Никто взревел и заклокотал. Четверо людей подняли головы и посмотрели на него – зверь окончательно обезумел и уже не мог говорить. Блаженство на грани бешенства кипело в нем, выдавая себя в быстрых резких движениях, улыбке, почти разрезавшей его голову на две половины, неизвестно как державшую их вместе и в глазах, где кипела, сверкала, искрилась красная лава, и свет ее озарял его жуткое лицо.
– Оно свихнулось… – прошептал Игорь.
– А тут в здравом уме и делать нечего, – ответила ему Ирма.
Влад не смотрел на них и не слушал, он уперся глазами в открывшуюся перед ним дорогу к огромному черному столбу, уходившему в небо.
Откуда-то сзади, со стороны гор за спиной, послышался знакомый визг – армия теней возвращалась к своему замку на зов хозяина и возвещала о подкреплении невыносимым визгом миллиардов нечеловеческих голосов.
Никто оглянулся на звук и, отряхнувшись совсем как собака, снова низко и утробно захохотал. Влад поднял на него глаза. Их взгляды встретились, и Влад с ужасом увидел, как доведенное до сумасшествия блаженство сделало зверя совершенно не управляемым. Он свихнулся, он хохотал и улыбался, слыша, что к ним приближается смерть, будучи единственным, кто обладал силой, способной победить Умбру. Там ли ты, Лера? Жива ли? Или безумие добралось и до тебя? Никто наклонил голову в сторону, как делают псы, когда пытаются понять, о чем толкует человек, внимательно прислушиваясь к мыслям Влада. Потом оно кивнуло, впиваясь сумасшедшими глазами в мужчину, и, посмотрев на крошечных людей под ногами, прорычало:
– Бежим! Самое интересное начинается!
И, захохотав, он рванул вперед, к тому самому шпилю из темно-серого графита. Влад, Ирма, Косой и Игорь понеслись следом, изо всех сил стараясь не отставать, но это было не так-то просто. Огромное чудовище с длинными, мускулистыми ногами неслось во весь опор, и не было в мире человека, способного сравниться с ним. Земля сотрясалась под огромными ногами и отвечала эхом на каждый его прыжок, содрогаясь по тяжелым телом, воздух сопротивлялся ему, толкая его в грудь и огибая широкую спину, вихрями сливался за его спиной, отбрасывая назад людей, бегущих за ним. Тяжелее всех приходилось Ирме, ведь ее шикарное тело для бега не предназначено. Косой, несмотря на несуразность и нескладность своего тела справлялся хорошо и почти нагонял чудовище. Влад и Игорь – молодые, быстрые, крепкие и сильные – бежали быстрее всех и тянули за собой тяжелую Ирму, так что ноги той почти не касались земли, но даже они не успевали за Никто, который, в своем безумии, стал совершенно недосягаем.
За спинами, совсем близко, послышался знакомый визг, впивающийся тонкими иглами прямо в голову. Они близко. Они совсем близко. И страх дал людям то, что было необходимо – сил и скорости. Нагоняя чудовище, крохотные и слабые, они неслись, подгоняемые желанием жить, неизвестно откуда черпая силы. А Никто летел, смеясь и рыча. Клокотание вырывалось из него, сопровождаемое жутким звуком, похожим на смех и хрип одновременно. Он замахнулся звериной лапой и на всем ходу, не сбавляя скорости, ударил по одному из кристаллов, стоящему на его пути. Тот взорвался, со стеклянным звоном разлетаясь на сотни мелких и крупных осколков. Влада, Ирму, Игоря и Косого, окатило градом мелкой шрапнели. Ирма взвизгнула, мужчины успели прикрыться руками, но все же местами на коже остались сетки мелких порезов.
Влад оглянулся и взвыл сквозь стиснутые зубы – черно-серая масса за их спинами стремительно приближалась к ним, сокращая расстояние так же быстро, как летел впереди зверь. Крошечные, медленные, беспомощные люди, выбивающиеся из сил, съедаемые страхом и отчаяньем, оказались в эпицентре столкновения двух внеземных титанов, чьи силы, а главное – цели, совершенно непостижимы. Вихрь закручивался все сильнее, земля дрожала под ногами, нервы и силы на пределе. Ирма взвизгнула от очередной порции осколков, посыпавшихся спереди. Влад посмотрел вперед и увидел, что они – практически у подножья огромного монолитного столба. Отсюда он казался гораздо больше, шире и внушительнее, чем издали. По-прежнему непроницаемое, оно выглядело огромным монолитом, без окон и дверей. Оно внушало страх – ни входа, ни выхода, лишь огромная черно-серая глыба, уходящая далеко в небо.
– Тени совсем близко! – крикнул Игорь, и, в ответ на его слова, визг многократно усилился, доносясь теперь откуда-то из-под пяток.
Оставались считанные метры до стены из графита, когда Никто, ловко извернувшись, сгреб в охапку всех четверых и, оттолкнувшись от земли, одним прыжком пролетел сквозь черно-серый графит, где все поглотила тьма.
***
Сначала только тьма и полная тишина, в которой отчетливо слышалось посвистывающее дыхание Ирмы. Бедная никак не могла надышаться. Лишь кожей угадывалось присутствие здесь огромного нечто, зовущимся Никто. Люди висели в каком-то непроглядном мраке, купаясь в киселе невесомости, не чувствуя ни ног, ни рук, но никто не осмеливался произнести ни звука. Но тут Никто безумно захихикал, словно нашел что-то забавное или кто-то щекотал его за пятку, и тихонько сказал:
– Прятки… Я люблю прятки, – а затем, еще раз хохотнув, добавил тем голосом, что яснее ясного говорил о том, что разума в этом звере больше не осталось. – Я иду искать…
Вспыхнул свет, под ногами возник пол и все, кто плавал в невесомости, обрели вес, и теперь крепко стояли на ногах в огромном зале, заполненным колоннами, как деревьями в густом лесу. Колонны эти были грязно-белые, из известняка, который столетиями не видел побелки, из-за чего на них особенно отчетливо выделялись странные надписи на совершенно незнакомом никому языке. Даже Влад, знающий назубок древний магический язык, нахмурился, пытаясь их прочесть, но так и не понял ни слова. Ирма, еле восстановившая дыхание, оглядывалась, рассматривая не столько колонны, которые жались друг к другу, сколько единственный широкий проход в центре – там была стена из разноцветного витража. Ирма замерла, разглядывая завораживающий узор из кусочков мозаики, сплетенный в завораживающем ритме красок. Игорь и Косой рассматривали пол, хотя на фоне всего, что предстало пред ними, он, даже сотканный из серо-черного графита, удивлял меньше всего. Вдруг огромный зверь, на лице которого, помимо полного безумия, явственно читался восторг и предвкушение чего-то, о чем знал только он один, встал на четвереньки и, подобно коту, тихо и бесшумно, словно ничего не весил, начал красться, просачиваясь в узких просветах между колонн. Тело его стало мягким и гибким, как шерсть. Он искал что-то, внимательно разглядывая каждую из них. Он огибал их, и тело его послушно складывалось пополам под неестественными углами, выгибаясь жуткими позами, на которое не способно человеческое тело. Люди с ужасом осматривались, время от времени бросая друг на друга ошарашенные взгляды, пока чудовище медленно переходило от одной колонны к другой.
Тут Никто поднялся на ноги и захохотал.
– Нашел!
Внезапно он размахнулся звериной лапой и…
Послышался взрыв, и с громким хрустальным звоном окружающая людей реальность треснула и осыпалась, как разбитое стекло, открывая взору истинное местоположение людей – старая, поваленная деревянная лачуга. Люди вскрикнули, закрывая головы руками. Разрывая ткань времени и пространства, за спиной Никто возник Умбра и рухнул на серое чудовище, обвивая его огромными руками, вцепляясь ему в шею и грудь. Оно пыталось разорвать темно-серое тело пополам, впиваясь в грубую кожу огромными грязно-коричневыми пальцами, на которых отчетливо виднелась лопнувшая кожа и сочащаяся кровь. Никто закричал, зарычал и, жутко вывернув голову на сто восемьдесят градусов, вцепился длинными тонкими зубами прямо в уродливое лицо чудовища и рванул на себя. Оно странно вытянулось, как резиновая маска и, что еще ужаснее, потащило все тело за собой с мерзким влажным хлюпаньем, словно было костюмом, а не живым существом. Мерзкая, грязно-коричневая тварь дернулась, изогнулась и вывернулась из зубов Никто, несколько раз прокрутившись вокруг себя. Никто медленно повернулся к нему и улыбнулся так, что нижняя часть лица полностью оторвалась от верхней, и лицо его застыло в жутком оскале, где две половины лица висели друг над другом в воздухе, ничем не связанные между собой.
– Привет… – прорычал Никто голосом, полным безумного восторга.
Умбра не раскрыл рот – он разорвал кожу там, где рот должен был быть, и прогремел так, что каждая буква врезалась в барабанные перепонки, заставляя людей съежиться, зажав ладонями уши, и пригибаться к земле, словно сейчас грянет взрыв.
– Опять ты… – завибрировал воздух, и Влад, Ирма, Косой и Игорь разом заскулили, как побитые псы.
Верхняя половина головы Никто радостно закивала, хохоча и перебирая когтистыми пальцами в воздухе.
– Поднимемся выше? – прорычал Никто голосом закадычного друга. – Тут тесно.
– Не сейчас, – снова ударило по ушам, и новый вопль боли раздался от людей, валяющихся на полу. – Я уже почти соединил…
Тут, как подтверждение его слов, земля затряслась под ногами, разламываясь на две половины, на разных полюсах которых оказались два жутких чудовища и по два испуганных человека, которые отчаянно хватались друг за друга, пытаясь удержать друзей, но куда там! Земля отвернулась от них и больше не держала своих любимцев. Они посыпались в разные стороны, как только разлом стал неумолимо разрастаться. Небо свалилось на головы огромными осколками, рваными острыми краями впиваясь в бытие, реальность затрещала по швам, когда миллиарды острых кристаллов вспороли ее материю, вгрызаясь в этот мир, чтобы не оставить ничего от целой вселенной, поглотив ее, разорвав ее, переработав ее в чистую энергию.
– Это мы легко исправим! – захохотал, заклокотал Никто и с проворством кошки рванул вперед, на всем ходу врезаясь в Умбру, разрывая его тело когтистой лапой…
Глава 11. Я сделала что-то ужасное…
– Дыши, Моялера, дыши…
…услышала я откуда-то из темноты и жадно вдохнула, слыша, как собственное хриплое дыхание прерывисто, со странным свистом и стоном, входило и выходило из моих легких. Мне было больно, и я жутко боялась открыть глаза. Кислород раздирал мои легкие, входя в них горячими волнами, он обжигал мои вены, пускаясь по ним как расплавленный металл, как дробленое стекло, он рвал тонкие мембраны моих клеток и заменял собой их содержимое. Он менял меня, превращая в того, кем я никогда не была. Но больнее всего было внутри моего измученного, уставшего сердца, потому что, словно нефтяное пятно, медленно расползалась по мне боль, безмолвно говоря мне что-то, чего я не могла понять, но могла почувствовать.
– Я сделала что-то ужасное… – хрипло прошептала я.
Вдох с низким гулким рычанием и выдох, рождающий глухое клокотание:
– Так было нужно.
Я прислушалась к своим ощущениям, ощущая огонь каждой клеткой:
– Тогда почему так больно?
Его дыхание отвлекало меня, заставляя разум подчиниться его ритму, заглушая свои собственные чувства.
– Иногда, даже когда делаешь что-то правильно, неизбежно становиться больно.
– Почему?
Снова – вдох и выдох, заглушающий боль внутри меня.
– Потому что законы природы были придуманы не для удобства человека, а для правильности вещей, для возможности существования материи, времени, пространства…
– А человек?
– Побочный продукт.
– И как же тогда нам быть?
Никто тихо вздохнул, и я почувствовала руку в перчатке на своей спине. Как и мечтала.
– Приспосабливаться, – сказал он, притянув к себе и нежно прижимая меня к огромному телу, которое не излучало тепла и ничем не пахло.
– Ты поможешь мне приспособиться?
– Нет, Моялера, я этого не умею.
– Почему?
– Я ведь – хаос. Я – то, чем все заканчивается. А тебе нужно к тому, с чего все начинается. Тебе нужен порядок.
– Любой порядок неизбежно ведет к хаосу.
– Поэтому, рано или поздно, ты придешь ко мне. Я же говорил.
Я снова была окружена невесомостью. Невесомостью и мраком. В его объятьях мне было холодно. Так хотелось согреться… Но греть он не умеет.
– Так что же я сделала, Никто?
– Ты спасла своих друзей, их мир и жизни миллиардов других, менее важных для тебя людей.
– Как?
– Разрушила связь Умбры с физическим миром. Ему, как и мне, необходимо физическое тело, чтобы существовать в вашем мире. Ты лишила его тела, прервала связь, и Умбра потерял возможность быть в мире людей. А вместе с ним ушло все то, что притащил с собой.
– Навсегда?
– Нет, конечно.
– Он вернется?
– Не скоро… – устало пробормотал Никто.
– То есть, в мире Влада все хорошо? Все живы?
– Да, Моялера.
– Тогда откуда чувство, что я сделала что-то плохое?
– Потому что ты и сделала.
Я открыла глаза и увидела нечто прекрасное.
Крошечная планета висела в невесомости и темноте. Вокруг нее, по орбитам, разным по величине, форме, с разной скоростью и удаленностью, вращались двадцать три солнца. От крошечного – до огромного, от тускло-белого – до черно-красного и фиолетово-синего, они разрывали крошечную планету гравитацией, жаром, светом, радиацией, каждую секунду, каждое мгновение стирая с ее лица все живое, что могло возникнуть. Я залюбовалась космическим хороводом, пляской смерти, отсутствием жизни и невозможностью ее появления.
– Там ведь нет жизни? – спросила я и посмотрела на Никто, который развалился в безвоздушном пространстве, баюкаемый невесомостью, любимое дитя всех вселенных.
– Все, что ты видишь и есть жизнь.
– Я имею в виду жизнь, похожую на меня.
– То есть, раз не похоже на тебя, значит – не жизнь? – Никто улыбнулся зубастой улыбкой, и в ней было столько нежности, столько снисхождения к глупому и эгоистичному человеку, что я улыбнулась ему в ответ. – Жизнь есть преобразование энергии. Оно может выглядеть, как скопище клеток вроде тебя, а может… – и он указал взглядом на калейдоскоп светящихся, искрящих радиацией и гравитацией, звезд, и крошечную планету внутри их хоровода, а затем, немного помедлив, добавил. – Хочешь остаться со мной? – спросил он, проводя по моей щеке огромной звериной лапой.
Я не сомневалась ни секунды:
– Нет. Я хочу домой.
Он кивнул, с нежной грустью рассматривая мое лицо:
– Тогда еще подарок для тебя, Моялера.
Внезапно мы сорвались с места и понеслись, оставляя удивительную звездную систему позади, превращая ее в крошечную звездочку. Затем мы покинули скопление звезд, увеличиваясь до размера галактики, и, проводив ее взглядом, увидели россыпь других, не похожих друг на друга, клочков жизни в черном пространстве, а затем Вселенная предстала перед нами во всей своей красе. Огромная, раскинутая так далеко, ее начало и конец сливались, создавая бесконечность. Обманчиво безжизненная, она молчала и кричала одновременно.
– Ты хотела знать, что значит «Каждый раз?», Моялера, – сказал Никто, крепко прижимая меня к себе, потому как мое хрупкое сознание снова начинало забывать, как держать воедино атомы моего тела. – Чтобы ты поняла, мне нужно показать тебе Вселенную с моей высоты. Ты смотришь на мир глазами бабочки-однодневки, поэтому он медленен и бесконечно жив для тебя. Но если ты посмотришь так, как вижу я…
Тут он махнул рукой, и Вселенная взорвалась скоростью, расширяясь, разлетаясь в разные стороны, сверкая галактиками, искря звездами, разрываемая черными дырами. Разум мой уже затуманивался, но я все еще видела, как скопления звезд и звездного вещества разбегались, как круги на воде, удаляясь друг от друга и, словно искры от костра, затухали вдали бесконечности. От центра к краям разлетались крошечные планетки, словно пылинки, поднятые ураганом, и их смерть заставляла меня умирать вместе с ними. Где-то там крошечная Земля вспыхнула, как искорка, и погасла навсегда – все, кого я знала, все, кто был мне незнаком, все, кого я любила, умерли за считанные доли секунды. Сердце мое зашлось, тело мое разваливалось, но страх, боль и отчаянье все еще струились по венам, которые уже не держали в себе мою жизнь. Я растворялась в вечности, глядя, как огромная Вселенная растворялась и угасала прямо на моих глазах. Все, что было в ней, превращалось в ничто, все, что составляло ее суть, становилось пустотой и там, где когда-то светилась энергия, не стало больше ничего. И умирая, я поняла, чем же заканчивается небрежно брошенная чудовищем фраза. Каждый раз, когда… все останавливается. Жизнь есть движение, и пока есть движение – есть жизнь. Для того, чтобы жить, нужно бесконечно двигаться – физически, морально, духовно, эмпирически, нравственно… Неважно – как, главное – двигаться. Главное – не стоять на месте, а иначе…
Мой разум покинул хрупкое тело в тот момент, когда Вселенная провалилась во мрак, и когда последний атом того, что когда-то было мной, развалился на части, все поглотила тьма. Осталось только ничто. Остались пустота и небытие. Только – тьма. И в этой тьме тихо и отчетливо прозвучало:
– Дыши, Моялера, дыши…
Глава 12. Снова Никто
– Дыши, Лерка, дыши! – кричал кто-то, а следом сильные толчки в грудь один за другим пронзали меня болью. Горячие губы на моих губах, и глоток воздуха с силой врывается в мои легкие. А потом снова разряды боли в груди.
Я втянула воздух. Со сдавленным хрипом я раскрывала рот, чтобы схватить кислород. Он входил в меня вместе с болью сотен тысяч иголок, вонзавшихся в мои легкие.
Я застонала.
– Молодец, Лера! Давай, Лера, дыши! Дыши…
Теплые ладони легли на мое лицо. Я открыла глаза – надо мной горели два сапфира. Синие, бездонные океаны, полные страха и паники.
– Живая? – спросил Влад, склоняясь ко мне, глядя меня рукой по щеке, цепляясь взглядом за каждое движение моего лица.
Я слабо кивнула.
– Слава Богу… – сказал он, и лицо его оттеснили на задний план Ирма и Косой, которые склонились надо мной с теми же напуганными выражениями лиц. Посыпались вопросы о моем самочувствии, на которые я не успевала отвечать. Лишь махала головой и мычала. Меня бережно подняли и посадили. Я, словно пьяная, качалась и никак не могла найти равновесие. Я все еще не понимала, где нахожусь. Я помнила космос, черную тьму и вспышки света умирающей вселенной. Что-то неприятно зашевелилось внутри. Я сделала что-то плохое. Я сделала что-то ужасное…
Я подняла глаза на Ирму и нашла ее теплую руку.
– Ирма, что я сделала?
Ирма опустила глаза, и на короткое мгновение в них мелькнул страх и ужас, но тут же, овладев собой, она затараторила, пытаясь заглушить мой вопрос:
– Все хорошо, Лера. Мы живы. Господи, Лера, мы живы!
Она обняла меня и прижала к себе. От нее так знакомо пахло ванилью. А еще горечью боли. Она отпустила меня, и я встретилась взглядом с Косым. Холодный и равнодушный обычно, теперь он был бесконечно усталым и… глаза были красными. Не помню, чтобы Косой плакал хоть когда-нибудь. Я завертела головой в поисках Игоря, но тут же возник Влад.
– Идти сможешь? – спросил он, протягивая мне руку. Его лицо было таким странным, что я испугалась еще сильнее и то, что сидело внутри, меня зашевелилось с новой силой. Лоб его был расслаблен и брови не хмурились, но в глазах, кроме усталости и облегчения была растерянность. Ярче всего его выдавали губы, которые стали тонкой белой полосой. Я что-то сделала. Что-то ужасное.
Влад поднял меня на ноги и обнял. Такой теплый… его кожа источала такой дурманящий аромат, что я невольно закрыла глаза и прильнула носом к его шее. Он еле заметно дернулся, как будто испугался, но, спустя сотую долю секунды, прижал меня к себе еще крепче, позволяя мне надышаться пряным ароматом его кожи, который заглушал собой все на свете. Заглушал, но не убирал полностью. Я что-то сделала, и это что-то испугало их всех. А главное, продолжает пугать и сейчас…
– Влад, что я сделала?
Я попыталась обернуться, посмотреть назад, но Влад крепко прижимал меня к себе теплой сильной рукой. Я попыталась отстраниться, но он мягко держал меня в своих объятьях, не давая мне вырваться. И молчал.
– Влад…
– Не сейчас, Лера, – сказал он тихо, разливая теплое дыхание по моей шее. – Не надо.
Страх вспыхнул во мне, боль взвилась до небес, опаляя мою душу, обжигая сердце:
– Отпусти, – прошептала я.
– Нет, – ответил он, и руки его обвили меня теплыми тисками, в которых было тепло и уютно даже тогда, когда они давили на меня. Но мне сейчас не это нужно.
– Влад, отпусти!
– Лера, послушай меня…
– Я все равно узнаю. Все равно увижу.
– Может быть. А может, я смогу сделать так, что не узнаешь. Никогда и не увидишь. Дай мне время…
– Отпусти! – рявкнула я и толкнула его в грудь.
Я обернулась назад. В первую секунду я лишь растерянно смотрела на то, что предстало передо мной, пытаясь понять, что вижу. Но вот сердце досчитало до пяти, и я услышала, как что-то похожее на звериный вой, сдавленный, хриплый, вырывается из моей груди. На негнущихся ногах я подошла к ней и резко отодвинула Игоря, пытавшегося закрыть ее от меня какой-то пыльной старой тряпкой. Я упала на колени, осторожно сняла ткань и отбросила прочь, бросив быстрый испепеляющий взгляд на парнишку, который посмел накрыть такое прекрасное таким грязным и уродливым. Протянула руку и отдернула, словно от огня. Но потом снова потянула ладонь и прикоснулась кончиками пальцев к сияющему фарфору ее кожи. Даже сейчас ее тело излучало красоту, несмотря на кусок плоти, выдранный из него там, где должно быть сердце. Меня затрясло. Руки мелко задрожали, и я прижала их к груди, не зная, что с ними делать. Взгляд мой скользил по прекрасному лицу, которое было так неестественно спокойно, что я не смогла смотреть на него. Я закрыла глаза трясущимися руками. Я слышала свой тихий стон так далеко, словно он шел из-за гор, словно был эхом чужого горя. Не моего. Я убрала руки от лица. Прекрасный рельеф губ, длинные ресницы, четко очерченные высокие скулы и волосы, словно серебряные нити переливались в тусклом свете. Такая тихая, такая спокойная. Неживая.
Вот что я сделала!
ВОТ ЧТО Я СДЕЛАЛА!
Мой собственный крик оглушил меня. Я ничего не слышала, ничего не соображала. Я громко кричала, и плач мой заглушал мою боль тем сильнее, чем был громче. Я визжала и плакала. Я цеплялась за мертвое тело и пыталась найти в нем жизнь. Я уже не понимала, не чувствовала, как Влад схватил меня, как Ирма помогала ему отодрать мои руки от Амалии, как Косой отгораживал ее тело от меня, потому что я отказывалась верить тому, что видела. Игорь, бледный и напуганный, сгребал в охапку безжизненное тело, потому что я тащила ее за собой. Влад что -то кричал мне, Ирма плакала и толкала нас куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Косой утирал слезы и помогал Игорю поднять Амалию на руки. Никто не хотел оставлять ее здесь. Никто не хотел оставлять ее одну.
Вот что я сделала!!!
Вот что я сделала…
***
Три дня я смотрела в окно на дождь. Дождь, который вместе со мной оплакивал Амалию уже почти трое суток. Дождь пытался смыть воспоминания о кристаллах , растущих из-под земли, о жутких мерзких тварях, что рыскали по свету, не имея собственной воли, о чудовище, зовущимся Умбра, который хотел пустить этот мир на топливо. Все исчезло. Испарились кристаллы, которые пронзали этот мир насквозь. Теперь от них не осталось и следов в земле и даже тот крохотный, что был у Влада в лаборатории, растаял, словно его и не было. В деревнях потихоньку открывались ставни и размуровывались входные двери. Люди выходили из убежищ, но пока еще не верили, что все позади. Тени больше не придут. Тени исчезли. Так же, как и Умбра. Так же, как и Амалия.
Я снова зарыдала. На этот раз тихо. Уткнулась в подушку и заскулила. Я вспоминала вечер, когда она спасла меня от разъяренного волшебника. Ни тени страха, ни тени сомнения не было в ее глазах. Она была смелой. Нутро скрутило. Я согнулась пополам и завыла, зарываясь в подушку так глубоко, как могла.
Дверь тихо открылась, и в комнату зашел Влад. Я слышала его тихие неспешные шаги, которые обогнули край кровати, и подошли к тому краю, где лежала я.
– Лера, – сказал он тихо. – Пора.
Повисло молчание. Он терпеливо ждал, когда я заговорю. Он не притрагивался ко мне с того самого момента, когда меня притащили в комнату в полуобморочном состоянии. Он не тянул ко мне руку и сейчас. Он ждал. Я молчала. Я просто не могла говорить.
– Лера, все уже собрались. Больше откладывать нельзя. Мы поймем, если ты не…
– Я пойду! – сказала тихо и отрывисто.
Я встала с кровати и пошла в ванную. Умылась, собрала волосы в хвост и вышла в комнату. На стуле висело скромное черное платье. Я переоделась прямо при Владе и вместе с ним вышла из комнаты.
Были все жители замка. Никто не остался в стороне. Как бы они ни относились к ней, когда она жила в замке, теперь это не имело значения. Пришли все. Я смотрела на заплаканную Ирму и вспоминала слова, которые она говорила мне когда-то очень давно.
Еще неизвестно, на что ты пойдешь, защищая то, что тебе дорого.
Как же ты права, ведьма! Как всегда. Я пошла на самое ужасное.
Никто не поставил мне это в вину. Никто ни разу не сказал, что я сделала что-то непростительное. Но это было непростительно, и мне было тошно от того, что никто не говорил мне этого. Непростительно, но необходимо, иначе не было бы всех этих людей, не было мокрой земли под ногами, не было бы этого мира. Небытие и мрак. Наверное, то, что я сделала, было лучшим из вариантов. Но почему-то я уверена, что – не единственным. Никто – жуткий зверь, чудовище из другого измерения жизни – не думал и не разбирался. Он был в эйфории. Кроме того, для него ничего не значит человеческая жизнь. Но я-то была там. Могла ли я остановить его? Могла ли сделать так, чтобы не стоять сейчас под дождем в черном? Я не знаю. Я уже ничего не знаю.
Все продлилось недолго и когда закончилось, люди молча разошлись по своим комнатам, заплаканные и опустошенные. Я зашла в свою комнату и снова закрылась на три дня. Чем дольше я сидела к пустой комнате, тем реальнее мне казалась возможность прожить так всю жизнь.
Седьмой день почти полностью прошел в дреме и сне, и когда закатное солнце поплыло над горизонтом, медленно склоняясь к лесному рельефу на той стороне земли, мне приснился сон. Жуткий и страшный. Я проснулась в холодном поту, но совершенно не могла вспомнить, что же мне снилось. Меня трясло, лицо было заплаканным, а одеяло, скомканное и скрученное, лежало на полу рядом с кроватью. Знакомое ощущение того, что меня ждут, заставило меня подняться с постели и подойти к окну. На лужайке перед замком в розовом закатном мареве стояла огромная фигура чудовища и смотрела прямо на меня. Ярко-красные глаза и огненные узоры светились, переливаясь магмой под темно-серой кожей. Рот разъехался в фирменной улыбке и Никто, как старому закадычному другу, кивнул мне головой, приглашая прогуляться. Я оделась и вышла.
На улице у меня слегка закружилась голова. Я и не подозревала, сколько времени безвылазно просидела в четырех стенах. Свежий воздух наполнял меня, как пустой кувшин, и мне нравилось чувство легкости, которое он придавал мне. Я шла медленно, не торопясь, разглядывая фигуру, стоявшую передо мной. Огромная, она все сильнее и сильнее закрывала собой небо по мере того, как я подходила ближе. Наконец, когда он закрыл собой все, фирменная улыбка обнажила стони острых зубов:
– Здравствуй, Моялера, – сказал он и нежно погладил меня по щеке звериной лапой, а потом, совсем по-человечески притянул меня к себе и нежно обнял. Интересно, откуда у него эти людские замашки? Он передразнивает нас или в нем, и правда, так много от человека? – Я все ждал от тебя слов благодарности, но так и не дождался. Решил прийти сам. Ты же знаешь, я не гордый, – он хохотнул и, отодвинувшись, посмотрел мне в глаза.
Тут на востоке, там, где находилась ближайшая к замку деревня, раздался еле слышный хлопок, и в предзакатном небе засверкали фейерверки. Люди, наконец, поняли, что все закончилось. Хорошо или плохо – точно не знал никто, но больше люди не скрывали своей радости. Во всех сторонах света слышались радостные возгласы, крики счастья и восторга. Волна искрящейся жизни накрывала сказочную страну, неся с собой свет и смех. Конец света отменяется! Впереди – многие столетия жизни, и жизнь эта искрится и кипит в людях, звенит в воздухе, дрожит в самой земле. Только в нашем замке никаких праздников не предвиделось ближайшие несколько недель. В нашем замке пока не было места празднику, там гостили облегчение и тихое счастье.
Я снова перевела взгляд на чудовище:
– Спасибо, – сказала я, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. Опять.
– И угораздило же меня привязаться к такой зануде… – прорычал Никто, присаживаясь на землю рядом со мной. – Чего ты ревешь, глупая? Мне казалось, именно этого ты и хотела?
Я кивнула, вытирая щеки руками.
– Тогда откуда слезы?
Я всхлипнула, тяжело вздохнула и посмотрела в его огромные красные глаза.
– Ты же мог сделать так, чтобы Амалия выжила?
– На тот момент – уже нет. Но это могли сделать вы.
– Кто – мы?
– Все те, кто так усердно оплакивал ее.
– Как? – уставилась на него я, чувствуя, как заходится сердце.
Никто слабо дернул плечом, как бы говоря, что это не так уж и сложно, а потом сказал:
– Ну, вы могли не отпускать ее из замка в ту ночь, когда она пустилась в свободное плавание. Или узнать, где она живет, и написать письмо. Узнать, как она и не нуждается ли в чем-нибудь? Вы могли просто не оставлять ее одну.
– Но она хотела уйти, хотела жить сама по себе. Хотела быть одной.
– Тогда незачем брать на себя вину за ту судьбу, которую она выбрала сама. Она всех Вас поставила под удар. Почему ты об этом не вспоминаешь?
– Мне кажется, она так же нуждалась в Умбре, как я – в тебе.
– Так и было.
– Тогда в чем между нами разница?
– Ты умеешь выбирать чудовищ, – сказал Никто и рассмеялся. Он снова медленно прикоснулся лапой к моей щеке, а потом улыбка исчезла с его губ и он сказал. – Что сделано, то сделано – Моялера, – и посмотрел на меня с той самой нежностью, которая была такой же безграничной, как и его возможности.
– Мы оба знаем, что временем можно управлять, – возразила я.
Никто кивнул и улыбнулся одним уголком рта:
– И ты бы кинулась переплетать полотно времени, чтобы спасти одну единственную жизнь?
– Не знаю… – прошептала я.
Никто кивнул и улыбнулся одними губами. А затем он сказал:
– Ты очень расстраиваешь меня, когда не ценишь то, что я для тебя сделал.
Я нахмурилась и, посмотрев на него, попыталась понять, о чем он говорит. А он продолжил:
– Я старался ради Вас. Я бился на твоей стороне и боролся за тебя и твоих людишек. Все, как ты хотела.
– Ты старался ради себя, – твердо и тихо сказала я.
– О, Моялера… Ты все еще мнишь себя центром мироздания. Я бы мог жить без того, что ты мне предложила. Скучно, конечно, но я бы существовал. А вы – без того, что сделал для вас я?