Баянаул – Чимкент. История откочевщика

Каменный Лунапарк

В каменный панцирь я ныне закован.

Каменный шлем мою голову давит.

Щит мой от стрел и мечей заколдован.

Конь мой бежит, и никто им не правит.

«Пленный рыцарь». М. Ю. Лермонтов

Впервые я узнал, что такое Лунапарк уже в Алма-Ате в 1975 году, когда приехал туда на каникулы летом. До этого мы и слыхом о существовании такого объекта массового развлечения народа не слыхивали. Я взял с собой маленького подростка Арсена, сына Кузековой тети Зои и поехал в парк имени Горького, куда приехал на гастроли чешский Лунапарк. Прекрасный солнечный день, густая толпа отдыхающего люда, море радостных лиц алмаатинцев. Самое яркое воспоминание – как я выиграл приз в тире. Я любил стрелять из пневматического ружья в тире. В чешском тире мишенями служили невиданные для нас игрушки – всякая пестрая дешевая мелочь была установлена на тоненьких, как спички, деревянных прутиках. Их нужно было перебить пулькой и приз- твой. Только вот пульки были недешевые – 15 копеек штука! Меня охватил охотничий азарт, и я выбрал в качестве цели какую-то пеструю игрушку, которая стояла на трех прутиках. Две я переломил удачными выстрелами, а вторую – надломал, но поломал не до конца. Подзываю белобрысую чешку и прошу выдать мне игрушку, мой законно выигранный приз. Но нет – она что-то лопочет по-чешски, доказывая, что мои претензии беспочвенны, и я не получу его, поскольку приз все еще стоит, хоть и криво поникнув, на не перебитой до конца палочке. Но я уже набрался решимости и, бурно выражая свое справедливое возмущение, непреклонно требую выдать игрушку. Поняв, что от меня отделаться будет непросто, жадная работница чешского Лунапарка, вздохнув, вручает мне вожделенный приз. Игрушка, хотя и дешевая, оказалась достойной моего упорства: это была просто бумажная трубочка, свернутая катушкой с пластмассовым мундштуком на конце. Когда дуешь в мундштук, он неожиданно издает пронзительный смешной писк, бумажная трубочка стремительно распрямляется на двадцать сантиметров, и к лицу человека выскакивает ярко раскрашенное куриное перышко. И это было так смешно!

Так вот, наконец я понял, что напоминает мне наш Баянаульский ландшафт- это и есть наш природный естественный Лунапарк, продукт мастерской господа миров Великого аллаха! Гранитный баянаульский Лунапарк обладал явными неоценимыми преимуществами перед городскими аттракционами, от которых мы тогда едва не сошли с ума. Во-первых, вход в него был бесплатный для всех; во-вторых он находился на приволье, на свежем воздухе курортной зоны; а в-третьих, мы бегали, взбирались на крутые скалы и стремглав сбегали вниз с каменных сопок, как первобытные дикари, используя только свои руки-ноги; прогоняя через легкие чистейший лесной воздух, бродили в сказочном лесу, собирая дары природы; пили взахлеб хрустальную родниковую воду, березовый сок, а не крашеный лимонад сомнительного качества; чавкая, жевали чудесную сосновую смолу, но не резиновую заводскую жвачку. Скалистые невысокие горки манили к себе своей доступностью, пленяли изысканной красотой, которую придавал им особый декор из миниатюрных сосенок, редко – березок и кустов таволги, которые кокетливо росли на каменных плитах. Плотный губчатый мох мягким ковриком покрывал каменные полки, торчал из щелей между каменных плит, как цементный раствор. Как легко и приятно идти, бежать по земле, покрытой густым слоем пожелтевших сосновых иголок, высохших старых шишек и обломков веточек, которые пружинят, издавая легкий треск под ногами.

Удивителен ландшафт поселка Баянаул! Он просто невообразим. Среди пологих возвышенностей на более-менее ровных местах люди возводили свои бревенчатые домики и помещения для домашнего скота. Некоторые особо изобретательные сельчане из русских даже ухитрялись использовать пространство между этих гранитных холмов, встраивая, втискивая между ними хозяйственные постройки. Таким был ловкий работящий мужик по фамилии Баёк, который жил в Черкашинской усадьбе. Подобное архитектурное ухищрение проявил другой русский, который обжил пространство за большим Кольцо-камнем.

Смею уверить вас, уважаемый гость Баянаула, что и в самом поселке вы найдете невообразимые природные творения. Это, например, так называемый Кольцо- камень- мегалитическая скала. Их, надо сказать, два: Большой и Малый Кольцо-камни, которые располагаются почти рядышком в верхней части поселка.

Два диковинных каменных образования возвышаются наверху западной части районного центра, на просторном плато. Поднимаясь до самого конца бывшей улицы Советов в сторону заката, можно увидеть, как с левой стороны у края каменной дороги встает Малый Кольцо-камень. Он невысок- метра, пожалуй, три-четыре в высоту, и вздымается своим каплевидным телом с востока на запад на двенадцать метров. Его сквозное отверстие смотрит на север-юг, словно гигантский монокль. По сравнению с Большим Кольцо-камнем, Малый Кольцо-камень не был достаточно привлекательным для того, чтобы долго лазать по нему. Да и само отверстие-кольцо было вогнутым с обеих сторон камня, очень неудобное, чтобы, взобравшись, посидеть минуту-другую. Поэтому гуляющий праздный люд и мальчишки-живчики, быстро покрутившись и подивившись на диковинное гранитное кольцо, проходят дальше, где в окружении невысоких каменных холмов расстилается просторная поляна. Тропинка, ведущая в микрорайон, рассекает ее пополам и, нырнув в тесный извилистый каменный проход, исчезает в низине между густо растущих сосен.

Большой Кольцо-камень своим огромным мегалитическим туловом одиноко возвышается на восточной окраине поляны, как грозный исполин. Это уже настоящая каменная гора, хотя и небольшая по размерам, высотой примерно метров десять при длине пятнадцать метров у основания. Кольцо-камень внушает особо трепетное отношение прохожих своим вызывающим видом и неодолимо влечет своей невообразимо причудливой формой. Скала словно бы подначивает тебя: «Ну-ка, попробуй влезь на мое гладкое темя! Не побоишься, сынок?».

Если смотреть на Кольцо-камень с южного направления, то ничего особенного не замечаешь – просто огромная одиноко стоящая гранитная твердыня. Но с северного бока скала очень смахивает на череп доисторического ископаемого ящера-мегазавра. Только вот на кончике носа этого колоссального черепа уже выросло задорное деревце. С юго-западного покатого склона можно было легко взобраться на этого гранитного исполина и с удовольствием покрутиться в его гигантской глазнице, намалевать краской свое любимое имя на стене, покрасоваться перед фотообъективом. Мальчишки и взрослые парни, которые посмелее, карабкались дальше на самое темя каменного черепа и, став над опасной кручей, обозревали панораму горной цепи Баянтау, за которой синел могучий хребет Ақбеттау. Внутри просторной и уютной пещеры Кольцо-камня была еще одна достопримечательность – узкий сквозной лаз, через который дети могли протиснуться на носовую часть скалы. Этот лаз, грот длиною около двух или трех метров, был настоящим испытанием на твердость характера мальчиков и девчонок, потому что был таким извилистым и тесным, что могло возникнуть чувство клаустрофобии. Каждый мальчишка стремился проползти, как змея, сквозь узкий грот.

Поляна походила на амфитеатр в окружении каменных трибун. Ежегодно весной это уютное урочище-плато служило местом проведения традиционного праздника 19 мая – день рождения Пионерии с проведением ритуальных обрядов построения школьной дружины на торжественной линейке, сопровождавшихся разжиганием огромного костра.

Зимушка-зима

Снег да снежные узоры,

В поле вьюга, разговоры,

В пять часов уж тьма.

День – коньки, снежки,

салазки,

Вечер – бабушкины сказки, —

Вот она —зима!..

Афанасий Фет

Зима приходила надолго в родные края. Поселок, покрытый толстым снеговым покровом, погружался в долгую спячку-анабиоз. После обильного снегопада, продолжавшегося целые сутки, а порой и двое суток напролет, наутро Баянаул просыпался неузнаваемо преображенным, надежно укрытый метровой толщей пушистого белого снега. Как сказочная сибирская деревня на новогодней открытке! Ясным безветреным морозным днем душистый печной дым поднимался над домами вертикальной струей прямо к солнцу.

Девственно чистый снежный покров ослепительно блестел под солнцем мириадами искр отраженного света. На крепком морозе сухая снежная масса не теряла первозданную структуру и рассыпалась под ногами блестящими крупицами. Идти было трудно по такому снегу, так как ноги буквально скользили по тропе из-за слабой силы трения. Жестокий сорокоградусный мороз обжигал носоглотку, колол, как иголками, открытое лицо, щипал за нос, норовил забраться под полу пальто и шубы. Маленькие детки, облаченные в шубки, перетянутые поясами, пуховыми платками и теплыми шарфами с завязанными плотно ушанками, походили на на неуклюжие мягкие игрушки. Иней нарастал на мужских усах, на краю шарфа, укутывавшего лицо человека.

Зимой на арену поселкового быта выходили незаменимые санки. На саночках из алюминиевых полупрофилей мы возили младших братишек и сестренок в детский сад, положив им на коленки свои школьные ранцы и сумки. На крепких самодельных санках, сваренных из труб ходили по воду к колодцу с пятидесятикилограммовыми флягами. Колодцы быстро обрастали ледяным панцирем снаружи и изнутри. Подойти к неочищенному ото льда колодцу было невозможно. Жерло колодца могло зарасти льдом до размера меньше диаметра ведра. Нужно было периодически очищать обледенелое отверстие колодца и прилегающую к нему площадку.

Буран заметал снегом двери и окна до половины высоты и выше. Поэтому наружные входные двери открывались только вовнутрь дома. Отец пристроил веранду с северной стороны нашего дома, а дверь ее открывалась наружу. И когда после бурана наружная дверь плотно запиралась наметенным за ночь снегом, нам приходилось маленького братика Каната выталкивать через форточку наружу с детской лопаткой или совком и он откапывал от снега дверь. Одновременно мы толкали дверь наружу, и так потихоньку отворяли выход из дома. После этой зимы дверь на веранде пришлось переделать.

А как мы играли в ясный погожий зимний день на улице! Катались по наклонной улице вниз, как с горки, на лыжах, саночках и коньках. Выкапывали длинные крысиные тоннели в спрессованной толще снега, который со временем под действием ветра становился плотным и покрывался твердым настом. Как радовались родители при виде здоровых деток, которые радостным шумом вваливались в дом с пунцовыми от мороза щечками. Вместе с ними со двора в жилище заходил с клубами пара бодрящий запах свежего зимнего воздуха.

Лыжи были в каждом доме. Обычные, не спортивные лыжи, промышленность выпускала без креплений; на них было только обозначенное для этого место в виде продольного углубления. Отец сам прожигал отверстие в этом месте и мастерил крепление из кожаных ремешков. С таким кустарным креплением невозможно было лавировать при спуске с горы: обязательно не впишешься в поворот и въедешь в сосну.

Любители экстремального спорта строили на Первой горе трамплин для прыжков на лыжах. Кустарный трамплин ребята монтировали из сосновых лап, перекладывая их снегом. После не трогали его, ждали пару дней, пока мороз не скует конструкцию как можно прочнее. Не забуду острые ощущения от своего первого и последнего прыжка с этого трамплина. Вот стою на вершине и собираюсь с духом, собирая волю в кулак. Наконец, с отчаянной решимостью отталкиваюсь и стремительно съезжаю по накатанной лыжне. И вот – прыжок, неуклюжий полет и падение плашмя на живот. Медленно прихожу в себя после удара о снежный наст под радостный смех товарищей. Горечь и боль от неудачного приземления утешает осознание того, что я это все же сделал, не струсил.

Школа. БРСШ №2 имени Ленина

В школе жизни нет каникул.

Бразильская поговорка

Она стоит, монументально возвышаясь на ровной площадке, видимая со всей округи. Школа, этот белый корабль, гордый авианосец, на высокий борт которого я, наивный и любознательный мальчишка, поднялся когда-то на заре своей жизни. Это был наш второй воспитатель, который в альянсе с природными родителями пестовал, давал знания и прививал вкус к будущей самостоятельной взрослой жизни. Школа обучала жизненно необходимым навыкам коллективистских поведенческих стандартов, учила жить активно в социуме.

На этом стратегическом плацдарме мы, будущие победители, приобретали непреходящие ценности, такие как: дружба, товарищество и верность высшим идеалам. Сейчас все больше ставится под сомнение система школьного воспитания советсткого периода. Мол, дескать, наша школа растила нас всех в стиле безусловного, рабского подчинения перед системой государства коммунистов. Якобы школьная система нивелировала личность ребенка, тиражировала штампованные винтики, лишенные полета мечты, умеющих только беспрекословно подчиняться жестким приказам.

Могу сказать, что в какой-то мере такое направление в методах нашего воспитания имело место в моем детстве в прошедшую эпоху развитого социализма. Тем более, что нас с первого класса муштровали в стенах школы, на школьных линейках; классы, начиная с третьего, назвали пионерскими отрядами, которые входили в состав школьной дружины. Мы приучались маршировать строем под барабанную дробь, как деревянные солдаты Урфина Джюса, выстраиваться на школьных линейках, где торжественно поднимали флаг дружины, которому под хриплые звуки горна истово отдавали честь. На этих линейках председатель совета отряда, скомандовав отряду: «Смирно! Равнение на середину!», лихо печатая шаг, выходил на середину школьного плаца и отдавал по-военному рапорт. Председатель Совета дружины, пионервожатый из числа старшеклассников, стоял под знаменем и, держа руку у виска, пристально глядя в глаза рапортующему, громко отвечал: «Рапорт принят. Вольно!» Этот полувоенный ритуал производил впечатление на юные умы и вызывал восторженное чувство у нас, ставших активными участниками необычного ритуального действа. Меня назначили председателем Совета отряда, потому я все так хорошо помню.

Нам нравились советские праздники с их общенародным размахом демонстрационных шествий трудящихся с транстпорантами и знаменами, под громовые звуки бравурных военных маршей и патриотические песни из репродукторов.

Особенно памятен нам весенний праздник – Всесоюзный День Пионерии 19 мая, потому что в эту долгожданную дату мы собирались на торжественное построение школьной дружины, которое традиционно проходило на живописной просторной поляне возле легендарного Кольцо-камня. Посреди этой удивительно красивой большой поляны, окруженного скалами, был выложен плац из побеленых камней в виде квадратного периметра. По периметру выстривались отряды, а в центре разжигали огромный костер из сложенных пирамидой смолистых сосновых стволов. На это сакральное торжественное событие собирался почти весь поселок. Время уже стерло из памяти, какие слова там говорили: думаю, что награждали грамотами отличников-школьных активистов. Звучали торжествнные речи взрослых, звенели детские голоса. Вдохновенно пели любимый нами гимн пионеров: «Взвейтесь кострами, синие ночи! Мы – пионеры, дети рабочих!»

Зрелище грандиозного костра, полыхающего с треском и разбрасывающего фонтаны искр в темное вечернее небо, переполнял радостью сердца школьников и их родителей. Это шоу было заменителем праздничного салюта наших дней.

Советских детей коммунистическая система держала в режиме тотального контроля, загружая наше сознание жесткими идеологическими штампами и поведенческими стереотипами. Одним словом, промывали мозги с младых ногтей, и прививали милитаристское сознание, пестуя нас фанатичными «патриотами своей советской родины», готовыми беспрекословно пожертвовать все свои силы, здоровье, а если надо и самую жизнь на алтарь защиты первой в мире страны победившего социализма.

На стенах школьных коридоров висели стенды, с которых на детей строго взирали разукрашенные образы канонизированных героев Великого октябрьского переворота и братоубийственной гражданской войны типа Павки Корчагина, гайдаровского Мальчиша-Кибальчиша, а также предавшего своих родных пионера Павлика Морозова; киргизенка Кычана, которых зарезали озверевшие кулаки и баи, а также детей-партизан, героев Великой отечественной, как Леня Голиков с автоматом ППШ на груди, Марии Мельникайте, Зины Портновой, Вали Котика, Володи Дубинина и комсомолки Зои Космодемьянской.

Культовым цветом нашей жизни был красный: над нами реяли кумачевые знамена, везде были «Красные уголки», на демонстрациях трудящиеся несли красные флаги и транспаранты, мы повязывали на шее красные галстуки, советскому народу освещали путь рубиновые звезды Кремлевких башен. Нас учили, что красный цвет знамени – это цвет крови, пролитой жертвенными героями борьбы за народное счастье. Так что, наше детское воспитание базировалось на таких драматических понятиях и фатальных символах, как кровь и страдания, самоотречение с жертвенностью и мученическая смерть героев за коммунистическую утопическую идею. Как в песне 1918 года: «Смело мы в бой пойдем за власть Советов. И, как один, умрем в борьбе за это!»

В классе пятом или шестом произошел этот необыкновенный эпизод в обыденной школьной жизни. Даже самому со временем верится с трудом, но к нам в школу на практику приехали две юные выпускницы Ленинградского педагогического института. Две красивые учительницы из Северной Пальмиры. Одну из них, блондинку, особенно запомнил из-за ее красивого лица и голубых глаз. Имя ее было по-европейски изысканным – Альбина Игнатьевна. Она преподавала музыку. Альбина Игнатьевна ставила нам пластинки на электрофоне и доходчиво объясняла смысл музыкальных произведений. Это было для сельских школьников так интригующе-необычно и сказочно-восхитительно. Они были, как инопланетянки, высадившиеся в половецких степях Дешт и-Кипчак.

Советская песенная культура. Советское кино. Советская литература.

Через годы, через расстоянья

На любой дороге, в стороне любой

Песне ты не скажешь до свидания,

Песня не прощается с тобой!

«Песня остается с человеком».

Музыка А. Островского, слова С. Островова

Композиторы и поэты того исторического периода были страшно талантливые люди, в основном евреи-ашкенази, за исключением одного эль-Регистана, который, скорее всего, был бухарским жидом-жугутом. Они сочиняли такие проникновенные слова к необычайно красивым мелодиям композиторов, что эти песни вошли в нашу плоть и кровь и пережили и авторов, и свою эпоху.

Мы вдохновенно пели гимн СССР, «Марш авиаторов», про Москву,«самую любимую», «Врагу не сдается наш гордый «Варяг», «Волочаевские дни», «Вихри враждебные веют над нами…» и «Орленок» и многие другие мрачно-восторженные военно-патриотические песенные шлягеры. Позже я узнал из российской прессы и «Ютуба», что песня «По долинам и по взгорьям…» – есть гимн белогвардейской Дроздовской дивизии, так же, как и любимый нами «Орленок», который мы пели с увлажненным взором, оказался боевой песней казаков времен Гражданской войны. Третим же песенным плагиатом оказалась популярная песня «Там, вдали за рекой…». Это была печальная казачья песня «За рекой Ляохэ загорались огни…», рожденная в русско-японскую войну 1905 года. Просто большевики, разгромив Белую гвардию и вытурив ее остатки из России, переписали тексты этих замечательных песен на свой лад, и они стали красноармейскими на протяжении 70-летней эпохи. Обычный плагиат, который сотворили коммунисты по праву победителей и хозяев всей страны. Страшно популярны были в народе большевисткие песни и военные марши Красной армии, «несокрушимой и легендарной».

Нас учили распевать этот грозный песенный репертуар в школе, эти песни оглушающе гремели в центре поселка из репродуктора и лились потоком на зрителей в кинотеатрах, из домашнего радио и с экранов телевизоров.

До сих пор помню слова милой песенки про ребенка Володеньку Ульянова-Ленина:

«Светлоглазым мальчиком в детстве Ленин был.

Думал над задачником, песни петь любил.

Как цветы весенние звездочки горят.

Славный облик Ленина в сердце у ребят!»

Как можно было сомневаться, предаваться пагубному инакомыслию, когда вокруг нас кипела насыщенная школьными событиями всеохватная общественно-активная жизнь, которая должна была быть похожей на лубочные картины, которые изображались в популярных кинофильмах «Веселые ребята», «Кубанские казаки», «Свинарка и пастух», «Р.В.С.», «Тимур и его команда»?

Горящие глаза, сверкающие белозубые улыбки счастливых, здоровенных молодых рабочих и колхозников, идущих рука об руку твердой поступью, пританцовывая и распевая песни навстречу новому дню – символ той эпохи. Эпохи, воспитавшей наш народ оптимистичным и наивным, духовно богатым и оболваненным донельзя агитацией и пропагандой, который стоя, бешено рукоплескал всему сказанному вождями с трибун, страшно ограниченный в выражении искренних мыслей и чувств. «Нам песня строить и жить помогает. Она ведет и зовет нас вперед! И тот, кто с песней по жизни шагает, тот нкогда и нигде не пропадет!»

Творческую эстафету первых советских композиторов перехватила в свои руки удивительная маленькая женщина, композитор Александра Пахмутова. Она воспела и восславила период сладкого брежневского застоя. Мое отрочество прошло под ее романтические песни. Пахмутова отразила в своих шедеврах творческий порыв советских геологов, комсомольцев-добровольцев, строителей БАМа увековечив в песне пламенный лозунг советской молодежи – «Любовь. Комсомол и Весна!».

Моя бабушка Салима аже, наша мама и дядьки-нагашы были очень музыкальные и все любили петь. Двое из дядьев закончили учебу в Чимкентском пединституте культуры; старший Бекен, став профессиональным музыкантом-баянистом, преподавал в музыкальной школе в городе Иссык и позже возглавил ее; младший, Алмас, вернулся в родной Баянаул, где поработал несколько лет директором районного Дома Культуры. Младшая сестра моя, Фарида, ходила в музыкальную школу на фортепиано, а братик Канат – на баян. Я же почему-то выпал из круга охвата учителей музыки нашего райцентра. О чем жалею, поскольку мне передались по наследству музыкальный слух и какой-никакой вокальный дар от моих нагашы. Мне довелось только получить десяток уроков игры на трубе в школьном оркестре у однорукого руководителя-молдованина, который на прослушивании на уроке пения заметил наличие у меня музыкального слуха. Я, вначале заинтригованный возможностью овладеть искусством игры на этом пронзительно звучащем медном инструменте, не выдерживал напряжения, с которым приходилось дуть в мундштук (легкие оказались слабыми), и с помощью классного руководителя мне удалось покинуть оркестр.

Отцу нашему медведь на ухо наступил, однако он, проучившись в Ленинграде, перенял любовь к мировой музыкальной культуре и стал культуртрегером. Он привез с собой в родной Баянаул несколько килограммов виниловых дисков с операми на русском языке, покупал пластинки Робертино Лоретти, Лолиты Торрес, Беньямино Джильо, Има Сумак и других зарубежных и советских певцов. По утру для вдохновения отец ставил на проигрыватель пластинку с «Апассионатой» Людвига ван Бетховена, которую, как он говаривал, любил слушать сам дедушка Ленин. Благодаря папиной коллекции дисков, я в баянаульском детстве узнал шедевры итальянской оперы – Вердиевские «Аиду», «Чио-Чио-сан», «Травиату» и «Фауста» Шарля Гуно.

Мы каждый год выписывали такую забавную малоформатную книжку «Кругозор», где были ламинированные страницы и мягкие пластиковые мини-диски. Это был настоящий информационно-технологический прорыв в окружающий мир. Как мы его любили, наш незабвенный «Кругозор»! Сколько мы получили информации о новостях мировой музыкальной культуры, любовались фотографиями суперзвезд зарубежной эстрады. Узнали Сальваторе Адамо с его «Тумбаль анежу!», жгучего брюнета-крепыша Тома Джонса и его «Лайлу», которые бесконечно крутили и слушали, слушали, слушали, как безумные. Никто в ауле не знал ни английского, ни, тем более французского языка, чтобы перевести нам слова этих песен, которые полюбил весь советский народ на всю жизнь. Мы и подумать не могли, что трогательная песня о красавице Лайле – это история несчастной любви безумного ревнивца, который зарезал свою любимую. Впрочем, эти мягкие диски быстро мялись, появлялись непоправимые складки и, увы, вскоре становились непригодными.

Одним словом, проект «Кругозор» оправдал свое название и стал окном в мировую культуру, наравне с такими иллюстрированными изданиями, как любимый «Огонек» и «Советский экран».

Это была эра винилового диска, который верно служил человечеству еще долго, начиная с появления граммофонов в начале двадцатого века и даже после наступления эры катушечных и кассетных магнитофонов.

Крутили диски вначале на так называемых проигрывателях-электрофонах, которые были похожи на этакие складные чемоданчики. Позже промышленность страны Советов наладила массовый выпуск радиол-радиоприемников с проигрывателем наверху под крышкой. Пытались производить даже некий гибрид- радиоприемник плюс проигрыватель и еще катушечный магнитофон, который прозвали «комбайн». Получился просто мертворожденный и нелепый монстр. Дядьки мои, раздобыв новую пластинку с модным хитом сезона, и, неперерывно повторяя, фанатично гоняли ее раз за разом, пытаясь запомнить и записать слова любимой песни.

Эти песни Рашида Бейбутова, Муслима Магомаева, Бюль-Бюль Оглы, Эдиты Пьехи, Батыра Закирова и Майи Кристалинской прошли через всю нашу жизнь и не забываются до наших дней.

Мы пытались слушать американский джаз и рок на мятых подпольно записанных дисках «на ребрах» – на использованных рентгеновских снимках. Качество было ужасное. Но я запомнил лихую мелодию разудалого «Twist again!» (Твист эгейн!) чернокожего кумира Чаби Чеккера. Долгое время мне, не знавшему английский, слышалось непонятное выражение «Твист огей», которое оказалось «Твист снова!». Если бы увидели и услышали по телику эти твисты, рок-н-роллы и блюзы Америки, то морально разложились бы в момент. Недавно читал в интернете воспоминание одного московского стиляги 60-х, который признался, что расплакался от чувства восхищения, впервые услышав мировой хит «Жаст э жиголо!» Луи Примы. Считаю, что сила воздействия афро-американской музыкальной культуры на умы и сердца советской молодежи объяснется тем простым фактом, что это была музыка, рожденная свободным американским народом самой свободной в мире страны. Тоталитаристские идеологи Кремля прекрасно понимали это и строго запрещали, накладывали табу на американский джаз, твист, рок-н-ролл и развязные буги-вуги. Потому-то пуританская культура страны Советов в последующем с крушением «железного занавеса» и выходом из международной изоляции была просто сметена на обочину жизни.