Откровения маньяка BTK. История Денниса Рейдера, рассказанная им самим

С пистолетом в руке я ворвался в дом. Там были все, кроме мистера Отеро. Он вышел из спальни на голос жены. Он думал, это какая-то шутка, что его разыгрывает шурин. Он обратил внимание на мою военную ветровку. Я быстро схватил его за шиворот, ткнул пистолетом и сказал, что тут полная обойма и предохранитель снят. Он понял, что я не шучу.

Чтобы ослабить напряжение, мы поговорили про мою службу в ВВС, потом про учебу в техническом колледже – в таком роде. Я сказал, что мне нужны деньги и еда, что меня разыскивает полиция. Я сбежал из армии в самоволку. Я нашел ключи от машины, кошелек и бумажник. Они сказали, что бак в машине пустой. Я подумал, что у них совсем мало денег. Миссис Отеро сказала, я могу взять пишущую машинку из спальни и продать, чтобы выручить денег на бензин. А их оставить в покое. Пока они не паниковали.

Вломившись в дом, я утратил контроль над ситуацией. Я сам был в панике. Собака представляла реальную проблему, и я велел миссис Отеро выставить ее на улицу. Собака была короткошерстная, из тех, что не любят холода, и сначала они ее заперли в спальне в подвале, но она продолжала лаять и вырываться, и пришлось ее выкинуть во двор. Я держал миссис Отеро за ворот и смотрел в глаза мистеру Отеро, грозя убить их, если они не подчинятся. Мистер Отеро велел своей семье делать все, что я прикажу».

Рейдер завладел часами Джозефа Отеро. «То ли я снял их с него на кухне, то ли сорвал, когда он был уже мертв».

Несмотря на сомнения насчет плана убить их, Рейдер решил, что все-таки это сделает. «Они могли меня опознать. Я не надел маску, хотя она у меня была, – а может, забыл натянуть на лицо. Она была такая, вроде чулка. Мне хотелось уйти и оставить их в покое, но что-то «Темное» твердило, что я должен их убить. Они могут меня выдать. И я принял решение, что сделаю как хотел. Что положу их на пол и задушу.

Я принес с собой лейкопластырь и сначала связал их так, но они стали жаловаться, что им больно и конечности немеют. Тогда я вместо пластыря связал их бельевой веревкой. (Позднее я переключился на черный электрический провод или сантехнический скотч. Связывание скотчем меня сексуально возбуждало.)

Они все равно жаловались, что я их связал. Несколько раз я ослаблял путы. Хотел, чтобы мистеру Отеро было максимально удобно. У него было сломано ребро после автомобильной аварии. Я подложил ему под голову подушку и какую-то куртку или пальто.

Когда все четверо были связаны, я стал заталкивать им кляпы, используя наволочки, носки и футболки. Помню, длинные волосы Джозефины постоянно мне мешали. Миссис Отеро спросила, зачем я затыкаю им рты, и, чтобы ее успокоить, я сказал, что вызову полицию, когда отойду подальше от их дома.

Из-за травмы я примотал руку мистера Отеро скотчем к столбику кровати – к северо-западному. Связал миссис Отеро, потом Джозефину и потом Джозефа. На руках у меня были резиновые перчатки; руки устали и вспотели.

Кажется, я обмотал веревкой шею мистера Отеро. Раньше я никогда никого не душил и не представлял, сколько времени это займет, к тому же он отбивался. Я придушил миссис Отеро, она перестала дергаться, и я ослабил нажим. Потом я перешел к Джозефине. Она спросила: «Что происходит?» Я сказал ей, что ее родители спят и она сейчас тоже уснет. Я придушил ее, чтобы она не двигалась. Тут Джозеф-младший громко закричал и заплакал, и мистер Отеро очнулся. Я решил использовать полиэтиленовые пакеты.

Я перешел к Джозефу-младшему и надел пакет ему на голову. Очнулась миссис Отеро. Она поняла, что их семье грозит смерть, и увидела, как Джозеф сопротивлялся. Она умоляла меня остановиться. Джозефина была еще без сознания. Мистер Отеро извивался и пытался прорвать пакет о столбик кровати. Миссис Отеро впала в истерику и создавала массу шума. Я почти решился уйти, но поскольку уже встал на «путь смерти», то задушил ее. Она еще успела сказать: «Спаси Господь вашу душу!» Я накрыл ей лицо наволочкой в цветочек.

Я нашел ремень и надел его на шею мистеру Отеро поверх пакета. Он перестал двигаться.

Полиэтиленовые пакеты были самые обычные, из магазина, объемом один галлон, белые. Я использовал перчатки, когда клал их в другой пакет, который принес с собой.

Сообразив, что дыра в пакете представляет проблему, я нашел футболку и еще пакет, поднял Джозефа-младшего и перенес его на кровать в центральной спальне. Надел ему на голову футболку, потом пакет и пережал на шее. Он дергался, потом скатился с кровати, потом затих.

В полицейском отчете говорилось о стуле – якобы я сидел на нем и смотрел, как он умирает, но это неправда. Может, я подставил стул к кровати, чтобы он не дергался, пока я надеваю футболку и пакет ему на голову, а может, чтобы он не скатился на пол. Многие считают, что я пытал Отеро и убил их садистским способом [многократно оживляя]. Но следы многократных удушений появились потому, что я еще не умел душить быстро. Пакеты помогали убивать быстрее. Я использовал пакеты, когда связывал себя, и знал это чувство беспомощности, когда не хватает воздуха, а ты не можешь снять пакет с головы. При самосвязывании с пакетами надо быть очень осторожным, тем более когда связываешь еще и руки.

Я душил кошек, но никогда раньше не душил людей, поэтому действительно не знал, сколько понадобится силы и сколько времени это займет. Я связал им и руки, и ноги.

Мне надо было действовать быстро. Миссис Отеро лежала без сознания, и я считал, что она мертва. Я придушил Джозефину, она потеряла сознание. Я думал, что она мертва тоже. Потом я подошел и надел пакет на голову Джозефа-младшего, а потом, если я правильно помню, миссис Отеро очнулась. Я подошел к ней и опять придушил, и, наконец, убил ее.

После того как Джозеф-младший умер, в доме стало тихо. Джозефина лежала без сознания. Я не стал заматывать ей на шею веревку или надевать пакет. Тут в игру вступило мое «Темное Садистское Я». Я хотел повесить ее. Я уже заготовил петлю из грубой конопляной веревки. На ней был узел из четырех витков.

С мыслями о повешении я обыскал дом и в подвале нашел водопроводную трубу. Я закрепил петлю на ней. Потом вернулся за Джозефиной. Она была в сознании, но ничего не соображала. Я поднял ее и понес в подвал. Она не плакала, не сопротивлялась и не отбивалась. Я снял с нее брюки, стянул трусы и то ли порвал, то ли разрезал бюстгальтер, чтобы обнажилась грудь. Потом дернул ее свитер обратно вниз, заново связал ей щиколотки и колени, а руки связал за спиной. Я спросил, есть ли у ее родителей фотоаппарат, потому что хотел сфотографировать ее связанной. (Потом я купил «Поляроид», тот самый, что использовал, снимая себя связанным.)

Она сказала, что нет, и я поставил ее на пол под петлей. Я сказал, что она сейчас уснет и встретится на небесах с ее родителями и братом. В ее глазах был ужас. Я приподнял ее, надел на шею петлю и затянул. Меня переполняло возбуждение, я трогал ее за грудь и мастурбировал. Конечно, повешение само по себе уже преступление, а тут еще пресса раструбила, что я повесил ее так, что она едва носками не касалась пола. Но это произошло случайно, я ничего такого не планировал».

Последствия

«Я прошел по дому и кое-что прибрал. Это называется правило правой руки, когда переходишь из комнаты в комнату. Я собрал свои вещи. Запер заднюю дверь, прежде чем уйти. Собака по-прежнему была во дворе. Кое-чего полиция так и не узнала. Я ужасно хотел пить. Весь был мокрый от пота. Я начал это [ритуал] в доме Отеро, я брал на кухне стакан, пил из него, насухо вытирал и ставил на место. Я и в остальных домах так делал. Это стало моим секретным фирменным знаком.

Я немного прибрался в доме, проследил, чтобы ничего не забыть. Все проверив, я выкрутил термостат на полную, чтобы сложней было определить время смерти (я прочел об этом в книге). Я забрал часы Отеро – как у пилотов – и радиоприемник, который мне попался где-то в доме. [Позднее в полиции Рейдер отрицал, что взял приемник.] Часы я хранил много лет, иногда надевал, но в конце концов выкинул в Чисхольм-Крик, возле шлюза на 37-й Северной улице. Я часто бросал туда мелкие вещи жертв. Радио я продал на гаражной распродаже.

Когда я уходил, было солнечно, и я волновался, что почтальон или соседи увидят меня. Я спросил Отеро, когда им приносят почту, и времени почти не оставалось. Мне надо было срочно убираться. Помню, как я решился сделать первый шаг в гараж. Завел их машину – там правда заканчивался бензин. Если бы я похитил их на ней, не зная об этом, возникла бы большая проблема. Я сдал назад, стараясь, чтобы не было видно мое лицо, и поехал на запад по Мердок до Девятой, а потом по Оливер-стрит до «Диллона». Там я припарковался на стоянке.

Я вылез из машины и пошел на юг по Кингс-роу. По пути я выбросил ключи в канализационную решетку. Моя машина стояла возле магазина распродаж на юго-западном углу Сентрал и Норт-Эджмур. Только тут я понял, что нигде нет моего ножа. Дилемма. Что же делать? Может, я его оставил у Отеро в машине? Запер я дверцу, после того как протер ручку? А что, если нож у Отеро дома?

Я решил не возвращаться туда пешком. Я подъехал на своем «Шеви-Импала» назад к их дому и въехал в гараж. Быстро проверил задний двор. Собака рычала, но держалась от меня на отдалении. Я нашел нож возле перерезанного телефонного провода. Я его поднял и поехал домой».

У Рейдера разболелась голова, он трясся от испуга. Он только что убил четверых человек! Он был осторожен, но вдруг он что-нибудь упустил, и полиция сможет выследить его? Он не ожидал, что опыт будет столь драматичным. Однако он не забывал об осторожности. Никаких ошибок. Следующим шагом должна была стать поездка в лес, чтобы сжечь подготовительные записи и рисунки, а также обрывки веревки. От них – это он понял после первого убийства – оказалось особенно трудно избавиться. Из книг тру-крайм он знал об ошибках, которые совершали другие убийцы, и не собирался вступать в их клуб. Он разобрался с уликами и был дома к возвращению жены с работы. Она не заметила в муже ничего необычного. Но он переступил важный порог и теперь находился на «пути смерти».

Стоило ему уединиться, и Рейдер записал все подробности убийства в своем дневнике, а еще придумал себе прозвище ВТК (Bind, Torture, Kill – связать, пытать, убить). У всех серийных убийц были прозвища. Он собирался стать не менее прославленным, чем лондонский Джек-потрошитель. «Когда ты это сделал, у тебя появляется собственное лицо».

Он не мог дождаться заметок в прессе о его преступлении. А что, если и про него напишут роман вроде «Хладнокровного убийства»? Для него это было бы «большим достижением». Позднее он признал, что фантазировал о том, как делает всех четверых жертв своими рабами в загробной жизни и у каждой есть своя роль в исполнении его сексуальных фантазий. Полицейским он даже описал эти роли: Джозеф Отеро – старший будет его телохранителем; Джулия будет его мыть и подавать пищу, а дети станут его сексуальными игрушками. Джозефину он обучит садомазохистским практикам.

Рассказывая о том, как его фантазии об убийствах, возникшие еще в детстве, воплощались в жизнь, Рейдер объяснял: «Правильно говорят – «незанятые руки ведут в объятия к дьяволу». Я не то чтобы проснулся однажды утром и решил: «Все, стану убийцей». Чтобы загорелся огонь, нужно три вещи: искра, топливо и воздух».

«Это стремление усилить сексуальную фантазию – что-то вроде погони мужчины за женщиной ради секса. Облегчение Большого G [оргазма]. Но тут еще и время, проведенное вместе, и последние темные воспоминания. Мне кажется, Фактор Х играл ту же роль, что и извращенный секс. Я не вспоминаю о них [жертвах] с любовью, но они все равно очень ясно стоят у меня в памяти. Как жених и невеста со свадьбы, ты хранишь какие-то мелочи, чтобы не забывать. Чтобы огонь горел, надо много топлива. У меня было много PJS [проектов], но не все попадания. Что нужно, чтобы оно [убийство] стало мощней, горячее? Больше воздуха.

Представим, что воздух – это возможность. Недавнее увольнение с работы, зима, одиночество дома, время на фантазии, время на то, чтобы придумывать уловки, время на охоту, время на удар. У меня были вечерние лекции, я мог заниматься по ночам. Воздух – это мое время в одиночестве. Фантазия – искра. Думаю, дело в преследовании и фантазиях. Ты фантазируешь, проигрываешь все у себя в голове, планируешь, выбираешь день и делаешь попытку. Ключ, я думаю, в настоящей искре, чтобы разжечь Большой Костер, – это незанятые руки. Времени сколько угодно, и другие проекты тоже осуществятся.

У Отеро Джозефина напомнила мне «Мышку Минни», о которой я столько фантазировал [речь о девочке-актрисе Анетт Фуничелло], как я ее буду связывать, как она будет беспомощна, как я буду контролировать ее жизнь – даже тогда, в конце 1950-х.

Мне было девять или десять, когда я увидел Анетт в «Клубе Микки-Мауса». Она подрастала и превращалась в старлетку с девичьей фигурой. Миллионы мальчишек моего возраста были влюблены в нее. Я тоже, до безумия. Ее голос, темные волосы, как у всех итальянок. Она стала моим первым объектом – ментальным. Позднее ее фильмы с пляжными вечеринками еще разожгли этот огонь. Много ночей я лежал в постели, фантазируя, что мы с ней в Калифорнии на маяке или в замке, в моем подвале «Смерть хорошеньким девочкам». Я вырезал из журналов ее фотографии. Моя мама купила журнал Современная романтика, Специальный номер – девочки-звезды. Фотографии оттуда положили начало моей грязной коллекции. Я не покупал их сам, потому что стеснялся, но потихоньку читал те, что были дома, и дожидался дня, когда мама отнесет их в подвал, чтобы они канули в моем мире.

Во многих смыслах Анетт поставила меня на тропу охоты за женщинами. Я превратился в оборотня, преследующего ее при полной луне, в Дракулу, кусающего ее, впиваясь зубами в восхитительную плоть грядущей женственности, в Мумию, заматывающую ее, беспомощную, в полной моей власти!»

Памятуя о том, как тяжело было задушить первых жертв, Рейдер купил резиновый мячик с надписью «Жизнь прекрасна», чтобы тренировать руки. «Я видел такой в фильме про Минотавра [серийный убийца], он помогает сделать руки сильнее. У меня были такие мячи на работе, дома, в машине, чтобы упражняться. У меня большие руки. Упражнения с мячиком разгоняют кровь и укрепляют мышцы.

Опасность возбуждала меня. Потом все случается, и вот ты уже думаешь, что лучше бы ничего не было. Ты словно идешь по зыбучим пескам. Тебе и страшно, и здорово, а вот ты уже увяз».

Размышления

Многие тру-крайм-писатели отмечают сходство между убийством семьи Отеро и убийством семьи Клаттер, описанным в классическом романе Трумана Капоте, основанном на реальных событиях, «Хладнокровное убийство». В романе говорится о двух бродягах, Дике Хикоке и Перри Смите, бывших заключенных, которые ночью 15 ноября 1959 года проникли в дом Клаттеров в Холкомбе, штат Канзас, в поисках денег. Они связали Херба Клаттера, его жену, сына и дочь и каждого застрелили в отдельной комнате. «Никаких свидетелей», – настаивал Хикок. Капоте рассказывает о том, как Смита и Хикока выследили, арестовали, судили и казнили.

На момент того преступления Рейдеру было четырнадцать лет. Он сидел в машине с девочкой, царившей в его подростковых фантазиях и ставшей объектом его вуайеризма. «Я сильно страдал. Я был в нее влюблен». По радио передавали новости – Холкомб находился в каких-то двухстах милях. То убийство вызвало немало шума, но больше всего Рейдера заинтриговали веревки, которыми связали жертв. «Я не мог перестать думать о них. Мне хотелось сделать то же самое с той девочкой». Годы спустя он обнаружит еще немало параллелей, но книга и фильм выйдут только в 1966 и 1967 году соответственно. Впервые фильм покажут по телевизору в 1972-м. Доунетт подтвердила мне, что его показывали еще раз незадолго до убийства Отеро.

«Наверное, я тогда его видел. Если помните, Хикок и Смит покупали веревки для связывания. Это меня впечатлило, и я купил несколько мотков скотча и бельевой веревки, а еще полиэтиленовые пакеты объемом один галлон. Так что в моем подсознании я размышлял об этом и покупал нужные вещи. Еще я купил четвертьдюймовую конопляную веревку и четвертьдюймовую хлопковую, бельевую. Я использовал их у Отеро. Помню новость об их [Хикока и Смита] казни [в 1965-м], я тогда подумал, что хочу, чтобы меня повесили, если поймают».

Хотя убийство Отеро во многом повторяло убийство Клаттеров, Рейдер не ожидал, что Джозеф-старший окажется дома. Однако шпионский чемоданчик у него был тот же: скотч, веревки, пистолет и карта (у Рейдера – ментальная). Он взял радиоприемник, как Хикок и Смит, но еще и часы, а также временно похитил машину Отеро. Рейдер сравнивал подвал в доме Клаттеров, где убили Херба и его сына, с подвалами пыток из своих фантазий. «В подвалах я занимался связыванием. В том числе в доме на Сенека-стрит [в доме его родителей]». Он отнес Джозефину в подвал, чтобы повторилось возбуждение, которое он получал от самосвязывания. Он повесил ее на водосточной трубе, объяснив это так: «Трубы меня удовлетворяли, потому что они прочные».

Рейдер обратил внимание на связь преступления Хикока и Смита с цифрой три: «Их повесили в 1965-м: 9 и 6 делятся на три. Преступление было совершено в 1959-м. Их похоронили на участке 34, ряд 29, в Лэнсинге, штат Канзас».

Поскольку число три еще не раз будет упоминаться в книге, я приведу здесь комментарий Рейдера по поводу тройки: «Я впервые обратил внимание на влияние тройки на мою жизнь, когда мне было под тридцать. Но у меня всегда была тенденция объединять все в тройки. Я мог купить, например, трое брюк или три пары носков одинакового цвета. Может, это как-то связано с Библией: Отец, Сын и Святой Дух. Цифра три имеет для меня мистическое значение».

Он составил для меня длинный список разных троек, присутствовавших в его жизни: три подружки-девочки, трое друзей в классе, три влюбленности в колледже. Он родился в девятый день третьего месяца 1945-го и закончил школу в 1963-м. Три года спустя (1966) он пошел в армию, в военно-воздушные войска. Цифра три привлекала его внимание везде, и особенно в адресах и датах его потенциальных «проектов».

Для выявления Фактора Х 1945 год станет нашей отправной точкой.

2. Предвестники беды

Детские годы, мне кажется, определяют наше будущее – информация записывается, как на компьютерных чипах. Наш мозг программируется, но сами мы этого не осознаем. Грехи выбирают нас в зависимости от наших слабостей, а те передаются нам по наследству. Моими слабостями были эгоизм, секс и контроль.

Деннис Рейдер

В 1974 году люди мало что знали о серийных убийствах. Тед Банди уже начал убивать в окрестностях Сиэтла, но до преступлений Сына Сэма в Нью-Йорке оставалось еще два года. В 1964 году Альберт де Сальво прославился как Бостонский душитель, и тогда же Зодиак терроризировал Сан-Франциско. В начале 1970-х были обнаружены массовые захоронения рабочих-мигрантов, убитых Хуаном Короной в Калифорнии, а также трупы жертв Кэндимена – трио убийц, пытавших подростков-беспризорников на своих смертельных садомазохистских вечеринках. Фильм «Психо» (1960) Альфреда Хичкока познакомил публику с концепцией серийного убийцы, а в ФБР только-только начали читать курс психологии, из которого впоследствии вырастет Отдел поведенческого анализа.

Пока полицейские бились над делом Отеро, Рейдер аккуратно вырезал из газет статьи о нем. «Я смотрел новости, но не демонстрировал к ним повышенного интереса. Я ждал, пока газеты окажутся в куче на выброс, и только потом делал вырезки».

С самого детства он знал, что станет убийцей. Его «маленький друг» – монстр в мозгу – всегда был там, говорил Рейдер, и подталкивал его вперед. «Я начал видеть – или представлять себе – монстров в возрасте трех-четырех лет. Я во всем могу разглядеть разные фигуры. Интересно, это правда так сказалось на мне? Я не хотел ощущать себя беспомощным».

В этой главе освещаются различные аспекты детства Рейдера и его подростковых лет, когда он из обычного ребенка, члена большой семьи, превратился в «одинокого волка», рыскающего по старым сараям и железнодорожным путям и погруженного в эротические фантазии. Ранние годы Рейдера будут рассматриваться по тематическим направлениям, без соблюдения строгой хронологии.

Семейные узы

«Я родился утром 9 марта 1945 года, за несколько месяцев до конца Второй мировой войны, в маленьком городке Коламбус на юго-востоке Канзаса. Моей маме было двадцать, отцу – двадцать три. Я был их первым ребенком из четырех. Они говорили, что я родился с нахмуренным лбом и ямочкой на подбородке.

По иронии судьбы мои первые детские воспоминания начинаются с Элм-стрит – улицы Вязов, – в Коламбусе, а последние дни я провожу в заключении в Уэст-Элм, тюрьме округа Седжвик в Уичито, штат Канзас. Я всегда верил в тайные связи – в числа, предсказания, повторяющиеся истории, замкнутый круг и предзнаменования. Они правда существуют.

Мою маму звали Доротея Мэй Кук Рейдер. Она была привлекательная – чирлидер в старшей школе и девочка из оркестра, игравшая на кларнете. Мой отец, Уильям Элвин Рейдер, морской пехотинец, еще служил в армии, когда я появился на свет. Его часть стояла на острове Мидвей. Они оба родились на юго-востоке Канзаса, и там же жили их родители. В школе родители влюбились друг в друга и поженились в 1943 году. Отца забрали в армию, и сначала он попал в Кэмп-Пендлтон. Мама тогда заканчивала последний класс школы; она одна на поезде поехала в Сан-Диего. Медовый месяц их был коротким, и мама вернулась домой доучиваться. Они поселились рядом с родителями матери, Куками, и там мы жили в 1945–1948 годах, после того, как отец вернулся из армии и устроился в Коламбусе на работу автомехаником.

У всех людей есть детские воспоминания, пускай разрозненные, как кусочки пазла, но у меня выпавших кусочков слишком много. Например, дом бабушки с дедом я помню лучше, чем наш собственный. [У обеих семей дедушек и бабушек Рейдера были фермы в окрестностях Коламбуса, и Рейдер много времени проводил там – минимум месяц каждое лето и «длинную зиму» на ферме Куков, когда в декабре 1949-го родился его второй брат.] Отца я помню только с тех пор, как мы переехали из Коламбуса в Уичито – мне тогда было три или четыре. Большая часть моих воспоминаний связана с фермой Куков.

У меня были любящие бабушка и дед. Их дом был двухэтажный, деревянный, белого цвета, с террасой – типичный для 1930–1940-х. Террасу поддерживали два столба на кирпичных основаниях. Одно из моих главных воспоминаний оттуда: началась гроза. Я ужасно боялся грома и молний, и бабушка сказала, что это просто телега с картофелем ехала через мост, груз с нее рассыпался, и вот картофелины катятся по мосту и гремят на досках.

Бабушка Кук всегда ходила в простых платьях, домашних или рабочих. У нее были длинные волосы, и каждый день она заплетала их в косу.

Дед, парикмахер, обожал бильярд. У него в Коламбусе была парикмахерская с отдельным бильярдным залом и столиками, чтобы играть в домино и пить пиво. Он всегда ездил на автомобилях марки «Паккард».

Бабушка Кук была чудесная женщина, очень доброжелательная, но не напоказ. Временами ее мысли словно витали где-то, в точности как у моей мамы. Может, они мечтали о лучшей жизни? А может, и они умели переключать разные грани своих личностей. Мой дед был человек сердечный, но и со злобной жилкой. В молодости у него были проблемы с законом. Их семья была очень консервативной; дед всегда смотрел, чем прибыльней будет заняться. Он тоже умел мечтать.

Семья матери не посещала церковь, и в доме Куков не было религиозной атмосферы. Мама делала вещи, которые, на мой взгляд, не совмещались с христианством. Она курила или смотрела телевизор, вместо того чтобы заниматься нами, детьми. Временами казалось, что она предпочтет поболтать с подругой или почитать книгу, лишь бы не уделять внимания нам. [Она страдала серьезной послеродовой депрессией после рождения четвертого сына, отчасти потому, что хотела девочку.] Мы с ней так и не стали настоящими друзьями.

Со стороны отца все было по-другому. Те родственники обладали всеми привлекательными христианскими чертами. Молились, читали Библию, развешивали по дому христианскую символику и картинки. На ферме Рейдеров мы обязательно ходили в воскресную школу и на мессу. Отец пытался устраивать чтения Библии и семейные молитвы и у нас дома, но это происходило только перед едой или перед сном.

У Куков я унаследовал предпринимательский дар и ощущение, что «по ту сторону забора трава всегда зеленее». Мама в этом смысле была достаточно напористой. Отец – более смиренным. Он обзавелся хорошим домом, создал для нас все условия и рассчитывал на счастливое будущее. Мама никогда не довольствовалась тем, что имела, и подталкивала отца стремиться к лучшему.

Еще одной важной фигурой в моем детстве был сын моей тетки Ларри Сазерленд. Он родился в 1939-м. Ларри был для меня старшим братом и наставником. Он учил меня рисовать и рассказывать истории. Он был первым внуком Куков, и ему всегда дарили подарки и игрушки, каких у меня и моих братьев отродясь не водилось. Поэтому мне нравилось ходить к нему в гости и играть там.

Из раннего детства мне запомнился один эпизод. Мы с двоюродным братом часто бродили по берегам ручья на Элм-стрит. Там были глубокие водовороты. Как-то раз бабушка сказала, что мой кузен с другим мальчиком, моего возраста, пошли на ручей. Кузен вернулся, а второй мальчик – нет. Его спросили, куда тот подевался, и кузен ответил: «Не знаю, пропал». Позднее его нашли утонувшим в ручье».

Рейдер так и не понял, как Ларри мог просто уйти, когда его приятель не вынырнул на поверхность, но та загадочная и внезапная смерть мальчика, ушедшего на ручей с Ларри, беспокоила его. Ларри не утопил приятеля, но и ничего не сделал, чтобы ему помочь.

На запад в Уичито

«Мне было, наверное, года четыре, когда мы переехали из Коламбуса в Уичито [в 160 милях]. Мы поселились на пересечении Сентрал и Мэдисон, на северо-западном углу. Наша семья заняла половину дуплекса; во второй половине жили двоюродный брат отца Боб с женой Бетти и детьми.

Мой первый брат родился в 1947 году. Чуть позднее, в конце 1950-го или начале 1952-го, мы переехали из центра Уичито в дом на Сенека-стрит. Переезд я не запомнил. Помню только, как оказался в совершенно новом районе, Ривервью.

Дом 4815 на Сенека-стрит был одноэтажный, с полноценным жилым подвалом и пристроенным гаражом. Там было две спальни, одна ванная, которой мы все пользовались, гостиная, кухня со столовой, старый курятник или сарай и старый прудик. Дом находился в паре кварталов от реки Литтл-Арканзас, куда молодежь тянуло как магнитом. Мы, дети, тоже играли там.

В войну отец работал на авиационном заводе, где выпускали самолеты «В-25», и был хорошим механиком. В Уичито он поступил на завод «Боинг», а когда мы переехали на Сенека-стрит, работал на другом берегу реки, в компании KG & E [ «Канзас газ энд электрик»], на заводе Рипли. Он обожал свои инструменты, всегда бережно их хранил и содержал в чистоте, а нас, детей, ругал, если мы неаккуратно обращались с ними или бросали грязными. Думаю, свою организованность я унаследовал от него. Он отличался дальновидностью и все планировал наперед.

В какой-то момент мама тоже вышла на работу, занялась бухгалтерией и стала главным бухгалтером в «Ликерс Фэмили Фуд» в Уичито и Парк-Сити. Способности к математике и бухгалтерии у меня точно от нее, бухгалтерия вообще стала моим хобби – игра на бирже, семейный бюджет, дебет/кредит, бухгалтерские книги. Постепенно наша семья перешла из низшего рабочего класса в обеспеченный средний.

Когда отец работал на заводе «Боинг», он познакомился с Джеком Дэвисом. В войну Джек служил пилотом, а потом стал застройщиком. По ночам отец подрабатывал у него на стройке. Мне кажется, что Дэвис был нечист на руку, и отец в конце концов его раскусил. Тем не менее я считал Дэвисов своей второй семьей. Строительный бизнес рос, и Дэвисы переселились в свой «Большой дом», как они его называли, по соседству с нами. Там был роскошный бассейн, где летом мы весело проводили время. Джон Дэвис, сын Джека, стал моим лучшим другом на много лет.

Но он был не единственным. Бобби жил на Северной Армстронг-стрит. Его мама, как миссис Дэвис, очень дружелюбно с нами держалась, всегда старалась накормить, и меня брали с ними на рыбалку. Мы с Бобби оба росли «сумасшедшими учеными». В каком-то смысле он тоже был волком-одиночкой.

Потом был Аллен. Очень умный мальчик. Мы с Алленом, Джоном и Бобби стали «отрядом с Ривервью». Мы вместе охотились, бродили по берегам реки, ловили рыбу, делились своими сокровенными мыслями и смотрели кино.

Мой отец был трудолюбивым и хорошо обеспечивал нашу семью. Со временем у нас появился большой сад, новый курятник, где мы выращивали цыплят, разные усовершенствования в доме и на участке и пристроенный навес для машин – гараж мы сделали жилым. Мы с двумя братьями, Полом и Билли, спали в одной спальне; я делил с Полом постель. Отец с матерью обязательно заходили к нам пожелать спокойной ночи и прочитать молитву «И вот, когда ложусь я спать…».

Отец старательно ухаживал за садом, и мы вырыли колодец, чтобы поливать там растения. Еще у нас был большой бак для воды. Иногда я приходил туда один, прятался за баком, связывал себя и предавался сексуальным фантазиям. Иногда связывал себе руки и ноги, чтобы достичь разрядки.

Двоюродный брат отца Боб поселился по соседству от нас вместе с женой Бетти. Мы много времени проводили у них дома, а они – у нас. Мама с Бетти присматривали за нами по очереди. В каком-то смысле, если не считать матерей нашего «отряда Ривервью», Бетти стала для меня второй мамой. Она любила поэзию и все время читала. Она предпочла бы чтение чему угодно. Наверное, от нее я заразился этим увлечением – поэзией. Еще она великолепно разгадывала кроссворды. И ненавидела кошек. Она рассказывала, как топила их в яме у себя на ферме. Как и мне, ей казалось, что кошки обладают тайной загадочной силой, что они – зло, которое надо устранить. Ее истории повлияли на меня, и я избрал кошек своими жертвами – связывал их и одну-две даже утопил.

У нас было много цыплят в большом загоне. Одной из моих обязанностей являлось поить их и кормить, и чистить им курятник. Я собирал помет и складывал его в компостную кучу. Когда мне было лет десять, мы перестали разводить цыплят. Курятник превратился в наш домик для игр – он изображал то форт, то тюрьму, когда мы играли в ковбоев и индейцев. Для меня же он стал местом темных фантазий.