Czytaj książkę: «Тише», strona 3

Шесть

– Сроки поджимают, – сказал Лекс. – Надо бы ускориться.

Мы шли по Восьмой авеню на встречу с дизайнером интерьеров. Был декабрь – к тому времени я уже месяц как работала. Мне удалось привлечь всего пятьдесят человек, и Лекса это не устраивало. Он хотел, чтобы к открытию, запланированному на начало года, в клубе насчитывалось шестьсот членов: шестьсот годовых взносов. Месяц назад речь шла о пятистах! Я начинала понимать, что постоянное повышение планки – его излюбленный modus operandi⁷.

– Расскажи, как ты их ищешь, – попросил Лекс.

Он шагал, глядя прямо перед собой и сжимая под мышкой скейтборд. Я вертела головой по сторонам, с любопытством провожая глазами каждый ларек с замороженным йогуртом, каждую бело-оранжевую трубу, извергающую клубы пара, каждого таксиста, орущего: «Иди на хрен, урод!» Остров стоимостью в триллион долларов, с колдобинами на дорогах и выщербленными тротуарами, бесстыдно показывал мне всю свою подноготную.

– Хожу на мероприятия для IT-предпринимателей, на тусовки стартаперов, деловые вечеринки, – сказала я. – Будет тебе шестьсот человек, обещаю! Лекс, не волнуйся. Говорю же, у меня все схвачено.

Мы ждали зеленого сигнала светофора, чтобы перейти дорогу.

– Классные ботинки! – сказала мне стоящая справа женщина.

– Спасибо, – поблагодарила я.

Никогда мне не привыкнуть к нью-йоркской манере делать комплименты незнакомцам! Я сказала ей, что купила ботинки в дискаунтере за треть первоначальной цены. Теперь они стали частью моего нового стиля, попыткой влиться в местную городскую среду, выглядеть модно и ухоженно.

– Спасибо за наводку! – улыбнулась она.

Да неужто в этом городе, где совершенно незнакомые люди запросто заводят разговор прямо на улице, не найдется жалких шесть сотен знакомых знакомых и друзей друзей, желающих вступить в «первое офлайн-сообщество цифровой эры»?

– А что люди вообще говорят? – продолжал Лекс. – Как им сама идея?

– Нравится, но они хотят посмотреть, как это будет выглядеть на практике. Говорят, это все равно что покупать квартиру только по фото в интернете, да еще и у риелтора-новичка.

– Меня-то они знают! И я не новичок – у меня есть опыт, достижения!

– Знают. Но говорят, что это другое. И твой прежний опыт не считается. Будет гораздо проще, когда мы начнем приглашать их на ознакомительную экскурсию по будущему клубу. Жаль, что ремонт еще не закончен. Презентации в PowerPoint и адреса им явно недостаточно.

– Хорошо. Давай поторопим сегодня дизайнеров – пусть сократят срок работ на пару недель.

– Было бы здорово.

– Знаешь, Стиви, что нам еще нужно? Громкое имя. Это как с кино, понимаешь? Главное – заполучить вожака, а остальные подтянутся. Ну, так кто твой Джордж Клуни?

– Я над этим работаю.

– Найди его – или ее – к концу недели, – подытожил Лекс.

Пока мы ждали в вестибюле, я написала Джесс: «Как насчет пробежки завтра утром?»

Дизайнер Роб вынул широкую доску с пришпиленными к ней образцами бархатных и клетчатых тканей, а также фотографиями канделябров, честерфилдских диванов и оленьих рогов. Преобладающим цветом был кроваво-красный. Не то бордель, не то шотландский охотничий домик. Лекс дважды обвел глазами образцы против часовой стрелки.

– Итак, наша задача – создать дизайн-проект делового клуба цифровой эры, – сказал Роб.

– Верно, – настороженно кивнул Лекс. – И?..

– Так вот, мы взяли за основу лондонские джентльменские клубы девятнадцатого века. Добавили щепотку американских первопроходцев, частичку переселенцев Среднего Запада – они, по сути, и были стартаперами своей эпохи. Отсюда шотландская клетка и оленьи рога.

– Допустим, – задумчиво произнес Лекс. – Стиви, а ты что думаешь?

– По-моему, это выглядит слишком уж современно; сейчас многие рестораны и бары в центре города оформлены в таком околовинтажном стиле с налетом старины.

– Вот именно, – подхватил Лекс. – Я вижу здесь Америку. Вижу Британию. Вижу модное нынче стремление к самодостаточности.

– Отлично! – обрадовался Роб.

– Но я не вижу цифровых технологий, – сказал Лекс. Он пригубил кофе, указал на доску и добавил, на пол-октавы повысив голос: – Где здесь цифровые технологии, Роб?

– Ну, мы установили кучу розеток. А еще есть разборные перегородки, с помощью которых можно сделать на втором этаже несколько отдельных комнат для переговоров…

– Я должен видеть цифровую эру, Роб. Я должен ее чувствовать. Мне нужно нечто большее, чем розетки для моего ноутбука. Все эти мрачные тона и бархатная обивка напоминают мне о клубах для высшего общества. Не забывайте, наш клуб – это место работы и отдыха для представителей айти-сообщества. Днем они могут разрабатывать здесь свои идеи, а по вечерам – общаться и заводить полезные знакомства. Это не какой-нибудь бар, куда приходят, чтобы наклюкаться до потери сознания. Верно, Стиви?

– Верно.

– Я не имею ничего против темы американских первопроходцев. Но я хочу, чтобы ты ее как-то модернизировал. Хочу, чтобы на стенах висели не оленьи рога и полотна старых живописцев, а картины современных художников. И мотивационные надписи – но только в качестве элементов декора, с офигенными шрифтами. «Что бы ты сделал, если бы не боялся?» Наподобие такого. Ясно?

– Ясно.

– Окончательные варианты дизайн-проекта должны быть готовы до Рождества. Успеете?

– Без проблем, Лекс. Я не подведу.

Когда мы вышли из здания, Лекс махнул на прощание левой рукой и укатил на своем скейтборде, уворачиваясь от такси и проскальзывая между пешеходами. Я смотрела ему вслед, пока он не скрылся из виду.

До переезда в Нью-Йорк я никогда не занималась бегом. В первую же субботу после моего прилета Джесс предложила мне присоединиться к ней на пробежке. И когда я, покачав головой, заявила, что никогда никуда не бегаю – разве только за отъезжающим автобусом, – она так расстроилась, что я передумала и согласилась.

Как ни странно, бегать мне понравилось: это была возможность провести время с Джесс и спокойно поболтать, а еще познакомиться с неизвестными районами города. Уезжая из Лондона, я дала себе слово оторвать наконец пятую точку от дивана и вернуть телу былую стройность. Бег пришелся как нельзя кстати. Поначалу я каждое утро кряхтела и пыхтела, но вскоре уже могла семенить трусцой, а затем начала бегать по-настоящему – сначала с Джесс, а потом и без нее.

– С твоим приездом моя жизнь заиграла новыми красками, – сказала Джесс, когда мы встретились на следующее утро после моей встречи с Лексом. – Я словно заново знакомлюсь с городом. Как я тебе завидую! Полностью поменять жизнь, начать с чистого листа…

– А что бы ты сделала по-другому, если бы могла повернуть время вспять?

– Хм… Даже не знаю, – задумалась она, вмиг посерьезнев. Затем, как будто прогнав всколыхнувшиеся в душе воспоминания, улыбнулась. – Я тебе рассказывала о парикмахерше-гадалке?

– О гадалке, которая еще и стричь умела? Нет, не рассказывала. Я бы запомнила!

– Мне ее посоветовала подруга через пару месяцев после моего переезда в Нью-Йорк. Так вот, эта мадам сделала мне расклад Таро, а потом – «удачливую стрижку».

– Что-что?

– Удачливую стрижку.

– Я думала, мне послышалось!

– Бред, правда? Не помню, что там сказали карты – «вы приехали издалека», и все в таком роде, – но результат стрижки меня не впечатлил. Я пришла с длинными волосами до плеч, а ушла с челкой от уха до уха и крысиным хвостиком.

– Ну вот… А я уже хотела попросить телефончик…

– Не знаю, что послужило причиной столь неудачного преображения: мои невеликие шансы на успех или ее скромные парикмахерские навыки. На прощание она дала мне коробок спичек – каждый вечер я должна была зажигать по одной, глядя в зеркало, и самоактуализироваться. Да, именно так она и сказала. Но, глядя на свое отражение, я могла только плакать. Целых два года потом отращивала волосы до прежней длины! Так что вот мой ответ: если бы я могла повернуть время вспять, то не стала бы делать ту стрижку. Не последовала бы совету подруги.

– Зато есть что вспомнить!

– Это точно. Такое только в Нью-Йорке бывает.

– А что за подруга посоветовала тебе ту гадалку?

– Селия. Мне ее не хватает, хотя она и была немного чокнутая.

– Почему вы больше не дружите?

– Наши пути разошлись. Очередная дружба, канувшая в омут времени. Я не очень-то умею поддерживать знакомства.

– Ерунда! Ты уже сто лет знаешь Лекса… да у тебя здесь сотни друзей!

– Это так, – кивнула она. – Однако некоторые из тех, кого я… Впрочем, это отдельный разговор. Может, в другой раз. Ну что, погнали?

– Джесс, расскажи что-нибудь еще о своих первых месяцах в Нью-Йорке, – попросила я, пыхтя позади нее. Сегодня она была более разговорчивой. Вероятно, под воздействием эндорфинов. – Представляю, что здесь творилось в конце восьмидесятых. Ты небось ходила с квадратными от удивления глазами!

– О боже! Я уже смутно помню те годы – столько воды утекло. Но глаза у меня и правда порой лезли на лоб. Тогда это был совершенно другой город; ты бы его не узнала. Опасный – особенно в некоторых районах; пугающий – это ощущалось на физическом уровне. Повсюду граффити, даже на автобусах и вагонах метро.

– Теперь работы их авторов висят в Нью-йоркском музее современного искусства.

– Ха-ха! Так и есть! Честно говоря, я была далека от местной субкультуры – офисная работа на Манхэттене, деловые костюмы… Случайная встреча с той гадалкой не в счет. Хотела бы я рассказать, что регулярно тусила в заляпанных краской лофтах в Сохо, но мое знакомство с богемной жизнью ограничивалось чтением колонки о стиле в газете. Многое из того, что ты слышала о Нью-Йорке тех лет, прошло мимо меня.

– А как же вечеринки, ночные клубы?

– Конечно, я туда ходила! – Она на мгновение замолчала, словно прислушиваясь к звучащим в памяти ритмам давно минувшей ночи. – Впрочем, тебе лучше об этом не знать.

– Почему?

– В те годы… на вечеринках… все равно, что… – Джесс перевела дыхание. Теперь она бежала быстрее, и я с трудом за ней поспевала. – Это как старперские танцы родителей на школьной дискотеке. Разве нет?

– Конечно, нет! Расскажи!

– Думаю, я пыталась компенсировать унылую юность, – сказала она наконец. – Что-то вроде второго подросткового возраста. В Лондоне я была тихоней. Да и здесь поначалу вообще никого не знала, кроме коллег, – а специалисты в сфере консалтинга, как правило, не склонны танцевать на столах.

– Представляю, как тебе было одиноко!

– А потом я нашла друзей. Сначала одного-двух, потом сразу всех.

– Сразу всех?

– Да. В том числе Селию. – Джесс явно не собиралась развивать тему.

Я надеялась, что такие беседы продолжатся, даже когда мы перестанем жить вместе. Ведь мне пора было съезжать, учиться жить самостоятельно. Уже два с половиной месяца я спала в ее гостевой комнате. Пришло время вернуть квартиру в полное распоряжение Джесс и найти собственное жилье.

– Кажется, ты хотела со мной о чем-то поговорить? – спросила Джесс, когда мы свернули на ее улицу и перешли на шаг. – Какие-то вопросы по работе?

– Если ты, конечно, не против. Ты и так уже столько для меня сделала!

– Не говори ерунды! – сказала она. – Мне приятно чувствовать себя нужной.

– Ну тогда ладно. В общем, речь о привлечении новых членов. Я не представляю, как достичь озвученных Лексом показателей. Я сказала ему, что у меня в Нью-Йорке куча знакомых. Но, если честно, все они сейчас стоят передо мной.

– Стиви, Лекс предложил тебе работу, потому что ему понравился твой творческий подход. Он сразу понял, что из тебя выйдет отличный представитель клуба. Да и потом – чем отличается продажа членства в еще не построенном клубе от продажи телеканалу идеи сериала или ток-шоу?

– Ты права. Продавать я умею. Только вот… эта его воронка продаж! Лекс постоянно про нее талдычит. Где я ему возьму столько потенциальных клиентов?

– О, это несложно, – ответила Джесс, открывая дверь в свой жилой комплекс. – Я помогу.

Семь

День, следующий за днем получения письма от Дженны, – по-настоящему черный. Беспрестанные слезы – его и мои – и оглушительный рев. От дикой усталости у меня все болит – кожа, кости, даже глазные яблоки.

Я так сильно его хотела! Я сделала все возможное и невозможное, чтобы его получить. Я хочу сдать его обратно.

Закрыв глаза, я мысленно подхожу к паспортному контролю и показываю свою грин-карту. «Добро пожаловать домой, мадам». Качу свой маленький чемодан к веренице желтых такси. Еду вдоль рядов белых надгробий в сторону красного моста…

Нет. Я делаю то, что должна.

Решительно отгоняю себя от заманчивого оконного карниза над вспученной мостовой. Открываю глаза. Возвращаюсь к своим обязанностям.

Следующий день, и тот, что после, и еще один, и еще, сливаются в бесконечную череду неотличимых дней. И все же я рада, что по крайней мере испытываю хоть какие-то чувства.

– Стиви, что-то ты совсем раскисла.

Я позвонила Нейтану, потому что он единственный из моих знакомых без предвзятости и родительского опыта.

– Что я наделала!

– Как что? Родила ребенка. Создала новую жизнь!

– А теперь хочу вернуть свою старую!

– Не глупи, Стиви. Ну конечно, не хочешь.

– В кого я превратилась? Я так скучаю по работе, по людям. Разговорам. Обмену мнениями. Даже совещаниям. По нормальной одежде. Поверить не могу, что лондонский клуб уже открылся, а я его еще не видела!

– Ты ведь только что родила, Стиви! Ты никогда не собиралась довольствоваться карьерой. Ты хотела большего. Ты хотела ребенка.

– А теперь смотрю на него и ничего не чувствую.

– Да ладно, не будь к себе так строга. Я, конечно, не эксперт, но уверен, что далеко не все родители ощущают мгновенную связь с ребенком.

– Я думала, у меня будет именно так! Думала, все произойдет само собой. Может, сложнее полюбить кого-то, когда не знаешь, кто передал ему вторую половину генов?

– Тебе сложнее, потому что ты справляешься с этим в одиночку.

– Я чувствую себя самозванкой. И не могу об этом ни с кем говорить. Кроме тебя… и интернета.

Интернет – такой себе друг. Когда я вбивала в поисковике: «нет материнских чувств», «не испытываю привязанности к новорожденному», «не люблю своего ребенка», – выдаваемые результаты на первый взгляд успокаивали и вселяли надежду. Это, мол, вариант нормы, многие женщины через это проходят, не вините себя; сам факт поиска такой информации доказывает, что вы хорошая мама. И пусть вы пока равнодушны к ребенку, вас это хотя бы беспокоит. Далее шел список вопросов для диагностики моего состояния, и мне всегда не терпелось проверить, сколько галочек я поставлю на этот раз.

Низкий уровень окситоцина из-за недостатка тепла и заботы в третьем триместре – да.

Затяжные роды – да.

Травмирующие роды – хм, а разве бывают другие?

После чего на экране появлялось предложение «обратиться за помощью» и перечень бесплатных телефонных номеров и адресов электронной почты. Тогда я возвращалась назад и кликала на следующую страницу.

Но если начинала рыть глубже, интернет менял свое мнение. Если вы не начнете проявлять любовь к своему ребенку с первой же минуты после его рождения, последствия могут быть необратимыми. Вы должны смотреть ему в глаза, постоянно говорить с ним ласковым, воркующим голосом; постоянно практиковать контакт «кожа к коже» – иначе лишите ребенка главной опоры. Он будет до конца жизни считать себя недостойным любви.

Когда я натыкалась на такие странички, то захлопывала ноутбук и звонила Нейтану.

– Стиви, пожалуйста, не замыкайся в себе! Рассказывай обо всем, обо всех своих чувствах, – говорит Нейтан. – А насчет других людей… Просто делай вид, что все в порядке, и оно само наладится.

– Думаешь, он знает? У него такой осуждающий взгляд…

– Не говори ерунды! Ну откуда ему знать?

Нейтан умолкает, ожидая, пока по едва проснувшимся улицам Манхэттена с ревом промчится ранняя машина. В Лондоне уже полдень – время рабочего совещания в клубе, когда вся команда из пяти человек собирается в закутке на втором этаже. Интересно, будут ли они говорить обо мне? Будут ли гадать, что я сказала бы о заявке очередной перспективной клиентки, о потенциале ее связей и знакомств?.. Что решила бы Стиви: за или против?

– Кстати, – продолжает Нейтан, – почему мы говорим о нем так, будто у него нет имени? Как ты его назвала? Поверить не могу, что ты мне до сих пор не сообщила!

– У него и правда нет имени.

– Ему ведь почти три недели!

– Оно ему пока не особо нужно. Детей регистрируют в течение шести недель после рождения.

– Ну и что? Разве тебе не хочется как-то называть его уже сейчас?

– Никак не могу принять решение. Я думала, будет проще выбрать ребенку имя, если не нужно спрашивать чьего-либо одобрения. Никто не скажет: «Рекс звучит как собачья кличка; Спайк вообще идиотское – а вдруг он решит стать гинекологом?». Но оказалось, что так еще сложнее.

– По-моему, ты просто боишься давать ему имя.

– С чего мне бояться?

– Потому что, получив имя, он станет реальным.

Руки ребенка вскинуты над головой, рот приоткрыт во сне. И он вполне себе реальный.

– Я пока недостаточно хорошо его знаю, – говорю я.

– Стиви, он все равно будет таким, каким будет. Не важно, как ты его назовешь. Ну хоть какие-то варианты у тебя есть?

– Джона, Ноа, Габриель⁸…

– Что-то библейское? Хотя зачатие-то и правда было непорочным. Погоди секунду.

Звук открывающейся двери.

– Приветик! Как дела? Латте, пожалуйста.

Он сейчас в кофейне на Томпкинс-сквер-парк – там еще табличка висит: «Дети, оставшиеся без присмотра взрослых, получат эспрессо и бесплатного щенка».

– И на меня возьми! – говорю я.

– Ха-ха.

Я заходила туда почти каждое утро после пробежки вдоль Ист-Ривер, когда первые лучи солнца скользили по воде, высвечивая обрубки деревянных свай старого пирса. Затем я возвращалась в квартиру, вооружившись картонным стаканчиком с латте и повысив до максимума уровень эндорфинов в крови. По субботам мы с Нейтаном встречались здесь спозаранку, брали кофе и шли в парк, чтобы обсудить события прошедшей недели.

– А если серьезно, Нейтан… Ты не можешь принять решение за меня? Я где-то читала, что двадцать процентов родителей жалеют о выбранном для ребенка имени.

– Хочешь, чтобы я взвалил на себя всю ответственность?

– Ты ведь его крестный отец.

– Я?! Впервые слышу.

– Разве я не говорила? У меня теперь вообще ничего в памяти не держится. Так ты не против?

– Конечно, не против! Я люблю детей.

– Нет, не любишь. Зато любишь меня.

– Что правда, то правда.

– Это всего лишь уловка, чтобы навсегда удержать тебя в моей жизни.

– Стиви, тебе не нужны никакие уловки. Но все равно спасибо. Я польщен. Честно!

– Ну слава богу, хоть с этим разобрались.

– Ладно, у меня идея: как насчет Ашера? На днях я свайпнул вправо одного Ашера в тиндере. И звучит вполне по-библейски⁹, как ты любишь.

– Хватит издеваться. Хотя имя мне и правда нравится. Необычное. Можно сократить до Эша¹⁰.

– Отлично! Думаешь, Эш ему подойдет?

– Вполне. Эш Стюарт. Звучит неплохо!

– Примерь ему это имя. Посмотри, как оно сидит. В общем, зови его Эшем ближайшие пару дней, а потом перезвони.

– Договорились.

– Кстати, ты из дому-то выходишь?

– А ты представляешь, что такое новорожденный младенец?

– Ты не ответила!

– Ну, я же не совсем отшельница. Даже гостей иногда принимаю! Недавно заходили Ребекка, Мира, еще пара человек…

Мира пришла с дочкой Беатрис, дня через два после Ребекки. «Встреча двух мамочек!» – написала она в смс. Но на деле оказалось иначе – и с виду, и по ощущениям. Мы словно были двумя театральными критиками с диаметрально противоположными мнениями об одной и той же пьесе. Беседа не клеилась. «Ты, наверное, ужасно устала», – сказала она, чтобы заполнить очередную паузу, а потом спросила меня о гормонах радости. «О, да-а!..» – протянула я с напускным энтузиазмом. Какое счастье, что Мира привела Беатрис! Малышка Беа в свои четыре была с ним так мила – не то, что я.

– Рад слышать, – говорит Нейтан.

– Знаешь, все говорили одно и то же.

– Почему у малыша нет имени?

– Не угадал. Они просили разрешения понюхать его головку, а потом говорили, что им хотелось бы закупорить его в бутылке – запах, не ребенка.

– Странное желание.

Я слышу, как хлопает дверь его квартирного комплекса, и тут же раздается гул приближающегося лифта.

– Так все-таки, сколько раз ты выходила из дома?

– Я не выходила.

– Что?! Стиви, какого черта! Ты сидишь взаперти уже ТРИ НЕДЕЛИ?

– У меня есть все, что нужно. Да и потом, это все равно невозможно.

– Что значит невозможно? Я, конечно, понимаю: выход куда бы то ни было с младенцем – тот еще головняк. Но разве так уж невозможно уложить его в коляску и покатить по улице? Всего пару недель назад ты управляла командой из – сколько их там было? – тридцати сотрудников, тридцати высокоэффективных миллениалов!

– Нейтан, теперь я совсем другой человек.

– Ты все та же.

– Я ужасно устала. Прошлой ночью он почти не спал.

– Покажи мне хоть одну не уставшую мать новорожденного!

– Я выйду, когда появится ночная няня, после того как хорошенько отдохну.

– Нет, сходи куда-нибудь сейчас. Сегодня! Для начала – хотя бы в магазинчик возле дома. Черт возьми, Стиви, там наверняка даже твой вайфай работает – мы могли бы болтать по видеосвязи всю дорогу туда и обратно. Иначе у тебя окончательно съедет крыша. Сделай это для меня, крестного отца твоего ребенка! Хорошо?

В конце концов из дома меня выкуривает пустая упаковка молока.

И мы с ним – с Эшем – проходим пятьдесят ярдов до магазинчика на углу. Я не спотыкаюсь о порог. Он не задыхается в тряпичном слинге. Он не плачет, и никто на нас не пялится. Я беру из холодильника бутылку полуобезжиренного, и хозяин магазина не спрашивает у меня на кассе, где отец ребенка и как его зовут. Затем мы возвращаемся в квартиру и открываем дверь ключом, который я благополучно не уронила.