– Конечно, – согласился Влад. – Ты пойдешь? – спросил он… Ольгу. Та с готовностью, толком даже не понимая, о каком заклинании идет речь, кивнула, не мешкая ни секунды. Но тут вмешалась Ирма.

– Ольга? Владик, ты умом тронулся?

– К сожалению, нам она подходит больше всех.

Косой посмотрел на девочку, смерив ее хмурым взглядом, и кивнул, соглашаясь с Владом.

– Погодите, братцы, давайте поподробнее. Публика, знаете ли, требует некоторых пояснений, – настаивала Ирма.

Влад посмотрел на нее, и исключительно из любви (хотя, может, и из страха не дожить до конца света ее стараниями), терпеливо принялся объяснять:

– Ольга нам нужна, потому что она подходит по габаритам. Магия – магией, но даже здесь, в общем и целом, не должно быть большого различия в количестве заменяемой материи.

– Не поняла?

– Вытесняемое тело должно быть примерно одного габарита с заменяемым.

– А откуда ты знаешь, каких габаритов Великая? Ты что ее видел? Она что, не больше Ольги? – не сдавалась Ирма.

Влад кивнул.

– Я могу, – вмешалась я, искренне переживая за хрупкую девушку, с которой мы были почти одинаковых габаритов. Я прекрасно понимала, что Ольга пойдет за ним в огонь и воду, и с обрыва сиганет, не задумываясь, но это не делает ее идеальным объектом. Влад посмотрел на меня одновременно с Косым. Косой просто хмыкнул и снова уставился в книгу, а Влад ответил короткое «нет».

– Почему? – возмутилась я.

– Да потому, Валерия, что ты умудряешься дать маху даже в самых простых ситуациях, где я в шаге от тебя. Лаборатория. Не забыла? А Ольга, если ей все объяснить, сделает так, как я прошу, и ни на шаг не отступит от моих слов. На тебя нет надежды.

Мне стало жутко обидно и стыдно. Меня отчитывали как маленькую, а мне даже возразить нечего. Он ведь прав, я могу создать Армагеддон, даже выйдя за туалетной бумагой, не говоря уж о межвременном пространстве, где все, наверняка, гораздо сложнее, чем в местном супермаркете. Я молча кивнула.

– Не переживайте, я верну Ольгу в целости и сохранности, – сказал Влад.

– Я не сомневаюсь. Мой вопрос, главным образом, касается Великой – зачем она нам здесь, да еще и с таким риском? – снова заговорила Ирма.

– Риска почти никакого, – тихо вмешался Косой.

– «Почти» для меня более чем достаточно.

– Стоит ли игра свеч? – вставил свое слово Игорь.

Влад посмотрел на них двоих, затем на Ирму и со вздохом сказал:

– Я, конечно, понимаю, почему Игорь задается такими вопросами, но тебе ли не знать?

Ирма посмотрела в пол и нахмурилась. Все она знала, просто паника подступала и к ней и все, чего она хотела – чтобы все близкие и родные были рядом, на расстоянии вытянутой руки, а не где-то в межпространственных закутках вселенной. Неизвестные заклинания с неизвестными последствиями пугали ее, как и всякого, кто находится на грани истерики. Влад подсмотрел на Игоря и сказал:

– Великая видит будущее, и все, что ей нужно, это просто рассказать, как мы выпутаемся из всего этого. Она видит, как мы победили Умбру, знает, что мы уже сделали в будущем, и спокойно может нам об этом рассказать. Поэтому-то Умбра и запер ее там. Он знает, что для нее это все равно, что пересказать конец книги, которую читала только она. Да, нам, наверное, будет уже не так интересно, но я готов поступиться этим маленьким неудобством.

– А если мы не победили? – спросил Игорь. – Что если мы не справились?

– Будущее многолико. Это то, что я знаю наверняка.

– То есть?

– Есть множество альтернатив, и пока будущее не настало, все они реальны. Как кот Шрёдингера.

– Чей кот? – в голос спросили Ирма, Косой и Игорь. Но меня в этот момент чуть не порвало от гордости – верите или нет, но я знаю, в чем суть истории о бедном коте.

– Неважно. Суть в том, что обязательно есть исход, при котором мы проиграли, но есть исход, где выиграли, и нам нужна именно эта ветвь. Она заглянет туда, расскажет нам, и мы узнаем, как можем победить. И Умбра это знает, а потому, друзья мои, время нас поджимает. – Влад подошел к огромным окнам и начал задергивать шторы. – Косой и Ольга остаются здесь, все остальные на выход.

– Влад, я хочу остаться, – твердо заявила я.

– Как-нибудь в другой вселенной, – с сарказмом ответил он. – На выход!

Пока мы все поднимались и строем выходили из комнаты, закрылась вторая половина штор, и в кабинете стало темно. Мы вышли и закрыли за собой двери.

– Пойдемте, поедим, – хмуро сказала Ирма.

***

Прошло почти полчаса. Мы сидели на кухне и студили чай в кружках. Никому кусок в горло не лез, и даже вкусный чай казался водой. Мы молчали, и каждому хотелось знать, что означает эта тишина. Все плохо или все хорошо? Как подбрасывать монетку и надеяться на решку, зная, что в половине из возможных альтернатив выпадет орел, а в остальных – решка. А то и вовсе встанет на ребро. Бывает же такое?

Тут в проеме кухни появился Влад. Мы все уставились на него.

– Ну как? – спросила Ирма.

Из-за его спины показалась Ольга и Косой. На них не было лиц.

Очевидно, никак.

– Что случилось? – спросил Игорь.

Косой и Ольга медленно прошли и сели за стол рядом с Ирмой. Влад остался стоять в проеме, опираясь плечом о стену. Он смотрел на меня и задумчиво потирал подбородок. Ольга, бедняжка, чьи огромные зеленые глаза предательски блестели, так хотела помочь Владу, что неудачу, наверняка не имеющую к ней никакого отношения, естественно, относила на свой счет и была на грани истерики.

– Ну же, объясните же, наконец, что произошло? – снова заговорила Ирма.

– Ничего не произошло, – со вздохом ответил Косой. Он был расстроенным и уставшим. Помолчав немного, он продолжил. – Мы все сделали, как положено. Все правильно, но ничего не случилось. В прямом смысле.

Повисло молчание. Влад по-прежнему смотрел на меня. Кожей чувствуя его взгляд, я посмотрела на него. Он вцепился в меня синими, как море глазами, и думал так громко, что я едва не глохла от его кричащих мыслей. Великая не просто так позвала меня сюда, и ты это знаешь. Я здесь для каких-то целей, и может быть, это – одна из них. Тебе не хочется доверять мне, но приходится. Как и обычно, в общем-то. Как и всегда. Тебе неприятна мысль, что такой ненадежной персоне достается ответственная роль, и те несколько минут, что я буду там, где тебе меня не достать, не проконтролировать, тебе ни за что не узнать, что я делаю. Ох, как нелегко тебе дадутся эти несколько минут, но это не меняет сути. Идти должна я.

Словно услышав каждое мое слово, Влад взревел. Он резко подошел ко мне, схватил за руку и, вытянув из-за стола, потянул прочь из кухни. По извилистым коридорам я бежала за ним следом, как всегда, не успевая, и всеми силами держала язык за зубами. Одно неосторожное слово – и он позволит Умбре завоевать этот мир, лишь бы не признать свое поражение передо мной. Мы молча добрались до кабинета, не проронив ни словечка. Он открыл дверь и, затащив нас внутрь, закрыл ее за собой в полном молчании.

Здесь было очень темно, и только посреди комнаты, на низком столике для шахмат, горела свеча.

Он повернулся ко мне, взял мое лицо в свои руки и горячо, словно уже начал творить свое заклинание, прошептал:

– Лера, ради всего святого, умоляю тебя выслушать меня, всё запомнить и ни на шаг не отступать от моих слов. Слышишь меня? Ни на шаг!

Я кивнула, и он снова заговорил:

– Все, что требуется от тебя там – просто стоять на месте. Ты там не для того, чтобы вершить судьбу и уж точно не для того, чтобы вмешиваться в ход времени. Ты там выступаешь в роли гири. Противовес, который делает обмен равным, и не более того. Понимаешь? Не более! Прошу, услышь меня и запомни – Великая уже все знает. Мне нужна ОНА, а ты просто должна стоять и ничего, повторяю, НИЧЕГО не делать! Запомнила? Хотя нет, не то слово. Обещай мне, что ты никуда не полезешь. Обещай мне!

– Обещаю.

– Не верю. Еще раз, и так, чтобы я поверил тебе!

И тут, совершенно неожиданно для себя самой, словно откровение, во мне проснулась та самая пресловутая женская сущность, которую требовали от меня Косой и Ирма. Я привстала на цыпочки и легким, невесомым, как крылья бабочки, прикосновением, поцеловала Влада в губы.

– Обещаю.

Он молчал с минуту, затем легкий вздох, а потом и он удивил меня. Притянув меня к себе, он обнял меня и тихо сказал.

– Я тебя люблю.

Вот так просто. Без пафосного вступления и пышной, яркой концовки. Оказывается, это делается именно так. Слова его, теплые, нежные полились по моим венам, согревая мое сердце. Господи, как же приятно прятаться за твоей спиной и знать, что на любую мою глупость у тебя есть необходимая мудрость. Но Влад посчитал, что слишком много нежностей – тоже нехорошо, а потому добавил:

– Только не навороти там, как обычно, ладно?

Я выдохнула и кивнула.

– Хотелось бы верить, – вздохнул он. – Ладно, поехали. Иди, садись за столик.

– А с какой стороны?

– Неважно.

Мы сели за столик, он – с одной стороны я – напротив него. Свеча, единственный источник света к кромешной тьме, несмотря на всю мягкость своего света, неприятно резала глаз. Видимо, слишком сильным был контраст.

– Итак, – тихо сказал Влад. – Всё, что от тебя требуется – это представлять, что ты идешь на свет свечи.

– Это как?

– Представь, что темнота вокруг – это стены коридора, а свеча – это свет в его конце. Тебе нужно мысленно идти по этому коридору на свет. Поняла?

– Надеюсь. А мне не нужно вместе с тобой повторять заклинание? Или внимательно слушать то, что ты говоришь?

– Ты хоть заслушайся, все равно ни слова не понимаешь, а потому и повторить за мной ничего не сможешь.

– Да точно, я – бездарность.

– Есть немного, – пробубнил Влад.

А потом он заговорил. Тихо и ровно слова потекли из его уст, как стихи, правда, без рифмы. Я уставилась на свечу и почти разу же отключилась от реальности. Как будто делала это бессчетное количество раз, я увидела перед собой черный коридор и свет свечи, которой был таким колючим еще мгновение назад, смягчился и стал манящим, как зов серены. Где-то на заднем плане знакомый голос звучал чуждо и далеко, словно из-за стены, разделяющей нас миллиардами лет, и тело мое больше не принадлежит ни мне, ни кому бы то ни было еще. Оно, тяжелое и неповоротливое, осталось где-то далеко позади, а я летела вперед. Свет становился все ярче, слова слились воедино в поток непрекращающихся, бессмысленных звуков, которые становились все тише и тише. Все случилось так быстро, что я совершенно этого не осознала.

Я стояла в кромешной тьме, но темно не было. Я посмотрела вниз и чуть не завизжала от восторга – под моими ногами стелилось время. Не знаю, как это описать, ведь нет ничего в мире, что было бы похоже на это. Словно прозрачный золотой хрусталь, прямо подо мной текла река, но не как вода, а как расплавленное стекло. Широкий, ровный поток струился вперед и в него, поперек, как переплетение нитей в ткани, врезались человеческие жизни. По всей длине, сколько хватало глаз, время было иссечено людскими нитями. Я оглянулась назад – и там бесконечная река плотно переплеталась с перпендикулярными тонкими золотыми нитями разной длины. Но самое удивительное было в том, что некоторые из них изменяли течение основного русла. Местами, где одна или несколько нитей становились намного толще, русло золотого хрусталя приподнималось, словно спотыкаясь о камень, и меняло направление. Не все, не целиком, но крошечная часть, одна из миллиардной, как крохотный ручеек, уходила то в сторону, то наверх, то вниз, а то и вовсе закручивалась спиралью и спускалась куда-то во тьму. Местами она была испещрена такими ответвлениями, а местами была ровной и гладкой. Но в некоторых местах , где нити соединялись, тянули за собой другие переплетения, превращаясь в толстую косу из множества переплетенных жизней, превращаясь в огромный золотой ком, происходило невероятное – река времени раздваивалась, троилась, и та часть, что «споткнулась» о золотой ком, резко уходила вверх или падала вниз, меняя, хоть и частично, направление движения основного русла реки. Некоторые из этих ответвлений поворачивали назад и стремились куда-то к истоку. Некоторые скручивались в кольцо, становясь замкнутыми, а некоторые уходили далеко вперед, чтобы, набрав силу, снова разделиться на части. Где-то там далеко река превращалась в сплошное кружево из завитков, поворотов, обрывов и соединений. Это было безумно красиво. Я поняла, что, не дай я обещание Владу, я могла бы гулять по этим завиткам, разглядывая настоящее, прошедшее, будущее. Здесь время имело совершенно другую форму. Здесь по времени можно было гулять и читать его, как книгу, возвращаясь в любой момент, и видя так далеко впереди, что не хватало воображения для того, чтобы понять, какое время там, в нескольких сотнях шагов отсюда, по человеческим меркам. Какое время в десяти шагах от меня? В трех? В двухстах? У меня закружилась голова от сознания того, что на самом деле есть время.

Я опустилась и села на колени. Подцепив тонкую золотую нить, я буквально увидела, чью жизнь держу в руках. Я могла бы просто пройтись пальцами по тонкому золоту и увидеть его прошлое, но мне этого не требовалось. Прошлое Влада для меня – не секрет. Я улыбнулась, а потом, как и любого другого смертного, меня охватила дрожь от осознания того, что я могу просто передвинуть руку в другую сторону и узнать, что ждет его в будущем. Меня пробрала дрожь. В эту секунду самый странный, но, очевидно, и самый сильный из всех соблазнов был у меня в руках. Одно движение – и я знаю все. Вдох, медленный выдох. В груди колотилось так, что пульс больно отдавался в ушах. Смотреть или не смотреть? Но тут же другая мысль заставила меня выпустить его нить из рук. Я прошлась по тонкими нитям, идущим бок о бок, и нашла ту, что искала. Трясущимися руками я потянула тонкую золотую ниточку. Она была длинной, как и у Влада, и пока все, что можно было сказать – что оба мы будем жить долго. Моя собственная жизнь лежала у меня на ладони. Господи, неужели это мое время? Тонкое золото, хрупкое, но крепкое. Я смотрела и не могла поверить. Моя жизнь, отведенное мне время – в моих руках. Я посмотрела на остальное полотно и увидела, как сплетены наши жизни. Все, кого я люблю, были здесь. Бабушка, дедушка, Саня, Ирма, Косой, чья золотая ниточка, в далеком прошлом, была такой тонкой, что не нужно было иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, что это значило. Игорь и Ольга. Увидев ниточку Ольги и проследив ее направление, я немного расстроилась. Почему-то, где-то в глубине души, я знала, что будет так, но все равно стало немного грустно. Именно в этот момент я решила, что знать будущее не хочу. Влад прав, не интересно читать книгу, если ты знаешь, чем она заканчивается. Моя ниточка была особенной, и, глядя на эту особенность я уже знала, что в этот момент говорит Великая Владу. По всей длине, что была передо мной сейчас, она была тесно обвита толстой, серебряной нитью – единственной, что обрывалась и снова появлялась, причем в нескольких местах одновременно. Она петляла назад и вперед, испещряя поток времени во всех направлениях. Она вилась лентой, поворачивая назад, делая невероятные круги, завивалась пружиной и, распрямляясь, снова уносилась вперед, по потоку вверх, наперерез людским жизням. Она возвращалась, резко меняя направление, становясь то толще, то тоньше. Наверное, в эти мгновения он становился человеком. Я улыбнулась и прикоснулась к серебру рукой. Мой Никто. Нет для него ни закона, ни направления, и вся река времени для него свободна от рамок и границ. Наши жизни перпендикулярно потоку времени, жизнь Великой, одна из очень немногих ниточек, но все же не единственная (!) шла параллельно, уносясь вперед с потоком золотого хрусталя, и только Никто мог плыть в любом направлении, в любую сторону. Туда, куда хотелось ему. Прошлое, настоящее, будущее, для него не существовали. Все это лишь огромная река, в которой он волен плыть, куда пожелает.

Я проследила его тугой завиток, которым он крепко вцепился в мою жизнь. Она уходила вместе со мной в мое прошлое, а дальше… Я опешила и раскрыла рот. И то, что я увидела, заставило меня забыть все обещания, данные мной Владу. Я подтянула к себе золотую ниточку и, совершенно точно зная, что нужно делать, словно делала это сотню раз, нырнула в прошлое. В тот момент, где серебряная нить взяла свое начало из моей.

***

Я провалилась во тьму и летела с сумасшедшей скоростью, падая куда-то вниз. Все было черным и безвоздушным, но все же что-то с силой тянуло меня вниз. Как метеорит, я неслась куда-то, притягиваемая не гравитацией, но чем-то совершенно другим, а потому чувствовалось это не как притяжение, а как толчок. Сильный, быстрый. Я пыталась осмотреться, пыталась понять, где я, но существо мое слишком просто скроено для таких путешествий, а потому таинство перемещения во времени никак не хотело открываться мне во всей красе. Только темнота и возрастающая скорость. Заложило уши, стало трудно дышать, и воздух вокруг меня становился тяжелым и шершавым. Кожей я чувствовала, что пространство уже не было вакуумом. Оно наполнялось воздухом, который нещадно драл мою кожу невидимой наждачкой, причиняя боль. Я закрыла глаза и старалась думать лишь о том, что к таким путешествиям тело должно приспосабливаться веками, тысячелетиями. Кожа толще, кости крепче, сознание шире. Как у Никто.

Внезапно стало светлее. Не светло совсем, но темнота стала мягче. Я постаралась открыть глаза, но после первой же попытки зажмурила их еще сильнее. Меня закрутило, словно мячик для гольфа, и по каждому выпирающему углу больно прижигало потоком воздуха, несущимся на меня. Мне казалось, что мгновение – другое, и я вспыхну. Я была кометой, проходящей сквозь воздушное пространство неведомого мира. Я сжалась, спряталась, превратилась в неживое в надежде, что меня пощадит неизвестное пространство, если примет меня за камень. И тут меня со всей силы больно ударило по спине. Я закричала. Вокруг меня зашипело, забурлило. Спина отнялась от боли, но внезапно меня накрыло волной ледяной воды. Стало холодно. Повинуясь неведомой инерции, меня по-прежнему тащило вниз. С невероятной скоростью я разрезала собственным телом толщу воды, корчась от боли, не открывая рта. Закрыв лицо руками, я лишь пыталась уцелеть в этом кошмаре. Но недолго. Через несколько долгих секунд я врезалась во что-то очень твердое и отключилась.

Когда я открыла глаза, кругом была темнота. Под толщей воды я, как ни странно, дышала спокойно и размерено. Под моей спиной – остывающий камень. Я буквально чувствовала, как тепло разливалось в воде, покидая каменное ложе подо мной. Я лежала на самом дне, которое приняло округлую, вогнутую форму, словно это был кратер. А потом резко пришла боль, но не в спине, которой досталось столько, что я все еще удивлялась, что шевелю руками и ногами – болело бедро. Резкая, колючая боль. Я посмотрела на свою ногу и увидела ее. В кромешной тьме, слабым, еле заметным сиянием, светился мой карман. Я запустила туда руку и зашипела от боли. Из кармана плавно, сдерживаемые толщей воды, посыпались осколки стекла, вместе с моей кровью и… бело-голубым светом, который вытащил из меня Влад. Я совсем забыла о том, что бутылек остался лежать в моем кармане, и естественно, хрупкое стекло не выдержало. Да и не это было важно, а совсем другое – жидкий бело-голубой свет не растворился в воде, а мягко, словно сигаретный дым ложился на дно, освещая собой кратер, на дне которого я лежала. Он выливался из кармана, словно живой, сливаясь с моей кровью, покрывая собой осколки стекла. Тут же, как по волшебству, он начал испаряться. Тонкие струйки, словно щупальца, поползли в разные стороны, освещая собой кромешную тьму. Я забыла про боль и порезы, которые оставили осколки на моем теле. Я оглядывалась, в изумлении понимая, что узнаю это место. Я понимала, где нахожусь и что это за мир. Я знала, что там, на поверхности, светло-сиреневый песок и черное небо без звезд и луны. А этот огромный кратер, что я пробурила собственным телом и неумением сдерживать свои обещания – колыбель моего чудовища. А потом, в одну секунду, пришло озарение – понимание того, отчего мы так связаны, почему нас так тянет друг к другу, и нет никакой возможности расстаться. Потому что это сделала я. Никто не спрашивал, кто поместил свет на дно кратера, но я теперь знаю, что это была я. Не умея ничего, кроме разрушения и не имея в руках ничего кроме хаоса, я создала тебя из пустоты. И там, где не было ничего, теперь будет жизнь, ее первоисточник, ее основа. Влад не догадался спросить, что же это за жидкость, и как я поняла, что могу получить ее не только из собственной души. Может, он понял, но скорее всего, ему просто не хватило времени на вопросы. Но теперь, глядя на то, как свет ползет вверх по каменным стенам кратера, который я проломила собственным телом, я восхищенно замерла, понимая, что Никто – самое величайшее мое творение, созданное из частички моей души, которая по каким-то причудливым прихотям судьбы развилась во мне более чем что-либо. Умение ломать и крушить, коверкать, сжигать, разрывать, разбивать, переворачивать и смешивать. Я – носитель чистого хаоса. Я вспомнила, как Никто говорил мне «Твори, МояЛера, создавай и смотри, как оживает под твоей рукой неживое». Что ж, если и есть во мне что-то настолько красивое, за что не жалко отдать часть своей души, так это – огромное чудовище, созданное из хаоса, живущего во мне. Мой Никто, существо, созданное из движения и мрака, является продолжением моей души, созданной из крохотной частички неразберихи, которую я ношу в себе. Никто есть хаос. Чистый, древний, сильный и безграничный, созданный в стерильной среде, но всеми силами рвущийся наружу. Мой хаос. МойНикто.

Я улыбнулась и произнесла вслух так, как это делает он, когда зовет меня по имени, сливая два слова воедино, делая их одним целым. МойНикто.

А потом мир вокруг меня начал сжиматься, словно в предродовых схватках, выталкивая меня из себя. Все, что было вокруг, пульсировало, давило, сжимало и всячески пыталось лишить меня права находиться здесь. Стало безумно больно. Бедро зашлось в огне, спина и шея, сливаясь в единый монолит, горели пламенем. Я не могла ни повернуться, ни пошевелиться. Медленно задыхаясь, я закрыла глаза и, слушая свое сердце, проваливалась куда-то в темноту.

***

Все, кто были в комнате, смотрели на меня, словно я вернулась с того света. Отчасти так и было. Я по-прежнему сидела на ковре за столиком, тяжело и надсадно дыша. Я оглянулась. Игорь, Косой, Ольга и абсолютно все жители замка пришли в кабинет Графа, чтобы посмотреть на Великую волшебницу во плоти, а потому я сначала даже испугалась такого пристального внимания. Все, абсолютно все, смотрели на меня.

– Все получилось? – спросила я Косого.

Тот тихо кивнул. Глаза у него были грустными.

Я снова прошлась глазами по кабинету и, наконец, поняла то, что увидела и раньше, но осознала не сразу – Влада и Ирмы не было. Я снова повернулась к Косому, на лбу которого все сильнее залегала складка озадаченности и недовольства. Я знала, что сказала им Великая, ведь я все видела своими глазами, но я должна была знать наверняка.

– Что сказала Великая?

Косой печально смотрел мне прямо в глаза. Я впервые видела грусть на лице этого человека. Пробежавшись по всем остальным лицам, я прочла то же самое. Грусть, горесть и страх застыл на их лицах, и они, словно каменные статуи, не смели шагнуть с насиженных мест, словно до конца не верили в то, что предстоит сделать. Косой заговорил:

– Великая сказала, что только Никто может победить Умбру. Ты здесь именно для этого.

– Где Влад?

– Лера, лучше не сейчас.

– Где?

Косой покачал головой и его усталые глаза обреченно показали на стену, за которой была лаборатория.

Я вскочила и побежала за дверь. Оказавшись в коридоре, я бесконечно долго бежала до двери лаборатории. Странно, но мне казалось, что она была намного ближе, или коридоры начали расти в длину? Добравшись до дверей кабинета, я долго колотила в холодную каменную плиту. За ней не было слышно ни звука, но я знала, что это лишь потому, что камень хорошо изолирует звук. Или те, кто в той комнате, не хотят говорить со мной. Я с новым усердием накинулась на двери и колотила, пока боль не пронзила мои руки почти до самых локтей. Я остановилась, переждала и снова принялась за дело. Когда руки почти онемели, я закричала в дверную щель так громко, как умела:

– Я никуда не уйду! – а затем прошептала совсем тихо, но почему-то была уверена, что он услышит меня. – Можешь прятаться тут хоть вечность, но ведь ты выйдешь когда-нибудь. А я все еще буду здесь.

И тут дверь открылась. Ирма смотрела на меня, и глаза ее были красными от слез. Она протянула мне руки, и я упала в ее нежные объятья.

– Ох, зайчик мой… – раз за разом повторяла она, и сквозь слова ее, тихие, горькие, я слышала ее рыдание, всхлипы и чувствовала, как все сильнее и сильнее она вцепляется в меня руками, словно боясь отпустить хоть на мгновенье. – Девочка моя…

Наконец, она посмотрела на меня. Лицо ее стало старше, как и всегда, когда печаль приходила к ней, но глаза по-прежнему чернели углями, и в них было столько горя и любви, что я чуть не заплакала сама.

– Ирма, ну перестань…

– Великая, – перебила меня Ирма, глядя на меня глазами, в которых было столько всего, что я не смогла понять, что именно меня так пугало. – Великая… – снова повторила она, а потом внезапно отступила от меня и, глядя в глаза, сказала. – Великая сказала, что нет другого исхода. Понимаешь? Редко, но бывает такое, что нет двух вариантов, а есть только один. Один – единственный! – сказав это, она снова заплакала. Я поняла, что, наверное, зря не посмотрела свое будущее. Тут Ирма выпустила меня из рук и выбежала из дверей лаборатории, плача навзрыд.

Я помедлила, прежде чем заходить внутрь. Великая что-то сказала, что-то, что абсолютно всех повергло в шок, а самых близких заставило рыдать. Я же видела эти глаза, полные непонимания и ступора, которые ясно говорили о том, что Великая ничего хорошего не сообщила. Неужели я умру? От этой мысли мурашки пробежали по коже и… и все. Не стало страшно или больно, обидно или жутко. Просто мурашки – и все. Странно, не правда ли? Нет, я не умру, ведь линия моей жизни длинна, так может дело как раз в этом? Я шагнула в темноту лаборатории и закрыла за собой двери. Спокойствие мое исходило не только от линии жизни, просто кто-то должен сохранить остатки разума и хладнокровия в этом безумии, так пусть в этот раз это буду я.

Темно и почти ничего не видно. Почему тут нигде нет нормального светлого помещения? Я невесело ухмыльнулась. Лишь крошечный огарок свечи горел на столе и очень слабо освещал комнату. Я нашла его сидящим на полу, опирающимся спиной о стену. Как всегда, он согнул длинные, стройные ноги в коленях и положил на них руки, которые безвольно висели двумя неживыми ветками высохшего дерева, и когда я подошла к нему, он поднял на меня глаза. Они были неживыми. Мертво, словно смотрел не меня не человек, а статуя, они глядели на меня снизу вверх спокойно и холодно. На дне темно-синих глаз не искрилась жизнь, словно на меня смотрели два высохших колодца. Судя по всему, то, что сказала Великая, стоило ему слишком дорого. Полдуши просто умерло, а вторая половина не в состоянии тянуть все на себе. Она, конечно, все еще надрывалась и пыхтела, но уже выдохлась и была похожа на ходячего мертвеца, чьи глаза смотрели на меня, словно видели впервые. Я смотрела на него и думала – что же делать? Как нормальные люди поступают в том случае, когда боль любимого человека настолько велика, что почти убила его и только еле живая оболочка смотрит на тебя так, словно ее смерть – твоих рук дело? Пожалеть, обнять? Просто промолчать? Расспросить, как следует, и может, он оживет? Наорет на меня, как делает это всегда, и ему станет легче. Станет ведь, правда?

Так я и молчала, не зная, что делать и сетуя на то, что так и не научилась величайшему искусству человечества – сочувствовать. Уметь бы, как Ирма, нести свет одним лишь прикосновением, лечить были единственным словом. Да вот только и Ирма сейчас не смогла сотворить чуда. Так и ушла ни с чем. Не ее вина, просто время сейчас такое темное, что даже самые светлые люди становятся еле различимыми в кромешной мгле.

– Это я сотворила Никто, – тихо сказала я.

Влад, глядя мне в глаза, равнодушно кивнул.

– Великая сказала?

Снова кивок. Я села на пол напротив него. Его глаза равнодушно следили за тем, как я опускаюсь на пол и сажусь на теплый камень.

– Она рассказала, как я это сделала? Сказала, что я снова не послушалась тебя? Нарушила обещание?

Он молча смотрел на меня. Я гадала, сработает ли? Он снова равнодушно кивнул. Нет, не сработало. И стало страшно. Когда он рвет и мечет, бояться можно лишь того, что какой-нибудь тяжелый предмет может отрикошетить в тебя или, наоборот, прилететь ровно по назначению, бояться того, что сказанное слово может оказаться заклинанием и прибавит тебе пару лишних ног или коровий хвост. Но сейчас вокруг нас не было битой посуды, и бумаги лежали на столе, как им и положено. Никто не кричит, не швыряет в стену все, что попадается под руку и не рвет на себе рубаху. Сейчас тишина такая пронзительная, что режет уши. Замок застыл и все, кто живы в нем, уподобились мертвым. Дышат через раз, смотрят в одну точку, руки холодны и безжизненны, а все, что есть в голове, стало единым монолитом, который соединил их всех в безвольном молчании, потому что тот, кто должен повести их за собой, не жив, не мертв. Еле теплится в нем что-то от Бога, что именуется душой, и она сейчас изранена, искалечена. Знать бы как ей помочь? Что сказать или что сделать? Чем залатать эти страшные раны, и чем забинтовать переломы? Не поставить на ноги, но хотя бы не дать умереть. Но я не знаю, что сделать. Не могу помочь. Не умею я.

Но я знаю, кто умеет.

Я поднялась на ноги и вышла из лаборатории. Коридор снова стал прежнего размера, и очень быстро я оказалась на пороге кабинета. Зашла, оглядев каждого. Все сидели там, где оставил их хозяин. Как вещи, а не как люди. Все, кроме нее. Она больше не сидела на краю стола, она подошла к книжной полке и прикасалась к каждой книге так, как хотела бы сейчас прикасаться к нему. Рука ее слабо скользила по переплетам, тонкие пальцы нежно гладили грубую ткань, а губы еле слышно говорили те самые слова, что нужны были сейчас. Нужны больше жизни, и только она знала их. Ирма не могла помочь – она мать и сестра. Я не могла помочь – я больше враг, чем друг. Одна она была тем, кто нужен ему сейчас. Не любовница, нет, ни в коем случае. Она была источником светлой и чистой любви, бескорыстной и тихой, как ее молчание, кроткой и нежной, как ее руки, всепроникающей. Она – вода, которая оживит неживое.