А ведь Максона еще даже нет в поле зрения. Я немного нервничаю по этому поводу.

– Брось, такие девицы очень быстро вылетят из соревнования.

Марли снова вздохнула:

– Очень надеюсь. Иногда я мечтаю, чтобы…

– Что?

– В общем, мне хочется, чтобы Двойки на своей шкуре испробовали, каково это, когда с тобой обращаются так, как они с нами.

Я кивнула. Никогда даже в мыслях не ставила себя на одну ступень с Четверками, но, наверное, с этой точки зрения мы были в одинаковом положении. Если ты не Двойка или Тройка, вопрос заключался лишь в степени бедности.

– Спасибо, что поговорила со мной, – сказала Марли. – Я боялась, что каждая будет сама за себя, но вы с Эшли оказались очень милыми. Может, все не так страшно. – В ее голосе звенела надежда.

Я сомневалась, но улыбнулась в ответ. У меня не было причин отталкивать Марли или быть грубой с Эшли. Остальные девушки могли и не оказаться такими приветливыми.

Приземлившись, в сопровождении охранников мы в тишине двинулись на выход. Но едва двери распахнулись, как нас встретил оглушительный рев.

Терминал оказался битком набит людьми, которые подпрыгивали и кричали. Для нас была расстелена золотистая ковровая дорожка, огороженная с обеих сторон шнурами на столбиках. Вдоль этого коридора на равном расстоянии друг от друга размещались охранники, цепкими взглядами прочесывавшие толпу и готовые броситься в атаку при малейшем намеке на опасность. Неужели для них не нашлось более важного занятия?

К счастью, нашу процессию возглавляла Селеста, которая тут же замахала рукой. Я мгновенно поняла, что это и есть правильная реакция, а втягивать голову в плечи, как собиралась поступить, вовсе не стоит. А поскольку каждое наше движение ловили видеокамеры, я еще раз порадовалась, что не шла первой.

Толпа обезумела от восторга. Нам предстояло жить в непосредственной близости от этих людей, и всем им не терпелось поскорее увидеть прибывающих конкурсанток. Одна из нас должна в будущем стать их королевой.

Я закрутила головой: со всех концов запруженного терминала слышалось: «Америка! Америка!» Некоторые в руках держали плакаты с моим именем. Я была поражена. Среди этих людей, не принадлежащих к моей касте и не имеющих отношения к моей провинции, были те, кто надеялся, что я стану победительницей. При мысли о том, что я не собираюсь оправдать их надежды, у меня слегка засосало под ложечкой.

На мгновение я опустила голову и увидела девочку, прижатую к ограждению. Ей было не больше двенадцати. В руках она держала плакат с надписью «Рыжие рулят!» и маленькой короной в углу. По всему фону были разбросаны крошечные звездочки. Я единственная рыжая среди конкурсанток, и волосы у нас с ней примерно одинакового оттенка.

Девочка хотела получить автограф. Еще кто-то рядом с ней мечтал со мной сфотографироваться, а его сосед жаждал пожать руку. Так что я прошла практически вдоль всей шеренги, пару раз обернувшись, чтобы пообщаться с людьми по другую сторону ковровой дорожки.

Здание аэропорта я покинула последней, и остальным девушкам пришлось минут двадцать меня дожидаться. Честно говоря, задержалась бы еще, если бы не прибыл самолет со следующей партией претенденток, и я решила, что невежливо занимать их время.

Усаживаясь в машину, увидела, как Селеста закатила глаза, но мне было наплевать на это. Сложно было поверить, что я оказалась способна с такой скоростью адаптироваться к тому, что еще первоначально казалось столь пугающим. Справилась с проводами, новыми знакомствами, с полетом и со встречей с поклонниками. И не допустила ни одного промаха.