Династия Одуванчика. Книга 2. Стена Бурь

Глава 3
Принцы и принцессы

Императорский дворец, второй месяц шестого года правления Четырех Безмятежных Морей

– Мастер Рути, пожалуйста! Не спешите так! – взмолилась императрица, пока они бежали по длинному коридору, соединяющему личные императорские покои с общественными залами в передней части дворца.

Пожилой мужчина с сумкой через плечо бодро шагал впереди нее, даже не удосуживаясь обернуться.

Поскольку двор сегодня император не собирал, Джиа была одета в простой шелковый халат и обута в деревянные шлепанцы. Этот наряд позволял женщине бежать, что было бы просто немыслимо в церемониальном платье, обшитом сотнями нефритовых и коралловых диранов, в тяжелой и высокой короне из серебра и бронзы, и в трехфутовой длины придворных туфлях, похожих на маленькие сапоги. Мчалась императрица так быстро, что совсем запыхалась, а ее раскрасневшееся лицо стало под цвет огненно-рыжим волосам. Свита из дюжины фрейлин, придворных и дворцовой стражи трусила рядом, держа дистанцию: они не смели вырваться вперед, пока государыня не даст команды схватить убегающего мужчину, а уж этого приказа ожидать от нее сейчас явно не стоило. В общем, ситуация сложилась воистину непростая для всех, кто был в нее вовлечен.

Императрица остановилась, и стражники, придворные и фрейлины тоже резко затормозили; кое-кто из них налетел друг на друга: послышались лязг оружия и доспехов, возгласы удивления и бряканье драгоценностей.

– Кон Фиджи говорил, что ученый муж не должен заставлять стремящихся к знанию бегать за ним! – крикнула императрица Джиа, переведя дух.

Дзато Рути, наставник императорских детей, замедлил шаг, а потом со вздохом остановился. Однако оборачиваться не стал.

Чинным шагом, но все еще пыхтя и отдуваясь, Джиа догнала его.

– Ваше императорское величество, – произнес Рути, по-прежнему не оборачиваясь. – Боюсь, меня нельзя с полным основанием назвать ученым мужем. Вам лучше было бы поискать для принцев и принцесс более способного наставника. Дальнейшее исполнение мною своих обязанностей может лишь повредить образованию августейших отпрысков.

Голос его звучал так натянуто, что слова походили на жареные каштаны, отлетающие от стенки.

– Согласна, дети бывают иной раз непослушными и озорными, – сказала императрица, расплывшись в улыбке. – Но именно поэтому они нуждаются в вас, человеке, способном дисциплинировать их умы при помощи наставлений и мудрых…

– Дисциплинировать? – перебил ее Рути.

Придворные и фрейлины сжались – никто не осмеливался перечить императрице в гневе, но слова Джиа явно задели учителя за живое, и он позабыл о приличиях.

– Честное слово, я всячески пытался привить им дисциплину, но поглядите, чем увенчались мои труды! – продолжил Рути. – Принцев и принцесс и след простыл, тогда как им полагается сейчас сидеть в своих комнатах и работать над эссе, которые я велел написать детям в качестве наказания!

– Ну, если говорить точнее, то отсутствуют не все. Фара у себя в комнате и упражняется в написании логограмм…

– Фаре всего четыре года! Уверен, что остальные не захватили ее с собой лишь потому, что понимают: малышка окажется только помехой в задуманной ими проделке. Озорникам еще хватило наглости заставить слуг шуршать в их комнатах бумагой, чтобы я, подойдя поближе, подумал, будто они работают!

– Разумеется, подобные детские уловки не смогли обмануть столь изощренного преподавателя, ибо…

– Да разве в этом дело! Государыня, вам прекрасно известно, что я в меру своих скромных сил самоотверженно занимаюсь образованием наследников, но даже у самого терпеливого человека есть свой предел. То, что дети прогуляли занятие, само по себе плохо, но это еще полбеды. Вы только посмотрите на это. Вот, пожалуйста, полюбуйтесь! – Учитель сбросил с плеча сумку и повернулся так, чтобы императрица видела заднюю полу его мантии.

На ткани детским почерком был начертан буквами зиндари стишок:

 
«Играю на цитре жующей корове.
Мычит мне корова: зачем хмуришь брови?»
 

Лица придворных, фрейлин и дворцовых стражей задергались в попытке подавить рвущийся наружу смех.

Рути сердито глянул на них.

– Вы находите столь забавным сравнение с тем болваном из стихотворения Лурусена, который играл на цитре коровам, а потом жаловался, что они его не понимают? Неудивительно, что учение так плохо укореняется на столь бедной почве.

Свита Джиа смутилась, и все потупили взгляды.

Сама императрица оставила скрытое оскорбление без внимания.

– Но если взглянуть на это с другой стороны, – предложила она вкрадчиво, – то разве не отрадно, что ваши старания привить ученикам классику увенчались успехом? Никогда не слышала, чтобы дети цитировали Лурусена, если не считать, быть может, Тиму, который всегда отличался усердием…

– Так вы полагаете, что я должен радоваться? – Рути взревел так, что даже Джиа вздрогнула. – Подумать только: в былые времена я обсуждал с Таном Феюджи и Люго Крупо наилучшие пути управления государством! А теперь пал так низко, что должен терпеть оскорбления проказливых детишек… – Голос изменил ему, он несколько раз моргнул, сделал глубокий вдох и добавил: – Я удаляюсь домой, в Риму, где смогу уединиться в хижине в лесах и продолжить научные изыскания. Простите, государыня, но императорские отпрыски необучаемы.

Тут на сцене появился новый персонаж и звучным голосом произнес:

– Ах, мастер Рути, как же вы ошибаетесь насчет детей! Сердце мое разрывается, когда я вижу, что их не понимают!

Рути и Джиа повернулись к говорившему. С противоположной стороны коридора шел средних лет мужчина, чей великолепного покроя халат не мог вполне скрыть пивной живот. С печальным выражением на лице, в окружении собственных придворных и стражников, к ним приближался Куни Гару, известный ныне как Рагин, император Дара.

«Спасибо», – одними губами прошептала Джиа, обращаясь к Дафиро Миро, капитану дворцовой стражи. Тот молча кивнул в ответ. Миро бегом бросился разыскивать императора, едва только Дзато Рути принялся ругаться, обнаружив, что комнаты принца Тиму, принца Фиро и принцессы Тэры пусты.

Даже пребывая в ярости, Дзато Рути не мог совершенно пренебречь правилами дворцового этикета и склонился в глубоком поклоне.

– Ренга, прошу простить, что вышел из себя, но совершенно очевидно, что я утратил уважение детей.

– Нет-нет-нет! – Император качнул головой, как музыкант трещоткой, а потом театрально воздел руки в жесте отчаяния. – Ах, как это напоминает мою собственную юность, когда я занимался у учителя Тумо Лоинга. Ну почему детей из семьи Гару всегда преследует рок быть неверно понятыми?

– О чем вы говорите? – спросил Рути.

– Вы совершенно не так истолковали двустишие, сочиненное моими отпрысками, – заявил император.

– Неужели?

– Да, в корне неправильно. Отец лучше знает своих детей. Все трое явно устыдились своего поведения – уж не знаю, что они там натворили…

– Они сочиняли глупую историю о том, как Кон Фиджи был обманут труппой актеров из народной оперы, тогда как им следовало…

– Согласен! Это ужасно, просто ужасно! Поэтому дети и решили, что обязаны извиниться перед вами.

По лицу Рути пробежала судорога – ему потребовалось просто невероятное усилие, чтобы задать вопрос вежливым тоном:

– Так, стало быть, каракули у меня на спине – это извинения?

– Видите ли, они сравнивают себя с коровами, тупыми животными, не понимающими красоты музыки, которую для них исполняют. И если немного перефразировать, то вот что дети хотели сказать: «Учитель, мы искренне сожалеем, что рассердили вас. А потому готовы взяться за плуг и под вашим руководством трудиться на ниве познания».

Тут дирижируемые капитаном Дафиро Миро собравшиеся придворные и фрейлины единодушно закивали и защебетали, подобно хору певчих птиц, в поддержку слов императора:

– Ах, принцы такие скромные!

– Принцессы так раскаиваются!

– Никогда и нигде не доводилось мне видеть более искренней покаянной записки!

– Где придворный историк? Он обязан запечатлеть рассказ о мудром, как диран, учителе и прямодушных, словно соколы, учениках!

– Не забывайте о достойном крубена глубоком истолковании императора!

Куни нетерпеливо махнул рукой, давая им знак замолчать. Свита старалась помочь ему как могла, но все хорошо в меру.

Джиа пыталась сохранить серьезную мину. Императрице вспомнилось, как однажды, очень давно, еще в ту пору, когда Куни ухаживал за ней, он предложил весьма необычную трактовку поэмы Лурусена, что сыграло не последнюю роль в развитии их отношений.

По мере того как Рути переваривал слова императора, лицо его постепенно разглаживалось.

– Тогда почему дети тайком сделали надпись сзади на моей мантии? Полагаю, это произошло, когда Фиро предложил помассировать мне спину, пока я читал остальным лекцию по риторике. Это как-то мало похоже на чистосердечное извинение.

– Люго Крупо однажды сказал: «Слова и действия следует рассматривать в свете намерений». – Куни вздохнул. – Перспектива решает все. Мои дети старались следовать максиме моралистов, гласящей, что искреннее раскаяние должно исходить из сердца, но его не следует выставлять напоказ. Вряд ли их побуждение можно было бы счесть искренним, извинись они сразу после того, как вы устроили им выволочку. Дети сделали надпись у вас на спине, полагая, что вы увидите ее, когда будете ложиться спать, и в этот миг спокойного созерцания сумеете верно оценить их порыв.

– Тогда зачем они сбежали, вместо того чтобы корпеть над эссе в своих комнатах, как я им велел?

– Ну, это потому что… потому что… – Император, похоже, совсем запутался и никак не мог связать концы с концами, но тут, на его счастье, появились сами виновники истории: по коридору шла Рисана, королева-консорт, а за ней плелись прогульщики.

– Госпожа Сото и кастелян Крин поймали их при попытке пробраться в свои комнаты, – сообщила Рисана с улыбкой. – Все трое переоделись в простолюдинов, и наверняка поэтому стражникам, отправленным в город на поиски, не удалось их найти. Сото и Ото привели их ко мне, я рассказала детям, какой переполох из-за них поднялся, и вот теперь они здесь, чтобы объяснить свое поведение. – Она склонилась перед императором и императрицей в глубоком джири.

– Папа! – вскричал Фиро, подбежал к императору и обнял его ноги.

– Отец, – промолвила Тэра с улыбкой, как если бы ничего не произошло, – у нас есть для тебя настоящая история!

– Ренга. – Тиму низко склонился, коснувшись ладонью пола. – Твои верные, но глупые дети к твоим услугам.

Куни кивнул Тэре и Тиму и бережно, но твердо отцепил Фиро от своих ног.

– Я тут как раз объяснял мастеру Рути, который очень сердит, вашу неуклюжую попытку извиниться.

Тиму смутился.

– Какую еще…

– Да, вашу попытку извиниться, – перебил его Куни, строго посмотрев на Тэру и Фиро. Эти трое переговаривались между собой одними глазами.

– Ах да, это была моя идея, – кивнул Фиро. – У меня на душе было так скверно, когда учитель Рути накричал на нас, вот я и решил, что надо как-то исправить дело.

– Я сразу заподозрил, что это твои каракули, – заявил Куни. – А потом ты решил сбежать, наверняка от стыда. Верно?

– Идея была моя, – вмешалась Тэра. – Я решила, что нам следует выказать свое раскаяние действием, а не одними лишь словами. – Не поднимая головы, девочка подошла к Дзато Рути и вручила ему пару табличек. – Я купила их у торговца, который заверил, что они изготовлены в На-Тионе, вашем родном городе.

– Но это же счет за… – начал было Тиму, однако прикусил язык, когда сестра зыркнула на него.

Затем Тэра бросила взгляд на Куни, и отец с дочерью обменялись почти незримыми улыбками.

Рути внимательно рассмотрел таблички и покачал головой.

– На вид они как будто из какой-нибудь дешевой таверны. Посмотрите, тут даже нарисован значок для неграмотных. Если не ошибаюсь, что-то вроде кувшина на трех ножках? А что это за цифры, нацарапанные на задней стороне?

– Ой, неужели нас обманули! – в притворном ужасе воскликнула девочка и сразу вся сникла. – Вообще-то, таблички сразу показались мне грубоватыми, но торговец говорил так убедительно! Он сказал, что цифры якобы обозначают номер обжига и мастера.

– Какая нелепица! Тэра, тебе следует быть осмотрительней на рынках, там полно мошенников. – Рути упрекал ее, но добрым голосом. – Тем не менее важен сам порыв.

– Ах да, чуть не забыл! – Фиро пошарил рукой и извлек из рукава полупустой мешочек с жареным сладким арахисом. – Я купил это для вас, учитель, потому что знаю, как вы любите орешки. – И тут же смутился. – Только они так вкусно пахли, что я не смог удержаться и попробовал немного…

– Все хорошо, – заверил его Рути, окончательно сменивший гнев на милость. – Маленькому мальчику так сложно побороть искушение. В твоем возрасте я тратил все карманные деньги на засахаренные обезьяньи ягоды… Но со временем, Фиро, ты обязан выработать умение владеть собой. Ты ведь принц, а не уличный мальчишка. – Наставник повернулся к Тиму, его лучшему ученику. – Ну а вы что скажете в свое оправдание, молодой человек?

– Я… да я на самом деле… это, как его…

Куни нахмурился.

Джиа вздохнула в глубине души. Ее сын рос умным и послушным мальчиком, но ему не хватало смекалки, когда требовалось наплести с три короба. Она хотела уже заговорить сама, но тут вмешалась Рисана:

– Полагаю, что, как первенец, принц Тиму счел своим долгом найти самый лучший подарок, дабы выразить искренние сожаления. Но ему не встретилось на рынке ничего, что было бы достойно статуса и положения высокочтимого наставника, не так ли?

Рути посмотрел на Тиму, а тот, весь красный, кивнул.

– И тогда ты решил, что выразишь свои чувства отличным эссе, которое сочинишь сегодня вечером, – продолжила Рисана.

Поскольку она славилась даром улавливать истинные чувства тех, кто ее окружает, а дети всегда были с ней более откровенны, чем с другими взрослыми, наставник поверил.

– Побуждения ваши верны, да и сердца тоже на правильном месте, – изрек он тоном, более подобающим любящему дедушке, чем наставнику императорских детей.

– Это, безусловно, ваша заслуга, ибо трудно переоценить пользу мудрых наставлений, – вставила Джиа. – Рада, что мы исчерпали это ужасное недоразумение.

– Тем не менее раз уж ученики так вас рассердили, – произнес Куни, придав лицу самое строгое выражение, – следует наложить на них дополнительное наказание. Полагаю, этим троим предстоит в течение недели чистить уборные вместе со слугами.

Дети приуныли.

– Но, ренга! – воскликнул ошеломленный Рути. – Это слишком сурово в сравнении с их проступком. Все началось с того, что детям стало скучно штудировать «Трактат о нравственности» Кона Фиджи. Думаю, предписанные мною эссе были достаточным наказанием, а все случившееся впоследствии стало цепью досадных случайностей.

– Как? – У Куни аж голос дрогнул от возмущения. – Им наскучил Единственный Истинный Мудрец?! Да это еще хуже! Две недели чистки уборных! Три!

Рути поклонился и заговорил, не поднимая головы:

– Вполне объяснимо, что абстрактные выдержки из Кона Фиджи кажутся детям слишком утомительными. Принцы и принцессы столь умны, что я иногда забываю, что они еще совсем юные и непосредственные, и я отчасти сам виноват, ибо чересчур давил на них. Учитель, требующий слишком многого от своих учеников, похож на крестьянина, дергающего за ростки в надежде, что они поскорее вырастут, а в результате, увы, получается как раз наоборот. Если вы собираетесь наказать их, ваше величество, то накажите заодно и меня.

Дети переглянулись, и все втроем бухнулись на колени и поклонились Рути, коснувшись лбом пола.

– Учитель, это наша вина. Мы искренне сожалеем и обещаем исправиться.

Куни положил руку на плечо наставника и заставил его выпрямиться.

– Не стоит упрекать себя, мастер Рути. Я и матери детей очень благодарны вам за то старание, которое вы проявляете в воспитании детей. Что ж, в таком случае я предоставляю вам самому определить меру их наказания.

Сопровождаемый учениками, Дзато Рути неспешно направился в свою комнату в семейной части дворца, напрочь позабыв о недавнем намерении вернуться в Риму.

– Ой, учитель, а вы знали, что Гегемон жаждал найти понимание? – спросил Фиро, семенивший рядом с наставником.

– О чем это ты говоришь?

– Да мы слушали одного воистину великого сказителя в…

– На рынке, – вклинилась Тэра, прежде чем Фиро успел порушить с таким трудом достигнутый мир упоминанием про харчевню. – Пока мы по нему ходили.

– На рынке, да, – подхватил Фиро. – Он там рассказывал про Гегемона и короля Мокри, а еще про госпожу Миру. Учитель, а вы можете поведать нам еще больше историй про них? Вы ведь наверняка много всего знаете про все, что тогда было, как и тетушка Сото. И эти легенды куда увлекательнее, чем… чем Кон Фиджи.

– Ну, то, что известно мне, это история, а не сказки, которыми вас потчует гувернантка. Но быть может, и впрямь не помешает добавить в наши занятия больше уроков истории, раз уж вам так интересно…

Куни, Джиа и Рисана прислушивались к голосам – Фиро радостно щебетал и хихикал, а Рути терпеливо объяснял, – затихающим вдали коридора, и чувствовали облегчение при мысли, что смогли избежать очередного семейного кризиса. Отказ императорского наставника продолжать занятия по причине «необучаемости» принцев и принцесс вылился бы в самый настоящий скандал, особенно в свете грядущей в нынешнем месяце Великой экзаменации, этого торжества учености.

– Примите мои извинения, ренга, – сказал капитан Дафиро Миро. – Мне следовало внимательнее следить за детьми и не позволять им незамеченными выскользнуть из дворца. Непростительный просчет охраны.

– Это не твоя вина, – возразила Рисана. – И за обычными-то детьми уследить сложно, за этими же в десять раз трудней. Знаю, у тебя связаны руки, потому что речь идет о твоих повелителях, но я позволяю тебе оттаскать Фиро за уши, если он в следующий раз затеет нечто ставящее под угрозу их безопасность.

– И я даю разрешение наказать Тиму и Тэру, – добавила Джиа. – Они совершенно отбились от рук, и я засомневалась даже, принимают ли дети каждое утро прописанный мной отвар из растений: это снадобье должно было сделать их более послушными и менее взбалмошными.

Куни рассмеялся:

– Давайте не будем относиться к нормальным непоседливым ребятишкам так, как если бы их нужно было лечить. Так ли уж плохо, что они прогуливаются по рынкам без хвоста из слуг и стражи? Как еще они узнают о жизни простого народа? Я и сам так рос.

– Да, но вот только времена переменились, – заметила Джиа. – Ты не должен смотреть на проделки детей сквозь пальцы. Не забывай, что у тебя много врагов, которые постараются навредить тебе при первой же возможности.

Куни кивнул, соглашаясь с женой.

– И все-таки, – добавил он, – проделки Фиро сильно напоминают мои собственные.

Рисана улыбнулась.

Мимолетная тень пробежала по лицу Джиа, но почти сразу оно сделалось таким же невозмутимым и величественным, как прежде.

* * *

– Ада-тика очень расстроилась, что мы не взяли ее с собой, – сказал Фиро, войдя в комнату Тэры и прикрыв за собой дверь. – Я отдал ей все свои засахаренные ягоды, а она все еще капризничает. Сейчас тетушка Сото рассказывает ей историю, поэтому у нас есть какое-то время.

– В следующий раз я постараюсь придумать какое-нибудь приключение, куда можно взять и ее, – пообещала Тэра.

– А я попозже вечером почитаю ей книжку, – промолвил Тиму.

Ада-тика, официальное имя которой было принцесса Фара, была младшей дочерью Куни. Поскольку ее мать, королева-консорт Фина, рано умерла, остальные дети относились к сестренке с особенной заботой.

Фина была принцессой из правящего дома Фасы. Куни Гару женился на ней, чтобы угодить древней знати Фасы, поскольку это было одно из последних государств, завоеванных армией Дасу, и в ближайшем окружении Куни не имелось советников или генералов оттуда. Эта свадьба стала первой в задуманной серии политических браков нового императора. Однако Фина умерла, производя на свет Фару, и Куни, заключив, что тем самым боги дали понять, что не благоволят подобным союзам, прекратил все дальнейшие разговоры о династических браках.

– Скоро ужин, и, если мы хотим помочь Дзоми, времени остается совсем мало, – заметил Фиро.

– Знаю, – отозвалась Тэра. – Я думаю.

Погрузившись в размышления над проблемой, она грызла ноготь.

Впечатленные храбростью молодой кашима и (хотя об этом прямо не говорилось) испытывая к ней благодарность за то, что вступилась за честь их отца-императора, дети пообещали Дзоми, что помогут ей попасть в Экзаменационный зал без пропуска. Девушка поблагодарила их за заботу, но, похоже, не приняла всерьез обещание, данное в таверне тремя ребятишками, пусть даже те явно принадлежали к некоей богатой семье. С видимой неохотой она сообщила им адрес своей гостиницы и подчеркнула, что у нее нет времени на всякие пустяки.

– Нам надо было сразу сказать, кто мы такие, – проговорил Фиро.

– Зато недоверие Дзоми позволит нам еще сильнее насладиться успехом, – с улыбкой возразила Тэра.

– Нельзя, чтобы люди знали, что мы расхаживаем по улицам, одетые как простые горожане, – заявил Тиму. – Это вопиющее нарушение протокола.

Фиро не удостоил его ответом.

– Почему бы нам просто не пойти к папе и не попросить его сделать исключение? – предложил он.

Тэра покачала головой.

– Отцу ни под каким видом нельзя вмешиваться и хоть в чем-то помогать кому-либо из претендентов. Это противоречит правилу беспристрастности.

– Ну, пусть тогда Даф отправит Дзоми на воздушном корабле обратно на Дасу, где дядя Кадо выпишет ей новый пропуск.

– Начнем с того, что дяди Кадо сейчас нет на Дасу: он охотится на острове Полумесяца, – сказала Тэра. – К тому же тебе прекрасно известно, что вместо него на Дасу всем заправляет его регент, так что дядя может вообще не знать, кто такая Дзоми Кидосу.

– Тогда надо послать ее напрямую к регенту.

– Дасу находится слишком далеко. Чтобы добраться до острова, понадобится два дня, даже на самом быстром воздушном корабле. Столько времени у нас нет, потому что Великая экзаменация уже завтра. Тебе, Хадо-тика, в самом деле стоит более прилежно учиться, у тебя серьезные пробелы в географии. К тому же такой публичный жест смутит Дзоми и может сказаться на ее шансах пройти экзамены.

– Тогда… может, поговорим с дядей Рином?

Тэра призадумалась.

– Дядя Рин отвечает за охрану в Экзаменационном зале, и он всегда не против поиграть с нами, так что это неплохая идея. Беда в том, что пропуска собирают у испытуемых вместе с последними ответами и передают их судьям для проверки. Позволить Дзоми попасть в зал – это лишь полдела: нам нужно добыть для нее подлинный пропуск на экзамен. Даже секретарь предусмотрительности не имеет полномочий выписывать такие документы.

– А подделать его мы не сумеем?

– Думаешь, дядя Рин устраивает процедуру проверки только для вида? Нет, там все очень серьезно. Пропуска вырезают из одного листа бумаги, в который еще в мастерской вводят специальные золотые нити, расположенные в виде неповторяющегося рисунка. А затем отправляют в провинции и фьефы, чтобы раздать их там определенному количеству кашима. Все неиспользованные пропуска обязательно присылают обратно. В конце экзаменов дядя Рин складывает использованные и неиспользованные пропуска вроде большой мозаики, по рисунку золотых нитей, и поддельный документ сразу окажется заметен, как бельмо на глазу, потому что не совпадет с остальными.

– Откуда ты так много об этом знаешь? – Тиму вмешался наконец в разговор, и в голосе его слышалось удивление. – Понятия не имел, что тебя так интересует Великая экзаменация.

– У меня есть мечта и самой в один прекрасный день попасть туда, – призналась Тэра, покраснев.

– Ч-что? – переспросил ошеломленный Тиму. – Но это же не…

– Знаю, это невозможно. Нет смысла объяснять.

– Как вообще можно мечтать об экзамене, тем более о таком сложном? – изумился Фиро. – Это же сколько работать надо, чтобы его сдать!

– Будучи наследными принцами, вы рано или поздно займетесь важными государственными делами, когда отец состарится, – пояснила Тэра. – А вот я и Фара… Нас просто выдадут замуж.

– Уверен, папа поручит тебе что-нибудь, стоит только попросить, – сказал Фиро. – Он говорит, что ты самая умная из всех нас, а среди чиновников в Дара ведь есть и женщины.

Тэра покачала головой:

– Они такая же редкость, как бивень крубена или чешуйки дирана… К тому же вам не понять. Вы прекрасно будете работать на отца без всяких испытаний, потому что вы мальчики и вам предстоит… однажды занять его место. А вот я… Ну да ладно, пока это не важно. Давайте лучше подумаем, как помочь Дзоми. Нам нужен человек, наделенный полномочиями выдавать пропуска, и надо убедить его дать Дзоми второй шанс.

– Пока вы заняты этим, – вмешался Тиму, – я начну сочинять эссе за всех нас. По части хитрых замыслов я не мастак, но могу хотя бы разгрузить вас. Только не забудьте позже вечером переписать работы с моего черновика собственной рукой.

Хотя в устах старшего брата это звучало просто, Тэра знала, что сочинять за нее и Фиро – задача не из легких. Тиму предстояло не только найти правильные цитаты для полного раскрытия темы и должным образом расположить аргументы, но еще и построить фразы так, как если бы их составили сами Фиро и Тэра. Тиму действительно был очень умен, но не в том смысле, как хотелось бы его отцу, и Тэра чувствовала, что подчас брат завидует ей и Фиро, но старается этого не показывать.

– Спасибо тебе, – поблагодарила девочка. – Но я не хочу, чтобы ты это делал. Мы напишем свои эссе сами.

– Ты это серьезно? – спросил удивленный Фиро.

– Серьезней некуда, – заявила Тэра твердо. – Может, «извинение» наше и началось как очередной розыгрыш, но мне действительно стыдно за то, как мы обошлись с мастером Рути. Он на самом деле желает нам добра и даже не хотел, чтобы нас наказывали строже, чем мы того заслужили.

– Ну, может, он не такой уж и плохой, – проворчал Фиро.

– И вот еще что, Фиро: не забывай историю про Гегемона и короля Мокри. Это дело чести.

– Да! – У мальчишки заблестели глаза. – Мы будем как древние правители Тиро: доблестные принцы и принцессы, обладающие величием королей.

– Очень рад это слышать, – проговорил Тиму с облегчением. – Сочинять эссе с ошибками, которые обычно допускает Хадо-тика, – это настоящая пытка.

Спешащие по коридорам дворца слуги и служанки даже не замедлили шаг, когда из покоев императорской семьи донеслись взрыв хохота и возмущенные крики.

* * *

– …просто на ум не пришел больше никто, кто мог бы нам помочь, – сказал Фиро.

– Никто, – подтвердила Тэра. – Это задача, требующая отваги Фитовэо и мудрости Луто, не говоря уж о достойном Руфидзо чувстве сострадания и…

– И о безрассудстве Тацзу, – перебила ее Гин Мадзоти, королева Гэджиры и маршал Дара.

Гин принимала детей в своей опочивальне, а не в официальной гостиной. Во многих отношениях дети относились к ней как к родной тетушке. В императорский дворец она прибыла только сегодня. Мадзоти нечасто посещала столицу, поскольку управление Гэджирой и руководство рассредоточенной, но могучей армией отнимало у нее все время. Однако предстоящая Великая экзаменация, первая в правление Четырех Безмятежных Морей, была особым случаем, и Гин возлагала большие надежды на ученых Гэджиры, полагая, что те добьются успеха.

– Хм… Лично я бы выразилась иначе, – возразила Тэра. – Мне представляется, что следует сделать упор на отваге, мудрости и сострадании, присущим…

– Лесть тебе не к лицу, Рата-тика, – отрезала Гин. – Ты пришла вербовать меня в сообщники, чтобы я защитила вас от гнева отца, когда ваша глупая затея провалится.

– Ты нас недооцениваешь, тетушка Гин! Перспективы очень даже…

– Ой, перестань. Думаете, вам удастся одурачить меня своими трюками? Запомните, детки: я знаю вас еще с тех времен, когда вы лепили пирожки из грязи и сражались ивовыми веточками вместо мечей. Мне известно, как у вас головы устроены. Как гласит народная пословица: «Ты еще пояс не развязал, а я уже знаю, какого цвета у тебя дерьмо».

Дети захихикали. За это они и любили тетушку Гин: она никогда не сюсюкала с ними и выражалась так же цветисто, как и перед строем солдат.

Перешагнув тридцатилетний рубеж, Гин Мадзоти по-прежнему ходила с коротко остриженными волосами, а ее миниатюрное тело, вопреки тому, что она вела жизнь королевы, оставалось мускулистым и гибким, напоминая стоящий посреди моря скалистый риф или свернувшуюся в клубок змею, готовую к прыжку. К боковой стенке ее комода был прислонен меч – хотя никому во дворце, кроме членов семьи правителя и стражников, не дозволялось носить оружие, королева Гин получила от императора Рагина эту особую привилегию. Она командовала вооруженными силами империи и являлась, вероятно, самым могущественным вельможей во всем Дара, что не мешало детям попытаться вовлечь ее в опасную игру – обойти систему безопасности на Великой экзаменации.

«Да уж, с отпрысками Куни Гару не соскучишься».

– Помоги нам, тетушка Гин, – вступил в разговор Фиро. – Он скроил самую умильную из своих улыбок и добавил, слегка подвывая: – Пожа-а-а-луйста.

Фиро всегда нравился Гин больше всех детей Куни. И не только потому, что был смышленым мальчишкой и вечно просил ее поведать истории про войну. Говоря по правде, из всех жен императора самые лучшие отношения у Гин сложились с консортом Рисаной. В период восхождения Куни Джиа пребывала в качестве заложницы у Гегемона, тогда как Рисана постоянно была рядом с мужем, и маршал Мадзоти уважала ее как советницу короля. Втайне она надеялась, что Куни назначит своим наследником именно Фиро.

– Не скрою, у меня и правда есть несколько лишних пропусков, – сказала Гин. – Но, согласно правилам, они предназначены для выдачи взамен утраченных соискателям из Гэджиры, а не кому-то, кто явился на Великую экзаменацию с Дасу.

– Но тут речь идет о воистину необычной ситуации, – упорствовала Тэра. – Бедняжка ведь лишилась пропуска только потому, что проявила храбрость и встала на защиту невиновного.

– А еще она заступилась за честь папы, – добавил Фиро.

– Иногда за отвагу и благородство приходится платить, – заявила Гин. – Эта женщина вполне может вернуться домой и подождать еще пять лет.

– Но через пять лет ей снова придется соревноваться с новыми и старыми кашима за те немногие места, что выделяются для Дасу.

– Ну и что? Однажды ей уже удалось пройти экзамены второго уровня. Уверена, что она сумеет отличиться еще раз.

– Ты что, боишься, вдруг эта соискательница окажется лучше, чем ученые из Гэджиры?

Кровь бросилась в лицо Гин, и на миг она впилась в Тэру взглядом, но потом рассмеялась.

– Ты продвигаешься в искусстве манипуляций, Рата-тика. Да вот только я освоила стратагемы еще до того, как ты научилась ходить.