Никто

Надо мной склонилось огромное чудовище, ростом три метра, с огромными руками размахом около пяти метров и ладонью, в которой полностью бы поместилась моя голова. Втрое больше, в сотни тысяч раз сильнее любого человека оно наклонилось, согнувшись в три погибели и резко рванув вперед, остановилось в одном мгновении от меня. Оно приблизило свое лицо к моему и заговорило рычащим, низким шепотом, с легким звериным клокотанием, вырывающимся из груди:

– Нравлюсь?

Краска сошла с моего лица, сделав его мертвенно белым, я потеряла дар речи, отшатнулась от него, запнулась и плюхнулась задницей на песок. Оно опустилось на колени и подползло ко мне, нависнув надо мной, хищно принюхиваясь ко мне, сверкая зубами в миллиметрах от моей шеи. Я закрыла лицо руками и молча тряслась, ожидая неминуемой смерти.

Вдруг, огромная рука легла на мою щеку, зарывая собой половину моей головы, и нежно погладила меня:

– Я не трону тебя, моя Лера… – последнее слово он пробасил, с такой искренней нежностью, что все внутри меня замерло. Я медленно убрала руки от лица, и открыла глаза. Чудовище было невероятно жутким – ярко-красные глаза, серая кожа в кроваво-красных узорах, длинные белые волосы, спадающие на мое лицо и огромная улыбка от уха до уха, полная тонких острых зубов… но смотрел он на меня с такой нежностью, с таким неподдельным восхищением, что я, на сотые доли секунды, перестала дышать. А он продолжал. – Твоя смерть станет для меня горем.

Тут Никто отпрянул назад и протянул мне огромную руку в белой перчатке, терпеливо ожидая, когда же я возьму ее, чтобы помочь мне подняться на ноги. Я недоверчиво смотрела на исполинскую ладонь и не решалась даже дышать.

– Не бойся меня, – сказал Никто и перестал улыбаться. Странно, но огромные зубы мгновенно спрятались за двумя тонкими полосками губ, и лицо его стало очень похоже на человеческое, с той лишь разницей, что глаза, ярко-красные, скользили по мне взглядом так жадно и хищно, как не может смотреть человек. Я положила свою руку в огромную ладонь, и он аккуратно поднял меня, усаживая на песок. Сам он сел настолько близко ко мне, что я чувствовала, как его дыхание, тяжелое, вибрирующее, струится по моей коже. Даже сидя он был невероятно огромен, и я снова почувствовала, как сбилось с темпа скачущее в груди сердце. – Я не хочу обидеть тебя, – спокойно и тихо прорычало оно. – Наоборот, я хочу дать тебе то, что никто дать не может. Кроме меня, – сказав это, он нежно, еле касаясь меня, убрал выбившиеся пряди волос от моего лица и заглянул мне в глаза. – Я хочу подарить тебе свой мир.

Испуганная, я во все глаза смотрела, как совершенно нереальное, сказочное, жуткое чудовище, такое же настоящее, как я сама, сидело от меня на расстоянии вытянутой руки, так что можно было прикоснуться. Словно прочитав мои мысли, оно тихо прорычало:

– Я не буду только рад. Если тебе хочется, прикоснись.

Я выдавила из себя еле слышное «Спасибо, нет», и облизнула пересохшие губы. Огромное, оно сидело на песке и смотрело на меня, изучая каждую линию, каждый изгиб, каждый штрих моего тела, лица, и это не смущало меня. Это до истерики пугало. Несмотря на добрые, почти ласковые слова и интонации, взгляд его выражал совершенно отчетливое желание сожрать меня прямо здесь и сейчас, не торопясь, с наслаждением, растягивая каждое мгновенье моей боли, как сладкий ликер. Сама того не понимая, я отодвинулась от него, тихонько отталкиваясь ногами от рыхлого песка. Он это заметил, бросив короткий взгляд на мои ноги:

– Не беги от меня. Не надо. Это бесполезно. Если бы хотел, давно убил, – с этими словами он поднял когтистую лапу, поднес ее ко мне, медленно занес коготь над моей ключицей и нежно надавил, так что тонкое острие не больно, но ощутимо воткнулось в меня. – Как хрупко твое тело… – прорычал он. – Совершенно беззащитно.

Я мельком бросила взгляд на его кожу. Вблизи она была похоже на акулью – шершавая, грубая поверхность матово отражала подающий свет, и ее крошечные бугорки образовывали броню – плотный защитный слой, который, судя по виду, сложно было чем-то повредить. Рядом с ним моя кожа была бессмысленно тонкой, и казалась не прочнее пленки поверхностного натяжения воды.

– Но я смогу защитить тебя.

– От кого? – заговорила я впервые.

Он убрал коготь и посмотрел мне в глаза, и от этого ком встал у меня в горле, а сердце заколотилось у самых гланд. В его красных глазах искрилась какая-то жидкость – лава, которая переливалась внутри его глаз, то светлея, становясь полупрозрачной, то темнее, местами доходя до черноты. Они смотрели так глубоко, так беззастенчиво, что на меня нахлынуло ощущение полной беззащитности. Я отвела взгляд, чем насмешила Никто.

– От тебя же, – тут он выдохнул сильно и шумно. На выдохе его дыхание порождало слабое клокотание. – Еще в первую нашу встречу я понял – ты для самой себя самый злейший враг. Ты поступаешь необдуманно, ты идешь на поводу у своего любопытства и чего-то, что ты зовешь совестью. Но что это, твоя совесть, мне пока непонятно. Но я разберусь, со временем.

– А если я не хочу? Не хочу, чтобы ты во мне разбирался?

Внезапно, он улыбнулся, обнажая острые лезвия сотни тонких кинжалов, и улыбка от уха до уха разрезала тонкое, узкое лицо, на две части, превращая его в монстра. Я тихо заскулила от страха.

– Ты захочешь, моя Лера. Ты захочешь.

Я задрожала и снова попятилась. Слова «моя Лера» чудовище сказало неразрывно, почти слитно, словно это было одно слово, и в сочетании с острозубой пастью, сверкнувшей прямо перед моим носом, это произвело отрезвляющий эффект – в одно мгновение я поняла, что он знает, точно знает, о чем говорит и неизвестно как, но окажется прав. Даже если сейчас для меня это сущий бред, даже если сейчас все мое существо кричит от ужаса, что-то внушало мне уверенность в его словах, пусть они и казались мне больной фантазией кошмарного существа, сидящего напротив меня.

– Что тебе нужно от меня?

Никто медленно поднялся и встал на четвереньки, как собака – его огромное длинное тело так ловко приняло эту позу, словно он все свое время ходил только так. Он неторопливо обошел меня кругом, и каждое его движение было плавным, сильным, неспешным. Худое, жилистое животное контролировало каждую мышцу, движения его были лаконичными, но тягучими, словно каждый его шаг, это отрепетированное па, танцевальное движение, но настолько естественное, словно звучала музыка тела, медленная, завораживающая. Я засмотрелась на то, как он плывет, словно совсем не касаясь земли, и на какое-то мгновение, страх исчез. Осталось лишь изумление, восхищение удивительным творением чужого мира, и где-то там, глубоко внутри снова появилось необъяснимое желание прикоснуться к серой коже, расписанной красным кружевом. Но он заговорил, и страх вернулся вновь, накрыв меня удушающей волной:

– Сотвори что-нибудь, – сказал Никто, снова возникая передо мной. Сейчас он сел немного дальше, чем до этого. – Что-то небольшое. Простое.

Я не поняла, о чем он говорил. То есть слова до меня доходили, но смысл их был мне совершенно непонятен. Просто набор слов. Он это понял, увидел. Протянул ко мне руку в перчатке и сказал:

– Дай мне руку.

Я отрицательно мотнула головой. Плевать мне, что он со мной сделает, но добровольно я на это не пойду. Нет во мне столько силы воли, чтобы еще раз ощутить холод его грубой кожи под тонкой перчаткой. И тогда он сделал это сам – нагнулся ко мне и нежно, старясь не навредить хрупкому телу, взял в огромную ладонь мою руку. Я безвольно позволяла ему делать это, даже не желая знать, для чего она ему понадобилась.

– Представь любой предмет. Лучше всего маленький и простой.

Я снова отрицательно замотала головой, хотя мысленно подчинилась его просьбе. К сожалению, ничего кроме песка не приходило в мою голову.

– Ну же, – ласково прорычал Никто. – Поверь мне, это очень увлекательный процесс.

Он положил мою руку на песок, раскрытой ладонью вниз, и вопросительно посмотрел на меня. Я судорожно перебирала в голове образы, но все они были сложные и огромные. Наконец, в голове возник коробок спичек. Да, пусть будет коробок спичек. И внезапно я ощутила под своей рукой маленький прямоугольник. Картон нагревался от тепла моей руки, а большим пальцем я почувствовала шершавую поверхность серы на ребре, и отдернула руку. Никто послушно выпустил ее и с восхищением посмотрел на крошечную коробочку, лежавшую на песке. Я тоже смотрела на нее, но боялась даже прикоснуться, словно это не спички, а тротил. Он аккуратно взял коробок и в его огромной руке он стал совсем крошечным. Он вертел его, рассматривал, и на его лице снова расцветала жуткая улыбка из острых, длинных зубов. Он посмотрел на меня, с восхищением протягивая мне, до боли знакомый предмет, которому было совершенно не место здесь, в стерильной пустыне. Я нерешительно протянула руку и взяла в руки коробочку, стараясь не касаться его руки. Забрав вещь, я уставилась на нее, вертя, словно вижу ее в первый раз. Никто с нескрываемым азартом следил за мной, за тем, как меняется мое лицо, а затем спросил:

– Ты понимаешь?

Я подняла на него глаза:

– Нет.

– Это сделала ты.

– Как?

– Разве это важно?

Я пожала плечами. Наверное, важно, только я не могла понять – почему. Вообще, все происходящее выбило из меня возможность думать. Я просто смотрела, ничего не понимая. Но тут Никто заговорил снова:

– Важно то, что ТЫ это можешь. И, поверь мне, это лишь крошечная часть того, что тебе подвластно. Все ограничивается лишь твоим воображением, поэтому не стесняйся. Все, что ты захочешь, можно воплотить в жизнь, стоит лишь захотеть. Нет ничего невозможного.

Я поняла глаза и увидела, как на его лице снова разгорается жадное желание вонзиться в меня острыми, как лезвия, зубами, и одному Богу известно, что удерживало его от этого. Я в который раз пыталась понять, что он такое – человек, зверь или плод моего воображения? Когда он был утонченным, изящным Ваней, выглядел он совершенно реально, так что даже мысли не возникало усомниться в том, что он человек. Сейчас же… сейчас это был не человек, с человеческими замашками, звериными повадками, и животным голодом. От его взгляда мне стало нехорошо. Меня пробил холодный пот. Он это понял, и опустил глаза:

– Попробуй еще раз, – сказал Никто, мельком бросив на меня взгляд, с плохо скрываемой жаждой. – Придумай что-то другое, – с этими словами он протянул ко мне левую руку и забрал у меня спичечный коробок.

Я положила руку на песок, закрыла глаза. На этот раз выдумать предмет было совсем не сложно, и в ту же секунду под моей рукой расцвел крошечный подснежник – тонкий, хрупкий, он рос прямо из песка, склонив свой бутон к земле, словно желал рассмотреть, что там внизу. Я убрала руку, подняла глаза на Никто и увидела, как его жуткие красные глаза раскрылись в восхищении, совершенно по-детски. Он смотрел на цветок и изучал его. Потом он быстро посмотрел на меня и спросил:

– Что это?

– Цветок, – ответила я, не понимая, почему он знает, что такое коробок спичек, но не знает что такое цветок.

– Я не об этом. Как называется?

– Хм… это… это – подснежник, – сказала, почему-то смутившись. Может из-за того, что цветок был слишком прост и небогатое, должно быть, воображение у того, кто предпочел его, например, розе. Но мне он нравился, и тут Никто вторил моим мыслям:

– Мне тоже… – нежно прорычал он. – Он прекрасен.

– Ты что, мысли мои читаешь?

Никто быстро кивнул, и выглядел при этом так обыденно, словно я спросила который сейчас час.

– Мне это не нравится, – тихо сказала я.

Он удивленно поднял глаза.

– Почему?

Я смущенно потупила взгляд и шумно вздохнула. И, правда, чего это я? Всего лишь мысли, подумаешь, эка невидаль. Странно и то, как, оказалось, трудно было объяснять очевидные вещи. Все равно, что рассказывать, зачем ты почесал нос, когда он зачесался. Просто почесал и все. Здесь так же, все казалось очевидным и простым, но когда ты пытаешься построить предложение, выходит полный бред.

– Потому… – начала я. – Что думаю я о разных вещах, и далеко не все, о чем я думаю, мне хотелось бы выставлять напоказ.

– Оно и не напоказ. Их вижу только я. Ты и я. Мы с тобой.

– А должна только я, – быстро и резко выпалила я, но потом успокоилась и сказала нарочито тихо. – Мои мысли предназначаются только для меня.

Никто смотрел на меня, и я порадовалась, что не умею читать его. Одни догадки пугали меня до чертиков. Вдруг прямо сейчас он злился. Злился так сильно, что секунда-другая, и он бросится на меня, с раскрытой пастью, разрывая меня на куски, рыча и жадно причмокивая. Меня тряхануло, кишки завернулись в узел, от жуткой картины, нарисовавшейся в моей голове, и я поспешила прогнать ее прочь. Ведь только теперь до меня начало доходить, что он это тоже видит. Словно отвечая на мою последнюю мысль, Никто жадно улыбнулся одним уголком рта. Глядя на хищный оскал, я начала слышать собственное сердце в своих ушах и чувствовать дрожь в руках. Но тут, он перестал улыбаться и сказал:

– Тебе пора, МояЛера, – затем он поднялся на ноги и вырос надо мной исполинским монстром, глядя на меня, как на букашку.

Я молча поднялась и посмотрела не него:

– Что мне делать? – спросила я, то отводя взгляд, то снова возвращаясь к красным глазам, пристально смотрящим на меня. – В смысле, что мне делать со всем этим? – я посмотрела на цветок, пустыню вокруг себя и на… зверя стоящего передо мной.

– Все, что захочешь, – сказал Никто. Он повернулся ко мне спиной и зашагал прочь, все еще сжимая в руке коробок спичек.

С меня словно свалилась непомерная ноша, тонна чего-нибудь, что еще мгновение назад лежало на моих плечах, и тут же испарилось, как только его фигура стала быстро удаляться от меня. Чем больше становилось расстояние, тем легче становилось мне. Я смотрела, как огромный силуэт становился все меньше и меньше, пока не исчез совсем. И только тогда я выдохнула.

Глава 4. Проба пера

– Влад, просыпайся, – почему-то шепотом шипела я, тряся его за плечо.

Он раскрыл глаза и сонно посмотрел на меня, не понимая, что происходит.

– Что случилось? – спросил он, приподнимаясь на локтях и глядя на меня так, словно мы женаты уже сорок лет, и последние тридцать девять он спит и видит, как бы безнаказанно перейти в статус вдовца.

– Смотри!

Я положила руку на песок, затем убрала ее и показала крошечную ромашку, которая внезапно появилась там. Ромашка получилась страшненькая – кривая, с коротким стеблем и с половиной лепестков на цветке. Сразу видно, что я очень волновалась. Влад удивленно вскинул брови:

– Как ты это сделала? – он прикоснулся к цветку рукой, еле касаясь бутона кончиками пальцев.

– Я еще и не так могу, – сказала я и указала ему рукой, за его спину. Влад обернулся и увидел крошечную полянку из самых разных полевых цветов. Небольшая, примерно метр на метр, она была вся усажена разноцветными бутонами, самых разных цветов, размеров и форм. Простенькие и незамысловатые, но среди голой пустыни они выглядели ярко, ослепительно и совершенно нереально. Я все утро испытывала мой новый дар, забавлялась с моими возможностями, и надо сказать, не однократно возвращалась мыслями к гигантскому чудовищу по имени Никто, который сказал, что мне это понравится. Он оказался прав – мне действительно это нравилось.

Влад поднялся и медленно подошел к оазису цветущей зелени. Сел рядом и провел рукой по траве и цветам.

– Они настоящие, – удивленно сказал он, затем сорвал один и понюхал. – Пахнут, – констатировал он. Я подошла, села рядом с ним:

– Нравится? – спросила я.

Влад посмотрел на меня со смесью удивления и недоумения на лице и кивнул:

– Впечатляет. А я так могу?

– Не знаю. Попробуй.

Я взяла его руку, и в тот же момент меня обожгло нежностью, поднимающейся по моей руке прямо к моему сердцу, которое тут же отозвалось знакомой тоской. Такое родное тепло, контур руки и рельеф кожи. Я посмотрела в синие глаза и поняла, как сильно скучала по нему. Как мне не хватало вот такого простого прикосновения…

– Лера, заснула что ли? – спросил он, глядя на то, как я схватила его руку и застыла. Я опомнилась и попыталась экстренно привести себя в порядок.

– Кхм, значит так… Нужно положить руку на песок и подумать о том, что ты хочешь создать.

Влад кивнул, положил руку на песок, закрыл глаза и, видимо подумал о чем-то, а когда убрал руку, на песке ничего не было.

– Попробуй еще раз, – сказала я.

Он так и сделал, но и вторая попытка ничего не дала.

– Может, перестало работать? – спросил он.

Я пожала плечами и положила руку на песок, момент – и там красовалось соцветие незабудок прекрасного, нежно-голубого цвета.

За нашими спинами послышались сонные шаги четырехногого. Оно село рядом с нами на песок и вывело аккуратными буквами: «Лера может, Влад нет», – затем потянулось, сверкая ребрами, и потерло заспанные глаза.

– Отлично, – хмуро сказал Влад. Он поднялся и тоже потянулся всем телом, оглянулся, осматривая местность, надеясь, что за ночь что-то изменилось. Но нет, все по-прежнему было в песке и, кроме поляны перед его ногами, не появилось ничего нового. Место это начинало угнетать, так как с приходом нового дня небо по-прежнему оставалось черным, словно чернила и совершенно неживым. Ничего в обстановке вокруг не говорило о том, какое сейчас время суток. Мрачное небо, слабо светящийся песок, и все. Словно полярная ночь, все вокруг было таким же, каким оставалось вчера.

– А завтрак ты нам случайно не наколдуешь? Кофе бы…

Я пожала плечами. Может и наколдую. Я положила обе руки на песок и, какое-то время понимала, что ничего не происходит, как вдруг… На это понадобилось больше времени и усилий, но в итоге на песке появилась неглубокая сковорода, в которой покоилась глазунья из десяти яиц.

– Влад, – пискнула я. – Смотри.

Он повернулся, посмотрел и удивленно засмеялся. Затем подошел, взял сковороду в руки и ткнул пальцем ее содержимое:

– Холодные, – сказал он. – Согреть бы.

Я снова положила руки на песок, и на этот раз мне понадобилось не меньше пары минут и уйма сил, чтобы на песке появилось три небольших полена и спички. Пока я все это создавала, я впервые ощутимо устала. Не физически, но морально. Но Влад, глядя на мои труды, хмуро сказал.

– Я вообще-то намекал на газовую плитку и баллон с газом.

– Ну, знаешь ли… – нахмурилась я. Мне действительно стало обидно, потому как этот вариант мне даже в голову не пришел. – Не нравится, делай сам.

Но он молча взял поленья, и как смог, соорудил небольшой костер. Без бумаги и топора поленья никак не хотели разгораться, и Влад попросил сделать бумагу или кусок сухой коры, на что я сказала, что больше не в настроении что-либо делать. Пришлось ему обходиться тем, что было, и в ход пошел сам коробок из-под спичек и все спички, лежавшие в нем. Через пять минут холодная яичница призывно зашипела на сковороде. По пустыне потянулся аромат, которого никогда не было в этих краях. Стерильная среда впервые за всю историю своего существования обретала запах, меняя форму, температуру, структуру поверхности. Стерильность уступала место хаосу. По сути, стерильности не стало уже тогда, когда мы впервые ступили на берег. На смену ей пришла жизнь.

Как оказалось, «Я» еда не требуется и оно с недоумением и даже каким-то отвращением наблюдало за тем, как мы с Владом уплетали яичницу за обе щеки.

– Так что там у нас с кофе, Валерия? – сказал сытый, а потому довольный Влад, похлопывая себя по животу.

– Дома будешь кофе пить, – надуто пробубнила я.

Он посмеялся. Потом задумчиво огляделся еще раз, и снова перевел взгляд синих глаз на меня:

– Как ты этому научилась?

– Руками.

– Я серьезно. Хочешь сказать, тебя просто осенило?

Я понимала, к чему он клонит, но еще я понимала, что, пожалуй, не стоит рассказывать ему, что существо, затащившее нас сюда, оказалось жутким чудовищем, со странными гастрономическими пристрастиями, чей внешний вид немного отличается от того, о чем я ему рассказывала, и чьи намеренья совершенно мне непонятны. Одно то, что я пошла на его зов совсем одна, не сказав Владу ни слова, мгновенно заставит его сменить милость на гнев – получу по первое число, и никакой кофе тут не спасет.

– Да, – ответила я. – Просто осенило.

Он смотрел на меня так внимательно, словно пытался запомнить каждую линию моего лица или, на худой конец, прожечь во мне дыру. Я мгновенно покраснела и опустила глаза, а он все смотрел на меня и думал, наверное, о том, как все же все-таки плохо у меня получается врать. Когда он отвел от меня глаза, мне стало значительно легче. Влад повернулся к «Я» и спросил:

– Ну, четырехногий соратник, что нам делать теперь?

«Я» активно рассматривающее что-то на своей третьей по счету ноге, поднял голову и вопросительно посмотрел на него.

– Ты говорил, что пока ОНА не научится создавать, идти никуда не нужно. Теперь она, судя по всему, умеет. Так каков наш следующий шаг?

«Я» пожало плечами и написало:

– Это всего лишь цветы. Нужно больше.

Влад прочитал и, ехидно улыбаясь, заметил:

– Гляди-ка, а нашего синего Сусанина твоя полянка не особо впечатлила.

Я посмотрела на четырехногого:

– Что ты имеешь в виду?

– Это всего лишь цветы, – лаконично повторил «Я», на что Влад язвительно хохотнул своим прекрасным низким, бархатным голосом.

– Но это все, что я могу, – удивленно и обиженно возразила я. «Я» не пыталось обидеть меня, я это видела, просто оно, коряво и непонятно, пыталось мне что-то сказать:

– Не все, – написало оно, а затем добавило, – Просто еще не знаешь.

Влад перестал хохотать и лишь с хитрым прищуром во взгляде смотрел на меня и «Я». Что же ты будешь делать со всем этим, Лера? Как будешь выпутываться? Но вслух он ничего не говорил, а потом и вовсе отвернулся и стал рассматривать горизонт. Я же чувствовала себя как на экзамене – от меня требуют что-то, чего я не знаю, но знать должна. Все это окончательно выбило меня из колеи. Вообще не такой реакции я ожидала, создавая свой маленький цветник. И тут, как это довольно часто со мной случается, по щекам потекли слезы, крошечные, холодные – слезы обиды и усталости. Вдруг откуда-то сверху на меня упала капля, большая и увесистая. Я услышала, как рядом выругался Влад, стирая с лица каплю и глядя наверх. Потом еще одна и еще… Через минуту черное небо разразилось ливнем, какого я не видела никогда. Стена воды хлынула на нас, резко и сильно. Капли были тяжелыми и неслись на нас так быстро, что ощутимо били по коже. Четырехногий подскочил , как ошпаренный, и если бы мы не стояли под этим же дождем, я бы подумала, что с неба льется кипяток – оно прыгало, пыталось убежать, бегая в разные стороны, словно курица без головы, очевидно полагая, что дождь в трех метрах от этого места заканчивается, но потом снова пробегал мимо меня с истеричным мычанием, пытаясь сбросить с себя воду, покрывавшую его тело. Оно поднимало голову, а когда вода попадала в глаза, с силой тер их и мотал головой. Влад поднялся, поймал его и повернул к себе:

– Это вода, – говорил он спокойно. С него самого лило, как будто он стоял под душем. Он смотрел «Я» в глаза и снова повторял. – Просто дождь. Это не страшно, – Затем он повернулся ко мне и недовольно пробубнил. – Ну, спасибо, Лера.

Я бессильно взревела пуще прежнего. Что я могла с этим поделать? Что могла сделать с собой? Я же не специально. «Я», вроде как, начало успокаиваться, по крайней мере, когда Влад разжал руки, оно уже не бегало в припадке истерики и не пыталось убежать от стихии. Просто стояло и наблюдало за потоками воды, льющимися с него на песок. Оно растопырило ладони и смотрело, как капли разбиваются о них, с крошечными всплесками. Влад снова повернулся ко мне:

– Давай-ка завязывай с этим, – грубо и резко сказал он, отчего мне стало еще обиднее, и дождь заметно усилился.

– Я не знаю как, – скулила я, утирая, не то слезы, не то воду с лица.

– Успокойся и возьми себя в руки. Ты же не маленькая, – все так же грубо отчеканил он.

Но я, не то, что успокоится, даже дышать толком не могла от всхлипываний. Мне стало невыносимо обидно – все утро я старалась, лезла из кожи вон, чтобы восхитить и обрадовать одного единственного человека, и все, что получила это горсть насмешек и пару язвительных замечаний в придачу. Я не выбилась из сил, не сошло с меня семь потов, но все же я старалась! Я всей душой хотела угодить. Хотела обрадовать. Хотела, чёрт возьми, просто похвастаться. Но куда уж там! Очевидно, чтобы поразить Владислава Игоревича, нужно что-то большее – печенку из себя вынуть или возвести здесь бар-караоке, с яркими вывесками и доступными женщинами. Цветы им, видите ли, мало! А что нужно? Может сразу дерево? Я психанула и, кто знает почему, подумала о дубе – огромном, раскидистом, с ветками, длинной в десяток метров, и кроной размером с маленький дом, и чтобы вечнозеленый. Вдруг Влад схватил меня за руку:

– Побежали, – сказал он и потянул меня за собой.

Я оглянулась и увидела тот самый дуб. Таким, каким я представила его. Один в один. Он стоял примерно в километре от нас, и листва его шумела под напором дождя. Я глазам своим не верила. Мы рванули, что было сил, очень быстро добежали до него и забрались под густую раскидистую крону, где ни одна капля не могла найти лазейку. Тут было сухо, сумрачно и дождь барабанил, словно по крыше. Свет от песка забирался под густую крону, собираясь под деревом в теплый кокон. Было даже немного уютно, если бы не было так обидно.

– Ну и на этом спасибо, – сказал Влад, отряхивая с себя воду. Я отвернулась, отошла от них, забираясь как можно глубже к стволу, села на песок, уперлась спиной о теплую кору дерева и предалась горестным рыданиям, жалея любимую себя, на что ливень весьма предсказуемо, усилился втрое, сплошной водной стеной окружив нас троих. Влад и «Я» молча сели поодаль от меня и никому из них не пришла в голову мысль, что меня просто необходимо пожалеть. На самом деле Влад подумал об этом, но сделать этого не захотел, а «Я» просто не знало, каково это – пожалеть, и слава Богу. Одна мысль о том, что оно прикасается ко мне своими мокрыми, серо-синими руками, похожими на две дохлые, склизкие селедки, приводила меня в дрожь от отвращения. Под дубом повисло тягостное молчание, изредка прерываемое моими всхлипываниями.

А где-то настолько далеко от огромного дуба, что почти на другом краю мира, расставив огромные, непропорционально длинные руки, стояло трехметровое чудовище. Оно подняло лицо к небу и улыбалось той самой улыбкой, от которой становилось не просто жутко – кровь стыла в венах. Оно было счастливо, и где-то в глубине широкой груди рождался звук, похожий на урчание, переходящее в гулкое рычание. Дождь хлестал по его телу. Длинные белые волосы прилипли к лицу, шее и спине, по ним струилась вода, сбегая по шершавой, темно-серой коже, а ярко красные узоры горели словно пламя. Длинный тонкий хвост медленно и плавно ходил из стороны в сторону. Ему было хорошо. Никогда еще ЗДЕСЬ не было дождя. Никогда. Чудовище засмеялось, низким клокочущим рыком. Теперь, когда она тут, все будет по-другому. Она сделает его счастливым. В общем-то, он уже испытывал что-то, отдаленно похожее на счастье, только его чувства были не такими, как у людей, а потому само понятие счастья, при сходном содержании, обретало совсем иную форму. Человек не смог бы распознать в том, что творилось внутри чудовище, счастье, а сила, с которую оно рождало внутри его тела, разорвало бы на части даже самого крепкого из людей. И, тем не менее, это, со всей ответственностью, можно было бы назвать счастьем, в котором купалось жуткое создание. И все, что оно испытывало сейчас, можно было облечь в одно единственное слово, которое вмещало в себя целую вселенную, и оно тихо произносило, смакуя его сладость:

– Лера…

***

Дождь прекратился сразу же, как только у меня иссякли силы. Я сидела отдельно от Влада и «Я», которые, за то время, пока лило как из ведра, навострились общаться. Влад что-то говорил, «Я» писало в ответ, и, судя по всему беседа их затянула, потому как они даже не заметили, что дождь закончился. Я сидела с распухшими глазами и красным носом, ненавидя себя за бесхребетность, Влада за чёрствость, а «Я», просто за то, что оно тут есть. Мне было совершенно непонятно, как можно вот так взять и перестать любить человека. Я исподтишка покосилась на Влада, глядя, как он самозабвенно общается с «Я», и подумала, что никогда не встречала столь странного человека. Я не смогла его забыть спустя год, море пролитых слез и одного сногсшибательного принца, хоть тот и оказался страшным чудовищем из какой-то параллельной вселенной. Даже пройдя через все это, я с уверенностью могу сказать – он мой единственный. Он же был совершенно равнодушен, и это никак не вязалось с той бурей эмоций, что жила в нем когда-то. Наверное, я и правда обидела его сильнее, чем могла понять. Тут же вспомнилась Ирма, и слезы вновь предательски навернулись на глаза. Я резко оборвала начинающуюся истерику и приказала себе вести себя, как подобает взрослой, вменяемой даме. Получалось плохо, но все же получалось.

– Валерия! – вдруг окликнул меня Влад с той стороны дерева. – Полагаю, приступ жалости к самой себе официально можно считать завершенным? Не соблаговолите ли Вы…

– Заткнись, Бога ради, – рявкнула я в ответ. Послышался низкий бархатный смех.

– Иди сюда, я тут кое-что разузнал у нашего быстроходного друга.

Я медленно и величаво поднялась, всячески пытаясь изобразить гордость и обостренное чувство собственного достоинства. Влад повернулся и посмотрел на мои старания. Выжидательно глядя на мой неспешный проход, он закатил глаза, вздохнул и помотал головой:

– Валерия, все уже давно поняли, что это привилегия, доступная лишь достойнейшим из достойнейших – сидеть с Вами под одним деревом. Но тащи уже свой зад быстрее.

– Ненавижу… – пробормотала я себе под нос и ускорила шаг.

Они сидели, как две подружки, поджав под себя ноги, плечом к плечу. Песок перед «Я» был изрыт и исписан, я мне пришло в голову, что нужно бы как-то раздобыть ему рот, а то бедняга сотрет себе палец. Глаза у Влада горели неподдельным любопытством, и было очевидно, что наткнулся на что-то интересное. Он увидел меня стоящей перед ними и сказал:

– Ты знаешь, что мы действительно здесь не одни?

Я вовремя спохватилась, когда чуть было, не ляпнула «Конечно, знаю». Представляю, как удивился бы мой милый Граф… Но у меня хватило ума разыграть удивление и сделать большие круглые глаза:

– Да ну?

Влад, в порыве азарта, моего вранья не заметил, не до того ему было, а вот «Я», похоже что-то заподозрило. Оно сощурило глаза, но еле заметно, словно его ослепило солнце, а затем кивнуло с выражением искренней заинтересованности на лице. И тут я заметила, что ведет оно себя странно. Поначалу никак не могла понять, в чем же дело, так слабо, так еле ощутимо проглядывались изменения, но свозили они во всем – в движениях рук, тела, глаз, во взгляде и мимолетных жестах. Что-то было не так, как вчера и если Влад не заметил, то я это уже совершенно отчетливо увидела. Но тут Влад сбил меня с мысли: