2.4.7. Клочок
Не спрашивая, Алиса взяла из вазочки последнюю конфету. Развернула обертку и отправила лакомство в рот. Повертела в руках фольгу, положила на стол и принялась разглаживать ногтем указательного пальца. Делала она это так старательно, а я так неотрывно за ней следил, будто в занятии девушки был заложен глубокий смысл.
Бабушка не оставила мне ни зацепки. «Если бы я захотел сам выращивать пшеницу и варить из нее пиво? Об этом бабушка не подумала? Отказала мне в такой чести. Не передала знания и опыт. Ушла и тайнами не поделилась!» – сердился я, пока Алиса разглаживала фольгу.
«Или нет? Может, я плохо ищу? Может, Лизетт права, и я что-то упускаю. Что-то важное».
Алиса сложила фольгу вдвое. Сделала это несколько раз. Отложила квадрат из фольги и принялась за фантик. Из него девушка соорудила маленький однопалубный кораблик.
Теперь, когда ее руки были свободны, а конфетные обертки закончились, Алиса воззрилась на меня с хищным взглядом.
Я очнулся от мыслей и живо представил себя на месте фольги. Поискав вокруг глазами, протянул ей обрывок газеты, валявшийся на столе. Девушка благодарно взяла у меня листок и начала складывать оригами. Алиса была при деле, а я снова расслабился, наблюдая за ее движениями. Но расслабился ненадолго.
На обратной стороне газетного клочка я заметил запись шариковой ручкой.
– Ну-ка! – крикнул я, вскакивая и отбирая бумагу у Алисы.
Почерк был бабушкиным.
Алиса смотрела на меня, изогнув правую бровь, пока я разбирал слова.
«заделка углов крыши
печнику за трубу
велоцепь
керосин
спички, лампочка
шифер
газ с доставкой
навоз».
Навоз. Один сплошной навоз и никакого намека на пиво.
«Пора заканчивать. Нет никакого секрета. Тайного ингредиента. Волшебного рецепта, чтобы пиво имело разом вкус меда, персиков, малины и чего-то давно забытого из детства. А если и есть, то поиски безуспешны. Говорят, чтобы найти, нужно перестать искать. Может, это мой случай?»
Я вернул листок Алисе.
– Спасибо, не надо, – девушка смотрела надменно, с еле скрываемым презрением. – Боюсь, Вы меня без пальцев оставите.
Зачем она пришла? Конфет у меня нет, бумаги для оригами тоже. А сам я как рыба, выброшенная на берег: одним глазом зарыт в песок, другим слежу за пожирающим меня солнцем.
Я потянулся за стаканом чая. Залпом выпил содержимое.
Алиса встала и отправилась в спальню.
– Там теперь овца спит, – сказал я.
– Что?
– Овца, – повторил я.
2.5. Медным тазом
2.5.0. Аисты на башне
– Аисты прилетели, – сказала Лизетт.
Я проследил за ее взглядом: на водонапорной башне гордо стояла одинокая белая птица.
Пока Высокий Папа ждал всходов, я купил антенну для спутникового интернета и холодильник взамен «Морозко». Вместо разбитого стекла на веранде поставил кусок фанеры. Я готовился приступить к ремонту калитки, когда пришла Лизетт. Виновато опуская глаза, она попросила проводить ее «в одно место».
– Это хорошо, – сказала Лиза.
– Почему?
– Аисты – это завсегда хорошо… Мы пришли.
Лизетт отворила калитку.
– Баба Тома!
Из сарая выглянула худая старушка.
– Это Кеша.
Старушка взглянула на меня с интересом, но скоро интерес сменился опаской.
Она меня вспомнила. Вспомнила, что я деревенский вор.
Баба Тома покраснела. Бросила беглый взгляд вокруг себя, оценивая, что я могу прихватить с участка.
– Пришел с дровами подсобить.
– А? – бабушка старательно прятала глаза, словно и их я тоже украду. – А Павел Никифорыч что, не идет?
– Он крышу чинит.
Я повернулся к калитке.
– Кеша может, – настаивала Лизетт, схватив меня за край рубашки.
Старушка выдавила из себя вежливую улыбку.
– Ну и славно.
– Я занесу Вам пару дров, – сказал я. – А отчим Лизы зайдет завтра.
И пошел домой.
Я понял логику Лизетт. Завоевать расположение деревни разом сложнее, чем наладить контакт с каждым ее жителем по отдельности. Сначала я заручусь доверием бабы Томы, затем помогу, например, Сергею или тому же Толику. А потом, глядишь, вся общественность окажется на моей стороне против супостата, Высокого Папы.
Коварный план. Очень коварный план. И придумала его Лизетт.
2.5.1. На рыбалку
Я отварил картошку и отправился на пшеничное поле.
– Не рано пропалывать? Середина мая.
– Нее, сейчас повыдергивать легче будет, – сказал Ленька.
– А ростки вместе с сорняками не повыдергиваешь?
– Я тете Тоне помогал, – обиженно проворчал паренек. – Я все знаю, как делать.
– Ладно, – сказал я. – Пойдем есть.
Мальчишка предложению удивился. На обед он не ходил, и создавалось впечатление, что питается одними бутербродами.
– Пойдем, – сказал я.
К моему удивлению, Ленька подошел к уличному рукомойнику рядом с домом и ополоснул руки, а на кухне начисто вымыл их с мылом. Сел к столу.
– Консервы, – констатировал паренек и умял полбанки сайры за пять минут. – А что рыбу не ловите? Озеро же. Консервы не поймаешь, а сырой много.
– Не пришлось как-то, – признался я.
– Мы с папкой на рыбалку ходим. Он завтра пойдет. С мужиками. Ух, я бы сходил. В прошлый раз такового леща поймали, – он неправдоподобно развел руки. – Папка есть не дал. Продал в городе, за огромные деньжищи.
– И часто он ходит?
– Да раз в неделю точно ходит. Сходите с ним, он все места покажет. Не все, – тотчас поправился он, – но сходите.
Я улыбнулся. Все складывалось как нельзя лучше. Мальчишка расскажет соседям, что я его подкармливаю, доброе дело делаю, а на рыбалке я не только смогу показать себя во всей красе, но и проявлю чудеса приветливости и дружелюбия. План Лизетт приходил в действие на удивление быстро.
– Хорошо, – сказал я, – я подумаю.
– Чего думать. Спать надо ложиться, вставать-то сранья. Я сбегаю, бате скажу, – Ленька вскочил из-за стола. – Только Вы это, не делайте чего, с пшеницей.
Через пять минут он прибежал, запыхавшись.
– В пять у колодца.
И пошел охранять от меня пшеницу, прихватив со стола пару мятных пряников.
2.5.2. О тоске
Алиса включила ночник.
– Вам темно? – спросил я.
– Грустно.
Она включила радио. Подошла к телевизору и повернула рукоятку. Побродила по комнате и зажгла газовую плиту. Я всерьез забеспокоился.
– А теперь? – спросил я.
Алиса промолчала.
– Может, чаю? – я поставил чайник на включенную плиту.
Алиса села за стол и уставилась на стену перед собой.
– А в карты хотите?
– Такая тоска, – сказала она. – У Вас бывает тоска?
– Нет. Или уже забыл.
– Такую тоску не забудешь, – отвернулась от меня Алиса. – Когда накрывает с головой, будто медным тазом.
– Под стеклянным колпаком, – подсказал я, вспомнив роман Сильвии Плат.
Алиса посмотрела на меня с благодарностью. Я был оправдан.
– Что же нам делать? – осторожно спросил я. Предложить этому златокудрому существу выпить не посмел.
– Когда-то у меня было оружие против этой тоски, – грустно улыбнулась Алиса. – Никакая тоска не могла со мной справиться. Вообще никто. И ничто. А потом я сделала один шаг… и упала, – Алиса упала и продолжала падать, только я не видел.
Не придал ее словам значения, не услышал в них чувства. Она была драматической актрисой, вышедшей на сцену с репликой, и все, что от меня требовалось, – не уйти со спектакля раньше, чем опустится занавес.
– И теперь тоска съедает меня заживо, – продолжила Алиса. – Теперь я сама с собой не справляюсь.
Я налил ей чай и придвинул чашку.
– Я никогда не понимала, как другие, обычные, люди живут с этой тоской? Хотя, судя по тому, что Вы сказали, у обычных людей тоски и нет никогда.
Тоски я не испытывал, но больно было.
– Ничего у меня не получается. Ничего не получается, – пробормотала Алиса. – Пойду пописаю.
– А это у Вас получится? – со злостью спросил я.
Алиса в недоумении подняла правую бровь.
– Мне рано вставать, – я поднялся из-за стола и поставил чашки в раковину. – До свидания.
Она смотрела на меня с удивлением. Потом тихо вышла из комнаты.
Это была первая битва, что я выиграл. И останавливаться я не собирался.
2.6. Рыбалка
2.6.0. Наживка
– Чего ты тут? – пробасил Сергей. – Все ушли.
«Зачем меня ждать, если я вор и отщепенец?!»
Встав в половину пятого, я позавтракал и пошел копать червей.
Удочку приготовил накануне – нашел в сарае с на удивление целой леской. Выбрал ватник из бабушкиных курток. На дне овощного ящика под грудой грязных галош нашел резиновые сапоги.
За наживкой я отправился на задний двор. Пару раз опустил лопату, и на поверхности показались дождевые черви. Скорчив гримасу, я наклонился, осторожно взял одного из них и опустил в банку.
– Это что? – спросил Сергей. – Перчатки?
Он смотрел на меня с той же брезгливостью, с какой я смотрел на червей.
Сергей выхватил банку и одним движением собрал наживку. Присыпал червей землей.
– Зачем это? – спросил я.
– Чтоб тепло было, – недобро усмехнулся Сергей.
Завернул банку крышкой и перочинным ножом пробил в ней несколько отверстий.
– Поторапливайся.
Он взвалил на себя походный рюкзак, взял спиннинг и ведро. В отличие от меня Сергей рассчитывал на улов.
«Это будет очень трудно, – подумал я. – Труднее, чем я рассчитывал».
2.6.1. Под корягой
Никто в мою сторону не посмотрел.
Сергей выбился вперед. Я пошел замыкающим колонну, разглядывал попутчиков.
В руках у них были сачки, ведра и удочки. Павел Никифорович надел жилетку цвета хаки и широкие штаны с карманами. Резиновые сапоги доходили до паха. Его сопровождал сухо кашляющий мужик в кепке болотного цвета.
За мужиками следовали отец Леньки, Ефрем, и председатель деревни, старожил и просто бывший секретарь ЦК Компартии Зиновий Аркадьевич.
– Зачем его взяли?! – еле слышно спросил председатель у мужа Анны Павловны, кивком головы показывая на впереди идущих. – Не выпить же.
– А что, есть с собой? – заинтересовался муж Анны Павловны.
– Есть. А как не быть!? Еще с прошлого раза. Две бутылки. И закусь. Как на свежем воздухе без этого дела.
– А в деревне воздух какой? – спросил я.
– Бабы его там портят, – рассмеялся дед.
– И то правда, Анна Пална бутылку стащила. И куда спрятала, ума не приложу. Нет и все. Точно выпила.
– Может, пацан твой взял? – спросил Зиновий Аркадьевич. – Знаю я их, ничего путного от них не жди. Небось не в первый раз. Точно тебе говорю.
– Да не, не он это. Всю ночь на поле торчал. И сейчас там. На поле его, – с укором оглянулся на меня Ефрем.
– Ну смотри, эти молодые выпить не дураки. А как напьются, давай буянить. Глаз да глаз за ними, – при этих словах председатель вытащил из-за пазухи бутыль, глотнул и предложил собеседнику.
– Ей-богу, – сказал тот и с благодарностью взял протянутую бутылку. Надолго приложился к горлышку. Потом наклонился к деду и прошептал:
– Ничего, я на берегу заначил. Под корягу. Уж туда-то Анна Пална не будет глядеть.
2.6.2. Огромная рыба сом – плохо
– Ну как? – крикнул муж Анны Павловны. Он с завистью наблюдал, как бармен снимает рыбу с крючка.
– Пара окуней, – ответил Сергей.
– Во дает, – Зиновий Аркадьевич потянулся к сумке и достал вторую бутылку.
Они с Ефремом, поставив пять удочек в воду, сидели на складных стульях и выпивали.
– Рыболов великий, – продолжил старожил деревни. – Таких рыболовов в наше время и не было. Тогда ведь как?! Сами удочки делали. А это что? Купил, забросил! Не умеют они ничего, точно вам говорю.
Я сидел на сырой коряге и внимательно следил за поплавком. Скоро поплавков стало два: мне было скучно, я засыпал.
– Ишь! – сказал Ефрем, кивая на озеро. – Ушел, чтобы не смущаться.
Павел Никифорович неподвижно сидел в надувной лодке. Издали он был похож на нахохлившегося воробья. Следить за ним было в той же мере скучно, что и за поплавком.
– Может, он тебя, дурака, смущать не хотел, – сказал председатель и выпил.
Павел Никифорович, судя по всему, был единственным трезвенником на деревне.
Я встал и прошелся по берегу. Перехватил недобрый взгляд кашляющего мужика. Заметив меня среди рыболовов по дороге к озеру, он зло сверкнул глазами, и с той самой минуты не переставал за мной следить.
Со всеми жителями деревни я не успел познакомиться, но этого мужика где-то видел. Я попытался вспомнить, при каких обстоятельствах, но заметил, что дергается поплавок на моей удочке.
– Клюет! – подскочил я к ней. Поплавок ушел под воду.
Что есть духу я стал наматывать леску на катушку.
– Подсекай, подсекай! – закричал Сергей. – Крути!
Я дернул на себя.
– Тащи, тащи! – орал он.
Меня охватило возбуждение. Я что-то поймал, что-то достаточно тяжелое. Я – герой сегодняшней рыбалки.
В воздухе сверкнуло. Я остолбенел.
– Хватай ее! – насмешливо закричал кто-то. – Смотри не упусти.
Вместо оглушительных аплодисментов я услышал общий смех. Я огляделся.
– От них бородавки заводятся, – гаденько улыбнулся мне кашляющий мужик.
Пока я освобождал лягушку, рыболовы не сводили с меня глаз. Мои неловкие движения их смешили. Но я не сдавался. Когда искалеченное животное исчезло за бревном, снова закинул удочку и сел на корягу.
– Дашь слабину – завсегда уйдет. Вот раньше, – завел дед, – какие люди были! В сороковом году пошел один ноги в воде полоскать… на этом самом озере было… Только сунул ногу, как на пятку щука клюнула. Щуку он поймал на пятку. Вот это да! Вот это мужик был. Удочки не брал, а такой улов. На тракторном заводе в городе со мной работал, мастером. Потом спился и умер. А вы, молодежь, ничего не умеете. Удочки у вас есть, а больше ничего нет. А одной удочки недостаточно.
– Две нужно? – спросил я.
– Не каждый на удочку лягушку выловит. Тут удача особого рода нужна, – злобно сказал незнакомец и закашлялся.
Я подошел к воде и сполоснул руки.
Посмотрев на воду, увидел, как поплавок одной из них задергался так же, как до этого мой.
– Держи, держи ее! – услышал я.
Первым моим желанием было злобно рассмеяться и проигнорировать призыв. Отплатить мужикам их же монетой. Но я схватил удочку.
Поплавок ушел под воду, и я почувствовал, как натянулась леска. Сильный рывок с той стороны, и удочку я уронил.
– Вот олух.
Я кинулся в воду. Схватил удочку за рукоять, резко натянул. Показалась огромная рыба.
– Сом, это сом! – хрипло закричал незнакомец. Подбежав, он отобрал у меня удочку, но не удержал и тоже уронил.
– Помогите! – только и успел закричать он.
2.6.3. А маленькая рыба плотва – хорошо
– Сдалась тебе эта рыба, – говорил Ефрем, предлагая выпить.
Но боль была велика.
– Кто тебя, дубину, просил удочку брать?! – набравшись сил, кашляющий мужик встал со складного стула.
Председатель деревни, старожил и подстрекатель Зиновий Аркадьевич довольно крякнул. Сергей встал у меня за спиной.
– Думаешь, не будет ничего?! – он снял куртку и засучил рукава. Сухого телосложения дедушка со скрюченными пальцами и наколками на костяшках. Я вспомнил, где его видел. Не первый раз он грозил мне тощим кулаком. – Ни за коня, ни за сома?!
«Ни за коня, ни за сома, – я отшатнулся от него. – Так вот оно что!»
– Остынь, – только и сказал бармен. Строго и отчетливо, как воспитанный вышибала в клубе.
«Массивный круп, живые глаза, колтуны в гриве».
Мутные глаза мужик скосил на Сергея:
– Не лезь!
«Конь, запряженный в телегу с красной попоной и двумя подушками. Конь, которого я украл, принадлежал этому мужику с лающим кашлем».
Я застегнул мокрый до локтя ватник.
– Не брал я Вашу лошадь.
– Кто же ее брал? – спросил Данилыч.
– Вам виднее.
Данилыч вскинулся, Сергей предупреждающе выступил вперед. Обдумав ситуацию, мужик в болотной кепке с неудовольствием сел обратно на стул.
– Еще поквитаемся, – пообещал он.
– Пошли, – сказал мне Сергей, приглашая к оставленному на бревне спиннингу. – Бери и забрасывай.
Оглядываясь на Данилыча, я покорно взял дорогую удочку и забросил.
– Теперь тяни. Так. Не клюет. Забрасывай.
Я замахнулся, потерял равновесие и поскользнулся. В процессе падения задел ногой ведро с пойманной Сергеем рыбой. Ведро упало в воду.
– Ишь какой ловкий! – прокомментировал председатель Зиновий Аркадьевич.
Данилыч смеялся громче всех.
– Вот возьми подлого человека на рыбалку! – надрывался он. – Всем угодит.
Павел Никифорович подплыл к берегу.
– Данилыч, Ефрем, – крикнул он, вытаскивая лодку. – Подите сюда.
– О, плотвы-то, – протянул председатель, заглядывая в ведра. – И окуни есть. Ишь ты, щука!
– А у вас что?
– Уклейка, да плотвина, – засмущался Ефрем.
– Давайте, что ли, уху варить из окуней, – кивнул Павел Никифорович. – Лизавета бутерброды в дорогу наделала.
И отправил нас с Сергеем костер разводить, а сам принялся чистить и потрошить рыбу дрожащими почему-то руками.
2.6.4. Рыбья жертва
– В будущий раз приманку купи, – сказал Сергей. От собственной добычи он отвесил мне пару окуней.
– Какую? – спросил я.
– Смотря, на что пойдешь.
Сергей ушел, а я остался наедине с рыбой.
Я бы отдал ее кому-нибудь. Женщине, которая почистит, вытащит кости и приготовит. А еще лучше – не ловил. Мне ее, бедную, было жаль.
Но рыбья жертва не должна была стать напрасной. Я включил ноутбук и погуглил, что делать после рыбалки. Мать покупала замороженное филе и палочки в кляре. Как рыбу чистила бабушка, я не помнил.
В рыбе могли водиться паразиты. Сравнив представленные в сети картинки с живым примером, я понял, что моя рыба грязная, скользкая и в крови. Разглядеть в ней паразитов было невозможно.
Я сел на лавку возле дома и закрыл глаза.
Рыбалка прошла неудачно. Воняло рыбой, подружиться с деревенскими не вышло. Собирался показать, какой я не плохой парень, а в результате сам перестал в это верить.
В деревне меня терпели в память о бабушке. Она трудилась на благо окружающих. В глубине души я понимал, что только так можно завоевать авторитет. Но я ничего не мог предложить. Ни умений, ни талантов, ни знаний, пригодных для жизни в деревне, у меня не было.
Я открыл глаза и увидел надежду. «Наверняка я смогу принести пользу. Просто пока не знаю, какую».
Рыбу я отнес бабе Томе. И принялся терпеливо ждать, когда появится новый шанс показать себя. Совершить героический поступок, самоотверженное деяние. Оказаться полезным, раз не получается быть приятным. Все, что угодно, лишь бы стать своим в деревне.
2.7. Жестокие правила
2.7.0. Куриный бульон
«Как она узнала, что я заболел?»
Вечером першило в горле, ночью ломило кости, а с утра я проснулся рано, разбитый и больной.
Я выпил чай, сходил в дровяник, растопил печь. Стало хуже.
И вот теперь я лежал и наблюдал, как Лизетт разогревает на плите куриный бульон.
– Вынь, – сказала она.
– Десять минут не прошло.
– Пяти хватит, – пожала она плечами, – но хочешь – держи.
И я держал.
Лизетт налила суп в тарелку.
– Ну, сколько?
– Тридцать семь и восемь.
– Хорошо, – Лизетт забрала градусник. Проверила измерение, кивнула головой. – Я принесла клюквы. Чаю дам и целый вечер пей.
– Гадость какая.
– Зато полезно.
– А таблеток у тебя нет? – спросил я.
Лизетт со вздохом полезла в карман жилетки и достала оттуда упаковку аспирина.
– Бери, – сказала она. – Нет. Лучше я дам одну, а завтра еще. Мне не жалко, вред же от них.
Я сунул в рот таблетку и запил чаем с клюквой.
Лизетт села за стол и взялась за принесенное вязание.
– Что это будет? – спросил я.
– Что-то теплое, – сказала Лизетт и укутала меня нежной улыбкой.
«Как она узнала, что я заболел?»
Перед глазами у меня стояла Алиса.
2.7.1. Начало
– Что будешь делать? – спросил отец.
Сначала пошли разговоры, затем – увольнения. Три месяца я ходил на работу как в театр: ждал конца представления. Иногда зевал.
– Поеду в деревню, – сказал я. – Хозяйство заведу.
– Лену возьмешь?
Лена.
Ушла, не дождавшись предложения.
Оставила мне комнатную помидору на подоконнике и записку невнятного содержания. Что-то о мечтах и их исполнении. Полагаю, это было предсказание из китайского печенья, которое она ела накануне.
Я пошел выбрасывать помидору на помойку. Было скользко. У контейнера – каток. Я забрался на бетонный блок, размахнулся. И не выбросил. Записку тоже оставил.
Повернулся, чтобы спрыгнуть с блока. Увидел лед. Представил, как бьюсь головой о бетон.
Аккуратно сойдя с блока, я отправился домой смотреть расписание поездов.
2.7.2. Игра по жестоким правилам
– Жизнь – игра по жестоким правилам, – сказала Алиса.
Она только что побила мои карты – теми, что незадолго до того я отправил в бито.
– Почему же? – спросил я.
– Ну, во-первых, мы не можем поменять расклад. Раздать карты заново, – мельком она взглянула на меня, но тут же отвернулась: мой болезненный вид Алису раздражал.
Мы сидели на кровати. На улице стояли первые жаркие деньки, а я мерз в трех бабушкиных кофтах и шерстяном шарфе, что связала Лизетт.
– То есть?
– Разучились метафоры расшифровывать?! – гневно спросила она. – Я говорю, мы не можем изменить условия рождения. Например, выбрать что-нибудь получше и с этим переродиться.
– А во-вторых что? – спросил я, выиграв партию.
Я был не согласен с ее словами, но спорить не хотел.
– Во-вторых, мы не можем переиграть тот или иной ход, – она собрала карты и стала перемешивать. Карты выскальзывали из рук. – Помешайте Вы, я устала.
Я взял карты и зевнул. Алиса злобно посмотрела в мою сторону.
– Мы не можем вернуться в прошлое. Изменить то, что хотим. Исправить, – продолжила она. – Даже если мы не ошиблись в прямом смысле слова, а… как бы сказать… совершили оплошность. То есть ошиблись, но не намеренно, а случайно. Бесповоротность – вот что страшно.
– Что еще? – я еле подавил очередной зевок и раздал карты.
– Мы не можем прочитать мысли противника, понять его логику, проанализировать поведение. Потому что соперника у нас нет – есть действительность… Вы так лицо кривите. Думаете, я не права?
– В чем?
Хрупкая Алиса имела жесткий стержень. Она говорила о жизни, будто полководец перед сражением. Либо победим, либо умрем. Я видел в ней горькую наивность, эгоизм и абсолютное бессердечие.
– В том, что сказала.
– Насколько я понимаю, Вы сравниваете жизнь с игрой. Хм. Довольно-таки пошлое сравнение, – я лежал в кровати с температурой, и мне хотелось, чтобы Алиса проявила хоть каплю сочувствия. Разговор меня утомлял.
– Что же в нем пошлого?
Я промолчал, и она продолжила.
– Для большинства людей жизнь – штука несерьезная, и отношение к ней сиюминутное, постольку-поскольку.
Алиса улыбнулась. Она улыбнулась, а я проиграл. Я – дурак.
– Иногда я вот так вот думаю, – выигрыш не отвлек Алису от мыслей, – и мне становится их жаль. Как думаете, что хуже – жалеть людей или чувствовать к ним отвращение? Неприятие. Даже нетерпение.
Она смотрела на меня с надеждой.
– Я думаю, в этих двух состояниях, – сказал я, мешая карты, – нет ничего друг другу противоречащего.
Алиса говорила не про каких-то абстрактных людей. Даже не про каких-то конкретных. Она имела в виду себя. То она жалела себя, то чувствовала отвращение, неприятие, нетерпение. И я ничем не мог ей помочь.