Во мраке, переходившем в серебро

Решили попробовать другое заведение на территории папы, и конфликт разрешился. Это нужно было отпраздновать, так как мы никогда до этого не могли что-либо решить, пока Питер взваливал всю ответственность на меня. Как только он согласился поучаствовать, проблема исчезла. Но это радужное разрешение проблемы я не отпраздновала, пропустила свой шанс, так как на меня накатилась новая волна проблем.

Мамина операция назначена на 25 июня, среду. Во вторник, 24 июня, мама звонит мне на работу сказать, что у нее страшно болит глаз. Я могу думать только о том, что это угроза срыва операции. По телефону разобраться в ситуации невозможно, и я понимаю, что выход один – ехать в неотложную помощь в больницу. Я срываюсь с работы, забираю маму по дороге, едем в приемный покой. Людей немного, но из-за ковида меня оставляют в приемной, и мама одна общается с работниками больницы.

Cегодня к Васе после нескольких месяцев перерыва должен прийти Ник. Пока везла маму в больницу, поговорила с детьми и попросила дождаться Ника, не срывать встречу. И Нику тоже написала, что дети предупреждены, а меня не будет дома. В отличие от своих типичных реакций, Вася не слинял – встревожился из-за ЧП с бабушкой.

Ник не явился, а Вася названивал мне каждые пять минут. Пока гуляла туда-сюда по коридорам больницы, я даже начала волноваться о Нике. Мама извелась, пытаясь договориться с персоналом, и через полтора часа до персонала наконец-то дошло, что неплохо бы спросить у меня, что же происходит. Вася еще раз напряг мой раскаленный телефон, и я разрешила ему идти гулять. Меня пустили к маме – она чуть не плачет от фрустрации. Ее не понимают и причин ее острой боли не нашли. Но раз инфекции не нашли, то и операцию не надо переносить. Предложили тайленол. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Я надеюсь, что завтра будет наркоз, а потом в больнице будут более компетентные люди. Едем домой.

Я вспоминаю о Нике и названиваю ему еще раз двадцать пять и серьезно волнуюсь, не попал ли он в какую-нибудь аварию или, облегченный вариант, потерял телефон. Но мне надо суетиться по поводу мамы и ужина, и все эти заботы вытесняют мысли о Нике.

Пришел следующий день. Я отвожу маму рано утром на операцию. В машине – гробовое молчание, боль в глазу не давала ей спать, и сейчас у нее нет сил ссориться со мной. Через пару часов звоню в больницу – всё прошло успешно. Они тоже не знают, почему болит глаз. К середине дня получаю сообщение от Ника, что он забыл свой телефон в машине вчера, не вписался в график и стыдно было признаться. Ник в прошлом – проблемный ребенок, но я не ожидала от него такого закидона. Похоже, периодически он выпадает в свое проблемное детство. По крайней мере, он живой, и мне можно не волноваться. Что делать со своей стихийной заботливостью о близких и дальних, одушевленных и не очень?

Мама отходит от анестезии, забирать ее надо на следующий день.

У меня остается еще неделя, чтобы доиграть драматическую поддерживающую роль в лечение мамы. Я не очень представляю, как я смогу совмещать работу с этим интенсивным лазаретом.

Беличье колесо мыслей крутится, всё больше ускоряясь. Что будет дальше – с ковидом, с мамой, с детьми, со мной? Эта операция —рубеж и достижение. Что за ним?

Глава 16

Начались летние каникулы, и Лорочка хочет провести у папы целый месяц. Она больше не может видеть свою комнату и слушать наши с мамой перебранки. Она любит свою мачеху и лучшего мнения о ней, чем обо мне. Лора мыслит контрастно и с подростковой категоричностью из двух вариантов мам выбирает не меня. Мне больно. Сейчас больно от многих вещей – еще одна боль в колодец боли.

С Васей есть план насчет футбольных тренировок платного клуба, которые еще не отменили. Они назначены с июля – раз в неделю. Очень рада, что у него будет возможность тренироваться. Он съездит к папе на неделю и вернется к началу тренировок.

Я отвожу детей на своих полдороги перед тем, как забрать маму из больницы. Это почти пять часов за рулем. Глаз радует зелень и больше половины времени – одна в машине. При свете дня мир прекрасен, а неостановимый поток мыслей раскладывает информацию по полочкам.

Мне это очень кстати – отправить детей к папе. Я разрываюсь и морально выжата. Им тяжело смотреть и на бабушку, и на меня.

Приезжаю забирать маму из больницы к часу дня в пятницу. Она асимметричный панк – с выбритой половиной головы.

– Кира, забери меня отсюда! Я больше не могу!

– Я за этим и приехала, мне только надо поговорить с медсестрой о выписке и инструкциях.

– Не нужны мне никакие инструкции, и я им тут не нужна. Поехали!

Увидев меня, она готова бежать из больницы так скоро, как только позволяют ее заплетающиеся ноги. Но опять я вывожу ее из палаты в инвалидном кресле. Ей давали обезболивающее ночью, но глаз продолжает болеть. У нее кружится голова, и она едва стоит на ногах – это последствия операции. Я забираю пачку бумаг, и нас никто не держит. Мы едем домой, и дорогой она ругается, потому что чувствует себя плохо. Хороший признак! Значит, всё не так плохо. Я считаю, что выбор был правильный и она отойдёт.

Мой график перегружен подопечными. Отправив детей и освободив себя от заботы о них, я чувствую, что мне не хватает общения с равными. И тут на помощь приходит Райян.

Мой одноклассник Райян, у которого я часто гощу в Портсмуте, вызвался навестить меня в эти выходные, чтобы развеяться. Разве главная героиня не переехала в США уже взрослой? Или это одногруппник по институту? Ему тоже надоело сидеть дома. Он любит гулять на природе, может, даже больше, чем я. Ко мне редко доезжают гости, и особенно приятно, что Райян хочет поддержать меня и выгулять на природе. Я обожаю гулять по лесам и особенно ценю компанию и дружбу своего одноклассника. Мы дружим двадцать лет, но по ощущениям – много жизней. С ним очень просто общаться, он понимает, в какой я ситуации, и не обидится, если планы изменятся из-за мамы.

С Райяном у нас удивительная физическая синхронность – мы передвигаемся в пространстве в ногу и с одинаковой скоростью. Ни с одним человеком из семьи у меня так не получается. Нам легко проводить время, так как у нас общие интересы, профессиональные и творческие, и всегда есть о чем поговорить. Наши дети – почти одного возраста, и родительские дилеммы нам одинаково близки. Мы оба справляемся с тревожностью, выхаживая ее ножками, совмещаем приятное с полезным, выговаривая наболевшее друг другу на ходу. Я люблю бывать в гостях у друзей и смотреть, как они строят свои жизни и решают проблемы. Реальность Раяна – очень дружелюбная и предсказуемая. Он средний из пяти детей, у него три сестры, две дочки и жена, он прекрасно общается с женщинами и мужчинами, но легче ему один на один, как и мне. В его семье не воюют, а поддерживают друг друга. Это заметила и Лора, однажды побывав у них дома. Она не верила моим рассказам, ведь ее реальность – моя реальность. Но когда попадаешь в другую обстановку, чувствуешь разницу кожей. Еще у них заведено детальное планирование всего, в том числе и меню на неделю. Структурирование сводит всю семью к одному знаменателю и помогает успокоиться, хоть это и занудство.

У Райяна физической энергии в десять раз больше, чем у жены и его девочек, и в этом мы тоже нашли друг друга. Выгуливать себя в одиночку ему, как и мне, иногда надоедает. Я приглашаю его поехать в Савойский лес, где есть тропинки для хайкеров и прекрасное чистое озеро с уже вполне теплой водой. Моя любимая достопримечательность этого места – водопады Тэннэри Фолс. В июне было много дождя, и сейчас водопады стихийно обильны. Дорога к ним была разбита ураганом Айрин в двенадцатом году. Я на этот водопад хожу пешком, хотя можно и проехать через ямы. Но лучше прогулка, чем битье машины. Для меня это паломничество к природе и жест уважения этой земли и водопада. Поход ногами до чудесного места оставляет время подумать. Дорога – всего две мили, и есть тропа, которая идет параллельно дороге, но на ней много луж. Мы шагаем дорогой, которой пользовались и двести лет назад, когда здесь было поселение. Рядом с дорогой – маленькое старинное кладбище. Оно обложено невысокой каменной кладкой – защита от овец? Каменные изгороди – это типичный артефакт Новой Англии, когда вырубленные леса превращались в поля, и в этих полях обнажались рассеянные ледником камни. От булыжников очищали землю, собирали их и превращали в изгороди. Высокие сосны окружают маленькое кладбище, и создается впечатление собора. Еловые иглы создают мягкую бурую подушку на земле кладбища. Эта каменная ограда напоминает о том, как тяжело было жить много лет назад, когда каждый камень нужно было поднять с поля и человеческими усилиями превратить в стену.

Это маленькое кладбище всякий раз манит меня. Я не раз останавливались у него, читала имена людей и даты, когда они жили и умерли. Сейчас тема жизни и смерти вышла на первый план. В этом мирном месте смерть видится довольно спокойной. Этот взгляд из будущего на прошлое. Всё было иначе, когда жизнь этих людей обрывалась тогда.

Мы остановились и разглядываем надгробия. Райян тоже задумался о надписях на памятниках. Вечный мир под сенью этих высоких пахучих сосен нарушают комары и мошки – не дают расслабиться, и приходится продолжать путешествие. Вдоль дороги режут глаз следы человеческой деятельности – брошенные трубы, остатки домашней утвари, кухонная раковина и телевизор, который слепым оком смотрит на лесной пейзаж и проходящих мимо людей, оленей, енотов.

Погода сегодня для приключений не самая лучшая. Грозовое небо тужится и темнеет на глазах, грозит минимум ливнем, а после обеда – и затяжным дождем. Мы уже в лесу и даже готовы вымокнуть – есть смена сухих вещей и куртки от дождя, – потому продолжаем путешествие по лесу, постепенно тонущему в сумерках. Выбоины на дороге не дают отвлекаться на прелести зелени, нужно смотреть под ноги. Птички тревожно переговариваются, сообщают друг другу о надвигающейся дождливой погоде. Мы с Райяном тоже обмениваемся впечатлениями прошедших недель. С моей стороны – бурно, с его – сдержанно выплескивая накопленные впечатления. Ноги делают свое дело, мы быстро приближаемся к цели – системе водопадов, к которым надо спускаться вглубь обрыва. Для этого построены деревянные лестницы с поручнями, скользкие от влаги и покрытые мхом по краям. Мы попадаем в акустический пузырь водопада, рокот которого усиливается при приближении, а воздух становится плотным и влажным. Ступеньки заканчиваются возле влажных скал, а шум достигает пика. Поворот головы направо – и открывается вид на первый рукав водопада. Он прорезает толщу слоев породы, которые сложены, как упавшие книги страницами вверх. Через них перекидываются поваленные деревья, и водопад мощно пробивает все эти преграды, орошая их пеной и брызгами. Он величествен и безупречен. Мусор, созданный природными разрушениями, всегда живописен, чего не скажешь о сотворенном человеком. Пробивающийся сверху солнечный свет серебрит брызги, которые летают облачком вокруг пенящихся струй. Эта лавина воды гипнотизирует. Камни мокрые, и ноги скользят по ним. Тут хотелось бы посидеть, впитать в себя энергию воды, но утилитарное соображение про мокрое мягкое место сдерживает.

Я прислоняюсь к мокрому камню и становлюсь частью пейзажа. Райян тоже искал себе местечко, но ему сложнее, он занимает больше места, чем я. Шум падающей воды очищает замусоренную навязчивыми мыслями голову. Такое себе природное очистное сооружение для мыслей и не только. Болтать тут тоже невозможно. Мы спускаемся еще на пролет ступеней и перемещаемся ко второму рукаву водопада, к которому еще нужно пройти немножко налево.

У этого водопада – более женственная энергия. Ему не надо сражаться с поваленными деревьями и слоями породы. Он падает, как тяжелая коса красавицы, с высокого обрыва вниз в маленький резервуар, от которого потом ручей льется дальше. В этом месте можно купаться. Здесь есть и поваленное дерево, и камни, на которых можно посидеть. Это официальный привал. Чувствуешь себя – как в храме: природные стены из камня, воды и сосен тянутся к темнеющему небу. Сверкание струй в редких лучах солнца делают место таинственным. Здесь тоже шумно, но не так, как возле первого водопада, который прямо барабанил по ушам.

Дождик пока что нас миловал, но небесные угрозы продолжаются. Раз уж ничего не пролилось на головы, мы решили поскорее возвращаться. Взбираться по мокрым камням спокойнее, чем спускаться. Мы взлетаем наверх и шагаем в обратном направлении. Мне всегда удивительно, как дорога меняется, когда идешь в другом направлении. И дорога назад всегда короче. Мы хотим опередить дождь, а также еще не использовали всю свою сдерживаемую месяцами энергию. Нам весело убегать от дождя, мы дурачимся и скачем козлятами.

Добежав до машины, едем к озеру. Разгоряченные и потные, мы идем к пляжу, и тут начинает капать дождик. Мы – единственные люди, оставшиеся в парке в такую погоду. Залезаем в прохладную, но приятную воду и завороженно наблюдаем за темной тучей, висящей над нами. Наши головы – как два поплавка в темной воде. Поплескавшись для порядка, оглашаем программу выполненной. Дождь усиливается, и мы сдаемся. Вылезаем из воды и отправляемся назад домой.

Один недостаток этого места, или его достоинство, – здесь нет связи. Утром мама старалась держать лицо в присутствии Райяна и не возражала остаться одной на несколько часов. Она тоже была рада приезду гостя, хотя считает мою дружбу с женатым мужчиной подозрительной и неправильной. Но так уже двадцать лет, и даже для нее Райян уже в статусе родственника, и она его любит. Его невозможно не любить. По дороге домой я звоню маме.

– Кира, у меня невыносимо болит глаз, и я не хочу жить. Сделай что-то! Я так не выдержу и дня больше!

Она плачет, и мне невыносимо слушать об этой боли. Из врачей остался один неиспользованный вариант – это офтальмолог. Хоть сегодня и суббота, но позвонить можно. Я возила маму в офтальмологический офис несколько лет назад, она их пациент. Автоответчик просит оставить номер, что очень хороший знак. Я оставляю сообщение о маминой истории. Когда мы доехали домой, мне перезвонил врач, и мы с ним продуктивно обсудили мамину проблему. Он приглашает нас приехать, чтобы осмотреть ее, как только мы соберемся. Хоть мы голодные и усталые, я срываюсь с мамой к глазному врачу, а Райян остается на хозяйстве готовить еду.

Нашлось инвалидное кресло в приемной, так что не надо было тащить маму на себе. Очень приятный и внимательный врач осмотрел ее и поставил диагноз – это опоясывающий лишай. Болезнь ужасная, она вызывает раздражение и поражение нервов и невероятную боль, которая может длиться много недель и даже перерасти в хроническую. Может закончиться даже потерей зрения, если язвы будут в глазу. Такого поворота я не ожидала. Сегодня обычные врачи уже не перезвонят и рецепт не выпишут, надо ждать понедельника. Глазной врач дает нам рецепт на специальные капли. Антивирусные препараты пить поздно и нужен рецепт, которого ждать от других врачей можно только с начала недели. Лекарства от боли у нас были, но они не помогали и давали головокружение. У мамы начинаются вирусные высыпания по лицу по ходу тройничного и лицевого нервов, и всё нестерпимо чешется. Она не может принимать многие лекарства из-за того, что у нее одна почка. Сложно глотать из-за низкого тонуса мышц, потому она не может выпить достаточно воды, а обезвоживание ухудшает боль. Правая сторона ее головы была прооперирована день назад, а левая сторона теперь покрывается багровыми кровавыми пузырями. Смотреть на нее без слез невозможно – к человеческим страданиям невозможно привыкнуть. И я очень рада, что дома нет детей, которые испугались бы вида бабушки.

Мы возвращаемся домой, обедаем, и Райян решает ехать домой, чтобы не беспокоить нас. Моя мама не может двигаться, вставать, есть, пить – даже плакать не может. Нет ни одного положения тела, в котором бы всё не болело. Нам нужно дотянуть до понедельника, когда от врачей можно будет попросить обезболивающие, но ей нельзя ничего из наркотиков. Она всё время стонет и не может спать. Я лезу на стены за один день от этой бесконечной боли и невозможности помочь.

В понедельник наконец-то дозваниваюсь до врачей, они выписывают лекарство, и к концу дня, после работы, я едва успеваю в аптеку за ним. Но от него не легче, ничего не помогает. Выручает, как ни удивительно, фейсбук. Я пишу о новом повороте медицинских злоключений и прошу помощи. Мне ответил хилер из кружка Мерлинды – Джеймс. Он сменил свой стандартный род деятельности на хилерство, которое его призвание. Я пишу, звоню и договариваюсь с ним. И этот молодой человек совершает чудо! Он поработал с мамой дистанционно от трех до десяти минут три раза за символическую плату, и невыносимая боль стихла! Мама стала спать. Уже не нужны были пачки таблеток для того, чтобы дышать. Вирусный процесс занимает недели до заживания, но с помощью Джеймса мы вышли из этого круга ада за три дня.

Фейсбук стал исповедальней и волшебным инструментом достижения недосягаемого. Из постов в фейсбуке становится ясно, что друзья тоже не выдерживают моих страданий. Моя замечательная подруга Наташа написала мне и предложила в подарок оплаченные сессии с психологом из Киева. Наташа осуществляла функции психолога для меня много лет, когда мы довольно часто виделись. Мне было сложно принять помощь, но она это сделала безапелляционно.

Я не очень понимала, как психолог может помочь в моей ситуации. У меня был никакой опыт с американским психологом – не то чтобы плохой, но и не скажешь, что хороший. Я пообещала попробовать.

Надвигается День Независимости (американский), в который все врачи тоже выходные. Было назначено снятие швов у нейрохирурга на пятницу, но так как праздник – отменили, и назначить другое время не смогли. Обещали перезвонить, хотели отвязаться от меня до понедельника. Я настаивала и, хоть опоясывающий лишай они не лечат, дали время для снятия швов на среду.

Небольшое отклонение от маминой саги – мне самой надо было сходить к врачу на ежегодный осмотр до того, как закончится страховка. Ковидная медицина теперь работает по телефону. Мой осмотр прошел за считанные минуты по связи, даже без видео. Слава Богу, я ни на что не жалуюсь, а с больными такой номер не пройдет. Было бы смешно, если б не было так грустно… Я даже анализ крови делаю не каждый год. Мучаюсь совестью, дорого и тяжело тратить на себя здоровую, когда всем в семье надо больше.

Возвращаюсь к маминым приключениям. Маме, невыносимо измученной, опять пришлось грузиться в машину, ехать до больницы, пересаживаться в инвалидное кресло и представать перед нейрохирургом. Я стала свидетелем ужасного живодерства. Врач рывком сорвал пластырь, прилипшие корки ран, швы и волосы. Мне по телефону предлагали это сделать дома самой, чтобы не везти маму, и я отказалась. Я хоть и шокирована, но это не моими руками. Врач порассуждал о лекарствах, но, скорее всего, никакие лекарства не помогут. Боль начинает успокаиваться благодаря дистанционному лечению Джеймса, и врач считает, что шунт на голове заживает очень хорошо. Шунт как краник, его можно регулировать. Доктор Шмидт советует прийти еще через месяц – посмотреть, как будут дела. Он уверен, что маме станет легче. Она опять ему рассказывает про Лондон, значит, оживает. Опоясывающий лишай дал системе большой откат. Когда пройдет это несчастье, маме должно стать легче. Самое невыносимое для меня – смотреть на страдание и быть не в состоянии помочь.

Пришел июль, разгар прекрасного лета. Природа приглашает отдыхать и лежать на травке. Я мечусь в своем доме, не в силах отойти от мамы, убираю, стираю, готовлю и не могу расслабиться. Меня бесит, что мой дом, в который я вкладываю столько труда, стал тюрьмой для меня. Жизнь перестает быть в тягость только тогда, когда сбегаю из дома.

За последние дни состояние мамы выравнивается, изменения происходят постепенно, но уверенно. Боли всё меньше, и таблеток всё меньше. Мама может потихоньку пить и есть, головокружение уменьшается. Ее лицо уже не лицо смерти. Думать о том, что ее можно оставить одну, еще рано, хотя мне хочется. Есть план через неделю уехать за Васей. А пока я готовлюсь к выходу на работу в понедельник и занимаюсь документами, организацией дома и офиса. В ночь с пятницы на субботу 4 июля, в 4:00 утра, меня будят стоны мамы. Я встаю и вижу ее, лежащую в луже рвоты на полу, замерзшую и в отключке. Я не смогла ее поднять с пола, но растормошила. Она приходит в себя и не помнит, как сюда попала.

И опять я вызываю скорую помощь, службы приезжают и забирают ее в больницу. Меня не пускают ехать с ней, а то, что я рассказываю санитарам, пока они организуют ее транспортировку, не очень задерживается у кого-то из них в голове. Последующие несколько часов я провожу на телефоне. Из-за того, что праздник и мало врачей дежурит, ее решают вести из местной больницы, в которую мы ходим регулярно, в больницу в областном центре. Мне страшно думать о том, сколько будет стоить транспорт сначала в Питсфорд, а потом в больницу в Хадсон, которая находится за границами нашего штата. Тысячи долларов уже начислили за предыдущие поездки на скорой помощи, которые не оплачиваются страховкой. Я названиваю в страховку, чтобы узнать, что будет, если ее начинают лечить в другом штате. Пока меня успокаивают за неимением фактов, так как все разборки происходят постфактум.

В новой больнице много суеты, и добиться от людей, дежурных на телефоне, ничего не получается. К концу дня выясняется, что у нее было кровоизлияние в мозг и ее нужно наблюдать на мониторах, следить за последствиями. Какие последствия могут быть от этого кровоизлияния – пока никто сказать не может. Кровоизлияние и сотрясение мозга случились от падения и травмы головы. Про дальнейшее надо спрашивать в понедельник, так как в выходные решения не принимаются. Я начинаю серьезно волноваться, что это – начало конца, и не знаю, что предпринять. Обдумываю это, пока отмываю мамину комнату и стираю ее постель. Жду звонков из больницы. Мысли о смерти приходят ко мне уже не первый раз. В отличие от мнения моей мамы, мне кажется, я очень ответственно подхожу к принятию решений о ее здоровье и о том, как сделать так, чтобы ей было легче. Хотелось бы думать, что есть люди, которые будут так же заботиться обо мне, если я попаду в подобную ситуацию. Я не хочу тревожить свою сестру, которая со мной и мамой не общается много лет. От ее долголетнего отрешения я пришла к выводу, что она не может принимать тяжелое в жизни. В этот раз мне кажется, что она должна знать, что мама может умереть. Я решаюсь на этот риск и пишу ей, зная, что она меня за это по головке не погладит. Она хочет знать детали, которых у меня нет, и больше от нее никаких сообщений. Ох уж эти этические дилеммы! Мое чувство потерянности усиливается от этого взаимодействия, а цель ведь была противоположной! Мне хочется найти поддержку, но опять не получилось. Не стоит возлагать на сестру такие надежды.

А вот новый психолог Аня – это тот человек, к кому можно и нужно обратиться с таким запросом. Она живет на Оболони, где когда-то жила и я. Ее дочь – возраста моих детей. Она прошла тяжелый развод и нашла после него семейное счастье и любовь. От такого человека хочется брать советы и поддержку. За первый час мы познакомились, и я получила задания по инвентаризации происходящего. Так много всего происходит, что я не успеваю обозначить и осознать события, а особенно, то, что они делают со мной. Уже легче. И задания есть, и меньше потерянности с проводником. Как будто открылся портал в новую реальность, где я важна, обо мне заботятся, мной интересуются. Следующую встречу назначили через неделю.

Из-за ковидных правил маму навестить нельзя, потому привезти ей еду или одежду не получится. Она надеется, что ее выпишут достаточно быстро, я тоже. Приходит понедельник, и врачи всё так же ни в чем не уверены.

На работе – аврал с непривычки работать и из-за ковидных протоколов. Прошло почти четыре месяца без регулярности рабочего графика, мне некогда висеть на телефоне и расспрашивать врачей о выводах.

Социальные работники занимаются вопросами страховки, пытаются организовать мамину выписку. Меня ставят перед фактом, что условием выписки является круглосуточный надзор за мамой. Я понимаю, что если с мамой не произошло ничего плохого за три дня, вероятность осложнений уменьшается и врачам говорить не о чем. Я в шоке от таких требований – в первый-то день на работе! С одной стороны, они не могут ее не выписать, потому что страховка не оплатит ее пребывание в больнице без диагноза, а с другой, они перекладывают ответственность за последствия на меня и сиделок, которых я должна нанять в один момент. Ни одно, ни другое никак не укладывается у меня в голове. Я опять кинула клич в фейсбуке всем знакомым и дала объявление на Крегс-листе на предмет поиска сиделок, и мне подбросили варианты. Я собрала совет из трех женщин, которые посменно могут дежурить в выходные с мамой. Ситуация неопределенная, и я опять возвращаюсь к головоломке британских банков, в случае решения которой страховка будет обязана помочь по уходу.

Я привожу ее домой во вторник вечером и сообщаю о сиделках.

– Что это за тетки ужасные? Зачем они мне?

– В больнице сказали, что за тобой нужно следить двадцать четыре часа.

– Еще чего, что за бред! От них дети шарахаться будут, и мне не было печали с ними сидеть.

– Они не для детей.

Мама очень злится на меня и сопротивляется чужим людям. Ей кажется, что она вполне самостоятельная и я сама могу за ней ухаживать. Ничего с этим сделать нельзя – она всегда решает за меня, что я могу. От этого намерение сбежать хоть на пару дней крепчает. Мне надо забрать Васю к началу футбольных тренировок.

А ночью мы как раз и потренировались насчет ухода. В больнице есть кнопка вызова ночных сестер, а дома нет. В три часа ночи мама описалась и громким криком разбудила меня. Мне надо было поменять постельное белье, помыть маму, одеть в чистую рубашку и надеть подгузник. Всё это в моем исполнении вышло неуклюже, и мама приговаривала, как я проигрываю перед рукастыми и ловкими медсестрами и сиделками. Мне не хотелось ночью вступать в перепалку. Но негодование внутри осталось – богатый материал для терапии. Как мама может не ценить всего, что я делаю? И почему она, как и мой бывший муж, всегда ожидает от меня невозможного? Даже восьмирукий Шива не имеет квалификации ночной медсестры, а я со своим скромным комплектом из двух рук и подавно.

Пока мама была в больнице, я была предоставлена сама себе и раздумывала о жизни и смерти, о конфликте наших отношений, о взаимодействии поколений. Для своих детей я демонстрирую привычку борьбы с предыдущим поколением, и мне это очень не нравится. Я устала жить в борьбе, и мне хочется просто не быть на моем месте. Я устала любить свою семью через самопожертвование и быть всем опорой. Хочу быть опорой себе и не быть пленницей проблем моих близких. Может, Лора права и жизнь бабушки в страданиях – это не жизнь? Я раньше всегда была уверена, что смысл жизни – в жизни, но теперь начинаю сомневаться в своей правоте. Пока что одна вещь очевидна – мне нужно время и отдых. Мне тяжело в стенах, в которых произошло столько неприятностей. Я организовала отъезд за Васиком, придавая такую важность этим приготовлением, как если бы ехала в командировку.

Я знаю, как важна мама в жизни. Бьюсь о стену, чтобы изменить свою конфигурацию наших с ней отношений. Но у меня не получается. Бессилие меня разрушает, а мама не ценит мою заботу. Это откровение пришлось вытаскивать из себя щипцами на последующих встречах с Аней.

Мне неприятно, что в моем доме остаются незнакомые люди, но это лучший вариант, чем сидеть самой возле мамы и не ехать на море.

Мой бывший муж случайно узнает от детей про мое противоборство с британскими банками и предлагает помощь. Ушас своим не верю! Он терпеть не может мою маму. И он последний, от кого я ожидала бы помощи. Через его знакомого я разговариваю с какой-то женщиной, которая работает в банковской системе, и она помогает мне организовать форму по смене адреса.

Страх того, что маме нужен будет круглосуточный уход, уже оправдался, а страховка всё еще в процессе.

Организовала сиделок и отчалила. Пришлось опять побыть кентавром. Проехалась на машине четыре часа, не вставая, до Райяна, и начался отдых. Домашние демоны остались дома. Я могу радоваться жизни, солнышку, лету и морю. Мы ходим гулять с детьми и на пляж. Купаемся с визгом – вода ужасно холодная. Покупаем готовую еду, здесь всего в изобилии, а не батрачу на кухне. В решении маминой судьбы у меня нет контроля, зато здесь я могу принимать много мелких решений, как мне хочется, и от этого легчает.

Я превращаюсь в еще бо́льшего ребенка, чем мои дети. Они стесняются моей непосредственности, так как их грызут подростковые комплексы. Бальзам на душу – чудесный русский голубой кот Райяна – Ляпис. Его хозяева считают, что он понимает по-русски в силу его породы. Мы с ним общаемся на родном языке, он действительно очень хорошо понимает по-русски и не только. Скорее всего, полиглот. Очень ласковый и не чурается гостей, даже наоборот. Он избрал меня или, может быть, раскладной диван, на котором я сплю, для сна. Лечит мне душу мурчанием, и иногда ночью пушистая спинка подставляется мне под руку. А в пять утра он сбегает от меня будить Райяна. С хозяевами – менее деликатные отношения.

Сиделки рапортуют, что всё идет благополучно, и это тоже хорошая новость.

Глава 17

Лорочка останется у папы еще на одну неделю. Мы с ней встретимся в следующие выходные, когда будем ехать в поход на гору Кардиган.

Вася едет со мной. Наконец-то начнутся тренировки по футболу. Ему приятно быть у папы, хотя он грустит по своим друзьями. Домом Вася считает мой дом.

Моя система приходит в равновесие за эти несколько дней у Райяна. У них в семье мир да любовь, и это лечит душу так же, как и мурчание Ляписа. Мои дети тоже посвежели от смены обстановки. Выходные проходят слишком быстро, и мы с Васей возвращаемся домой. По дороге останавливаемся в городке Шелбурн Фолс, где садоводы-добровольцы устроили цветник на мосту через реку. Я стараюсь заезжать туда в теплое время года и любоваться цветами. Мост Цветов пока закрыт для посетителей из-за ковида. Мы с Васей доходим до кафе мороженого, которое открыто, и с удовольствием поглощаем сладкую липкую массу, сидя на лавочках у края моста. Хорошенькие головки цветов покачиваются на ветру, кивая нам. Цветы цветут, несмотря на запрет их видеть. Они приветствуют нас и соглашаются с нами. «Привет, привет, правильно, правильно…» – как бы говорят они нам.