Никто

Глава 5. Слишком близко

Следующий день не принес ничего, кроме тоски. С самого утра настроение не задалось у всех троих – Влад был хмурым и молчаливым, Яшка спала все утро, не вылезая из-под ели, которая стала нашим домом, а я находилась в состоянии невесомости – с одной стороны я была жутко рада тому, что в лесу появились светлячки. Я показала их Владу, но реакция его была более чем скромной. Я списала это на плохое настроение и не стала углубляться в детали, оставив его в покое. С другой стороны, недосказанность и то, как резко оборвался наш разговор с Никто, заставляли меня волноваться. Я опять ляпнула что-то не то. Понятия не имею, что, но судя по всему, это обидело (если чудовище вообще умеет обижаться) или, что еще хуже, разозлило моего ночного покровителя. Слово «покровитель» заставило меня поежиться. И откуда я его взяла? На вкус очень старинное, словно из давно позабытых книг, где люди говорят четверостишьями и носят на головах шляпы, с длинными перьями.

В нашем импровизированном лагере стояла полная тишина. Никому не хотелось говорить и еще меньше хотелось куда-то идти. С утра, обмениваясь короткими репликами, мы с Владом решили, что никуда сегодня не идем. С Яшкой советоваться не стали, во-первых, потому что она спала, а во-вторых, вчерашние события лишили ее права голоса.

– Нужно остановиться и подумать, как быть дальше, – сказал мне Влад. Его брови знакомо сошлись на переносице. К сердцу подступила нежность, вперемешку с тоской, и мне захотелось, как никогда сильно, просто обнять его и сидеть так, пока не станет легче. Но все, на что хватило моей смелости, это покорно кивнуть, глядя на то, как он снимает с веток высохшую одежду и критически рассматривает плохо простиранную ткань. Чистоплотный от природы, он все же не был лишен определенного разгильдяйства, что позволяло ему быть не помешанным на чистоте, но очень ее любить.

– Может, ты сделаешь пару чистых штанов и футболку? – с надеждой глядя на меня, спросил он.

Я отрицательно покачала головой. Он настаивать не стал, и, вздохнув, пошёл переодеваться, принимая как должное тот факт, что ходить ему в грязном до тех пор, пока меня не озарит вдохновение. Вдохновения моего хватило лишь на нехитрый завтрак на двоих – по паре бутербродов с сыром и колбасой, и чаем, уже горячим. Но, поскольку настроение было так себе, то хлеб был черствый, сыр лежалым, а колбаса совершенно безвкусной. Сделав первый укус, Влад поморщился и сказал:

– Да, Лера, готовить ты не умеешь даже при помощи магии, – затем отхлебнул чай и возмущенно посмотрел на меня. – Почему чай? Лера, ну е-мае! Второй день у тебя кофе выпрашиваю!

Спорить с ним у меня не было ни сил, ни желания, кроме того, крошечная пакость, откровенно говоря, подняла мне настроение. Мы молча жевали безвкусные бутерброды и смотрели на болото, раскинувшееся перед нами.

– Ты что и правда не заметил, что Яшка девчонка? – спросила я.

Влад удивленно посмотрел на меня, прожевал и спросил.

– С чего ты взяла?

– Это же очевидно. Яшка определённо женского пола. Не знаю как для тебя, а для меня это ясно как день.

Влад хмуро посмотрел на черное небо над головой. Да уж, в этом месте, даже то, что на дворе день под большим сомнением. Я рассказала ему все, что увидела вчера на болоте до того, как чуть не утонула. Он внимательно слушал меня, всматриваясь в тихую, зеленую гладь топи. Рассказала о ее повадках, о том, почему она чуть не утопила меня, и о том, как все складывается и становиться логичным в свете того, что она девушка. Влад еще немного помолчал, а потом все-таки возразил:

– Я не вижу в нем женщину. Уж что-что, а женщину я чую за километр.

– Если она неделю не мылась?

– Бог ты мой, Лера. Если она и вправду женщина. Оно бесполое – ни то ни другое.

– Я тоже так думала, но вчера совершенно точно поняла, оно – женщина.

Мы еще долго перепирались, но, в конце концов, все упиралось в то, чем можно было бы объяснить ее/его поведение, и зачем ему, если оно бесполое, меня топить?

– На самом деле все очень просто. Ты каким-то образом влияешь на это место, заставляя все вокруг себя меняться так, как тебе захочется. Представь себе пришельца, который прилетает на Землю, и начинает кроить ее по образу и подобию своей планеты, согласно своему, понятному только ему одному, пониманию того, что хорошо, а что плохо. Мы пришельцы, а ты бесцеремонно коверкаешь его мир, даже не задумываясь, нравится ли это ему.

– Вообще-то, это не только ее мир. Никто. Забыл? Он тут главный, ты сам так сказал, – сказала я и почувствовала неприятный холодок, пробежавшийся по всему нутру. Почему-то обсуждать с Владом Никто мне казалось таким же странным, как обсуждать с мужем цвет нижнего белья своего любовника. Я словно открывала ему что-то настолько личное и запретное, что мне стало не по себе.

– Думаешь, ему нравится то, что ты делаешь? – спросил меня Влад.

– Думаю, если бы ему что-то не нравилось, он бы уже положил этому конец, – сказала я и почувствовала мурашки по спине.

Влад неопределённо пожал плечами. На этом разговор о Никто был исчерпан, и мы, к моему огромному облегчению, закрыли эту тему. Но тут из-под ели выползла Яшка – почесала зад, высморкалась прямо на землю и принялась капаться в носу с таким азартом, словно от этого зависела ее жизнь. Влад расхохотался и, наклонившись ко мне, прошептал:

– Очень изящная у нас дама. Грация, тонкое чувство такта и воспитание…

Я смотрела, как сонное существо ходило вокруг ели, и понимала, что Влад прав – ничего женского в Яшке не осталось. Я смотрела на четрыехногого во все глаза, не могла понять – как такое возможно? Походка, повадки, движения, взгляд – все снова стало нейтральным, словно вчерашнего дня не было. Но я-то точно знаю – вчера Яшка было женщиной. Такое не утаишь, не спрячешь, не сыграешь. Это либо есть, либо нет. И сегодня этого не было. Бесполое, как и день назад, оно ходило взад вперед, сонно оглядывая все вокруг, словно что-то потеряло. Затем оно увидело нас и подошло, как ни в чем не бывало – взгляд его светился вопросом «Чем могу служить?» и совершенно не проявлял никакого чувства вины. Владу это тоже бросилось в глаза, и он небрежно, как бы между прочим спросил:

– Яшка, как настроение?

Яшка округлило глаза и попыталось было написать на земле, но писать было не на чем. Но мы с Владом оба поняли – дело было, главным образом, в имени. То, на что вчера оно с готовностью согласилось, сегодня вызвало у него полное недоумение.

– Ты не помнишь, как вы с Владом вчера договорились, что теперь тебя зовут Яшка, – спросила я.

Четырехногий отрицательно покачал головой и смущенно опустил глаза.

– А что вчера произошло на болоте, тоже не помнишь? – спросил Влад, догадываясь о том же, о чем и я.

Яшка отрицательно покачало головой снова и вопросительно посмотрело на нас, как бы спрашивая, что же случилось.

– Ничего особенного. Слушай, ты не сходишь за хворостом? – сказал Влад, картинно поежившись. – Зябко как-то, костер бы разжечь.

Яшка с готовностью кивнуло и скрылось в чаще деревьев. Убедившись, что шаги звучат далеко, Влад посмотрел на меня. Я тоже смотрела на него:

– Оно ничего не помнит, – сказала я.

– О, капитан Очевидность, не признал Вас в гриме, – подначил меня Влад. – Что делать будем?

– В смысле?

– В прямом. Оно не совсем вменяемо, и временами, когда, по твоим словам, становится женщиной, еще и опасно. Но оно – наш единственный ориентир и проводник. Нам с тобой решать, идти с ним дальше или нет.

– Ну не бросать же его тут одного?

– Нет, дождемся, пока оно ночью задушит нас по одному.

– Господи, Влад, что ты такое говоришь? Ну с тобой-то ему точно не сладить. Оно даже меньше меня, и при определенной сноровке, я, наверное, могу его обезвредить.

– Но такой сноровки у тебя нет. Я не могу ему доверять, не могу знать, куда оно ведет нас, не могу полагаться на его слова, я даже не смогу оставить вас вдвоем, если понадобиться.

– Так не оставляй меня, – выпалила я, и тут мы оба поняли, что я говорю совершенно о другом. Влад застыл, не зная, что сказать и лишь смотрел на меня, разглядывая мое лицо, словно видел в первый раз. Затем взгляд его смутился, а брови снова сошлись на переносице. Он все прекрасно понял, но сказать ему было нечего. Он опустил глаза и начал тихо:

– Лера, я не…

– Я знаю, что ты сейчас скажешь, – перебила его я, чувствуя, как краснеют щеки. Он мельком посмотрел на меня, а потом снова опустил глаза. Он качнул головой, но я заговорила наперекор ему. Специально, чтобы не слышать тех ужасных вещей, что он собирается мне наговорить. – Ты все понятно и доступно объяснил еще у меня дома, и я тебя прекрасно поняла. Но я тебе не верю. Понимаешь? Нельзя вдруг взять и разлюбить.

– Вдруг? Прошел целый год.

– Всего лишь год! Несчастный, куцый и совершенно бессмысленный, и я больше не хочу еще одного, нескольких, а то десятка таких лет. Он пролетел так, словно его и не было, так что мы можем, нет, мы просто обязаны, вычеркнуть его из жизни. Он ничего не значил, его и не было.

– Лера, невозможно взять и вычеркнуть то, что есть. Факты не вычеркиваются, факты не меняются по прихоти капризной девчонки, просто потому, что ей так захотелось.

– Нет, из капризов не меняются, а из любви к человеку да. Можно все, если любишь…

– А если не любишь? – спросил он и посмотрел мне в глаза. Честно, открыто, не из желания обидеть, а из желания внести ясность, отрезвить меня. – Что обычно делают люди, когда не любят?

Вопрос повис в воздухе. У меня не хватило духу сказать это холодное, колючее слово, которое разорвет мне глотку, как только полезет наружу. Но все мое нутро кричало, билось во мне, плакало и требовало от него того, чего уже нет, и все, на что хватило моих сил – это тихо проскулить:

– Пожалуйста, не бросай меня. Я без тебя не смогу.

К черту чувство собственного достоинства, к черту уязвленное самолюбие! Плевать на все это, больше ничего этого нет. Мне остается лишь молить, упрашивать, уговаривать и надеяться на снисхождение. Выпрашивать любовь унизительно, но это все, что у меня осталось – просить, умолять и ждать небывалой щедрости – возможности просто быть рядом. Я посмотрела на такие синие глаза, что любое море рядом с ними – крошечная лужа, и такой знакомый, такой манящий рельеф губ, которые когда-то всецело принадлежали мне, и вспомнила их тепло, вспомнила запах его кожи. Владу не нужно было читать мои мысли, чтобы понять, о чем я думаю. Он смотрел на меня, и жалость застыла на его лице, словно маска. Но я ее не видела, или не хотела видеть. Мне было все равно, из какой благой цели он будет рядом – из жалости или из сострадания, мне просто было необходимо, как воздух, чтобы я могла в любой момент прикоснуться к его губам.

– Лера, – сказал он тихо, отводя глаза, – давай мы сначала выпутаемся из этой истории, а потом будем решать, кто мы друг для друга, ладно?

Мне ничего не оставалось, как кивнуть и убрать глаза куда подальше. Приступ бесхребетности сошел на нет, оставив меня сгорать от стыда за сказанное. Влад, надо отдать ему должное, деликатно сделал вид, будто ничего не было. Мы вернулись к тому, с чего начали.

– Давай договоримся – ты не остаешься с Яшкой наедине, и чуть что – зовешь меня, в любое время суток. Даже если тебе просто покажется, что что-то не так, хорошо?

Я молча кивнула, все еще глядя в землю перед собой. Теперь мы молчали оба, и неловкость заполнила все пространство между нами. Если бы не Яшка бодро вышагивающее с охапкой дров, я наверное снова устроила бы потоп. Пока разжигался огонь, мы худо-бедно выяснили, что сегодняшнее Яшка не в восторге от своего имени, но за неимением чего-то лучшего было согласно и на это. Окончательно подтвердилось, что ровно ничего из произошедшего вчера оно не помнит, и совесть его спокойна и чиста. Либо это создание так хорошо навострилось врать, что ни я, ни Влад не почувствовали подвоха, то ли это чистейшая правда. Мы хотели верить в последнее, а иначе дальнейший путь вместе был бы просто невозможен, и убедили себя в этом. Его безропотное мычание очень меня огорчало, и я даже предприняла несколько попыток сделать бедняге рот, но как бы я ни старалась, ничего не вышло. Наверное, раз я не могу создавать живых существ, то и видоизменять их мне тоже не под силу. Яшка, в общем-то, не особо надеялось, судя по всему зная что-то, о чем я только догадывалась.

Весь день прошел в бытовых хлопотах, и мы совершенно не заметили, как он пролетел. Яшка носился, как счастливый пес, осматривая лес и все его закоулки. Он постоянно приходил с такими полезными подарками, как пустые шишки и горсти мухоморов (не помню, чтобы я их создавала). Но были и полезные приобретения, такие как несколько пригоршней черники и одна маленькая земляники, мелкой, но очень сладкой. Ни у кого из нас не было часов, поэтому время суток мы определяли лишь по собственной усталости. И когда вечером мы сидели у огня, наевшиеся сосисок, жаренных на огне, и диких ягод, никому не хотелось говорить. Влад вообще боялся рот раскрыть, дабы снова, в порыве обычной беседы, не напороться на приступ моей большой и светлой любви, как на огромный подводный камень. Я тоже перестала рваться в бой, и просто наслаждалась тем, как красиво горит огонь. Все, что могла, я уже сказала, все, что смогу, сделаю по мере необходимости, а потому сейчас было короткое перемирие, которое всем было по душе.

Легли спать рано, но я никак не могла заснуть. Отлежав себе все бока, я вылезла из-под ели, подумывая о том, что неплохо было бы мне сделать кровать, и пошла прогуляться. Светлячки сновали туда-сюда, как ложные маяки, которые не определяют положение суши, а наоборот сбивают с толку. Я шла той же дорогой, что вчера ночью, когда сделала для самой себя неожиданное открытие – я жду его. Жду, когда послышится тихий звук тяжелых шагов и глубокого дыхания, с глубинным рыком на выдохе, жду, когда среди стволов деревьев промелькнёт его огромное, высоченное тело, с грубой темно-серой кожей и прекрасными, удивительными кроваво-красными рисунками, жилистое, изящное, приводящее в ужас и восторг одновременно. Хочу увидеть красные глаза, пронзительно смотрящие на меня, хочу увидеть улыбку, заставляющую меня мелко дрожать, хочу взяться за руку в белой перчатке. Хочу, чтобы он снова напугал меня до полусмерти.

Он не пришел. Я долго сидела на поляне, потеряв счет времени, но так и не дождалась его.

***

Утром Влад проснулся преисполненный решимости идти за далёкой звездой, ведущей нас к неведомому. Яшка согласно кивало на любое предложение, а меня эта перспектива не впечатлила настолько же, насколько раздражало возвышенно-оптимистическое настроение её владельца. Я вообще встала не с той ноги, и если бы можно было бы подобрать персонажа, под стать настроению, это точно был бы Джек Торрентс в исполнении Джека Николсона из фильма «Сияние»¹. Идти мне откровенно не хотелось, но двое против одного всегда побеждают, и мы снялись с насиженного места.

Влад перестал недоверчиво коситься на Яшку, а тот сегодня был самим собой – бесполым, безротым, безропотным. Я шла в самом хвосте, периодически отставая на десяток метров, а то и больше, и никак не могла понять саму себя. Неужели меня так расстроило, что Никто не пришел ко мне? Вроде бы надо радоваться, ведь каждый раз, когда мы расставались от страха, я была чуть теплее трупа и вся в холодном поту. Но радостно мне не было. Наверное, я боялась, что разозлила хозяина здешних земель. Вроде нет, ведь я совершенно уверенна, будь на то его воля, я бы не шла по дорожке, размышляя о тонкостях общения с дикими чудовищами из параллельных вселенных, я кормила пиявок на дне болота. Вроде бы очевидные вещи приобретали совершенно иной оттенок – если бы речь шла о Владе я бы смело сказала, что соскучилась, но когда речь зашла о Никто, такое слово никак не приходило на ум. Он жуткий, он свирепый, он смотрит на меня, как на еду, и, тем не менее, есть в нем что-то, что заставляет мысленно возвращаться к нему вновь и вновь. Может быть, этот ласковый взгляд, полный нежности, отчего огромное, свирепое чудовище казалось ручным, покорным мне, все еще оставаясь непредсказуемым и жутким. Этот баланс на грани между страхом и восхищением делал его… не таким как всё, что было до этого.

– Лера, шевелись давай! – крикнул Влад откуда издали. Они с Яшкой ушли довольно далеко, и теперь я почти не видела их, когда поднимала голову. Лес начал заметно редеть, но все же пока был достаточно труден для пересечения. Влад, все детство проведший в лесу, двигался легко и уверенно, Яшка с четырьмя ногами и бараньим весом словно летело над землей, будто не касаясь ее вовсе, и только я тащила свое тяжелое, неповоротливое тело, в придачу к хмурой сонной голове, полной всяческой мерзости. Внезапно мне так отчаянно захотелось, чтобы они оставили меня в покое. Какое-то крохотное мгновение, крошечный луч света, блеснувший в кромешной тьме, от чего такой ослепительно-яркий. Я хочу побыть одна! Хочу, чтобы мы перестали нестись, как угорелые, сами не понимая, куда идем. Здесь никуда идти не нужно, но зачем-то мы пересекаем длинную густую траву, запинаемся о вылезающие из-под земли корни, протискиваемся между деревьев и переходим вброд тонкие речушки. Зачем? Чтобы Владислав Игоревич от души позабавился, глядя на то, как я тащусь за ним по прихоти его величества, спотыкаясь, падая, на потеху публике? Он сильный и ловкий, я тяжелая и неповоротливая, и мы давно это выяснили, так к чему очередное тому подтверждение? И, главное, для чего Я это делаю? На что надеюсь? Неужели на приз в конце дорожки? Если я благополучно пересеку полосу препятствий, неужели он восхищенно улыбнется и скажет, что я его единственная, потому, что так отчаянно еще никто не рвал ради него своих штанов о ветки деревьев, и, о да, Валерия, вы покорили мое сердце, пересекая вброд реку, своим неповторимым, корявым стилем. Странно, но еще вчера я была готова ползать на коленях, лишь бы греться у его ног, а сегодня меня наизнанку выворачивало от его самоуверенности и нежелания слышать кого-то, кроме себя самого. Меня лихорадило от любви к ненависти, штормило в своих собственных мыслях, и во всем урагане моих мыслей и чувств оказался только один ориентир – маяк, который помогал мне различить островок суши в кромешной мгле океана. Никто. Жуткое чудовище, опасный зверь, который никогда не посмеет обидеть меня. Он был моей точкой отсчета. Не хочу никуда. Не хочу никуда!

Тут земля затряслась, сбивая с ног. Я упала на мягкую постилку из травы, опавших листьев и иголок, пытаясь зацепиться за ветки, царапая кожу на руках. Я не отбила копчик лишь потому, что травы было много, и она была густая, словно подушка. Впереди послышался испуганный возглас, смешавшийся с гулом земли, дрожащей, словно в лихорадке. Я оглянулась, не понимая, что происходит, и тут вдруг увидела, как за полосой леса, в нескольких километрах от нас, вырастают горы, поднимаясь все выше и выше. Длинная горная цепь тянулась так далеко, что едва хватало глаз, и все они стремились к облакам, сотрясая все вокруг. Они понимались так быстро, словно земля изрыгала ее в приступе ненависти. А потом, я поняла, что так и было. Только не земля, а я. Я раскрыла рот, в изумлении глядя на то, во что превращалась моя ненависть – огромная, как Эверест, длинная цепь скалистых, острых, как ножи, гор, полностью преграждавшие нам путь. Снова этот мир беспрекословно послушался меня, выполняя мою волю – стоп. Вершины гор уткнулись острием в черное небо, скрываясь там, словно за облаками и, наконец, все стихло. Я тяжело дышала в испуге и неожиданности. Я совершенно забыла о том, что здесь все мои желания сбываются. Что здесь все слушается меня, как натренированный пес, и все о чем я думаю, все чего я искренне хочу, воплощается в жизнь. Я сидела на земле в полной тишине, глядя на горные вершины, только теперь понимая, что натворила. Челюсть у меня отвисла, и я просто смотрела на то, что встало сплошной стеной перед нами. Может быть это мираж? Может у меня галлюцинации?

– Лера! – послышался разъярённый крик Влада, приближающийся ко мне сквозь деревья. Неа, это не галлюцинации, и сейчас, похоже, я получу по полной.

Влад вылетел из-за деревьев, и таким злым я не видела его уже давно. Он не просто кричал, он рвал и метал в бессильной злобе пиная ветки и траву, изрыгая сотни проклятий в минуту, придумывая для меня такие эпитеты и маты, чтобы я ни на секунду не смела понадеяться, что эта выходка сойдет мне с рук. Он махал руками, показывая на огромные горы за своей спиной, и требовал от меня объяснить, какого черта мне взбрела в голову, столь гениальная мысль.

– Как мы теперь будем пересекать этот Эльбрус? Без снаряжения, без страховки? Без хоть какой-либо физической подготовки? То есть через болото перебираться нам страшно, а через горы – пожалуйста! О чем ты вообще думала?

А думала я о том, что, наконец, вижу того, по кому так долго скучала – мой Граф проснулся, и теперь рвал и метал. Не тот прилизанный , холеный, заласканный Влад, которому нет дела ни до чего, кроме своей персоны, а Граф, которому не все равно, Граф, для которого жизненные трудности – всего лишь украшения, которому все по плечу, который умеет быть жестоким, холодным, но страстным, тот Граф, что похож на глубокое синее море в девятибалльный шторм. Вот же он! я сидела на земле и смотрела, как он шагает из стороны в сторону, напуганная и восхищенная. Конечно, я не смела и рта раскрыть, да что уж там, по-моему, я даже периодически зажмуривалась, будто это могло помочь от всех проблем, забывая, что мне не пять лет и волшебное заклинание «я в домике» уже не работает.

Наконец, он успокоился. Выдохся и сел на землю поодаль от меня. Все еще не веря в произошедшее, он посматривал на горы, мотал головой и с силой тер лицо руками. Яшка выдохнуло и, наконец, посмело выйти из-за дерева, за которым пряталось от неистовства в лице Владислава Игоревича, все еще опасливо поглядывая на сидящего на земле мужчину. Я даже не собиралась ничего говорить. Что тут скажешь? Это, действительно, не самая светлая идея. Единственное, что меня оправдывает… Хотя нет, вряд ли что-то может оправдать это.

Повисла гробовая тишина. Яшка нервно переминалось с ноги на ногу, Влад уставился невидящим взглядом на землю под своими ногами, а я рассматривала скалы, выросшие перед нами по волшебству. И поняла – если отбросить необходимость перебираться через них, то остается лишь огромная стена, прекрасное сооружение, величественное и могущественное. Как моя злость. Так вот как выглядит мое плохое настроение – огромные, исполинские горы, уходящие высоко в небеса, прячущие свои вершины где-то в кромешной мгле. От этой мысли у меня перехватило дыхание. Господи, до чего же красиво! И ведь это все я. Где-то глубоко в душе родилась гордость за то, что все вокруг – творение моих рук. Я оглянулась и посмотрела на лес, уходящий далеко назад, и поняла, что все это создано мной.

– Влад, нам не нужно никуда идти, – сказала я. – Останемся здесь.

Он поднял голову и посмотрел на меня. Голодные синие глаза впились в меня как ножи, и на мгновение у меня перехватило дыхание. Мне хотелось сказать ему: «Посмотри на все это! Посмотри как красиво! Неужели ты не видишь?», но я молчала, в надежде на то, что он сам это скажет. Но он отвел глаза и сказал:

– Давайте искать ночлег.

Остаток дня мы провели в гробовом молчании. Ни один из нас, в прямом смысле этого слова, ни произнес ни звука. Настроение Влада исчезло безвозвратно, и теперь я даже не могла предположить, когда оно вернется обратно. Я чувствовала себя виноватой и обиженной одновременно – да, я натворила дел, но, во-первых, я не специально, а во-вторых, меня удивляло, почему никто кроме меня не видел, насколько величественным становился этот мир. Совершенно безликая пустыня на наших глазах превращалась в прекрасное, удивительное переплетение всевозможных вариаций красоты природы, и никто этого не замечал. Почему никому не было дела до того, каких усилий мне это стоило? Почему никого не восхищает огромная цепь гор, появившаяся за считанные минуты?

Привал мы организовали чуть ближе к горам, и искали его очень долго. Пройдя где-то километр, а то и два, мы нашли прекрасную ель, которая была даже больше той, которая давала нам приют до этого. Под ней было тепло и мягко. Я собиралась сделать подушки и одеяло, но сил у меня больше не осталось ни на что, все-таки это горы, а не цветочки. Все упали и заснули практически мгновенно.

А посреди ночи я проснулась – слабая еле ощущаемая дрожь земли, прогибающейся под тяжелыми ногами, и вибрация воздуха, от глубоко утробного урчания. Я открыла глаза , выползла из под ели, вскочила и судорожно завертелась из стороны в сторону. Я знаю, это ты. Знаю, что ты рядом. Выходи…

От подножья гор, там, где лес уже не был таким густым, из-за деревьев навстречу мне шагала высокая фигура, с непропорционально длинными руками, ярко-красными глазами, светящимися во тьме и хищной улыбкой, разрезающей узкое лицо пополам. Совершенно не отдавая себе отчета в том, что делаю, я рванула к нему навстречу. Я бежала изо всех сил, чувствуя, как ускоряется пульс. Никто, услышав стук моего сердца, улыбнулся еще шире, низко смеясь, раскрывая свои жуткие объятья. И я упала в них. Он обнял меня, и я почувствовала, как обвивают меня огромные руки, как отрываются от земли ноги, и мое крошечное тело поднимается в воздух, словно пушинка, как огромное жуткое лицо уткнулось мне в шею, вдыхая мой запах. И стало нестерпимо страшно и радостно. В одно мгновение оба этих чувства перемешались во мне, разрывая мое хрупкое тело на части, разнося в щепки меня прежнюю, собирая осколки во что-то новое, совершенно непередаваемое. Ужас и восторг сплелись во мне, переполняя меня, опьяняя меня, делая меня бессмертной, делая меня хрупкой, превращая меня во что-то совершенно иное. Я почувствовала, как Никто запускает руку в мои волосы, как моя голова тонет в его ладони, как холодные, острые зубы прикасаются к моей шее…

Быстро, но мягко Никто оттолкнул меня. Я оказалась на земле, все еще ничего не соображая, словно пьяная глядя на то, как огромное лицо жадно смотрит на меня. Он пятился от меня, и на его лице уже не было улыбки – был жадный оскал чудовища. Сквозь сверкающие зубы капала слюна, а невероятно длинный язык судорожно облизывал губы. Никто продолжал отступать, тряся головой, словно пытаясь выкинуть оттуда кровожадные мысли, но глаза его хищно впились в меня, пульсируя ярко-красным пламенем, так же как и пылающие рисунки на темно-серой коже. Оно дышало тяжело, часто, издавая рычание, от которого вибрировал воздух. Пасть открылась и он заговорил:

– Нужно быть осторожнее, МояЛера. Нужно быть очень внимательными.

Он остановился метрах в пяти от меня и сел на землю. Он дышал все медленнее и медленнее, зубы смыкались и прятались за тонкими полосками губ, а красные глаза закрылись. Ко мне пришло понимание того, как выглядит его восторг – с зубами, вогнанными в мою шею по самые десны и вспоротым животом. Меня затрясло. Он прочел это, открыл глаза и посмотрел на меня совсем ласково, с нежностью, на которую редко способен даже человек.

– Прости меня МояЛера, – снова два слова слились в одно. – Впредь я буду осторожнее.

Все что я могла, это кивнуть. Он повторил за мной это движение, а потом сказал:

– МояЛера, ты сотворила такую прекрасную вещь.

Никто восхищенно повернулся к скалам и улыбнулся (на этот раз точно улыбнулся).

– Это великолепно.

Я улыбнулась в ответ совершенно неосознанно. Губы сами расползись в улыбке, а затем и сознание потянулось за ними. Я повернулась и посмотрела на огромный горный пик, уходящий высоко в небо, и теперь уже улыбнулась по-настоящему. Страх не ушел совсем, но съежился до размера крохотного мячика где-то глубоко в груди так, что я с легкостью могла его терпеть. На смену страху пришел восторг. Да, я сделала это!

Я посмотрела на Никто, который с восхищением рассматривал бесконечно длинную горную цепь, и видела, как он счастлив, как восторг, искренний, неподдельный светился в нем. Я прекрасно понимала его, ведь я чувствовала то же самое.

– Тебе правда нравится?

Голос мой звучал робко и тихо, мне даже стало немного неловко от того, что задала этот нелепый вопрос. Он посмотрел на меня и удивился.

– Неужели что-то подобное может не понравиться?

«Очень даже может», – подумала я, но ничего не ответила.

– А ты была по ту сторону? – спросил Никто. – Там вид еще лучше.

Я пожала плечами и смущенно отвела глаза.

– Туда не так просто попасть тем, кто не умеет появляться из ниоткуда и исчезать в никуда.

– Ну, вообще-то там есть перевал, как раз для тех, кто так не умеет.

Я посмотрела на него. Он улыбнулся мне, и что-то во мне запело от его жуткой улыбки.

– Посмотришь?

Я кивнула. Он подошел и взял меня за руку. Посмотрел на то, как скрылась в огромной ладони моя рука и сказал:

– Не ближе, договорились?

Я кивнула, и страх снова тенью промелькнул внутри меня, но лишь на сотые доли секунды, правда этого было достаточно, чтобы пришло понимание того, что он не пушистый котенок – он жуткое нечто из совершенно иной реальности и, пожалуй, не стоит искушать судьбу.

Мы шли медленно и говорили обо всем на свете. Совершенно странные, сумасбродные вопросы не удивляли, не раздражали его, а радовали. Он улыбался, смеялся и рассказывал совершенно невероятные вещи, от которых мое воображение ликовало. Он бывал в разных мирах, в разных вселенных бессчетное количество раз. И ни одна из них не повторялась, не одна не похожа на другую и каждая удивительна, уникальна. Он рассказывал мне о них, а я, словно читала самую невероятную книгу во вселенной, и мне казалось, что я вижу их собственными глазами. Они открывались передо мной, как живые, словно я сама была там, словно они окружали меня, и чувствовала их всем своим существом. Яркие, совершенно не похожие ни на что из того, что я видела, о чем читала. А Никто все рассказывал и рассказывал. Вселенные сменялись в моей голове, и я видела их так четко, так близко, словно можно было протянуть руку и коснуться звезды, развеять рукой туманность. Многое из того, о чем говорил Никто, не поддавалось моему пониманию, но мое воображение совершенно четко и правильно рисовало то, о чем он говорил. Словно где-то глубоко, на подсознательном уровне, я ничем не уступала ему и все, что требовалось от Никто, это настроить меня, как музыкальный инструмент, и тогда он мог сыграть совершенно любую мелодию, а я воспроизведу ее с ювелирной точностью. Удивительные солнечные системы приносились перед моими глазами, сверкая тремя, пятью, двенадцатью солнцами. Туманности самых причудливых форм и цветов. Галактики разных размеров. Черные дыры… Я все это видела, его глазами.