Династия Одуванчика. Книга 2. Стена Бурь

Глава 11
Крубен-волк

Пан, третий месяц шестого года правления Четырех Безмятежных Морей

Вместо того чтобы разразиться пламенной речью, Кита Ту обернулся и хлопнул в ладоши:

– Живо! Пошли, пошли!

Группа слуг, сидевших позади двух рядов пана мэджи, вскочила и принялась распаковывать сундуки, принесенные ими в Большой зал для приемов. Суетясь на свободном пространстве между Китой Ту и тронным помостом, они доставали костюмы и реквизит, расставляли искусно сделанные из картона и бамбука статуи, собирали хитроумные механизмы…

Словом, явно готовились устроить для императора представление.

Владыки Дара с большим интересом наблюдали за происходящим, а Кита Ту расхаживал туда-сюда, распоряжаясь, словно режиссер.

Поскольку большинство доверенных соратников Куни были люди малообразованные, многие пана мэджи рассудили, и весьма здраво, что цветистые речи с объяснением постулатов эссе не вызовут у них интереса. С учетом того, что, по слухам, и сам император с трудом выносил ученую риторику, было жизненно важно облечь выступление соискателей на Дворцовой экзаменации в более динамичную форму.

Однако в их распоряжении имелся всего лишь месяц на подготовку представлений.

* * *

Как только слуги закончили приготовления, Кита кивнул и дал им знак начинать.

Повелители Дара и император Рагин наблюдали за спектаклем одновременно с интересом и тревогой.

Двое слуг расстелили кусок мерцающего голубого муара, изображающий море. Волны расступились, и из глубин появилось чудовище: его изображали двое актеров в одном костюме. Передняя половина монстра представляла собой крубена, а задняя – волка. Чудовище брыкалось и барахталось, потому как ноги плохо помогали ему двигаться в воде. Время от времени первый актер поднимал голову крубена над шелковым морем и брызгал в воздух душистой розовой водой, подражая дыханию великана. Вскоре повсюду распространился приятный аромат.

По залу и балконам побежал одобрительный шепоток. Даже императрица Джиа и консорт Рисана были очарованы представлением.

Затем вышли еще два актера и поместили рядом с шелковым морем невысокую платформу с макетами гор и долин, чтобы изобразить сушу. Крубен-волк выбрался на платформу, и тут волчьи ноги пришлись наконец кстати. Однако теперь массивная передняя половина, не поддерживаемая водой, превратилась в обузу, и чудовище по-прежнему не могло успешно передвигаться: плавники бесполезно скребли по земле, и монстр, толкаемый лапами, полз вперед медленно, как гусеница.

Кита свистнул, давая понять, что начинается новая сцена. Актеры гурьбой убежали менять костюмы и реквизит. Взорам властителей Дара предстали поочередно сокол-карп, олень-червяк, а также черепаха-слон, чьи хобот и ноги не могли поместиться под крохотный панцирь. Смешнее всего получилась акула-гриб, погибшая в море, потому как не могла питаться.

* * *

– Император Мапидэрэ разделил острова Дара на провинции, которыми управлял напрямую через чиновников, подчиненных только ему самому. До завоевания короли Тиро распределили земли в виде наследственных фьефов между аристократами, чтобы те исполняли на них административные функции. Вы же, ренга, выбрали путь, отличный от обеих этих систем. Половина ваших земель пожалована знати, обладающей определенной степенью независимости, тогда как другая управляется напрямую через ваших губернаторов. Таким образом, вы наследуете недостатки обеих систем, не приобретая преимуществ ни одной из них.

Пока слуги убирали и складывали в сундуки реквизит, Кита расхаживал перед императором, сопровождая свою речь страстной жестикуляцией.

– Если императорским эдиктом вводится новый налог, то губернатор обязан взимать его, тогда как соседний герцог или король могут проигнорировать означенный указ. Это ведет к нарушению единообразия закона и позволяет бессовестным мошенникам использовать сие неравенство к своей выгоде. Вы создали монстра, который не птица и не рыба, а потому нигде не чувствует себя дома.

– Весьма впечатляющее и, я бы добавил, забавное представление. Я не вполне согласен с выводами, но скажи: у тебя есть предложение, как решить проблему? – спросил Куни. – Пусть повелители Дара выслушают его.

Кита Ту набрал в грудь воздуха и заговорил размеренно, стараясь, чтобы его голос был слышен по всему залу:

– Ренга, я предлагаю вам полностью восстановить систему Тиро.

* * *

Дети были околдованы представлением Киты Ту. Дверь в комнату для переодеваний размещалась сбоку от тронного помоста, и щель в двери находилась на одной линии с несколькими дырами в гобеленах. Припав глазом к этим отверстиям, все трое могли наблюдать за происходящим в Большом зале для приемов, сами при этом оставаясь невидимыми.

– Мне хотелось бы поиграть в крубена-волка, – прошептал Фиро. – Ты со мной, Рата-тика?

– Только если ты будешь изображать крубена, – сказала Тэра.

– Тебе всегда достается лучшая роль…

– Этот Кита точно вскрыл самую серьезную проблему, – шепотом прервала его Сото. – Математический ум во всей своей красе.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Фиро.

– Знать и губернаторы годами жалуются друг на друга, – пояснила Сото. – В последнее время только и слышишь, что у очередного барона отобрали фьеф под предлогом мелких нарушений субординации, которые чиновники искусственно раздувают до огромных размеров. Неужели тебя так увлекло представление, что ты ничего не понял?

Тэра поспешила на выручку смущенному брату:

– Я слышала, как мама жаловалась на то, что императорские эдикты не исполняются. Она считает, что папа был слишком щедр, пожаловав так много земель своим сторонникам и дав им слишком много власти.

Сото кивнула:

– Твой отец находился в непростом положении. Мужчин и женщин, рисковавших ради него жизнью, требовалось вознаградить, но при таком большом числе достаточно независимой знати трудно проводить единую политику.

– Но в этом кроется и возможное преимущество, – заметила Тэра. – Если приказ из Безупречного города будет ошибочным, то владетели фьефов могут усовершенствовать его с учетом особенностей своих земель, или же вовсе откажутся исполнять. Империя Дара велика и разнообразна, и, быть может, стоит оставить знати некую свободу для опытов в управлении собственными землями.

– Такой довод я в расчет не приняла… – Сото с восхищением посмотрела на Тэру. – Но вполне вероятно, что твой отец создал параллельную систему с целью помешать излишней централизации власти, как ты предполагаешь.

– Но он определенно не одобрит восстановление прежних королей Тиро! – сказал Фиро.

– Да уж, едва ли. – Сото хмыкнула. – Но у этого павшего дома Хаана вечно только одна песня. Я знавала двоюродного деда этого Киты, короля Косуги, так он был точно такой же. Все, чего старик хотел, это вернуться на трон в Гинпене. Похоже, новое поколение унаследовало эту его мечту.

* * *

– Древние государства Тиро должны быть возрождены, а представители старинных династий возведены в сан королей, – продолжал Кита. – Однако короли Тиро обязаны признавать себя вашими вассалами, ренга, и воздавать императору необходимые почести, но при этом полностью самостоятельно управлять каждый своим королевством.

– И каким образом это пойдет на благо Дара? – спросил император, лицо которого пряталось за колыхающейся занавесью из раковин.

– Тысячью разных путей, больших и малых. Тогда как бюрократы, стремящиеся угодить вам, ренга, неизбежно заботятся о личной выгоде и обманывают вас, преувеличивая свои заслуги и умалчивая об ошибках, короли Тиро будут людьми благородного характера, движимыми соображениями высокой морали. Поскольку их пребывание на наследственных постах не будет зависеть от вашей милости, они станут опираться только на честь и действовать во благо подданным.

– А мне, надо полагать, предстоит довольствоваться всего лишь ролью носового украшения на государственном корабле?

– Вовсе нет. Освобожденный от текущих дел управления, вы, ренга, будете переезжать из одного королевства Тиро в другое и выступать в роли совести государства. Имея больше времени для развития внутренних достоинств, вы возвысите на Островах уровень этической мысли. Короли Тиро станут тянуться за вами, а их знать – за своими правителями, и так далее вниз до самого бедного крестьянина, который будет стремиться подражать поведению своего господина. В результате со временем мы вернемся в золотой век, существовавший, по словам мудрецов ано, на затонувшей в западных морях земле, когда люди спали по ночам, не запирая дверей, а человек, потерявший вечером на улице ценную вещь, рассчитывал поутру найти ее нетронутой. Величайшие правители должны быть философами, а не просто бюрократами.

– В высшей степени привлекательная картина, – произнес Куни по-прежнему совершенно невозмутимым тоном.

Почти все смотрели теперь на Гин Мадзоти, наблюдая за ее реакцией на это предложение. Гин не водила дружбу со старой знатью Семи государств, но пользовалась при этом авторитетом несоизмеримо большим, чем любой другой из созданных Куни новых аристократов. Однако Гин сидела спокойно, и лицо ее не выдавало ни тени эмоций.

– Ты выразил саму суть морализма, – проговорил Дзато Рути со вздохом. – Даже Кон Фиджи не сумел бы нарисовать более светлого будущего.

– Верно, не сумел бы, – согласился Куни, и те, кто сидели поближе, уловили в его голосе насмешливую нотку. – Но у меня к тебе вопрос, Кита. Кто, если следовать твоим предложениям, будет возглавлять армию?

– Разумеется, каждый из королей Тиро будет в ответе за оборону своей страны. И если вдруг вспыхнет мятеж против вашей персоны, все короли Тиро придут вам на помощь.

– То есть собственной армии у меня не будет?

– Правителю-моралисту нет нужды прибегать к оружию.

Император повернулся вправо и посмотрел на консорта Рисану, пристально наблюдавшую за Китой. Та беспечно взмахнула руками, как будто в намерении рассеять дым, поднимавшийся из курильницы у ее ног. Потом подняла правую руку и мягко коснулась крошечного красного карпа, подвешенного к мочке уха.

Куни снова посмотрел на Киту, принял чуть более расслабленную позу и кивнул:

– Спасибо. Искренность твоих убеждений весьма похвальна.

– Я пришел к этим выводам после того, как много читал и размышлял, – сказал Кита, гордо развернув плечи.

– Думается, у меня есть должность, как раз подходящая для тебя. Незапятнанная честность, способности к математике, умение управлять и организовывать – надо же, какое захватывающее представление ты устроил! – все это говорит о том, что из тебя получится превосходный директор Императорских лабораторий в Гинпене.

Кита как громом пораженный уставился на государя. Предлагаемый пост был высоким, но очень уж удаленным от центра императорской власти.

Мечтой каждого фироа было получить назначение в Коллегию адвокатов, это новое детище Куни. Составленная из молодых ученых, не имевших ясно очерченной области ответственности, а потому и предвзятой точки зрения, Коллегия адвокатов призвана была оценивать политические инициативы имперских министров и подвергать их критике, все без исключения, предлагая противоположное мнение.

Император объяснил это нововведение стремлением избежать окостенения идей и методов в работе чиновников посредством поощрения дебатов. Хотя поначалу министры и противились подобной идее, считая в корне неверным позволить неопытным юнцам критиковать выдвинутые старшими предложения, однако императрица убедила Дзато Рути и прочих ученых, что на самом деле это вполне вписывается в концепцию короля-философа, и постепенно место в Коллегии адвокатов сделалось желанным призом.

Вот только беседа Киты с императором не помогла ему получить заветную должность. Он застыл на месте, пытаясь сообразить, как вести себя в такой ситуации.

Дзато Рути выступил вперед и прервал неловкую паузу:

– Поблагодари императора!

Смущенный Кита поклонился. «Ну, я хотя бы окажусь рядом с семьей в Гинпене». Только он не был уверен, что родичи станут рассматривать его возвращение как успех. Молодой человек стиснул зубы и, прежде чем занять свое место в рядах пана мэджи, предпринял последнюю попытку:

– Ренга, я надеюсь, что вы должным образом обдумаете мое предложение.

– Я непременно обсужу его со своей дочерью Фарой, когда сегодня буду укладывать ее спать.

Сдержанный хохот пробежал по рядам министров и генералов, эхом раскатившись по залу.

* * *

– Этот Кита – редкий глупец, – прошептала Тэра.

– Что заставляет тебя думать, будто он провалился? – спросила Сото.

– Надо же было выдвинуть такое идиотское предложение! Отец попросту сравнил его со сказкой на ночь! – ответила девочка.

Фиро согласился.

– У него был шанс впечатлить императора, но Кита полностью его загубил. Все знают, как много внимания отец уделяет армии…

– И вот теперь он не использовал единственную драгоценную возможность, полученную в результате долгих лет занятий, – возможность, которую никогда не получат те, кто работал не менее усердно, – подытожила Тэра.

– А мне показалось, что в его словах был резон, – неуверенно произнес Тиму. – В пояснениях учителя Рути к «Трактату о морали» Кона Фиджи говорится…

– Ты, случайно, не забыл, что отец называет Единственного Истинного Мудреца Единственным Истинным Занудой, а? – осведомилась Тэра.

Фиро разобрал хохот, он зажал рот ладонью и весь покраснел, стараясь совладать с собой.

– Послушное чадо не должно повторять суждения родителя, высказанные в вечерний час пития и увеселений, – парировал Тиму весьма прохладным тоном. – Император говорил также…

Но Сото перебила его:

– Как вы думаете, есть среди пана мэджи выходцы из простых крестьян?

Тиму, Тэра и Фиро прильнули к щели в двери, вглядываясь в десять фигур, сидящих в центре Большого зала для приемов. Все присутствующие были красивы, ухожены и облачены в дорогой шелк. Все, за исключением молодой женщины, преклонившей колени в конце последнего ряда, одетой в простую холщовую мантию, обилие заплат на которой делало ее похожей на карту Дара.

– Ой, да это же Дзоми! – прошептал Фиро.

– Да! Я знала, что мы поступаем правильно, помогая ей! – воскликнула Тэра, раскрасневшись от радости.

– Все остальные, кроме нее, происходят из крупных влиятельных кланов, из семей, обладающих властью и деньгами, способных нанять лучших учителей, – сказала Сото. – Из семей, ожидающих и в будущем увидеть среди пана мэджи немало своих отпрысков. Они играют вдолгую. А потому, слушая кого-то из экзаменуемых, не стоит воспринимать его речь как выражение личных мыслей.

– Но если у них есть что сказать папе, почему бы просто не направить петицию губернатору своей области? – спросил Фиро.

– Ну, потому… потому что они заранее знают, как отреагирует отец на их обращение, – ответила Тэра. – Ведь так? Иное дело – общее собрание.

Сото одобрительно кивнула:

– Часто ли человеку предоставляется шанс озвучить свое мнение напрямую императору, да еще в присутствии повелителей Дара? Дворцовая экзаменация – редкая возможность для этих семей. Только что вы услышали, что думают некоторые из низложенных старых фамилий Тиро о правлении вашего отца.

Тэра кивнула. Словно бы пелена упала с ее глаз.

– Так эта рассказанная Китой сказка – на самом деле угроза. Угроза государственной измены.

Тиму в ужасе посмотрел на сестру:

– Тэра! Будь это так, папа велел бы дворцовой страже схватить его, а не обратил бы все в шутку. Как ты можешь говорить столь возмутительные вещи?

Сото вздохнула про себя. Увы, не все дети Куни унаследовали от отца природный инстинкт истинного политика.

– Шутка императора была нацелена вовсе не на Киту, – терпеливо пояснила она. – На самом деле твоего отца не волнует реакция изнеженного юного аристократа.

– Что ты хочешь сказать? – удивился Тиму, с лица которого не сошло озадаченное выражение.

Сото попробовала еще раз:

– Когда твой отец обедает с кем-то из своих советников, неужели ты думаешь, что им в самом деле хочется есть? Когда твоя мать приглашает консорта Рисану посетить оперу, неужели их и впрямь интересует представление? Иногда действие, разворачивающееся на сцене, служит лишь поводом к разговору среди зрителей, который мог бы показаться слишком неудобным, протекай он без соответствующего прикрытия.

Тэра снова поглядела через дверную щель. В то время как министры и губернаторы в западном конце Большого зала для приемов хмыкали, в восточном смеялись лишь немногие из генералов и знати. Некоторые из аристократов выглядели даже какими-то напряженными.

– Ты полагаешь, что среди многих представителей получившей фьефы новой знати растет недовольство? Что они готовы вступить в союз со старыми аристократами Семи государств против моего отца? – спросила Тэра. Сама идея казалась ей нелепой. «Королева Гин, герцог Кимо, маркиз Йему… Они же ведь друзья отца, разве не так?»

– Или это твой отец думает, что среди них растет недовольство, что вроде как одно и то же, хотя и не совсем, – сказала Сото. – Не секрет, что императрица поддерживает губернаторов и чиновников, но в то же время с подозрением относится к знати и генералам. Твой отец прислушивается к ее мнению. Так что эта шутка – действительно проверка.

– Я не понимаю… – начал Тиму.

– Или же… – Тэра в глубокой задумчивости закусила нижнюю губу. – Может быть, аристократы думают, что папа подозревает их в амбициях, и это они проверяют отца, когда смеются или не смеются.

– Уф! – Фиро сокрушенно сжал голову руками. – У меня от вас башка разболелась. Ну почему ты так любишь все усложнять, Рата-тика? Если кто-то на самом деле осмелится взбунтоваться, папа просто двинет туда армию и все уладит, в точности как когда он сражался против Гегемона. Тетя Гин преподаст мятежникам урок, который они не скоро забудут!

Сото улыбнулась:

– Бывает, что люди оказываются чересчур умными. В любом случае никто не знает, что на самом деле на душе у аристократов, но именно это все и стараются выяснить. Посыл, озвученный Кита Ту, – это брошенный в пруд камень, и все в Большом зале для приемов пытаются читать по ряби, которая от него расходится.

– Не думаю, что нам следует обсуждать подобные вещи, – проговорил Тиму. Он явно чувствовал себя очень неуютно.

Сото с жалостью поглядела на мальчика.

– А что, если император сделает тебя наследным принцем? – поинтересовалась она. – В таком случае думать о подобных вещах станет твоей работой.

Глава 12
Остров Полумесяца

Остров Полумесяца, первый год правления Четырех Безмятежных Морей (за пять лет до первой Великой экзаменации)

За исключением нескольких прибрежных городков и торговых портов, остров Полумесяца был по большей части необитаемым.

Ландшафт его представлял собой россыпь щитовых вулканов, вокруг которых на многие мили простирались поля застывшей вязкой лавы, где почти ничего не росло, – создавалось впечатление, что боги проехали по этой земле на массивной колеснице, оставив глубокие колеи. Были еще разделенные скалистыми горами густые леса, где флора и фауна в соседних долинах различалась, как на двух островах, лежащих по разные стороны океана.

Во времена королей Тиро южная часть острова принадлежала Аму, и государи Аму использовали ее как свои охотничьи угодья, хотя иногда, в качестве награды или в знак особого расположения, разрешали поохотиться там иностранным правителям или знатным персонам из разных частей Дара. Какой только живности здесь не было: горные олени, лавовые птицы, белолобые капуцины, попугаи с ярким оперением. Но самой ценной добычей считались кабаны, которые в каждой из сотни долин острова Полумесяца имели клыки различной формы и окраски. Иные из королей древнего Аму становились настолько одержимы идеей добыть абсолютно все их разновидности, что проводили больше времени за охотой, чем за решением государственных дел. Некая Накипо, поэтесса из Аму, известная также как законодательница мод при дворе в Мюнинге, однажды написала:

 
Полумесяц моря,
Полумесяц рыла,
Сердце нашего короля
Дикость твоя покорила.
 

Политика сохранения острова Полумесяца по преимуществу в первозданном виде продолжилась при императоре Мапидэрэ, а затем и при императоре Рагине. Куни попытался расселить там часть своих ветеранов, но отвоеванная у глуши земля оказалась по большей части бедной, да и мало кому хотелось жить так далеко от цивилизации. Семьи, населявшие прибрежные деревушки, поставляли проводников и носильщиков для охотничьих экспедиций знати, а в другие сезоны промышляли ловлей рыбы.

Немногочисленные гарнизоны солдат были призваны не дать пиратам свить на острове гнездо, однако в глубине его территории были рассыпаны деревушки, в которых обитали потомки принцев и принцесс, основавших на Полумесяце свои крошечные принципаты во время войн Диаспоры. Эти «королевства» не платили подати в императорскую казну и не подчинялись императорским эдиктам, а если верить странствующим сказителям и придворным поэтам, там царили самые дикие обычаи и властвовали невообразимые суеверия.

* * *

– Нам туда! – вскричала Дзоми, указывая на юго-запад.

У подножия высокого утеса виднелась небольшая проплешина, на которой выстроилась в кружок дюжина домиков с тростниковыми крышами.

– Отлично. Мы приземлимся там, а потом поднимемся пешком в горы. Можешь сесть на площади посреди поселка. Здешним обитателям мой шар знаком.

Дзоми отступила от вентиля над головой:

– Учитель, думаю, вам лучше самому посадить шар. Вдруг у меня не получится, как в прошлый раз?

– Чепуха. «Любопытная черепаха» в твоих руках, – сказал Луан. – У всех бывают проблемы с первым приземлением. Суть вопроса в том, рассматриваешь ли ты это как неудачу или просто как урок.

Дзоми залилась краской, вспомнив, что первая ее попытка приземлиться в прибрежном поселении Ингса закончилась сильным ударом о грунт, отчего гондолу подбросило, и они с Луаном Цзиа оба вылетели из нее и шлепнулись на землю, словно пойманные рыбы.

Девушка потянулась и аккуратно повернула вентиль, напоминая себе, что делать это нужно очень осторожно. Ветер был слабый, шар плыл медленно и, как только пламя наверху успокоилось, стал потихоньку снижаться.

– Следи за точкой приземления, – наставлял ученицу Луан. – Проведи мысленно линию снижения и следуй ей. Представь, будто ты спускаешься по склону.

Дзоми старалась вообразить себя частью шара и отзывалась на толчки и рывки со стороны воздушных течений, слегка регулируя вентиль. Ей очень не хотелось снова потерпеть неудачу и разочаровать учителя.

Когда шар заскользил над землей, на высоте примерно пятидесяти футов, Дзоми принялась переваливать якорь – тяжелую металлическую лапу на шелковом тросе – через борт гондолы. Больная нога сильно мешала ей найти опору, но Луан не спешил на помощь, зная, что девушка предпочитает делать все сама.

Якорь полетел вниз, и «Любопытная черепаха» подпрыгнула, потеряв вес. Но Дзоми была готова к этому и ухватилась за борт гондолы. Лапа якоря с глухим стуком врезалась в поросший зеленью грунт и проскользила по траве несколько шагов, вырывая комья земли; канат натянулся на миг, потом слегка обвис, как шнур у воздушного змея. Шар держался крепко.

– Отлично проделано! – воскликнул Луан.

Пока Дзоми крутила лебедку, подтягивая «Любопытную черепаху» к земле, несколько селян вышли из домов и стали смотреть, как огромный шар, колыхаясь, словно медуза, спускается с неба. Девушка обратила внимание на их причудливый наряд: странного покроя халаты из грубой ткани, перехваченные поясами с подвешенными к ним кошелями из шкур диких животных.

– У них вид как у актеров народной оперы, одетых в костюмы времен войн Диаспоры, – прошептала Дзоми.

– Их предки прибыли сюда с Арулуги давным-давно, – пояснил Луан. – Поколение за поколением живя вдали от переменчивой моды других островов, они стали похожи на тихую запруду, ответвляющуюся от быстрой реки. У них тут свой собственный мир.

– Звучит так, будто ты им почти завидуешь.

– Неужели?

– Ты хотел бы жить, как они? Вдали от всех остальных?

Луан поразмыслил:

– Видишь ли, вдали от суеты больших городов Дара мне не хватает их шума и красок. Однако, когда я живу в них слишком долго, то скучаю по чистоте и уединенности природы.

– Похоже, тебе никак не угодишь.

– Полагаю, так оно и есть. – Луан улыбнулся. – Это сложно.

Наконец гондола коснулась грунта. Дзоми погасила пламя в горелке, и шар начал терять воздух и колыхаться на ветру. Девушка вылезла из гондолы, соединила несколько бамбуковых секций в длинный шест и стала подталкивать шар так, чтобы он опустился на землю ровно и веревки не перепутались.

Старик с длинной седой бородой подошел поприветствовать гостей. Луан вслед за Дзоми выбрался из корзины.

– Веал бе хале, алл’ври-чоон, – произнес дед.

– Гоад’орров, Коми, – ответил Луан. – Хале ту веал.

Они отвесили друг другу глубокие поклоны, и старейшина Коми трижды подмел рукавами землю между ними – ну прямо как актеры, изображающие древних героев, – после чего оба уселись в позе геюпа.

– На каком наречии вы говорите? – шепотом поинтересовалась Дзоми, пристраиваясь рядом с Луаном.

– Это диалект аму.

– Он не похож на язык, на котором разговаривают купцы из Аму на рынке. Погоди-ка! Такая речь была в ходу тридцать поколений назад?

– Не совсем. Язык меняется быстро: никогда не обращала внимания, что даже старики в твоей деревне говорят не совсем так, как ты? Не сомневаюсь, что речь народа старейшины Коми со временем тоже претерпела перемены. Но поскольку здешние обитатели живут изолированно, они смогли частично сохранить систему произношения, где присутствуют звуки из прошлого, утраченные в остальном Аму. Я знаю несколько фраз и способен понять еще некоторые, но потратил слишком мало времени, чтобы толком выучить их язык.

– Тогда как же мы будем общаться? – спросила Дзоми.

– Увидишь.

Из одного из домов вышли мальчик и девочка, оба моложе Дзоми. Мальчик держал поднос с некоей серой, похожей на грязь субстанцией, а на подносе у девочки стояли грубой работы глиняный чайник, четыре чашки и блюда с закусками. Дети поставили подносы между старейшиной Коми и Луаном Цзиа, поклонились и ушли.

Коми разлил всем чай – не забыв и про четвертую чашку, предназначенную для богов, – и знаком предложил отведать. Дзоми пригубила: настой был холодный, с цветочным вкусом, приятным, но незнакомым.

Старейшина закатал рукав и взял лежащий сбоку от подноса нож. Кончик его был такой тупой, что напоминал лопатку. При помощи ножа Коми принялся расчерчивать серую субстанцию на квадраты, как будто собирался нарезать пирог. Потом отложил инструмент и стал пальцами мять податливое серое вещество.

– Это глина, – пояснил Луан.

Заинтригованная Дзоми смотрела во все глаза. Старейшина налепил из глиняных квадратиков холмиков и пирамидок, а потом начал придавать им форму ножом.

– Он что, пишет? – прошептала Дзоми. – Это ведь логограммы ано, так?

Луан кивнул.

– Поскольку буквы зиндари просто передают звуки речи, то, пиши он буквами, я с таким же успехом мог бы прочесть написанный им текст, как и понять устную речь. Логограммы ано, напротив, не привязаны к повседневной речи людей, но заморожены вместе с умершим языком ано, который мы оба знаем.

– Так Коми пишет подобно первым ано? – Дзоми охватило благоговение при мысли, что она видит, как некто пишет в точности так же, как люди, обратившиеся в призраков тысячу лет назад. Это было сродни магии.

– Ну, не совсем так. Хотя классический ано не применяется нынче для общения в быту, это язык поэзии и науки, и потому он постепенно менялся, впитывая слова и идеи, родившиеся уже после прихода ано на эти острова. Но поскольку классический ано для устной речи используется редко, да и то лишь учеными, он привязан к логограммам, которые изменяются гораздо медленнее, чем развивается обиходный язык, гибкий и подвижный. Даже ко времени Унификации Мапидэрэ логограммы в Семи государствах были достаточно схожи, так что человек, образованный и умеющий читать ключи, легко мог овладеть системой письма другого королевства. Логограммы Коми несколько отличаются от тех, которые изучал я, но мне не составляет труда понять их. Мы можем общаться при помощи ножа и глины.

Дзоми смотрела, как старейшина Коми и Луан Цзиа по очереди придавали форму глине, превращая ее в речь. Зрение у старейшины было плохое, и он читал ответы Луана, поглаживая логограммы пальцами, заменявшими ему глаза.

– Что значит та первая логограмма, которую ты написал? – шепотом задала вопрос Дзоми.

– Как она выглядит? – уточнил Луан, отхлебывая глоток чая. – О, этот аромат сливы и утренней орхидеи просто чудесен. Я так по нему скучал.

Логограмма была простая: приземистый конус с тремя пиками, торчащими из вершины.

– «Маленькая гора»? – произнесла Дзоми с легким трепетом в голосе.

– Верно, это логограмма, обозначающая гору, читается на ано как «йеда». А как насчет следующей?

Воодушевленная успехом, девушка уже с большей уверенностью вгляделась в следующий квадрат на подносе. Эта логограмма была посложнее и напоминала изображение крошечного человека на склоне.

– «Человек на склоне горы»? – предположила она.

– В какую сторону он смотрит?

Дзоми наклонилась, чтобы разглядеть получше. Голова человечка была треугольной, и острый угол указывал на вершину склона.

– Как я понимаю, этот паренек поднимается по склону… Логограмма означает «взбираться»? – предположила Дзоми.

– Хорошо! Очень хорошо! На ано она читается «кототу». – Луан откусил кусочек от пирожного, которое держал парой палочек. – Тебе нужно это попробовать, Мими-тика.

Дзоми промучилась какое-то время с палочками, потом плюнула и, не обращая внимания на строгий взгляд наставника, взяла пирожное рукой. Оно было по-настоящему вкусным: липкий рис в кокосовой стружке с начинкой из чего-то, напоминавшего папайю, но в то же время не папайи.

Все еще с набитым ртом, она ухитрилась сказать:

– Так ты обсуждаешь со старейшиной подъем на гору за деревней?

– Хорошая догадка. – Луан Цзиа улыбнулся. – Это были одни из первых логограмм, которые я выучил еще ребенком.

– Значит, все логограммы являются скульптурным изображением того, о чем они говорят? Их так просто распознать! Но почему тогда людям требуются годы, чтобы изучить их?

Старейшина Коми закончил читать вопрос Луана и начал писать ответ на оставшихся квадратах подноса для письма.

– Если ты считаешь, что это просто, то скажи мне, что говорит старейшина Коми?

Дзоми разглядывала логограммы, выходившие из-под рук и писчего ножа старика, квадрат за квадратом.

– Это похоже на… раковину гребешка? Но она в том же квадрате, что и другие две вещи… Это в самом деле спелая зимняя дыня? А это банановый лист?

Луан закашлялся и едва не выронил чашку. Прикрыв рот рукавом, он весь покраснел, смеясь так, что слезы брызнули из глаз.