Мы с тобой созданы друг для друга. Я поняла это лишь тогда, когда мне открылись звезды, когда вселенная распахнула передо мной свои тайны, когда у меня появилось все, о чем я мечтала. Ну, почти все.
Влад сидел за столом с седовласым стариком, с красивой, густой бородой и о чем-то живо беседовал. Они что-то рьяно доказывали друг другу, и в пылу этой беседы Влад не заметил, как я подобралась к ним и села на мягкий стул по правую руку от него. А вот его собеседник, хоть и не сразу, но все-таки обратил на меня пристальное внимание серо-голубых глаз:
– Доброй ночи, Валерия, – сказал он приятным низким басом, и я тут же узнала в нем мужчину, который, не скрывая слёз на прошлом балу, благодарил Влада за спасение его сына.
Влад обернулся и, увидев меня, удивленно вскинул брови.
– Привет, – сказал он. – Ты в засаде что ли?
– Почти, – ответила я ему, а потом посмотрела на седобородого мужчину и сказала. – Доброй ночи. Как поживает Ваш сын?
Старик засмеялся и, хитро прищурившись, провел тяжелой ладонью по бороде. Затем он кивнул в сторону танцующих и сказал:
– Полагаю, сегодняшний вечер станет одним из самых незабываемых в его жизни.
Я проследила за взглядом мужчины и увидела, как мальчишка, тот самый, что, как две капли воды, похож на отца, вьется лентой вокруг смущенной Ольги. Смущенной, но улыбающейся. Парень заметно возмужал, и я поняла, что, возможно, сильно ошиблась насчет его возраста в прошлый раз.
– Сколько ему лет? – спросила я, обращаясь к его отцу. – По моим расчетам, ему сейчас не больше тринадцати.
– Шестнадцать, – гордо, но не без нежности ответил мужчина. – На самом деле Вы далеко не первая, кто дает ему меньше, чем есть. В молодости, – тут мужчина снова провел рукой по седой бороде и лукаво посмотрел на меня, чем вызвал мою искреннюю улыбку. – И я выглядел гораздо моложе своих лет.
– Ольга завтра уезжает от нас вместе Романом и его сыном, – сказал Влад, глядя на меня. При этом лицо его было невозмутимо спокойным, и только темно-синие глаза безмолвно спрашивали: «Ты же знаешь, почему?»
Я знаю, Влад, знаю. Я перевела глаза на мужчину:
– Вы забираете ее навсегда?
– Конечно, – ответил он. – Сомневаюсь, что мой сын сможет отпустить такую прелестную даму, если уж она переступит порог нашего дома.
– Вы собираетесь их поженить? – удивилась я.
– Пока нет, – засмеялся мужчина. – Но, судя по всему, будущим летом уже Вы приедете к нам в гости, – тут мужчина поднялся, с довольным кряхтением разгибая спину. – А сейчас, молодые люди, я вынужден Вас оставить, потому как моя супруга любит потанцевать.
С этими словами он слегка кивнул головой в знак того, что мы еще увидимся, и растворился в людской толпе.
Я повернулась к Владу:
– Прости меня. Пожалуйста. Я понимаю, слов недостаточно, и все же я прошу…
– Лера, успокойся, – остановил Влад начинающийся у меня, приступ панического самоедства. – Это было неизбежно. Ольге нельзя было здесь оставаться, иначе я превратился бы в идею-фикс, а она – в старую деву. Я даже рад, что так случилось. По крайней мере, я знаю, что она в надежных руках.
– А Игорь?
– Игорь остается с нами.
Он смотрел на меня спокойно и открыто, попутно разглядывая мое лицо, словно мы не виделись тысячу лет.
– Как полетали? – просил он и опустил глаза в тарелку, стоящую перед ним, и по одному этому движению я поняла – как бы он ни старался, как бы ни пытался себя убедить, все это слишком сильно и слишком больно, чтобы вот так, по щелчку пальцев, принять подобное, как само собой разумеющееся.
– Влад, ты пойми, он ведь не мужчина, он тебе – не конкурент. Он же вообще не человек. Он – явление природы, для удобства облачающийся в костюм человека. Стихийное бедствие. Как лавина или цунами. Ревновать глупо…
– Дело не в ревности, – перебил меня Влад, не поднимая глаз. – Просто… Это как в песне. Помнишь такую…? – и тут он тихонько запел своим низким, бархатным голосом, от которого кожа моя мгновенная покрылась мурашками:
Он был старше ее, она была хороша,
В ее маленьком теле гостила душа.
Они ходили вдвоем, они не cсорились по мелочам…1
Он поднял на меня синие глаза и сказал:
– Не знаю, слышала ли ты эту песню…
– Я её знаю, – я взяла его за руку, и тепло его тела магнитом потянуло меня к самому любимому на свете человеку. Я не стану рассказывать ему, как холодно там, где горят звезды, я не буду говорить, что за возможность видеть то, что никогда не увидит ни один человек, я умираю миллиарды, миллионы раз в секунду и заново начинаю свою существование лишь для того, чтобы умереть снова и снова. Я сама этого хотела. Но…
– Я не забуду. Я всегда буду возвращаться домой.
– Да уж… – протянул он, а затем снова запел:
А потом, поутру она клялась…
И уголок его губ пополз вверх в усмешке над самим собой. Я сжала его руку:
– Влад, со мной такого не будет.
– Откуда ты знаешь?
Я раскрыла рот, чтобы все объяснить, но тут к нам подлетели молодые парни и девушки, вытаскивая нас из-за стола и заглушая недосказанное потоком смеха и гомона счастливых голосов. Мы потеряли друг друга в музыке, смехе, танцах и безудержном веселье.
Остаток вечера мы провели порознь. Лишь когда за окном забрезжили предрассветные сумерки, гости, наконец, сдались во власть сна. Разбредаясь по замку, они занимали отведенные им комнаты, а мы – я, Ирма, Косой, Игорь и Влад, остались, чтобы навести порядок. Благодаря волшебству , все заняло не больше получаса – грязная посуда самостоятельно отправилась на кухню воздушным путем, мусор сам собрался в пакеты и отправился в утилизацию, и все, что потребовалось от нас – так это отнести на кухню хрустальный сервиз из невероятного количества бокалов, которые Ирма не позволила отправлять по воздуху, переживая за их сохранность. Когда последние бокалы были убраны в огромный подвал, находящийся прямо в кухне, а дверь его плотно закрылась, я обернулась.
Влада уже не было. Игорь, зевая и потягиваясь, пожелал нам спокойной ночи, Косой, с закрывающимися глазами, просто махнул рукой и вышел из кухни.
– Сладких снов, мой котенок, – сказала Ирма, когда мы вышли из кухни. – Хочешь, я провожу тебя в комнату?
– Нет, Ирма. Иди спать, – сказала я.
Ирма не стала упорствовать и, поцеловав меня в щеку, побрела по коридору.
Я подождала, пока она скроется из виду и пошла на самый верх. Пройдя мимо дверей кабинета, мимо дверей лаборатории я нашла то, что искала – крошечный проем, скрытый среди камня так, что если не знать, что он там есть, то никогда не найдешь. Я поднялась по узкой лестнице. На самом верху я разулась и ступила на мягкий пол, но еще недолго простояла у входа, глядя, как в огромной линзе сменяют друг друга галактики и звездные системы, перелистываясь, как картинки в книжке, подчиняясь движению руки.
Постояв немного, я побрела сквозь море подушек. Влад услышал меня и обернулся. Он лежал на полу-матрасе, в окружении океана из подушек и смотрел, как я прокладываю свой путь к нему. Лицо его было уставшим и немного хмурым:
– Валерия, я тебе карту составлю, – пробубнил он тихо. – Так лихо мимо своей комнаты ты еще ни разу не промахивалась.
Я не стала отвечать на эту реплику, и, сделав несколько последних шагов, опустилась на пол и залезла под пушистое одеяло, под которым лежал Влад. Тут волна тепла накрыла меня.
– Валерия… – начал Влад, но я не дала ему договорить.
Руки мои заскользили по знакомому рельефу, и я прильнула к нему всем телом, утопая в его тепле. Аромат его кожи застелил собой все, что было в этом мире и миллиардах других миров. Я позволила его теплу завладеть мной, зарылась лицом в его шею и нежно, почти невесомо прикасаясь губами к шее, прошептала:
– Там очень холодно. Там холодно и одиноко. Это огромный океан, и он – не для человека. Как любой моряк, выходящий в море, я радуюсь новому плаванью лишь потому, что знаю – сколько бы я ни скиталась, в конце концов, я сойду на берег. Океан только тогда океан, когда есть земля, – я почувствовала, как ускорилось дыхание Влада, и на этот раз меня это не смутило. – Космос – не мой дом, и именно его ледяное равнодушие заставило меня понять, как сильно ты мне нужен, – где-то глубоко в груди зашлось его сердце, и мое – подхватило его ритм, разгоняя по жилам кровь и нежность, воспламеняя внутри меня затмевающее все на свете желание принадлежать ему здесь и сейчас. Я подняла голову и посмотрела в самые синие глаза. Самые синие во всей вселенной! Теперь я это точно знаю. Они смотрели на меня с сомнением, не веря моим словам и моим действиям.
– Лера… – тихо прошептал он.
Я не слушала его. Я тихо прикоснулась к губам, которые обожгли меня горячим дыханием, и сказала:
– Я не забуду дорогу домой… если ты будешь ждать меня на берегу.
Еще несколько искр сомнения вспыхнули в его глазах, а потом я почувствовала, как его руки ложатся на мою спину и прижимают меня к себе. Мой Граф, мой Влад, закрыв меня собой от целого мира, становится моим королем. Его поцелуй, нежный и нерешительный, превращается в вожделение – безграничное, жадное, эгоистичное, которое всецело подчиняет меня его желаниям. Его дыхание сливается с моим, его руки рождают во мне приливы огня, и нежность, что так долго пряталась внутри нас, вспыхнула, соединяя наши тела, сплетая наши души. Мы сходили с ума от ласки, мы принадлежали друг другу, и, растворяясь в шепоте, прикосновениях и поцелуях, мы стали тем, кем нам суждено было стать – любовниками, друзьями, самыми близкими людьми. И там, в комнате, которую невозможно найти, если ты уже не знаешь о ней, под сводом сверкающих звезд, отражающихся в огромной линзе, среди океана подушек, для нас двоих весь мир превратился в крохотную песчинку, светящуюся нежным светло-сиреневым светом, среди бесконечного множества точно таких же песчинок на необитаемом берегу океана.
Эпилог.
Я стояла напротив двери и не решалась нажать звонок. Я выдохнула и нажала кнопку, которая тут же отозвалась знакомой мелодией. Сначала за дверью не было ничего, кроме тишины, и я подумала, что её нет дома, но потом я услышала торопливый топот ног и еле различимое бормотание. Сердце полетело вскачь, руки вспотели, горло пересохло. Послышался звук открываемого дверного замка и дверь распахнулась.
Немая сцена длилась целую вечность. Ее янтарно-карие глаза сначала округлились, не веря самим себе, а полные губы открылись в немом вопросе. С минуту она смотрела молча, а потом набрала воздуха в легкие, чтобы заговорить, но я начала первой, не дав ей произнести ни слова:
– Я знаю, знаю! Просто выслушай!
Сашка нахмурилась, но, глядя исподлобья, не могла заставить себя перестать изучать меня. Прошло почти три года с того момента, как мы виделись последний раз, и с тех пор я сильно изменилась. Мое тело изменилось, изменились мои мысли, и приоритеты сменили свои места, расставляясь в совершенно неожиданном для меня порядке, и теперь я другой человек. Саня чувствовала это, а потому разглядывала меня, будто заново знакомилась со мной. Словно в первый раз. Она прищурилась, как делала это каждый раз, когда ей казалось, что я пытаюсь схитрить. Но никакой хитрости, Саня. Не сейчас.
– Я же сказала, что не хочу больше общаться, – с вызовом сказала она. Саня никогда и не пыталась скрывать свои эмоции, считала это совершенно бесполезным занятием. Сейчас она снова приняла оборону с уклоном в наступление, как и два с половиной года назад, когда я впервые объявилась с белым флагом наперевес. На флаг мой она и не посмотрела, слов прощения слушать не стала. Она четко, ясно и весьма красноречиво объяснила мне то, что только что повторила снова. Не хочу общаться, не собираюсь ничего выслушивать и не хочу встречаться. Вот – в общих чертах, но если вдаваться в подробности, было гораздо красочнее и жестче.
– Один раз, Сань. Всего один раз, – взмолилась я.
Она закусила губу и отвернулась. Ее веснушчатые щеки раскраснелись от гнева. Я обидела ее. Она любила меня искренне и всей душой, а потому и урон, который я нанесла ей своим свинским отношением, был катастрофическим. Чем сильнее любишь, тем больнее. Тем страшнее раны, тем сильнее обида, тем горячее огонь внутри. И тем меньше вероятности, что человек снова подпустит тебя к себе ближе, чем на пушечный выстрел. Потому что у тех, кто был роднее всего, самые острые ножи. Два года. Я пытаюсь подобраться к ней вот уже два года, и пока – безуспешно.
– И чем ты думаешь меня удивить?
– Я не удивить тебя хочу. Я… у меня появился человек, с которым я бы очень хотела тебя познакомить. Вообще-то их несколько, но один из них важнее… нет, не так. Один из них ОЧЕНЬ важен… я очень люблю этого человека и хочу, чтобы ты увидела… познакомилась…
Я вконец запуталась в собственном языке и напрочь увязла в дебрях словесности, выискивая нужное мне слово. Наверное, лишь поэтому Александра, глядя на мою мыслительную агонию, переменилась в лице. Хмурый лоб разгладился, щеки перестали наливаться кровью и возвращались к своему прежнему цвету, оставляя лишь легкий румянец. Она еще какое-то время пыталась просветить меня рентгеновским зрением и понять, какую гадость я несу с собой на этот раз, но потом все же сказала:
– Подожди пять минут. Я переоденусь.
Мы стояли перед входной дверью моей однокомнатной квартиры. Она рассматривала самую простую, самую стандартную входную дверь. Ее обижало, что она здесь впервые. Она не сказала мне этого, но я видела это по ее лицу. Я не стала медлить, чтобы не нагнетать обстановку. Вытянула правую руку, позвонила в звонок, и тут Саня удивленно присвистнула, увидев то, чего все это время не замечала из-за всепоглощающей злости.
– Ты замужем? – спросила она, уставившись на меня круглыми глазами.
Я посмотрела на нее с не меньшим удивлением:
– Да. Я же писала тебе…
– Я не читала, – резко ответила Саня. Она не опустила глаза в пол. Не смутили ее ни обидные слова, ни грубый тон. Он открыто смотрела мне в глаза. – Я их удаляла, не читая.
Правильно Саня, правильно. Так мне и надо.
Я кивнула.
В этот момент дверь заскрежетала замком и открылась – на пороге стоял Влад. Семейная жизнь придала новую окраску тому Владу, что был похож на кормленого, холеного, заласканного кота. Теперь на его лице частенько появлялось выражение снисходительной полуулыбки, которая слабо проявлялась лишь в уголках губ и глаз, и буквально кричала о том, что у него всё настолько хорошо, что ему остается лишь по-доброму сочувствовать всем остальным. Он посмотрел на нас и улыбнулся той самой улыбкой, от которой даже у меня по-прежнему пробегают мурашки.
– Привет, – сказал он и, обращаясь к Сане, добавил. – Вы, очевидно, Саша?
Саня терпеть не может, когда ее называют Александра. Не знаю – почему, но просто Саня или Саша ей гораздо ближе и об этом я Влада предупредила. Предупредила я и о том, что…
– Если ты думаешь, что я поведусь на твою улыбочку и глазки, то ошибаешься! – выпалила взвинченная Саня. – Ты – бессовестная сволочь и редкостная скотина! – проговорила она с жаром, припоминая тот год, когда я сползала по ее рукам, обессиленная собственным горем, иссушенная своими слезами. И ту историю со злополучным вечером, когда он безжалостно добил меня, не пожелав узнать, как я добралась до дома. Она ведь не знала, что теперь мы квиты. Она повернулась ко мне. – Ты за него замуж вышла? За такого подлеца? – гневно взорвалась, впиваясь в меня глазами.
Но тут Влад засмеялся своим низким, бархатным смехом и сказал:
– Саша, Вы просто не знаете ВСЕЙ истории. Хотите – расскажу? Весьма занимательно, правда, в двух словах не получится, поэтому заходите в дом.
Саня перевела взгляд янтарных глаз на него, потом – на меня, и в них зародилось сомнение. Она немного смутилась, самую малость, но и этого было достаточно для того, чтобы предположить, что раз уж дело приняло такой оборот, что заиграл Мендельсон, значит, есть некоторые обстоятельства, достойные ее внимания.
– Давай на «ты», – пробубнила Саня, искоса поглядывая на Влада.
– Давай, – согласился он и жестом предложил ей пройти в квартиру. Она переступила порог квартиры, Влад, пропустив ее вперед, повернулся ко мне и подмигнул. Я улыбнулась ему, краснея, как в первый раз. Странно, как у него получается вводить меня в краску до сих пор. И это после всего того, что было пройдено, сказано, сделано, и того, что есть у нас сейчас…
– Я сейчас, – сказала я ему.
Он кивнул и сказал Сане вдогонку:
– Саш, подожди, там темно…
Но из темноты уже послышался глухой удар и приглушенная ругань. Он поспешил ей на выручку, а я, закрывая двери, посмотрела на свой указательный палец – в подушечке, почти под самым ногтем, где больнее всего, появилась крошечная капелька крови. Теперь там жила иголка. Маленькая, но, поверьте мне, достаточная для того, чтобы каждый раз, когда я звоню в собственную дверь (а так нужно, чтобы заклинание работало) меня пронзала боль от макушки до пяток. Раньше я корчилась и плакала. Теперь научилась даже вида не показывать. За все нужно платить.
Я закрыла за собой дверь и оказалась в полной темноте. Я шла уверенно и быстро, ведь этой дорогой я хожу уже более двух лет, и, несмотря на кромешную тьму, всегда безошибочно нахожу дорогу. Сначала, кроме тьмы, ничего и нет, но потом первым ощущением, которое приходит, становится нежный запах травы и ее легкое прикосновение к лодыжкам. Мрак превращается в горный перевал и, пробираясь по узкому ущелью меж камней и скальной породы, я выхожу на небольшую поляну, залитую солнцем.
Влад и Саня уже ждали меня там, хотя Сашка моего появления не заметила. Во все глаза она смотрела на то, что никак не могло уместиться в однокомнатной квартире пятиэтажного дома. Я невольно улыбнулась. Влад посмотрел на меня и улыбнулся в ответ. Я дала Сашке немного времени, чтобы прийти в себя и поверить в то, что предстало перед ней – огромный замок, уходящий высоко в голубое небо, и лужайку, окруженную цепью гор, как самым высоким забором, зелень травы и льющееся с неба золото солнца. Я же снова посмотрела на указательный палец. Крови уже не было.
Никто научил меня соединять два мира. Прокидывать тонкий мостик между миром Влада и миром реальным, чтобы один не «наползал» на другой, чтобы мостик этот был в одном и том же месте и не смещался, и чтобы только я мои близкие могли ходить по нему. Чтобы каждый Божий день , перешагивая порог однокомнатной квартиры, оказываться в огромном мире, где – голубая глазунья и летающие ягоды, где Водяной больше не живет на дне озера, а летает по небу с говорящим камнем на шее, где Влад ловко использует магию, где в ущельях гор, на дне глубоких озер, в чаще лесов, вы можете найти слезу Водяного – лекарство от всех болезней, и где во мраке самых густых лесов, среди многовековых елей и сосен, вы можете увидеть огромное чудовище, ростом три метра с темно-серой кожей и удивительными огненно-красными узорами, вырезанными на ней, с раскаленной лавой вместо глаз, одна рука у него звериная, а другая – в белой перчатке…
Человек должен жить в реальном мире, но… это не мешает Вам нести сказку с собой, строя мосты из реальности в чудо.
Соединяйте и переплетайте миры, ведь если вы это умеете – вам дан великий дар. Поверьте, это дано не каждому. Сплетайте вымысел и правду и дарите сказочные миры вашим близким. Но не только им – пусть всем, кто захочет спрятаться от невзгод и печали в вашем замке, найдут дорогу сюда, и пусть не всем захочется здесь остаться, но те, кто захотят, найдут здесь убежище и приют. Как говорит теперь уже мой муж – к замку никогда не придет чужой человек, и каждый, кто остается здесь, нужен и важен.
Тут на лужайку вышли бабушка с дедушкой. Они увидели Сашку и замахали ей руками, приглашая ее присоединиться к праздничному обеду на свежем воздухе. Сашка повернулась ко мне – глаза ее блестели. Она все еще не понимала – «как», но уже начинала верить в то, «что» видела. Тут я не выдержала и, подбежав к ней, схватила ее и обняла:
– Ты прости меня, Саня. Прости. Я обидела тебя. Я была неправа. Это все, что я могу дать тебе, но если тебе здесь понравится… Оставайся! Я буду очень рада. Нет! Я буду счастлива, если ты останешься здесь со мной. Тут много хороших людей и не только людей, в общем…
Тут Сашка засмеялась. Я отодвинулась и посмотрела в янтарно-карие глаза, залюбовалась веснушками на таком родном носу и щеках. Она улыбалась мне. Сколько же столетий мы не виделись друг с другом? И с чего я решила, что смогу без нее обойтись?
– Мне тут нравится, – сказала она. – Очень. Но как…?
– А вот с этого – то и начинается наша безумно интересная история, – сказал Влад, аккуратно подталкивая нас к тому месту, где бабушка с дедушкой уже разбивали большой пикник.
Саня подбежала к бабушке с дедом. Они обнялись, как родные и плакали оттого, что так долго не виделись. Наконец, когда слезы перешли в улыбки и смех, появились Игорь и Косой. Я боялась, что Косой напугает Саню так же, как вначале напугал меня, но, как ни удивительно, Саня совершенно спокойно отнеслась к самому несимметричному из моих друзей. Она ни на секунду не замешкалась, и ни один мускул на ее лице не содрогнулся от отвращения. Конечно, Игорю она улыбалась куда как шире, но лишь потому, что к двадцати годам он, наконец, начал обретать объем и перестал быть доходягой, потихоньку превращаясь в мужчину.
Полилась болтовня, засверкали приборы и бокалы, неизвестно откуда все прибывала и прибывала вкусная еда.
Саня уже собралась садиться за стол, как я взяла ее за руку и потянула за собой, за восточное крыло замка. Ничего не понимая, но не сопротивляясь, она шла за мной, огибая огромный замок с правой стороны. Влад тоже пошел с нами.
– Я так и не познакомила тебя с главным человеком, – сказал я, когда мы пришли к местечку, скрытому от глаз за огромным фасадом.
Саня удивленно посмотрела на меня, потом на Влада:
– Я думала, ты говорила о нем, – кивнула она в его сторону.
Влад улыбнулся:
– Нет, – сказал он. – Ровно год назад, я добровольно уступил это звание другому человеку.
С этими словами он указал на крошечную лужайку, прятавшуюся за правым крылом замка. Там, прямо на траве сидела самая удивительная в мире компания – красивая, безумно обаятельная ведьма, которая пристально наблюдала за тем, как огромное трехметровое чудовище со всей нежностью, на которое было способно, стаскивало в себя годовалую девчушку и ставило ее на траву. Та с упорством и визгом, полным восторга, снова и снова, переступая пухлыми ножонками, подбиралась к огромному монстру, забиралась по левой руке, капая слюнями на белую перчатку, хватаясь ручками за снежно-белую гриву и выдирая серебристые волосы, поднималась прямо к огромному лицу. Так же как и меня, ее завораживала ярко-красная лава, переливающаяся в огромных глазах, которая сверкала темным пламенем и растворялась сама в себе, чтобы потом разлиться волной черно-красных огней.
– Тебе не кажется, что мы слишком много времени позволяем Никто проводить с нашей дочерью? – спросил Влад, обращаясь ко мне.
Я отрицательно помотала головой.
– Он – самый великий сказочник на свете, – сказала я, но подумав, добавила. – Кроме того, наедине их никто никогда не оставляет. Все-таки он зверь…
Тут Саня взвизгнула:
– Ваша дочь?
Ирма увидела нас и, улыбнувшись, помахала рукой. Она поднялась на ноги и ловко сняла ребенка с длинных белых волос Никто. Девочка тут же подняла возмущенный визг, протягивая ручки к огромному чудовищу, пытаясь перелезть через спину Ирмы, но та крепко держала девочку, отчего визг становился все громче. Но тут Никто улыбнулся ей своей фирменной улыбкой от уха до уха, и ребенок звонко засмеялся. Саня за моей спиной ахнула:
– Кто это? – тихо спросила она.
Словно в ответ на ее вопрос чудовище посмотрело на нее, а затем, подмигнув ей, растворилось в воздухе.
– О нем я тебе позже расскажу, – сказала я.
Тут Ирма подошла к нам и, передавая ребенка мне на руки, посмотрела на Сашку:
– Саша, очень рада видеть тебя. Меня Ирма зовут, – сказала она, улыбаясь так, что Сане хоть немного, но стало легче.
– Здравствуйте, – сказала она.
Я повернулась к Сане, показывая самое чудесное, что случалось в моей жизни:
– Познакомься, это Амалия, – сказала я.
Сашка удивленно смотрела на маленькое пухлое личико с аккуратным носиком, крошечными губками и огромными глазами… цвета моря. Сашка смотрела, как девочка тянет к ней ручку, как ее лицо, совершенно неземной красоты сменяется несколькими выражениями лиц и, в конце концов, останавливается на улыбке, в которой лишь четыре зуба. Пожалуй, это удивило Сашку даже больше, чем параллельный мир за дверью однокомнатной квартиры. Она протянула руку, и Амалия вцепилась в нее пухлыми пальчиками. Саня улыбнулась.
Я смотрела на свою дочь, зная, какой она будет, когда станет взрослой – высокой, стройной и удивительно красивой. У нее будут длинные ноги и тонкая талия, женственные руки удивительно изящной, ювелирной огранки с длинными пальцами. Кожа ее – матово-белая, будет светиться, словно она сплетена из тончайших нитей лунного света, полные, манящие своей формой, губы, тонкий точеный нос и ярко очерченные скулы. Только вот волосы будут не белые, а насыщенного кофейного цвета с восхитительным серебристым отливом, как у ее отца. Глаза – тоже отцовские, и слава Богу. Странно бы смотрелась женщина с глазами из бриллиантовой крошки. Я точно знаю, как она будет выглядеть.
Совсем другое дело, что получится внутри.
Никто сказал – мы могли бы все изменить, если бы проявили заботу, внимание и не предоставили бы ее самой себе. Мы не подумали об этом, потому как каждый из нас воспринимал ее, как взрослую, а между тем, на белом свете она прожила не больше пяти лет. Рожденная уже взрослой, она не была таковой по сути и к взрослой жизни, к взрослым поступкам, к взрослым решениям готова не была.
Теперь у нее будет время, чтобы подготовиться, а значит, от меня требуется дать все то, что ей будет необходимо. Помочь собрать багаж для путешествия во взрослую жизнь, ведь теперь только от меня зависит, какой она будет.
Я научу ее ходить и держать ложку, писать и читать, попытаюсь научить ее любви и честности, доброте и смелости.
Но не только этому.
Я обязательно покажу ей другую сторону медали. Я объясню, что не одной добродетелью живет человек. Я расскажу, как странен и многоцветен мир. Как крепко сплетено в нем хорошее и плохое, и как, порой, трудно угадать, что есть – что, и то, что это далеко не всегда нужно разделять. Главное – помнить, что быть отравленным – не всегда значит – нести тьму, а быть хорошим – не значит всегда нести свет. Иногда хорошие не приносят в этот мир ничего, тем самым сея тьму вокруг, пряча свой свет внутри. Так или иначе, положительными или отрицательными нас делают идеи, которые мы несем в этот мир сознательно, упорно, не обращая внимания на протесты или восхищения. Нет и, дай Бог, никогда не будет белого и черного, а потому, Амалия, смело проходи мимо тех, кто кричит о равноправии. Нет равноправия, есть равновесие, а это – совершенно разные вещи. Тебе вовсе необязательно идти по моим стопам, но если ты все же пойдешь моей дорогой, помни – нельзя отказываться от своего эгоизма лишь потому, что людям столетиями внушали его испорченность. И молчаливая добродетель порой несет больше тьмы, чем кричащий во все горло эгоизм. Не эгоизм – следствие испорченности, а его неумеренное, неправильное применение. «Все есть яд, и ничто не лишено ядовитости; только количество делает вещество неядовитым», – так говорил Парацельс, и, следуя его завету, просто соблюдай меру. Люби свое одинокое, напыщенное, самовлюбленное эго и никогда не отворачивайся от него, но всегда держи наготове заряженное ружье. Умей приручить его, и тогда от твоей тьмы будет больше света, чем от некоторых светлых людей. Держи свой эгоизм на коротком поводке и не позволяй ему брать верх, иначе оно сожрет тебя, как уже сделало это однажды. Оно – жадное, грязное, мерзкое и жестокое, но если ты сможешь оседлать его, оно поведет тебя туда, куда твое трусливое, податливое «светлое» побоится даже заглянуть. Оно потащит тебя так высоко, так глубоко, так страшно, куда ты сама побоишься зайти, и тогда тебе откроется то, что навсегда изменит твою жизнь – твое вдохновение. Заклинаю тебя, ищи вдохновение. Как только ты найдешь его, в твоей душе вспыхнет пламя, которое укажет тебе конечную цель – путеводная нить ляжет между тобой и маяком в конце пути, и тогда путь станет верным, как бы тебя ни штормило. Ты никогда не собьешься с верного курса, даже если все кругом кричат, что ты выбираешь не те дороги. Даже тогда, когда ты начнешь сомневаться сама. Тогда все станет простым и ясным, ведь когда знаешь, куда идешь, путь становиться легче, а потому заклинаю тебя – ищи свой огонь. Я помогу тебе в этом. Я научу тебя не бояться тьмы, я покажу тебе, как бесконечно небо, я расскажу тебе самые прекрасные сказки, нашептанные мне самой вселенной, но самое главное… я научу тебя разбираться в монстрах.