Три выстрела
Фиолетовая трава, зеленоватое небо,
Радужный дым клубом летит из трубы,
Снова прошло это жаркое лето –
Все печали и горести уже позади.
Мы лежим и смотрим на птиц,
Будто никаких огорчений не чувствовали.
И ничего не видно из наших чёрных зениц –
Все до единого из этой жизни повыпадали.
Мы вдохнули парфюм от производства Земли,
Так в итоге до конца и не выдохнув…
Пред нами силуэт – он темен и велик,
Но лишь один начал в испуге метаться от неожиданности
И в тревоге засобирался, якобы, куда-то,
Схватив сумку и разорвав её на клочья…
Нашёл. Три выстрела. Четыре трупа. Однако
Не одной пулей поразил он двоих, не привычка сорочья
На блестящее лезть всюду и везде… Полон мрака…
Тяжелой походкой, с руками в крови,
Он тащит три трупа. Три, для него, живых,
От силуэта раненых, который голову ему возьми – да и сорви.
Дурак… Пропал, уж ходу нет назад, не вернуть своих…
Упавших от руки его же самого…
Глубокий вздох. Перезарядка. Выстрел. Грохот.
Толпа людей, все без оглядки несутся, будто заговор
У них совместный. Нет, показалось, всё это просто похоть…
Загадочный
Быстрый шаг загадочного мужчины
Довольно сильно завлекал прохожих.
То ли испуг всех окутал единый,
То ли всё от того, что он ни на кого непохожий…
Не важно. Тяжёлой поступью идёт он, задыхаясь,
Всё ускоряя с каждым метром шаг,
Он будто феникс умирает и, постепенно возрождаясь,
Торопится, как будто бы народа враг.
Шаг переходит в бег
И руки всё сильней трясутся,
Он так подобен бьющейся волне о брег,
Но все мечтания его прервутся,
Когда ударится плечом тот о прохожего.
Затем ещё раз, вновь столкнется,
Становится он на щенка теперь теперь похожим,
Которой то на боль, то на ногу натолкнется…
Он побежал, толкая всех, кто на пути,
Ему уж всё равно, что скажут, иль не скажут,
Он наплевал на всех, ему б скорей уйти,
Но не по той дороге, что покажут,
А лишь по той, что с мыслями его по пути.
И вот – конец толпы и яркий свет сквозь них всех виден,
Мужчина выбежал, остановился, подышал,
Последний вздох протяжно не хотел идти, обидел
Он его, вернулся, запоздал…
Упал уж пятый на асфальт,
Причина смерти неизвестна,
Он всей системы лишь деталь,
А смерть его – ужасный план совместный.
Потерянный
Ужасный ливень, слякоть, грязь,
Ничто не видя в полуметре от себя,
По лужам тащится старик, он зла не делал отродясь,
Да и родных, друзей лет пять назад тому погребя,
Забыл о счастье и удаче, о любви и понимании,
Не знает не приветливости, ни семьи…
И все дотла сгорели эмоции и воспоминания,
Теперь живет он будто средь чужих жизнью свиньи.
Зашёл он в дом – и тут же крик:
«Где был?! Зачем шатался?!»
А тот молчит, не хочет вновь терпеть конфликт…
«Сидел бы дома, людям не мешался..»
Слова те тронули его с большою силою,
Старик слегка так улыбнулся, посмеялся,
Зашёл в противную каморочку свою,
Заснул глубоким сном, не побоялся…
Три ночи на часах, старик торопится, бежит куда-то.
Едва одевши куртку, выскочил на улицу, упал раз пять,
Затем ещё по разу… Оставил за спиной он тех, кого любил когда-то.
Теперь его не ценят и не любят, ему уж нечего терять.
Четыре трупа он оставил в той квартире,
Дочь, зятя, двух внучат… Со всеми мыслями
Не может старичок собраться до сих пор. Четыре…
Бежал почти, и не смотря на то, что стар был, быстрыми
Шагами шёл назад… Вперёд ему пути уж нет.
А буря всё ревёт, не видно ничего.
Упал старик, не может встать… А вдалеке какой-то свет…
Быть может, это путь вперед тот, новый для него..?
Визг шин и скрип металла,
Машина пошатнулась, едва ли на бок не упала…
Да, крепок был старик, но лишь плечами,
А духом – был совсем не креп – остаток жизни просидел со слезами…
Крик горя
Громкий плач девушки, сидящей в шумной ванной,
Никем не слышен, а громкие всхлипывания
Принимают за шум воды… Куча одежды рваной
Лежит в углу, там, где противная дверь, поскрипывающая,
А под её глазами синяки, а сами те опухли уж как год,
Ведь плачет все без умолку и днём, и ночью та.
Вот к шумной реке она подойдёт,
И зарыдает вновь от слёз проклятых так устав…
Придёт домой, вновь займет ванную,
И включит воду…. Но без слёз, без горестей, без криков,
Залезет в ту, почти достав рукой нирвану,
Всё оборвёт себе сама, оставшись безликой…
Все испугались – слишком тихо, они в дверь,
А там кровавый пир устроили все черти,
Что год без умолку доставили ей миллион потерь…
Безумный разум – он бессмертен,
Душа лишь в теле лицемерный зверь…
Кареглазое счастье
Шёл депрессивности четвертый день,
Казалось, что ничто уже не помогало…
Но где-то там, вдали, надежды тень
Осталась, но будто этого и не хватало…
Депрессия взяла над разумом контроль,
Теперь уж все не кажется таким блестящим,
А сердце потеряло в теле свою роль -
Не буду я казаться больше настоящим,
А жизнь не будет больше мне мешаться,
Ведь её больше во мне нет…
Но так не хочется прощаться,
Но так не хочется терять твой след…
Внезапно, где-то в тени, появился силуэт,
Оттенком явно отличающийся от тьмы,
Он будто светом выделяется. Вот бред…
Разворачиваясь, я огорченный иду в руки Сатаны,
Но что-то сзади задевает рукой холодной,
Будто лёд, но нежная такая, словно коробочка хлопка.
Я поворачиваюсь вновь и ничего сказать, уж, не способный,
Молчу пред ней, пред кареглазой, робкой
Девушкой, пред малым кареглазым счастьем.
Она стоит, свободно улыбаясь, и что-то шепчет не спеша,
Овладевая мной какой-то страстью
И для неё легко так раскрывается душа…
И как-то внезапно завязывается разговор,
Неизвестно о чем, просто очень милое чувство,
Которое так ярко вызывает восторг
Как изысканное произведение искусства.
Счастье с карими глазами
Заставляет улыбаться вновь и вновь…
Поэтому, последними словами
Будут: «Огромное тебе спасибо за эту нежную любовь…»