Дом слёз

Герайн вспомнил свои мучился над учебниками. Он делал бесконечные задания, позволяющие расширять сознание, управлять собой и миром в мелочах. Тогда в мелочах… Поначалу каждое задание кажется бредом. «Представьте себя в форме овала, а затем поместите в треугольник». Что это, о чем? Но это единственный способ заставить свое сознание вылететь из тела, как пробку из бутылки. Герайн жаловался, не всерьёз конечно, отцу на задания для идиотов. Отец говорил:

– Хорошенько поешь и ложись спать. Чтобы во всем разобраться, надо хорошо кушать и спать.

Герайн слушался, ложился на нижнюю полку двухэтажной кровати – на семилетие Лучик отвоевал себе право спать наверху – и под воспаленными веками вновь и вновь овалы помещали себя в треугольники. А мир превращался в огромный музыкальный инструмент, где каждая малая частица – струна. Пальцы подрагивали от желания сыграть на этих струнах. Но когда Герайн просыпался, это ощущение уходило. Везет же светлым и темным, думал он, лениво пиная кожаный мяч в обществе Лучика. Им для совершения магии нужно раскачивать не разум, а эмоции. Магам Света вообще нет нужды слишком сильно приближаться к Бездне, а некроманты приходят сюда, следуя по дорогам предсмертного ужаса. Как твари, только наоборот…

Но однажды он прорвался сквозь эти бессмысленные задания, поднял голову от учебника и поразился хрустальной хрупкости мира вокруг. Его логичности, гармоничности, тому, как одно действие рождает другое, тому как…

– Как красиво… – шепнул он и поразился тому, как пошло и неуместно звучат эти слова сейчас. Ни на одном языке не было слов, способных объять, выразить это необъятное. Недаром маги говорят: «Объясняя – лишаем смысла». Каждый маг проходит путь открытия силы сам по себе. Следы идущих впереди так легко заносит песком. Одно спасает – знание, что этим путем уже ходили…

Через неделю Герайн сдал вступительные экзамены. Разумеется, блестяще. Его сразу перевели на второй курс – оказалось, что весь первый год студенты именно этим и занимаются – пытаются увидеть мир во всем своем многообразии и красоте посредством магических практик. А если повезет – ещё и найти свое место в нем. Тогда он своего места не увидел. Потом, позже, на четвертом курсе, когда скопленные отцом деньги начали таять, один из преподавателей предложил вступить в орден Разума. И Герайн согласился. Учебу ему оплатили, выдавали стипендию. И ждали, конечно ждали, ответного хода – возвращения на родину, в Астурию. Никто не делает благодеяний просто так. Да он и сам этого желал. Конечно, теперь перед ним открывались заманчивые перспективы – магов такого уровня вне орденов было мало. Он мог бы заниматься чем угодно: охраной, сотрудничеством с полицией, искусством, прикладной магией… Везде у него не было бы отбоя от заказчиков.

Но Герайн вернулся домой. На свое место. И знал, что поступил правильно. Даже теперь.

– Знаешь, как я тебя люблю? – спросил Лучик, семилетний мальчик, стоящий так близко к Герайну и так от далеко от него, на самом горизонте. Ноги его утопали в серебристой траве. Черная жирная тень колыхалась за спиной, иногда приподнимаясь. Герайн молчал, наблюдая потуги твари выглядеть человеком. Потом сказал:

– Так же сильно, как я тебя, Лучик.

* * *

Лючиано проснулся от собственного храпа – он замерз под тонким казенным одеялом, заложило нос. Астурия гораздо севернее Винетты, здесь холоднее. Из форточки немилосердно дуло. Он повернулся на бок, пытаясь устроиться в такт движению поезда, скользнул взглядом по спящему Хагалу и подскочил, чуть не ударившись головой о верхнюю койку. В неверном свете луны уродливая тень, склонившаяся над Хагалом, казалась скорее нелепой, чем страшной. По крайней мере, до того момента, пока мозг Лючиано не проснулся. Тень повернула голову в сторону Лючиано, прошамкала так, что он едва понял:

– Он убил Энни. Мою дочь. Мою послушную дочь. Мою хорошую девочку.

Хагал, кажется, не дышал. Лючиано цветисто выругался. Вначале на виннетском, потом на астурийском. Герайн говорил, что ругательства могут отпугнуть нечисть и нежить. Что следует сменить эмоции – страх на злость. Лишиться привлекательного запаха жертвы. Шутил он или нет, пойди пойми. Потом Хагал одним движением сел и схватил нависшую над ним тень. Та захрипела, вырываясь. А глаза у Хагала светились в темноте…

– Вырвались из-под надзора, миссис Бейли? – спросил он хриплым со сна голосом.

– Ты убил мою Энни! – отвечала тень. – Убил! Убил!

– Вольно же обвинять в своих ошибках всех вокруг, кроме себя, – ответил Хагал, щелкая пальцами свободной руки и зажигая висящий под потолком осветительный шар. Мертвенный, голубоватый свет залил крошечное помещение. Тень на поверку оказалась немолодой растрепанной женщиной. Вовсе не страшной. На всякий случай Лючиано еще раз заковыристо выругался. Отвел душу. Хагал, все так же держа женщину за шею, сел, поудобнее устраиваясь, попросил:

– Лючиано, позовите проводника, пожалуйста. Пусть он приведет сюда этих горе-сопроводителей леди Бейли.

Лючиано кивнул, нашарил сброшенные туфли, отворил дверь купе. Поезд резко дернулся и остановился.

– Это ещё что такое… – начал Хагал и осекся. Женщина, которую он все ещё держал, вывернулась из хватки, по – видимому, укусив его за запястье, и бросилась к открытой купейной двери. Несмотря на то, что была она маленькой и сухонькой, сил ей вполне хватило на то, чтобы сбить Лючиано с ног и, перепрыгнув его, помчаться по коридору. Хагал вылетел из купе за ней, запнулся о растянувшегося на полу Лючиано, упал, ударился носом, коротко рыкнул и подскочил. Из остальных купе начали выглядывать пассажиры.

– Это возмутительно! – кричал один из пассажиров. – Мы платим такие деньги!

– Да они пьяны!

– Высадить их, и дело с концом…

Хагал достал из кармана мятых брюк эмблему некромантов – черное солнце, на серебряной цепочке.

– Всем оставаться на местах, – хорошо поставленным командным голосом крикнул он. – Вы мешаете обезвреживанию мага – преступника. И под нос шепнул так, что услышал только стоящий рядом Лючиано: – Вот старая карга. Куснула от всей души…

Наконец, объявились проводники, помогли разогнать пассажиров по купе. Лючиано сделал вид, что он в курсе всего происходящего и вообще наипервейший помощник Хагала. Некромант на него внимания не обращал.

– Обыскать поезд, – сказал он. – Далеко она не уйдет.

И его послушались. И проводники, и усатый вагонный стражник в кителе поверх халата и блестящей каске. Хагал хотел, кажется, сотворить какое-то заклинание, но вдруг зашипел, схватившись за плечо. Откуда-то вынырнули двое магов в зеленых мантиях, один из них бросился к нему.

– Вам нельзя напрягаться, господин Хагал! То, что вы отвоевали право ехать в Дом без сопровождения, не значит, что…

– Формально вы уже наш пациент, – второй маг положил руку на плечо некроманта, и, кажется, сумел ему помочь. Хагал перестал кривиться и морщиться. – Мы несем за вас ответственность.

– Хороши ответственные лица, – огрызнулся Хагал скидывая руку с плеча. – Не ваша ли подопечная меня только что чуть не убила?

Маги в зеленом смешались.

– Помогайте теперь свою потеряшку искать.

Они двинулись вперед по вагону, Лючиано за ними. Хагал искоса взглянул.

– Все маги – сумасшедшие. И сумасшествие делает нас сильнее. Ненадолго, пока не убьют. Когда оно под контролем – все в порядке. Когда нет – получаются вот такие вот… как госпожа Бейли. Между прочим – троюродная племянница магистра ордена Света, лорда Элмириона. Ему в родне некроманты ни к чему. Брезгуют… Мы ведь почти что могильщики.

Они шли из вагона в вагон. Впереди один маг в зеленом, потом Хагал, вооружённый кинжалом, клинок которого едва заметно светился. Потом Лючиано, трепетавший от восторга, что удалось нечаянно-негаданно поучаствовать в таком приключении. За ним испуганно озирающийся второй маг в зелёном.

Хагал остановился, сделал знак замолчать. Из вагона, который находился впереди, слышался невнятный шум. Чей-то смех, звук, похожий, пробку выскочившую из бутылки игристого вина.

– Впереди вагон-ресторан, – сообщил маг в зеленом, стоящий позади Лючиано.

– Старушка празднует побег? – неловко пошутил маг, идущий первым.

Шутка вышла несмешная, но Лючиано почувствовал, как невольно губы разъезжаются в ухмылке. И маги, все трое, тоже усмехались. Пока не услышали крик. Душераздирающий, и чем дальше, тем меньше похожий на человеческий.

Все помчались вперёд. Хагал остановился, ударил пяткой по ближайшей двери пустого купе, неведомым образом открыл. Схватив Лючиано за ворот рубашки, втолкнул его внутрь и сказал:

– Сиди и не высовывайся. Не хватало ещё притащить твоему брату твой труп. Ему и так несладко.

В купе заглянул один из магов в зелёном, вежливо улыбнулся:

– Вы поспите чуть-чуть…

Лючиано почувствовал, как тяжелеют веки. Бросил взгляд – за окном понемногу светлело. И тут сон сняло как рукой: госпожа Бейли, свесившись, вероятно, с крыши, смотрела и улыбалась. У неё были редкие, слишком крупные для человека зубы, глаза-щелочки и длинная жидкая косица.

– Там, – проговорил Лючиано и вытянул вперёд дрожащую руку.

Хагал рванул к окну. Заскрипел и, кажется, треснул под тяжелой ногой некроманта откидной столик. Он, не раздумывая, разбил стекло, чуть было не застрял в окне, изодрал рубашку, но всё же выбрался. Маги в зелёном топтались в коридоре, что-то кому-то объясняя. А Лючиано снова страшно хотелось спать. И он уснул, успев перед этим подумать, что это нечестно со стороны магов – вот так погружать его в сон. Ему снова приснился Герайн.

* * *

В виннетской академии магии готовили кого угодно, только не магов – пришёл к выводу Герайн, едва войдя в ряды послушников ордена Разума. Их обучали в семинарии, одной на два ордена, Тьмы и Разума, носившей романтичное название Дом Снов. Старинное здание на пересечении двух улиц: Звёздной и Снов, давшей семинарии название. На первой же лекции им заявили, что таких, как они, ученых-академиков, легче убить, чем переучить. Но сейчас каждый одарённый на счету, и поэтому наставники постараются.

– Вот снобы, – восхитился тогда сосед Герайна по столу.

Герайн был с ним, конечно, согласен, но… Он и сам чувствовал себя там кем угодно, но только не магом. Он стал бы мастером Разума, крепко стоящим на своих двоих, хорошо зарабатывающим и видящим в магии лишь инструмент. Может, так и лучше, но Герайну претил такой подход. Он чувствовал, что магия – это нечто гораздо более сложное, чем законы материальной стороны мира.

На следующей лекции преподаватель обрадовал послушников тем, что его дисциплина – теория магии – совершенно бессмысленна. Он сидел на краю стола и беззаботно болтал ногами:

– Теория магии, как известно, является набором бессмысленных ответов на нерешаемые вопросы.

И как тут учиться, скажите на милость?! Те, кто не выдерживал, уходили из послушников в ремесленную магию молодых государств, возникших после развала Астурийской империи. Маги-ремесленники тоже были нужны, как воздух. Особенно теперь, когда семимильными шагами начала развиваться механика. Когда заполнявшая кристаллы магия стала топливом для причудливых машин. Теперь не было нужды становиться магом, понемногу отказываясь от человеческого в себе. Чтобы не сойти с ума, достаточно сливать излишки магии в кристаллы, получая за это неплохие деньги. Можно было жить, не беспокоясь ни о чем… Пока другие воюют за тебя.

Ибо Бездна, Бездна не перестала существовать от того, что кто-то не желал ее замечать.

Герайн, как заворожённый, слушал лекции про болезни разума, которым подвержены и маги, и обычные люди, много думал о том, насколько все связано. Так связано, что и не определишь, что именно стало толчком к тому или иному психическому расстройству – сбой в организме или пронизывающий весь мир ветер из Бездны? Герайн не мог оставаться в стороне. Не мог и не сражаться. Мать хотела для него долгой, спокойной, обеспеченной и счастливой жизни. Но он не видел смысла в таком полурастительном существовании. Ха! В полурастительном не видел, а в теперешнем, растительном? Тело отдельно, разум отдельно. Так себе веселье.

Об этом лучше не думать. Не думать! Не думать. Не то сколопендры в черепе начинают двигаться слишком быстро – это неприятно.

Однажды он почувствовал, что именно переживают путники, забравшиеся на самую высокую вершину из тех, что могли себе представить. И сквозь трепет и невообразимый восторг, едва переведя дух, обнаружили, что там, за этой вершиной, ещё одна. В два раза выше. В ту секунду захотелось шагнуть в пропасть, вниз, ощутить краткий полёт, а за ним – ничего, полный покой.

Он знал, что это одно из тех чувств, что приносят с собой ветра из Бездны, знакомое и магам, и людям. Добрые чувства оттуда не приходили, а если и попадали под влияние Бездны, то совершенно преображались: любовь становилась похотью, вера – слепым фанатизмом, любое чувство приобретало порочную суть. Как тут определить – чудовища из Бездны его извратили или они лишь разожгли тлеющие искры, чтобы приготовить обед из души и разума подвернувшегося им человека?

А как было бы просто: добро – внутри человека, а зло приходит извне. Как это было бы хорошо. Придумать, что Бездна не только злобна и голодна, а еще и обладает волей и разумом, расставляет силки. Но нет, Бездна не более разумна, чем какое-нибудь простейшее, вроде инфузории. Огромной инфузории, реагирующей на раздражители: свет, пищу, холод, жару. Беда в том, что пищей ей служат человеческие эмоции, что она всё-таки неразумна и не умеет расставлять силки осознанно. Впрочем, ничто не мешает людям скармливать ей самих себя.

Ещё одна цитата выплыла на поверхность из памяти, сухими листьями царапая горло, и Герайн не стал ей противиться, сказал:

– Мы глядим в Бездну – у нас кружится голова – мы готовы умереть. Тот, кто сделает последний шаг, – тот добьется желаемого. Желаемого Бездной.

Он постоянно слышал этот пресловутый зов Бездны и, стиснув зубы, не отвечал на него. Черное солнце, как всегда в зените, морозило и обжигало одновременно. В желудке чувствовалась приятная сытость. Должно быть, там – в далеком мире материальных предметов – его тело покормил с ложки какой-нибудь брат-утешитель.

Герайн представлял себе жизнь своего тела, пустоглазого, послушного воле присматривающих за ним. Подумал о том, как жалко он выглядит… Но хотел ли он смерти? Небытия? Нет, не хотел. Он хотел бороться – если не победить, то хотя бы не проиграть. Хотел существовать хотя бы так, в собственных мыслях. Возможно, глупо и недальновидно обрекать себя на долгие мучения, но это лучше, чем вечная пустота. Пусть даже тогда некому будет страдать и раздумывать, и все это не будет иметь никакого смысла.

Ха! Будто сейчас оно имеет какой-то смысл…

* * *

Выбравшись на крышу поезда, Мартин подумал, что зря в пылу погони сбросил куртку. Ещё и плечо противно ноет. Леди Бейли никуда бежать не собиралась. Хихикала себе, свесив ноги и баюкая оторванную голову повара. Она обернулась к Мартину, странно постаревшая и пострашневшая, сообщила:

– А Энни считает, что поезда живые.

– Очень мило, – пробормотал Мартин, сплетая пальцами ловчую сеть. Заклинание не столько боевое, сколько бытовое, зато его сложно засечь.

Леди Бейли засмеялась.

– Ты это прекрати, мальчик. В бытовой магии я шелковинку съела, и не одну.

– Вы злодейка, леди Бейли, – ответил Мартин, бросая полусплетенную сеть. Она тут же расползлась, становясь тем, чем была – воздухом, росой, предутренним туманом… – Одно дело здоровым мужикам головы отрывать, а другое – есть беззащитных шелковинок.

Леди Бейли по-девически кокетливо хихикнула, поправляя локон. Пальцы Мартина сжали висевшее на цепочке черное солнце. Остро заточенные лучи были неплохим оружием на случай, если придется сражаться с живыми. Магам запрещено носить оружие, способное убить человека, не оставляя при этом следа личной магии, по которой можно отследить убийцу. Да Мартин никогда и не планировал убивать, но его учитель считал, что глупо ходить среди людей безоружным. На его далекой родине, в Ханьской империи, в оружие обожали превращать любые предметы: веера, пояса, заколки для волос, каблуки туфель, украшения… И пользоваться этим не умел только ленивый. Искусством метания «лезвия, скрытого в руке» – в данном случае, носимого на шее – Мартин более или менее овладел. И совсем недавно почти перестал об это лезвие чуть что резаться…

Метать его можно было двумя способами. Один назывался мудрёно, второй – ещё мудрёнее. И разница состояла в том, что в первом случае лезвие во время полета вращалось, а в случае применения второго способа – нет. Лишь бы рука не подвела.

– Энни считает, что поезда живые, – повторила леди Бейли. – Что поезда – это железные драконы с большими горячими сердцами.

– Энни, вероятно, маг, – ответил Мартин. – И видела магически заряженные кристаллы, которые двигают весь этот механизм.

– А вот разума у них нет, – печально сказала леди Бейли. – И к лучшему. Зачем поезду разум?

Раз-два-три… Мартин почувствовал, что готовую к броску руку кто-то удержал. Он обернулся, почти оступился, но был пойман за запястье. Рядом стоял лорд Рейнхальд. Аметистовые слезы сияли в уголках закрытых глаз его маски.

– Что вы… – голос охрип. – Что вы здесь делаете, магистр?

Он отпустил руку Мартина, опустился на колени перед обезумевшей леди Бейли, отложил подальше окровавленную голову, которую она держала в руках. Очистил запачкавшиеся в крови белые перчатки одним коротким заклинанием.

– Элен, – тихо сказал магистр. – Ты помнишь меня, девочка?

Что-то мелькнуло в её лице. Что-то почти нормальное.

– Конечно, – сказала она, застенчиво улыбаясь. – Вы приходили ко мне сразу после войны, по настоянию дяди. Запечатали мою силу.

– Помнишь, о чём мы с тобой говорили, Элен? – всё так же вкрадчиво продолжал магистр.

Хагал переступил с ноги на ногу. На него не обращали внимания.

– Помнишь, о чём мы говорили, Элен?

– О вашем сыне, магистр…

– Мне жаль, что Энни мертва, – сказал он, беря неудавшуюся некромантку за руку, вынуждая её подняться. Леди Бейли подчинилась, лицо её разгладилось, почти перестав быть уродливой маской.

– Энни мертва? – спросила она удивленно. – Вы были на дне её имянаречения, помните?

Магистр привлек её к себе, прижал к груди.

– Всё будет хорошо, Элен. Однажды ты встретишься с ней…

– В доме на берегу моря? Там, где всегда осень?

Голос магистра звучал глухо.

– Да, Элен. Энни будет ждать тебя…

Леди Бейли затрясло. Она заплакала, вцепилась пальцами в рукава робы магистра. С его головы соскользнул капюшон, и длинные, густые, серебряные волосы рассыпались по плечам. Они тускло светились. Такое бывает с очень сильными магами – когда магия уже не умещается в бренном человеческом теле, ищет выхода. Плач леди Бейли сменился хихиканьем, от которого одновременно вздрогнули и Мартин, и лорд Рейнхальд.

Она оттолкнула от себя магистра.

– Старый дурак! Ты думал, мне нужно твое притворное милосердие?

Она вывернулась. Легко, словно ничего не весила, спрыгнула с крыши вагона. Магистр бросился за ней. Мартин на мгновение помедлил. Голова повара неистово вращала глазами. Он упокоил то, что осталось от бедняги. С крыши вагона Мартин спрыгнул с меньшим изяществом, чем магистр, чья серая роба мелькала неподалёку. Он крепко держал беглянку за плечи.

– Где ты всего этого нахваталась, ответь, во имя Хозяина и Хозяйки?

Она рассмеялась.

– Ты думаешь, что схоронил всех своих врагов, магистр? Есть те, кто не простит тебе ни мира, который ты строишь на костях, ни смерти тех, кого ты предал. Проклятый…

– Проклятый принес себя в жертву, глупая женщина! Он был согласен с тем, что я делаю. Кто дал тебе знания? Это сектанты? Ждущие? Отвечай!

Леди Бейли молчала. А потом заговорила без всяких ужимок и хихиканий.

– Энни любила поезда. Говорила, что они живые. Она видела, как бежит по трубкам магия и оживляет поезд, да?

– Я не знаю, – устало ответил магистр.

– Вы похожи на механизм, лорд Рейнхальд. Вы так же бездушны. Что произойдет, когда в вас кончится заряд?

– Вероятно, я упаду и умру на месте, – ответил он. – Но это произойдет не раньше, чем я перестану быть нужным своей стране.

– Убейте меня, лорд Рейнхальд, прошу вас. Я все равно ничего не скажу.

Он покачал головой.

– Нет, Элен, нет. Ты будешь жить. Жизнь лучше смерти.

– Любая?

– Любая.

– Мне говорили, вы убили Проклятого…

– Нет, – ответил лорд Рейнхальд, и Элен Бейли обмякла в его руках. – Я его не убивал.

Он обернулся, крикнул:

– Хагал! Дело принимает скверный оборот. Я ухожу. Меня здесь не было вовсе. Преступницу поймали вы.

Мартин коротко поклонился.

– Мне надо спешить, – сказал магистр, возвращаясь к поезду.

– Простите, – окликнул его Мартин, закинув тело леди на плечо. – Не могу понять, как вы здесь оказались, мой лорд?

– Я пришел Бездной. И уйду так же.

– Я думал, – начал было Мартин, стыдясь своего невежества, – что для прохода через Бездну нужна специальная подготовка.

– Я достаточно силен, чтобы не нуждаться в дополнительной стимуляции. Впрочем, – магистр поднял голову, глядя на вагон, к которому они подошли, – переходить из одного состояния в другое достаточно удобно на скорости.

Он отступил на пару шагов назад и легко, по-кошачьи пружинисто, вспрыгнул на крышу вагона. Только шелковая роба взметнулась и легла аккуратными складками. Хагал заметил, что магистр все это время был босиком.

– Господин Хагал! – бросились к нему целители в зеленых мантиях. Очень вовремя: плечо под тяжестью леди Бейли принялось ныть.

Когда он обернулся, магистра уже не было видно.