Дочь Авраама

Глава 3

Я заинтересованно подался вперед. «Удиви меня», как вроде бы сказал сказал один русский в Париже⁶.

– Мой отец был вовсе не таким пропащим пьяницей, как все думали, – заговорщицки продолжила Пиппа. – Но я расскажу дальше только в том случае, если вы согласитесь принять задаток и провести расследование.

– Я же говорил, я не могу…

– Мы решим вопрос с дедушкой Вимом, если вы найдете что-то важное, я обещаю.

– И любая информация, которую вы мне сообщите…

– Да, она не конфиденциальна с точки зрения закона. Но я надеюсь на вашу порядочность. Может, это и не имеет никакого отношения к убийству моего отца. Так вы приметесь за дело?

Конечно, я уже увяз по уши в этом еще не начатом расследовании. К тому же пять сотен были вовсе нелишними. Я смахнул купюры в ящик стола и кивнул.

– Так вот, я говорила вам, что в молодости, еще до моего рождения мой отец был активистом в борьбе за права негров? Он не оставил это занятие. Папа состоял в Юго-Западном Комитете защиты гражданских свобод, многие его поездки были связаны вовсе не с поиском работы, а с поручениями комитета. Конечно, из-за травмы и жуткого шрама на лице он редко появлялся на публике, но был одним из ближайших помощников главы ячейки в Анахайме, Вирджила Гаррисона.

– И что?

– А то, что отделение комитета находится в полусотне ярдов⁷ от парка Санта-Мария. Фактически отца убили неподалеку от его места работы. А сотрудники отделения уже давно получают смертельные угрозы.

– Ради бога, и почему вы не рассказали об этом копам?!

– Потому что я не хотела подставлять комитет, неужели не понятно! Полиция и так относится к ним предвзято, хотя это мирная организация, которая действует исключительно в рамках закона. Но если бы копы пронюхали, что мой отец был многолетним активистом, они бы первым делом накинулись бы именно на комитет и парализовали бы его работу. Я говорила с мистером Гаррисоном вскоре после убийства отца. Он был потрясен. Хотя он тоже не исключал, что смерть папы связана с его политической деятельностью, он настоятельно просил меня не афишировать это. Потому что они планируют акции протеста и что-то еще, связанное с выборами в городской совет. Мистер Гаррисон сказал, что сам расспросит сотрудников, не происходило ли в последнее время что-то подозрительное, что может указать на причины убийства отца.

– И что?

– И ничего. Я поддерживаю идеалы отца, поэтому умолчала о его связях с комитетом про просьбе Вирджила Гаррисона. Но я не считаю, что это настолько высокая цель, что ради нее можно простить кому-то убийство.

– Почему?

– Что почему?

– Почему для вас так важно найти убийцу отца, Пиппа? Ведь его это уже не вернет.

– Потому что жизнь моего отца была ужасно несправедливой. За всю его жизнь никто за него не вступился, все, на кого он полагался, думали только о себе и своих интересах. Даже я все детство злилась, когда он увозил меня из дедушкиного дома, чтобы прогуляться по дешевой ярмарке, на самом деле, я до смерти боялась, что он меня однажды увезет навсегда от моей прекрасной жизни с большим бассейном, пони и домашними учителями. Я упустила шанс перед ним извиниться, но хочу сделать все, чтобы добиться для отца последней справедливости.

Глава 4

Черт бы побрал все эти колледжи с прогрессивными взглядами. Черт бы побрал пасхальные каникулы, на которых студентам нечем заняться, кроме как ездить с друзьями на пляж или отнимать время у несчастных частных детективов.

Я с тоской оглядел скромную комнатушку, которая последние три месяца служила мне новым офисом. После Нового года мои дела немного поправились, вновь появились клиенты, так что я смог арендовать крохотную контору в старом кирпичном здании на 5-й Западной улице недалеко от Парка Ла Бреа. Дом явно просился под снос (что, скорее всего, с ним и случится в ближайшем будущем), владелец решил не тратиться на установку лифтов и замену электропроводки. Зато арендная плата была мизерной, моя контора находилась прямо на первом этаже, а близость к Голливуду и Миле Чудес⁸ предполагала стабильный приток клиентуры. К тому же новая контора располагалась в районе Фэрфакс, недалеко от полицейского участка, лейтенантом в котором служил мой старый приятель Вэл Крэддок.

Даже при отсутствии текущих дел торчать днем в конторе было гораздо приятнее, чем торчать целый день дома – не было возможности лечь на кровать и потихоньку впадать в депрессию, глядя в потолок. Однако за аренду надо было платить, поэтому я положил пять сотен из ящика в конверт для банковского депозита и уставился на записи, которые сделал во время разговора с Пиппой Роббен.

Итак, отец девушки, Абрахам Рэйми, родившийся в 1920 году в штате Алабама, чернокожий с огромным шрамом на правой щеке, был найден мертвым утром 5 января этого года на скамейке в парке Санта-Мария в Анахайме⁹.

Я более-менее помнил этот парк. Несколько лет назад какой-то очередной филантроп, желавший облагородить городской пейзаж, заменил обычные скамейки и столики гигантскими каменными плитами, напоминавшими доисторические мегалиты и жертвенные алтари. Не лучшее садовое решение для любителей шахмат или молодых матерей, прогуливающихся с колясками, зато прочные конструкции с просторными поверхностями стали пользоваться огромной популярностью у бездомных, наркоманов и любителей случайного секса.

Под гранитной крышкой подобной «скамьи» можно было с комфортом разложить спальный мешок, спасаясь от дождя, а любой из столов странной произвольной формы легко бы выдержал короля Артура и его рыцарей Камелота, даже если бы они все вскочили на него в полном вооружении и начали отплясывать джигу.

По ночам добропорядочные обыватели района старались обходить стороной парк: черные мегалиты в неярком свете редких фонарей выглядели зловеще, к тому же их постоянные обитатели имели склонность издавать резкие душераздирающие крики. Даже полицейские патрульные избегали Санта-Марию в ночное время, предпочитая по утрам подбирать полусонных бродяжек или отправлять в больницы жертв слишком сильного кайфа и полуночных разборок.

У меня уже давно не было надежных информаторов в Анахайме, так что я надел шляпу, запер контору и прогулялся до полицейского участка Фэрфакса, по дороге бросив конверт в щель приема наличных депозитов в банке.

Как я и предполагал, Вэл Креддок сидел в своем кабинете в окружении башен из отчетов и графиков и что-то увлеченно печатал на машинке. Я знал, что Вэл обожает бумажную работу, а также порядок и точность, его отчеты еще в патруле отличались невероятной аккуратностью и маниакальной подробностью. Поэтому не сомневался, что лейтенантские нашивки – это только начало, а закончит карьеру он на высокой административной должности в комиссариате.

Я тоже был не менее маниакально привержен порядку, вот только зачастую не мог содержать в этом самом порядке собственные мысли. Вэл же и в голове не допускал даже малейшего бардака: он точно знал, в чем состоит его полицейский долг, как должно быть устроено общество, где подают самые вкусные колбаски, когда следует выпить последний стакан виски, чтобы не проспать утреннее дежурство, и как он назовет своего первенца, когда наконец найдет ту, единственную.

Полагаю, Вэл считал, что я стал жертвой какого-то коварного клеща, заразившего меня энцефалитом, от которого я спятил настолько, что уволился из полиции и занялся независимым частным сыском, приносившим мне в годовом исчислении сущие гроши. Сколько раз за прошедшие десять лет я пытался объяснить другу свои этические метания, вызывающие во мне отвращение к работе на американское государственное правосудие, он только изумленно вглядывался в меня, словно ожидая обнаружить где-нибудь в ушной раковине того самого злополучного клеща, продолжающего высасывать остатки моего разума.

– Если ты зашел пригласить меня на ленч, то сейчас я слишком занят, – сухо сказал Вэл, не отрывая глаз от каретки. – Начальство требует отчет о показателях участка.

– На самом деле я отвлеку тебя всего на минутку. Мне нужна твоя помощь.

Вэл подозрительно посмотрел на меня.

– Опять информация о текущем расследовании? Или допуск в архив? Давай, не стесняйся, выкладывай. Или подожди, дай угадаю. Ты опять наткнулся на труп и пришел мне об этом по-дружески сообщить.

– Я хотел спросить, есть ли у тебя кто-то знакомый в полиции Анахайма. Желательно в участке, к которому относится парк Санта-Мария. А еще лучше, чтобы это был детектив из отдела убийств.

– А в чем дело? – заинтересованно спросил Вэл.

Я не видел причин скрывать от приятеля причину своего интереса, рассчитывая на его помощь.

– То есть девчонка считает, что полиция не добилась результата, и поэтому наняла тебя? Погоди, но ты же не занимаешься расследованием убийств.

– Я это ей минимум дюжину раз повторил. Но она видите ли прочитала обо мне в газетах и вбила себе в голову, что ей нужен честный принципиальный одиночка, который не будет тянуть из ее семьи деньги. Может быть, мисс Роббен увлекается детективами. Знаешь, где действуют такие крепкие неулыбчивые ребята, как Сэм Спейд, Филипп Марлоу или Лью Арчер.

– Как я понял, ей удалось тебя уговорить. И что ты собираешься делать? Ставить на уши полицию Анахайма?

– Если бы я этого хотел, то не пришел бы сейчас к тебе. Нет, я хочу спокойно поговорить с кем-то из местных, кто расследовал дело. Наверняка ребята сделали все по протоколу: собрали улики, опросили возможных свидетелей. Я просто проверю все заново. Если ничего не найду, то попрощаюсь с клиенткой и посоветую ей запастись терпением. Такие дела рано или поздно раскрываются сами.

– Согласен с тобой. Вот только родственникам это не объяснишь. В итоге они злятся, нанимают адвокатов и частных сыщиков, которые начинают мутить воду и тыкать полицию мордой в грязь, мол, они плохо стараются.

– Я не буду никого тыкать мордой в грязь. Или любой другой частью тела. Так есть у тебя знакомый, с которым я мог бы поговорить?

– Есть один. Зовут Билл Гровенер. Фамилия пишется как название какой-то площади в Лондоне¹⁰, почему-то для него это важно. Мы с ним пересекались пару раз в Управлении, толковый парень, звезд с неба не хватает, но работает на совесть. Берет задницей, если понимаешь. Так что, если он скажет, что подергал за все ниточки – значит, так оно и было. Я закончу с отчетами, а потом позвоню ему, поручусь за тебя, может, расскажет о деле. Не умничай с ним слишком.

Через три часа Вэл перезвонил мне в контору и сообщил, что детектив Гровенер согласен встретиться со мной в семь вечера в баре «Четыре туза» на улице Малибу.

Глава 5

Улица Малибу, несмотря на название, не имела никакого отношения к знаменитому курортному пригороду, где селились миллионеры и кинозвезды. Бар «Четыре туза» находился в Вестминстере к юго-западу от Анахайма. То, что детектив Гровенер выбрал заведение в другом районе Лос-Анджелеса, говорило о том, что он не хочет, чтобы о нашей встрече знали его коллеги.

Билл Гровенер оказался мужчиной моих лет с узким нервным лицом и блестящими карими глазами. Не знаю, что именно наговорил ему Вэл, но встретил меня детектив вполне благожелательно.

– Значит, девчонка и тебя припахала искать убийцу своего папочки? – дружески спросил он, опрокидывая в себя порцию виски и тут же сделав бармену знак повторить.

Я подумал, что шелковый блеск глаз Гровенера объясняется тем, что он пришел в «Четыре туза» намного раньше меня. И возможно место выбрано не ради конспирации, а детектив часто проводит тут время подальше от родного участка. Интересно, давно ли Вэл общался с Гровенером. Не исключено, что тот успел охладеть к полевой работе и монотонным допросам свидетелей, а работать задницей теперь предпочитает за барной стойкой.

– Пришла сегодня утром, – заговорщицки подмигнул я. – Я пытался ее убедить, что если вы, ребята, ничего не нашли, то и никто не найдет, но что толку. Вот, что я выяснил из ее рассказа, – я подтолкнул к Гровенеру блокнот с открытой страницей, на которой выписал все факты по делу.

Он внимательно впился глазами в жалкие строчки, быстро прочитал и вернул мне блокнот. Может, Билл и любил пропустить несколько лишних стопок бурбона, но концентрации он не терял.

– Да, это почти все, что есть у нас, – кивнул он. – Ни улик, ни свидетелей, знаешь, как бывает в таких гадючниках. Никто не видел, как Рэйми в парк пришел, какую скамейку занял, только утром патруль наткнулся на его труп. Вокруг валялись старые газеты, пустые разбитые бутылки и куски дерьма, причем не только собачьего. На одной из бутылок мы нашли отпечатки Рэйми. Хотя про отпечатки говорить сложно, потому что одна рука у него почти вся в шрамах от ожогов, а на другой не хватает пальца. Но отпечаток большого пальца левой руки довольно четко виден на бутылке.

– Его опознали по отпечаткам?

– Нет, нам даже не пришлось. У него в пиджаке лежал бумажник. Денег там, естественно, не было, но мы нашли социальную карточку и фото дочери, а еще бумажку с ее телефонными номерами в Стэнфорде и здесь, в Лос-Анджелесе. Девушка в итоге его и опознала. Представляешь, эта сцена до сих пор стоит у меня перед глазами. Это было утро субботы, а на следующий день у девчушки был день рождения, двадцать лет. И она приехала домой на выходные, чтобы отпраздновать в кругу семьи. И вот вместо того, чтобы готовиться к празднику, она притащилась морг вместе с дедушкой и бабушкой. Думаю, торжество им пришлось отменить. Но представляешь, как мы осоловели, когда поняли, кто именно ее дед. Естественно, мы постарались, чтобы эта информация не просочилась в газеты. Она внучка миллионера и бывшего сенатора, а папаша у нее обыкновенный забулдыга. Надеюсь, девица сама никогда не будет пить. Черная кровь, сам знаешь, организм вообще не приспособлен к алкоголю. Мгновенно сопьется.

Билл Гровенер шевельнул пальцем в сторону бармена, демонстрируя, что его организм напротив прекрасно приспособлен к алкоголю.

– А еще какие-то бумаги при мистере Рэйми были?

– Да полно. Мужик был набит бумажным барахлом, он же типа жил на улице. У него в пиджаке были вырезки о найме на поденную работу, список адресов ночлежек Армии Спасения, письма от дочери, адресованные на его последний адрес, замызганное письмо с рекомендацией от его предыдущего нанимателя, владельца какого-то склада в Бруксайде. Талоны на питание в бесплатной столовой, чеки букмекеров на мелкие суммы, брошюра Анонимных Алкоголиков, даже листовки Комитета защиты гражданских свобод. Парень жил насыщенной жизнью.

– И что с листовками? – спросил я небрежно.

– Да их раздают пачками на улицах. Особенно в окрестностях Санта-Марии, ведь у них там один из офисов. Наверняка Рэйми взял себе побольше, чтобы запихнуть в пиджак, когда будет спать в парке. Дело-то было зимой. Слушай, вот возьми и сам почитай. Я захватил дело, когда уходил из участка. Вэл сказал, что ты мужик нормальный, сам раньше в убойном работал. Если заметишь что-то, что может успокоить девчонку, поделишься со мной? Я буду только рад.

Мне определенно импонировал Билл Гровенер.

Глава 6

Устроившись в пустой кабинке бара, я заказал кружку пива и начал внимательно читать дело, оставив Билла развлекаться за стойкой.

В шесть сорок утра 5 января, незадолго до рассвета, полицейский патруль, совершавший обход парка Санта-Мария, наткнулся на тело неизвестного черного мужчины. Неизвестный лежал на земле рядом с каменной скамьей, патрульный вначале решил, что он просто спит, что, учитывая прохладную температуру ночью, могло пагубно сказаться на его здоровье. Он попытался разбудить мужчину (видимо, потыкал палкой, предположил я). При ближайшем осмотре обнаружилось, что неизвестный не подает признаков жизни, а его рубашка в области грудины и горла испачкана следами, похожими на кровь.

Вызванный на место судебный медик констатировал смерть, предположительно наступившую от раны острым колющим предметом в область шеи.

Я быстро нашел отчет о вскрытии. Он подтвердил предварительные выводы медиков: смерть наступила примерно за десять часов до обнаружения тела, то есть в районе девяти вечера предыдущего дня. Причиной стал единственный удар в шею, задевший сонную артерию и повредивший блуждающий нерв, что привело к мгновенной смерти мозга. Удар был нанесен под углом с левой стороны, что указывает на то, что убийца правша.

Я вспомнил, что Пиппа вынимала из сумочки купюры левой рукой. Впрочем, я и не предполагал, что она примчалась из Стэнфорда накануне дня рождения, чтобы зарезать ночью своего отца в парке, а потом три месяца доставать полицию требованиями найти убийцу.

Посмотрев на фотографии тела и одежды жертвы, я вернулся к описаниям и фото с места преступления. Крови из раны на рубашку вытекло не слишком много, не так много кровавых следов было обнаружено и на траве вокруг трупа. Я еще раз просмотрел отчет патрульных. Дождя в ту ночь не было.

По идее после удара в шею кровь должна была хлынуть фонтаном, заливая все вокруг. Полицейские поначалу решили также, поскольку быстро оцепили парк и устроили облаву на всех окрестных бездомных, ища человека, заляпанного кровавой коркой. Обычно убийцы под кайфом ведут себя достаточно беспечно, но не в этот раз – на всех задержанных ничего, кроме обычных следов грязи, фекалий и рвоты, а также застаревших порезов, обнаружено не было.

Опрос задержанных также ничего не дал. Все в один голос твердили, что никогда раньше не видели покойного Абрахама Рэйми и не заметили прошлым вечером ничего подозрительного. В отношении последнего полицейские были склонны верить показаниям. Обычно обитатели парка к вечеру приводили себя уже в такую кондицию, что если бы увидели всех четверых всадников Апокалипсиса, то лишь приветственно махнули им бутылкой.

Кстати о бутылке. Полицейские собрали осколки вокруг тела, на одном из которых обнаружили отпечаток Абрахама Рэйми. Примечательно, что согласно отчету токсиколога, в крови жертвы не было обнаружено ни грамма алкоголя. Одна из версий заключалась в том, что у Абрахама мог возникнуть с кем-то спор из-за бутылки, из-за чего она разбилась о край каменной скамьи, что в результате и привело к драке с фатальным ранением.

Впрочем, происшедшее никак нельзя было назвать дракой. На теле Рэйми не было обнаружено других травм или следов оборонительных ран.

Естественно, полицейские не остановились на версии пьяной разборки в парке. Они проверили прошлое Абрахама Рэйми. Раскопали записи о его довоенном активистском прошлом – он состоял на учете в ФБР как неблагонадежный элемент, но ни разу не был задержан, во всяком случае, в Калифорнии.

Пообщались с его бывшей домовладелицей в клоповнике на Лорел-стрит, который она гордо именовала «пансионом для джентльменов». Означенная домовладелица, миссис Браунсвик, сообщила, что Рэйми прожил у нее почти девять месяцев, с октября 1961 года по июнь 1962-го, и в целом зарекомендовал себя неплохим постояльцем. Хотя он часто напивался и терял из-за этого работу, буйным не был и вовремя вносил плату. Периодически на его адрес приходили письма и открытки от некой мисс Роббен, а также чеки из военного ведомства, но миссис Браунсвик не из тех, кто читает чужую почту.

Исчез Рэйми неожиданно, не предупредив, что съезжает, и не оставив нового адреса. Поскольку он появился в ее «пансионе» после окончания какой-то сезонной работы на ферме, домовладелица предположила, что Рэйми снова устроился на летнюю подработку и стала ждать, пока он вернется в старую комнату. Но когда он не появился и не дал о себе знать в течение месяца, она убрала все его вещи в кладовку. Правда почему-то все никак не могла вспомнить, куда именно она их засунула.

Столь же туманной оказалась и судьба пенсионных чеков. Миссис Браунсвик уверяла, что после отъезда Рэйми чеки приходить перестали, так что, видимо, он сам предупредил военных, куда ему переводить пенсию. Детективы справились в ведомстве и обнаружили, что дом на Лорел-стрит указан у них последним адресом, и все выплаты отправлялись вовремя.

Припертая к стене миссис Браунсвик признала, что в течение полугода сама обналичивала пенсию постояльца, а его вещи просто выбросила на помойку, потому что «это было сплошное барахло, а у нее в кладовке даже банку лишнюю некуда поставить». Конечно, можно было предположить, что когда Рэйми вернулся в город и обнаружил, что домовладелица присвоила все его деньги, то потребовал их вернуть, а она в страхе разоблачения выследила его и убила. В пользу этой версии говорило то, что во время первой беседы на собственной кухне миссис Браунсвик очень энергично размахивала ножом, что отметили детективы в своем отчете.

Но даже детективы признавали, что почтенная дама при всей своей экспрессивности не могла быть настолько тупа, чтобы не понимать, что полицейские первым делом придут проверять последний адрес Абрахама, так что могла бы замести следы и получше. К тому же на время убийства у миссис Браунсвик было надежное алиби – весь вечер с шести до полуночи она провела в своем доме, мозоля глаза постояльцам, поскольку, по ее словам, «нельзя оставлять этих головорезов без присмотра».

Против миссис Браунсвик были выдвинуты обвинения в воровстве и мошенничестве, но это не имело отношения к расследованию убийства.

От мистера О’Кифа, последнего нанимателя Рэйми из Бруксайда, толку было еще меньше. Ему нравился Абрахам, поскольку он сам служил на флоте, хотя толку от работника было немного: клиенты склада шарахались от его изуродованного лица, тяжести он носить не мог, потому что еще раньше надорвал спину, а записи, которые он делал, невозможно было прочитать из-за чудовищного почерка. К тому же Абрахам часто уходил в запои и прогуливал работу. В итоге О’Кифу пришлось его уволить, но он сжалился и написал парню рекомендательное письмо, взяв с того обещание, что он бросит пить и возьмется за ум.

– Ну что, вычитал что-то интересное? – на противоположный диван плюхнулся Гровенер, держа в одной руке сэндвич и запивая его колой. – Надо сделать перерыв в выпивке, – пояснил он. – Я же не алкаш какой-нибудь.

– Кстати об алкоголе. В отчете вскрытия указано, что в крови Рэйми не было ни промилле. Как ты это объяснишь?

– Ну там же написано. Он где-то разжился бутылкой «Стрэгг», кстати, очень неплохим бурбоном, сел на скамейку, тут кто-то попытался бухло у него отнять, Абрахам не отдавал, вот его и пырнули.

– Но у него совсем не было в крови алкоголя. Ни капли. Это странно. Что за бездомный пьяница, который терпеливо ждет до девяти вечера, чтобы насладиться первым глотком виски. А где он до этого был – в филармонии?

– К чему ты клонишь?

– Ни к чему. Просто странно, что наш парень был абсолютно трезв.

– И что? С ними со всеми это бывает. Сходил на собрание АА, решил завязать. Потом не выдержал, купил или слямзил бутылку бурбона. И все по-новой.

– Согласен. Но как получилось, что на осколках бутылки вы нашли только отпечатки Рэйми и больше ничьи.

– Убийца протер бутылку.

– До или после того, как она разбилась?

– Ладно, уел. Вэл говорил, что ты ушлый. И что ты думаешь?

– На ум приходит только то, что злоумышленник был в перчатках.

– Даже бездомные носят перчатки. Особенно зимой.

– А что насчет ножа?

– Ножа? Ну его так и не обнаружили, хотя ребята прочесали все поляны и кусты. Доктор говорит, что, судя по ране, лезвие было довольно коротким и узким, без всяких зазубрин. В общем, идеально подходит обычный раскладной ножик, который продается в любом универмаге за тридцать центов. Тут в отчете все сказано. Не за что зацепиться. Даже у моего десятилетнего сына такой есть.

– Я не про сам нож, а про то, как его использовали. Убийца воткнул нож в рану и не стал сразу вынимать, а подождал некоторое время, пока сердце не остановилось. Именно поэтому крови вытекло не так много. И только потом он достал орудие преступления и забрал с собой.

– И снова – что в этом особенного. Парень выхватил ножик, пырнул Абрахама, а потом сам оцепенел, осознав, что натворил. Когда понял, что убил человека, вытащил нож и дал деру.

Я понял, что сейчас спорить с Гровенером бесполезно. Как бы следователи не старались вести объективное расследование, они уже все для себя решили и нарисовали образ убийцы, неуравновешенного пьяницы, охочего до бурбона, случайно воткнувшего перочинный ножик в горло Абрахаму Рэйми и сбежавшего с места преступления.

Мне же казалось, что тут дело сложнее. Некто подошел к Рэйми достаточно близко и не вызвал подозрений. Возможно, они беседовали. Затем небольшим ножом, зажатым в руке, одетой в перчатку, стремительно вонзил нож собеседнику в горло. И не стал его сразу вынимать, чтобы не запачкаться кровью. Убедившись, что все прошло гладко, завершил сцену: вынул нож из раны, разбил бутылку о скамейку, возможно приложив к ней руку Рэйми, чтобы создать впечатление пьяной драки. И затем спокойно ушел под покровом ночи.

Я допил вторую кружку пива и подвинул к себе фотографию Абрахама Рэйми, сделанную в прозекторской.

Конечно, смерть никого не красит, но тут я предположил, что Рэйми и при жизни выглядел не слишком презентабельно. Кожа на правой щеке напоминала целлулоидную пленку, правый глаз был оттянут вниз, а щеку корежил выпуклый шрам от ожога, напоминавший по форме Южную Америку, которая мысом Горн заканчивалась у челюсти, а Панамским перешейком деформировала нижнее веко. На подбородке и части щеки были отвратительные розовые пятна, появившиеся от отсутствия пигмента. Тонкие черные усы только подчеркивали монструозность лица, будто бы сшитого из лоскутков.

Пиппа Роббен-Рэйми была права. В жизни ее отца было мало справедливости.