– Меня стошнило, – хрипло ответила я, не сумев скрыть укор, но относилось это и к моей маме тоже. Они заставили меня поесть, хотя я противилась, зная наперед, что мой организм такого не оценит. Теперь сама мысль о еде вызывала дурноту, я пришла туда, откуда вернулась после смерти «французов», – к непроизвольной голодовке.
– Сегодня мы втроем ночуем у меня дома, от нас уже ничего не требуется. – Моника вытирала мое лицо сухими салфетками, заботливо держа за подбородок. – Мистер и миссис Сандерс поменяли график, чтобы взять Анну под свою опеку, а наши мамы пока останутся здесь.
Я судорожно вздохнула. Шерифу Хоуку пришлось соврать. Наша версия гласит, что мы переходили дорогу, когда случилось то, что случилось.
Не отпуская мое запястье, Моника открыла дверь уборной и решительно направилась в палату к Анне, я же тоскливо плелась следом за ней.
Анна лежала на высоко взбитых белоснежных подушках, светлые ресницы слабо подрагивали на закрытых веках. Кислородная маска, катетер в худой руке, многочисленные пищащие аппараты у кровати – все это казалось картонной постановкой серого сна. А вот вид за окном был как никогда живым – краски осени переливались от медового до огненного, лиловые тучи на своде небес в сгущающихся сумерках выглядели мистически маняще.
Кэтрин при виде нас тихо затараторила:
– Скоро миссис Ньютон поедет домой собирать необходимые в больницу вещи, а потом завезет нас домой к Монике. Это уникальная возможность забрать из комнаты Анны флешку с рукописью и спрятать их. Она не хотела, чтобы ее кто-то читал кроме нас, наша обязанность проследить, чтобы так оно и было. К тому же нам нужна карта шахт.
– Я заберу, – мужественно расправила плечи Моника, – скажу миссис Ньютон, что оставила в комнате наверху кошелек.
Поправив одеяло Анны, мы еще посидели возле нее, каждая глубоко в своих мыслях. Тишина в палате давила на разум, но нарушать ее было как-то неправильно.
Уже в машине, пока миссис Нельсон договаривала с врачами, Кэтрин повернулась ко мне с переднего сиденья.
– Элисон, прости, но что с твоей мамой?
Переспрашивать я не стала, так как сама задалась этим вопросом, когда ее увидела. Мама выглядела осунувшейся, в черном спортивном костюме было особенно видно, как она похудела за последний месяц. Густые черные волосы потускнели, а затравленный взгляд пугал мучительной безысходностью. Увидев нас, мама едва сдержала слезы, а когда миссис Джонс отмахнулась от Моники, ее взгляд запылал такой ненавистью, что я отступила на шаг назад. Утопая в своих горьких событиях, я не придавала изменениям в облике мамы должного внимания. Поклявшись, что в свете последних событий я буду смотреть за всеми, а особенно за мамой и девочками, в оба, я сосредоточилась на своих пальцах – принялась сдирать кожу вокруг ногтей.
– Я не знаю. Мама стала намного жестче, чем когда-либо прежде. Хотя в то же время часто выглядит просто растерянной.
Моника хотела что-то добавить, но в машину села безучастная миссис Ньютон. Мы замолчали.
– Я вам так и не сказала спасибо, девочки, – надломленным голосом произнесла мама Анны, вцепившись в руль так, что костяшки пальцев побелели. – Спасибо, что так быстро на все отреагировали. Теперь у Анны есть шанс. Небольшой, но все же… надеюсь, вы будете ее проведывать.
– Конечно, миссис Ньютон! – горячо подалась вперед Моника. – Вы всегда можете на нас рассчитывать!
Миссис Ньютон горько улыбнулась, после чего мы выехали с парковки больницы.
Всю дорогу до дома Анны меня мутило. Веки предательски тяжелели, иногда я теряла связь с реальностью, так как все помню обрывками, только сильнее запахивала школьный бомбер, пытаясь слиться с ним и не чувствовать холода. Внезапный хлопок заставил вздрогнуть и немного прийти в себя – это была Моника, она раздраженно всплеснула руками, вспомнив, что оставила у Анны в комнате кошелек, когда миссис Ньютон припарковалась. Чтобы не терять время, нас оставили в машине, а Моника, незаметно кивнув, пошла с миссис Ньютон.
Кэтрин снова повернулась ко мне, впиваясь своими зелеными глазами, они казались едва ли не прозрачными. Маленький курносый носик осень покрыла милыми веснушками, щеки были важно надуты, а тонкие губы плотно сжаты. Кэтрин напоминала фею, которую мог бы нарисовать Дисней. Проблема в том, что ее инфантильная внешность часто не дает понять, какие чувства она испытывает в определенные моменты. Вот и сейчас я могла только догадываться, что же творится в ее голове.
– Сейчас я не хочу разговаривать об Анне.
– Ммм… хорошо, – выдавила я из себя.
– Единственное, что скажу, частью рассказ Анны немного разочаровывает, правда? Я имею в виду, сколько их, всевозможных вариантов путешествия во времени! А из всего этого правдой оказались каменные шахты маленького городка, где химикаты поместили в капсулы и начали надругательство над Временем и историей. Никаких парадоксов, только мертвые формулы физиков. Я хочу, чтобы отец Анны оказался обыкновенным безумцем, иначе неужели все великие загадки Вселенной такие пресные? Но, оглядываясь назад, понимаю, жертвами Эмброуза ведь не просто так оказались наши близкие, кто либо много знал, либо наломал дров…
Я вяло провела рукой по лицу.
– Знаешь, а мне всегда казалось, если мы влезем в какую-то историю, то именно Анна выберется из нее живой и невредимой. И вот сейчас… Эмбер с «французами» мертвы, Анна в коме, а мы обсуждаем путешествия во времени как нечто обыденное… с ума сойти можно.
Миссис Ньютон и Моника управились довольно быстро, вернувшись минут через десять. Машина тронулась с места, мы с девочками переглянулись, но что-либо сказать не решились, только с немым вопросом посмотрели на Монику, она же бескровными губами прошептала:
– Они пропали. Бумаги, флешка и карта.
Я устало откинулась на сиденье машины, с трудом подавляя стон. Предсказуемо? Вполне. Но сути не меняет. Важную часть рукописи украли, это сделали либо Человек без лица и девушка Фантом, чтобы мы не обнаружили шахты, либо тот, кому найти их так же важно, вот только играет он сам за себя.
За окном ветер остервенело рвал малиновые листья с деревьев, словно поддерживая поднимающееся во мне возмущение. Я тихо фыркнула, со злостью подумав, что, может, исчезнувшая карта – это плохо, но не смертельно.
На бледно-лиловом небе начали загораться первые звезды, когда мы приехали к дому Моники. Обняв миссис Ньютон и заверив ее, что завтра сразу после обеда мы наведаемся к Анне, которая может уже очнуться, мы зашли в дом. В светлой гостиной горел камин, трещали обугленные поленья. Мистер Джонс в широких очках разгадывал кроссворд, в комнате пахло чаем с ромашкой. Махнув отцу в знак приветствия, Моника потащила нас за собой, мы с Кэтрин вежливо поздоровались, стараясь не отставать от нее.
– Элисон, – услышала я, с нескрываемым удивлением поворачиваясь к мистеру Джонсу, – давно ты к нам не заходила.
Я смущенно отвела глаза, провожая взглядом девочек, поднимающихся на второй этаж, и неосознанно прикоснулась к подвеске на шее в виде стрекозы из белого золота – подарок Моники на пятнадцатый день рождения, деньги на который она наверняка копила чуть ли не целый учебный год.
– Понимаю, – мистер Джонс успокаивающе склонил голову, когда я, набравшись смелости для ответа, открыла рот, – даже наша дочь редко бывает дома, все уроки да музыкальная школа.
Он с улыбкой пожал плечами, а я только сейчас заметила – все его волосы тронула седина, что, собственно, не удивительно, ведь в следующем году мистеру Джонсу исполнится шестьдесят.
– Как твоя мама? – внезапно спросил он.
Я вспомнила ее осунувшееся лицо и рассеянный взгляд.
– Нормально. Устает на работе, но держится. Знаете, какое сейчас время… беспокойное.
– Конечно, – мистер Джонс уставился на пламя в камине, кажется, забыв о моем присутствии.
Переминаясь с ноги на ногу, я неуверенно сказала:
– Что ж… я пойду… спасибо, что разрешили остаться у вас.
Мистер Джонс кивнул, добавив напоследок:
– Там в холодильнике вишневая кола… помню, как ты ее любишь.
Благодарно улыбнувшись, я вышла из гостиной, подозревая, что о любви Моники к горячему шоколаду он не догадывается.
Лестница из красного дерева с резными перилами вела наверх в комнату Моники. Я медленно поднималась по широким ступенькам, задаваясь вопросами, ответов на которые у меня не было. Взгляд наткнулся на ступни в мягких пушистых тапочках, я подняла голову и увидела Кэтрин, чьи платиновые волосы буквально светились в сумеречном пролете лестницы.
– Как там Моника?
– Если без матов – сидит, молчит. Я шла за тобой.
С обреченным вздохом я взяла Кэтрин под руку, преодолевая последние ступеньки вместе с ней.
Комнату Моники я обожала и считала самым уютным местом на свете. Каждый уголок таил в себе тепло воспоминаний: за столом мы клеили в тетрадки фотографии и описания всевозможных животных, птиц и насекомых, мечтая отправиться покорять джунгли в поисках сокровищ. Играли в секретных агентов, пытающихся отключить бомбу; в чародеек, прыгающих в порталы, спасаясь от огромного воображаемого ящера. Делились комиксами, разыгрывали сценки из них, ответственно выбирая, кто кем будет; красили ногти; сплетничали, хихикая у окна, про «французов»; измеряли объем груди – Моника начала выигрывать лет с двенадцати. Дождливыми вечерами, когда мама шла в бар на ночь, учили уроки; по выходным втихаря пробовали вишневый ликер Эмброуза. Наш личный маленький мир, где не было места грусти и злости.
В интерьере преобладали оттенки сиреневого, стоящая у окна кровать с черной кованой спинкой была накрыта шелковым покрывалом. Лампы по обе стороны от нее заливали комнату желтовато-жемчужным светом, тумбочка и журнальный столик из вишневого дерева гармонично сочетались с патефоном в углу, над ним помещалась полка с виниловыми пластинками, трепетно собранными Моникой. Музыка здесь имелась на любой вкус, от Майкла Джексона до Ланы Дель Рэй. Добротный шкаф скрывался за бесчисленными полароидными снимками. Несмотря на то, что фотографироваться я категорически не люблю, моих изображений было более чем достаточно. Висел плакат «В джазе только девушки», портреты Грейс Келли и Одри Хепберн. Осенняя прохлада лилась из открытого окна, казалось, что все произошедшее просто дурной сон.
– Кэтрин, у тебя есть что-нибудь… расслабиться?
Если Кэтрин удивилась вопросу Моники, то виду не подала, только радостно улыбнулась, доставая из кармана пальто серебряную флягу, и стала разливать крепко пахнущую янтарную жидкость по стаканам.
– Это «Бархатная лоза» Уолтонов тридцатилетней выдержки, стоит целое состояние, подарок папе от какого-то политика из Нью-Йорка за успешно проведенную операцию его сыну. Думаю, для меня ему не жалко. Плохо, конечно, что нет «Амаретто», я бы вам такого «Крестного отца» намешала, дух сицилийской мафиозной семьи был бы точно обеспечен. Но и так сойдет.
Все сопроводительные слова Кэтрин мы слушали с выпученными глазами.
– Кажется, пора беспокоиться по-настоящему, – повернулась ко мне Моника, но свой стакан выпила залпом.
– А что, если зайдет твой отец? – неуверенно спросила я, косясь на дверь комнаты, которую мы даже не заперли.
Моника захихикала.
– Разве что меня будут убивать, и то не факт.
Я глотнула налитого мне скотча и, не сдержавшись, зашлась в кашле. Напиток был крепкий, но, несомненно, отменного качества – после такого тяжело возвращаться к бюджетным вариантам.
Моника покрутила стакан в пальцах, наблюдая за переливающейся жидкостью и подпирая голову рукой. Она сидела у окна, мы с Кэтрин полулежали на ее кровати, отказавшись от ужина.
– Эмбер столкнули с лестницы… «французы» разбились… Анна лежит в коме… Я понимаю, что рано или поздно мы все там будем, но… теперь я даже ощущаю смирение и легкую грусть, не зная, удастся ли доехать до своей остановки.
– Зато это не страх. Он пробуждает худшее в людях. – Я чувствовала некую неловкость за то, что в свое время чуть не пошла на попятный. – Но знаете что, теперь меня не пугает возможность стать следующей, я боюсь, что мы так и не узнаем всей правды.
– Кое-какая истина нам известна, но… создается впечатление, что Эмброуз устроил викторину, где мы в итоге потеряем все или же, наоборот, сорвем джек-пот. – Моника потерла глаза. – Смотрите, а что, если в день пожара, семнадцать лет назад случилось что-то такое, из-за чего теперь, спустя столько времени, «Красному маяку» пришлось вмешаться? То, что было на первый взгляд не столь значительным, но позже приобрело роковой для них размах? Что, если родители Брайана знают о важности того случая, но не были уверены, что теперь их сын останется живым? Вот они и впряглись, воспользовались небывалыми связями, подали запрос на список Человека без лица. Теперь можно с точностью сказать, Брайан в безопасности, так как элементарно жив. А «французы» – нет. Значит, в отличие от О’Нила, ребята в списках были, и по какой-то причине их требовалось убрать, но без Лили. Неизвестно, какую роль здесь играет она сама, ведь с одной стороны мы знаем, ребят Вайолет на самом деле любила, вот только зачем ей встречаться в таком случае с людьми из проекта?
– Звучит на редкость правдоподобно. – Кэтрин смотрела в одну точку, немного нервно накручивая платиновую прядь волос на палец. – Только вы забываете про Эмбер. Она вообще родилась спустя два года после пожара, а стала первой… жертвой. Притом, будучи беременной… разве что это и послужило поводом ее убить. Ведь ребенок был от Дэвида.
– Так же, если верить «Наследию Эмброуза», все корни тянутся к путешествиям во времени, – не сдержавшись, Моника скептически скривилась. – Не знаю, насколько я во все это верю, но если написанное мистером Ньютоном правда, «Красный маяк» ради власти и денег пытался изменить ход истории. Для этого использовали химию и физику, с помощью которых создали машину времени, но сама природа воспротивилась этому. Я загуглила те годы, когда все предположительно происходило, и знаете что, те катаклизмы могли стереть Землю с лица Вселенной. Теперь они не путешествуют в прошлое или будущее, но строго следят за порядком, который сами установили. Но опять же, что-то пошло не так и теперь им приходится убивать, представляя все как несчастные случаи.
– Мы еще кое о чем неразумно забыли. – Я решительно отодвинула стакан подальше от себя, оставив влажную полосу на тумбочке. – Мистер Ньютон догадался о чем-то важном, именно поэтому он остался работать на «Красный маяк», боялся, что додумается кто-то еще. Судя по всему, тайна папы Анны раскрыта не была, но он написал, что отправил письмо человеку, который в свое время больше всех будет нуждаться в этой правде. Кому и как он его отправил?
– Отправил элементарно, – щелкнула пальцами Кэтрин, – столько фильмов и сериалов есть на такую тематику. Если известен год, в котором нужный ему человек должен получить конверт, письмо от мистера Ньютона может быть отправлено даже после его смерти.
– А что, если это письмо адресовано нам? – слегка взволнованно предположила Моника. – Косвенно зная, с чем нам придется столкнуться, он отправил нам такую вот помощь, и даже Человек без лица не в курсе этого!
– В таком случае нам остается только ждать, чаще проверяя почту, – слегка скептически улыбнулась я.
– Единственное, что плохо, – выдержав паузу, промолвила Моника, откидывая густые волосы назад, – мы не в силах проверить наши догадки и теории, как это планировала сделать Анна. Карту украли, флешку и рукопись «Наследия Эмброуза» тоже. Но теперь, когда я уверена, что разгадка близка, мы обязаны не останавливаться ни в коем случае! Рано или поздно будет еще какая-то зацепка, и тогда мы своего не упустим! Главное – держаться вместе!
– Согласна с каждым словом. А теперь спать. Завтра вечером будет дождь, нужно управиться до обеда. – Девочки в недоумении переглянулись, а я слабо улыбнулась. – Да, забыла сказать, я запомнила координаты карты, по сути, она нам не нужна, я и так смогу найти шахты в лесу.
Кэтрин облегченно засмеялась, Моника пересела к нам на кровать, легонько толкнув меня в бок.
– А раньше сказать нельзя было?
– Ты такую мотивационную речь толкала… не хотела тебя перебивать.
В шутку стукнув меня подушкой, Моника подошла к окну.
– Значит, удача на нашей стороне, какие бы козни против нас ни строили. Думаю, надо не терять времени и отправляться в шахты сейчас.
Мы с Кэтрин глянула поверх ее плеча: город тонул в ночи, где-то ухнула сова, мертвая тишина намекала – лучше из дома не высовываться.
– Моника, ты серьезно?
Она махнула рукой.
– Мы же не те идиотки в фильмах ужасов, что сами лезут в кровавый подвал посреди ночного леса. Надеюсь…
Мы по очереди приняли душ, завели будильник и улеглись спать. Моника бесстрастно выслушала наши заверения, будто мы мечтаем спать на полу, и уложила нас с Кэтрин на свою кровать, постелив себе у тумбочки. Кэтрин заснула мгновенно, мило посапывая у меня под боком. Я немного поворочалась в попытках не накручивать себя. Тщетно.
– Моника…
– Да?
Я свесила голову с кровати, всматриваясь в ее лицо, скрытое во тьме, и спросила:
– А что, если Анна еще в опасности? Пикап ехал с такой скоростью, удивительно, что она осталась жива… вдруг за ней придут? И тот звонок… Анна не сомневалась, что это Эмбер.
– Мама попросила шерифа Хоука приставить к ней полицейского на пару дней и ночей. На удивление он был не против. Касаемо Эмбер… нужно немного потерпеть. Завтра мы будем знать больше. А теперь спи и ничего не бойся.
Я откинулась назад на подушку, натягивая одеяло до подбородка в ожидании долгой и бессонной ночи. Ветки абрикоса стучали в окно, монотонно покачиваясь на ветру, но я не поворачивалась в ту сторону, боясь, что могу увидеть в темноте двора Моники то, к чему не готова. В глубине души я понимала, как это глупо, ведь за черными тучами, предвестниками дождя, не видно было даже синей луны. Прошло не так много времени, и я уснула. Спала крепко до самого утра, не имея ни малейшего понятия, что это едва ли не последняя спокойная ночь в моей жизни.
* * *
Утром за окном плыли все те же тяжелые тучи, город застыл в ожидании небывалого дождя, а Эмброуз казался черно-белым рисунком.
Я чувствовала странную маету в районе грудной клетки. Тревожные колокольчики звенели в голове не переставая, они создавали какую-то странную мелодию, не слышанную мною ранее, но при этом до боли знакомую. Кэтрин спала, я умылась и отправилась на поиски Моники, обнаружив ее на кухне за приготовлением завтрака. Пахло только что сваренным кофе, шоколадными панкейками и омлетом с беконом.
– Доброе утро, – улыбнулась Моника, – не знала, что вы предпочтете на завтрак, решила все и сразу, так сказать. Папа на работе, хорошо, что его и на выходных вызывают.
Я села напротив Моники, поражаясь тому, как можно быть такой бодрой в десять утра.
– Есть какие-то новости?
Моника шмыгнула носом и пожала плечами, переворачивая один особо аппетитный панкейк.
– Состояние Анны удалось стабилизировать почти сразу, но с того самого момента – никаких изменений.
Я сочла то, что Анне не становится хуже, хорошим знаком, но лишь неопределенно кивнула головой.
– Пойду будить Кэтрин, – Моника стряхнула с рукава муку, придвинула ко мне многочисленные тарелки и грозно напомнила, что завтрак – самый важный прием пищи.
Я съела один панкейк, выпила полчашки кофе и поднялась назад в комнату Моники, услышав непонятную возню и громкие препирательства. Как оказалось, разбудить Кэтрин с утра без моральных потерь было делом проблематичным. Она сначала умоляла дать ей поспать подольше, потом требовала отстать от нее, но просыпаться не хотела, как мы ее ни будили, все повторяя во сне о каких-то ангелах-киборгах. Только когда Моника психанула и сказала, что мы идем без нее, Кэтрин соизволила открыть один глаз. На скорую руку собравшись, мы, даже толком не позавтракав, отправились в путь.
Воздух Эмброуза напоминал что-то сладкое и в то же время терпкое, так пах наш вишневый ликер, да и сама погода как будто опьянела. Быстрее всего можно было дойти до нужного нам места в сердце Изумрудного леса, начав путь через дорогу за заправкой мистера Тони. Ни Монику, ни Кэтрин, ни тем более меня такой расклад не воодушевлял. Моника посмотрела на меня жалобным взглядом, спрашивая, нет ли другой альтернативы, я ответила кислой гримасой. Радовало только отсутствие тумана, которому даже при свете дня удавалось создать на заправке мистера Тони атмосферу мрачной напряженности.
Через полчаса, миновав злополучное место, откуда доносились звуки старого радио – «Блюз на перекрестке», мы вошли в Изумрудный лес, восторженно оглядываясь по сторонам. Казалось, это сюда уплыли краски Эмброуза: на краю дороги листья отливали золотом, а в глубине тихий лес был темно-зеленого цвета, деревья покрылись влажным мхом, неизвестные мне растения робко пробивались из-под сырой земли. Кэтрин вдохнула полной грудью и умиротворенно раскинула руки, будто намереваясь обнять весь Изумрудный лес, а Моника в желтом дождевике немного скептически оглядывалась вокруг, явно не совсем понимая открывшуюся нам картину.
– И в глубине этого леса спрятана корпорация зла?
– Внешность обманчива, – напомнила ей Кэтрин. Она сорвала ромашку и сунула ее за ухо.
Где-то вдалеке зарокотал гром, я, непроизвольно вздрогнув, сказала:
– Не теряем времени. Вперед.
В Изумрудный лес люди ходят часто: устраивают пикники, взбираются на гору Влюбленных, но очень далеко не идут, ведь связь тут пропадает и найти обратную дорогу становится трудновыполнимой задачей. Я не переживала, потому что запомнила карту мистера Ньютона. Стоило только закрыть глаза, как я видела координаты, они ясно указывали нужный нам путь.
– Здесь лес становится гуще, – заметила Моника минут через двадцать.
Мы обошли пару огромных каменных гор, заброшенный колодец, к которому не рискнули подойти ближе чем на десять метров, но ничего похожего на шахты так и не встретили. Вскоре деревья и впрямь начали тесниться поближе друг к другу, а их листья отливали синевой. Ветки царапали руки и лицо, цеплялись за одежду, волосы, бледно-розовый плащ Кэтрин порвался в трех местах. Обойдя неожиданно появившиеся густые кусты сирени, мы вышли на такой участок, где за верхушками деревьев почти не видно было неба. Перед нами возвышалась гора метров двадцати в высоту, в центре ее образовалось подобие арки из трех серых каменных глыб.
– Вход в шахты, – ахнула Моника. Ее голос сел и охрип, она неуверенно подошла поближе к горе, качая головой. – Поверить не могу. Не все в Эмброузе знают, для чего они были построены на самом деле, но никто не сомневается, что они существуют… и вот стоять перед ними сейчас…
– Без карты сюда не доберешься. – Я подошла поближе к Монике. – Это место особенное, и оно либо уже было таким и выбрано как раз из-за этого, либо стало необыкновенным благодаря «Красному маяку».
– Даже в свете последних событий я не верю в мистику, но здесь, – Моника в благоговейном испуге повернулась на сто восемьдесят градусов к нам, – но здесь все иначе. Чувствуете?
Я чувствовала только приглушенный ритм своего сердцебиения. Что-то не так.
– Изумрудный лес всегда казался белой вороной города, – Кэтрин внимательно оглядывалась, пытаясь запомнить малейшие детали, – теперь я понимаю почему. Эмброуз всего лишь его тень.
– Смотрите, – пытаясь отделаться от первобытного страха перед неведомыми мне событиями, я прошла ближе ко входу, заметив на левом камне черный экран. Время никак не сказалось на нем, он спокойно смотрел на нас изнутри тяжелой глыбы.
– Кнопок нет. Сенсорный экран из девяностых? – Моника одобрительно кивнула. – Неплохо.
Не успели мы и слова вымолвить, как Кэтрин беспечно провела по экрану пальцем. Вслед за ним потянулась красная линия и тут же исчезла.
– Здесь нужен пароль, – спокойно сказала она, уже обследовав железную дверь, наглухо отделяющую внешний мир от загадок «Красного маяка». Вход был чуть дальше от образовавшейся каменной арки, он тонул в полумраке тайн прошлых лет.
Пока девочки с любопытством осматривались, я не устояла перед соблазном нарушить свое правило не оглядываться назад, ведь Изумрудный лес настойчиво шептал это сделать. Мурашки волной прошлись по всему телу, когда я обернулась к деревьям и кустам сирени, которые спокойно скрывали это место от посторонних глаз.
– Что, если мы тут не одни?
– Мистер Ньютон не посылал бы нас сюда, – уверенно ответила Кэтрин, – нам стоит остерегаться Человека без лица и девушки Фантома, но будь они здесь, уже дали бы о себе знать.
Я продолжала завороженно смотреть на кроны деревьев и непонятно как цветущую в конце сентября сирень.
– Что говорила Анна? – голос Моники вывел меня из ступора, вернул в реальность у старых шахт. – Мистер Ньютон написал на обороте карты какую-то подсказку, возможно, пароль.
– «Наблюдай внимательно за природой, и ты будешь все понимать намного лучше», – процитировала я.
– Ммм, чудненько, – Моника выпятила нижнюю губу, посмотрев по очереди на нас с Кэтрин. – Есть идеи, юные Эйнштейны?
– Лично я поняла фразу буквально настолько, насколько возможно, – Кэтрин встала перед нами, оглядываясь вокруг, вдыхая свежий воздух. – Природа Эмброуза – это Изумрудный лес. Причал – символ «Красного маяка», ведь отталкиваясь от него, придумали название. Наш город и маяк находятся в противоположных точках, но окружены лесом так, что образуют символ бесконечности.
Не дав нам и слова сказать, Кэтрин резво обернулась к экрану и провела по нему тонким пальцем. Черный экран засветился красной перевернутой цифрой восемь, после чего ярко мигнул и погас. Щелчок, и со стальным скрежетом железные двери отъехали влево. Вход был открыт, перед нами зияла черная пустота туннеля, откуда веяло сыростью и затхлостью. Пыль медленно оседала на землю, мы с Моникой оторопело смотрели на Кэтрин.
– Поблагодарите потом, – запинающимся голосом ответила она.
Моника начала рыться в рюкзаке, куда предусмотрительно сложила фонарики. Кэтрин пару раз чихнула и сделала два медленных шага вперед, после чего обернулась, приглашающе кивнув на вход в шахты. Меня на долю секунды буквально парализовало от страха, но я почувствовала, как мои пальцы мягко сжала теплая ладонь. Я подняла затуманенный испугом взгляд на Монику, она задорно улыбнулась.
– Помнишь, как я однажды в детстве разбила папину любимую чашку, боялась идти домой и, не придумав ничего получше, прибежала к тебе? Ты повела меня назад и соврала отцу, что это твоя вина. Нас тогда не наказали. Считай, так будет и сегодня, нам повезет, все будет хорошо.
– А если там все же кто-то есть? Они могут сделать с нами что угодно!
– Тогда устроим нехилую драку в стиле Марвел. Или трусливо сбежим. Как карта ляжет.
Взяв меня за руку крепче, Моника пошла следом за Кэтрин, а я приказала себе не быть размазней, включила фонарик и чуточку храбрее засеменила рядом.
Туннель шахты был достаточно широким. Стараясь не думать о крысах, я внимательно оглядывалась вокруг и морщила нос от запаха плесени, гнили и застоявшейся где-то в глубине лабиринта воды. Справа и слева от нас были видны бесчисленные двери, одинаковые и безымянные, расположенные по обе стороны коридора в полуметре друг от друга. Отважно подергав пару ручек, мы пришли к выводу, что не сама шахта залита бетоном, как говорилось, а лишь комнаты – теперь они не выдадут чужие секреты. Мы продолжали погружение в сердце «Красного маяка»: потолок белел от паутины, в лучах фонарей танцевала пыль, казалось, что еще чуть-чуть – и рыхлая земля не выдержит и потолок обвалится, хороня нас вместе с местом, которого не должно быть. Метров через пятьдесят, когда мрак поглотил все вокруг, оставив только робкие лучи фонарей и призрачный дневной свет из открытого входа позади нас, стало ясно, что один обвал тут точно случился: мы стояли у тупика, проход дальше был плотно забит землей вперемешку с камнями.
Приглядевшись к последней двери справа от нас, на которой висел плакат, весь покрытый плесенью так, что ничего не получалось прочесть, я почему-то шепотом сказала:
– Этот обвал вызвали специально, дальше не пройти. Все двери закрыты и залиты бетоном… кроме последней.
– Тогда добро пожаловать, – приглушенно хмыкнула Моника и осторожно приоткрыла ту дверь. Она с легким скрипом подалась, и нашим взглядам открылась комната самого жалкого вида – сплошная разруха.
Четыре голые кровати ютились у стены, еще две, с разорванными пружинами, были опрокинуты. Светлые обои висели клоками, из ржавой трубы под потолком капала вода, окон не было, все тонуло в синем полумраке. Несмотря на убожество этой картины, было абсолютно очевидно, что…
– Это детская, – шокированно пролепетала Моника. Она прошлась по комнате, переступая через поломанных солдатиков и кукол с нехваткой ног, рук, а то и голов. Ни шкафа, ни тумбочек, только розовые и синие ленточки на спинках кровати, грязные, засаленные, ободранные…
– Зачем здесь комната для детей? – голос Моники наполнился тихой яростью, когда она подняла с пола крохотного, с ее ладонь, плюшевого мишку. Игрушка наверняка была у кого-то любимой, ведь выглядела хоть и старой, но достаточно опрятной, ее явно холили и лелеяли.
– Смотрите.
Содрогнувшись, я повернулась на голос Кэтрин.
В углу лежал ручной компас, его стрелки сошли с ума, до головокружения крутясь вокруг своей оси. Казалось, за столько лет он должен был банально поломаться, но что-то в нем противилось этому. Загипнотизированная компасом, я не сразу почувствовала толчок в плечо.
– Думаю, с тебя достаточно, – протянула Кэтрин, встряхнув меня еще раз. Потерев глаза, я вернула себе четкость мыслей, не рискуя больше подходить к злосчастному прибору. – О, у меня такая же была, когда я в детстве ходила на балет! Жаль, школу закрыли…
Кэтрин с восхищением подхватила с угла одной из кроватей деревянную шкатулку, покрашенную в угольно-черный цвет, с вырезанной на крышке розой. Затаив дыхание, мы открыли ее и увидели маленькую балерину в розовой пачке и с желтым пучком волос на затылке. Руки грациозно сложены над головой, ножки в пуантах готовы к фуэте. Кэтрин покрутила незаметный рычажок на обратной стороне шкатулки, но механизм не сработал.
– Надо же, поломана, – сникла Кэтрин, ставя шкатулку на место.
Но для меня это уже не представляло никакого интереса. Снаружи, напротив комнаты, где мы находились, была еще одна дверь, из-под которой неуверенно пробивался желтоватый свет.
– Девчонки, – тихо позвала я, – кажется, та комната жилая.
Кэтрин тут же оказалась рядом со мной, Моника тоже подошла поближе, все еще сжимая крохотного мишку.
– Оставь его, – нахмурилась Кэтрин.