Во мраке, переходившем в серебро

Хлопоты по поводу ссуды и покупок разных вещей для офиса отвлекают меня от мамы, у которой опять всё плохо.

Моя подружка Иришка приглашает меня съездить с ней на Кейп-Код. У них там чудесный дом недалеко от океана, который сейчас полон солнца и морских флюидов. У Иры похожая полная семейная чаша – двое детей того же возраста, что и у меня, муж и два кота. Она обычно много работает и тоже уже пересидела свой лимит с семьей. Но у нее есть куда сбежать.

Мне чертовски хочется оторваться и уехать от моего надоевшего насеста на просторы – к свежему воздуху, морю и свободе. Детей отправила, вот и мне карты в руки. Иришка мне эту возможность предлагает легко и радостно. Наш план был переночевать там одну ночь, но всё пошло так хорошо, что остались на три. Мы гуляли у океана и общались или молчали и слушали прибой. Я залезла в озеро, как бы купаться, но на самом деле – проверить, через сколько секунд с криками выскочу назад. Иришка меня фотала.

Ходили во французский ресторан-пекарню за всякими вкусняшками – круассанами-пирожными. В моем понимании место, где есть французские круассаны и пирожные, – почти рай. В свое время я выбирала место образования по принципу наличия и изобилия пирожных. То было давно, но в Кейп Коде реальность временно изогнулась и подсластилась выпечкой. Вернулась из прошлого десертная система приоритетов. Одно «но»: пришлось ходить в масках и не гладить всех пушистых собачек, которых хотелось погладить. Собачьи хозяева не приветствуют теперь проявления любви от посторонних. Еще один минус, что маме нужны были сиделки. Но даже это каким-то чудом удалось организовать без особых проблем. Иришка тоже стоматолог, мы вместе учились. И она тоже надеется вернуться в июне к работе, так что мы вовремя рванули отдохнуть. Моя ассистентка уже выздоровела после сломанного бедра и в состоянии работать. Как бы ни было хорошо в гостях, но пришлось возвращаться домой.

Нейрохирург назначил цистернографию, которая предполагает десять поездок в больницу и снимки поэтапного движения контрастной жидкости по желудочкам мозга. Маме так надоело дома, что она даже не отбивалась от этого мероприятия. Для меня же это была целая неделя мотания туда-сюда. Возила маму, грузила ее в кресло-каталку, парковалась, везла в кресле в здание и потом на лифте выгружала в госпитальные комнаты. Всё это в масках и обливаясь санитайзером с ног до головы. Потом раздевала, одевала, водила в туалет, кормила. Очень сильно устала от этих всех процедур.

Еще один тест, который заказал невролог как подготовку к операции, был платный, но без похода в лабораторию. Он должен был прийти по почте. Сколько раз я звонила в эту компанию и оставляла сообщения – никакой реакции. Три недели прошло, а тест не материализовался. После еще пары недель звонков и угроз с моей стороны, наконец-то пришла медсестра на дом и сделала необходимый тест.

После всех этих терний путь на операцию был открыт. Успех операции значит улучшение на пятьдесят-восемьдесят процентов. Меня эти цифры устраивают. Но как уговорить маму на всё это? Я в растерянности. Вывернулась наизнанку, чтобы сделать возможной эту операцию, мне хочется передать эстафету, чтобы теперь кто-то другой тащил маму на себе. Боже, пусть минет меня чаша сия! Я больше не могу.

Глава 14

Мои поиски помощи по уходу за мамой увенчались кое-какими успехами. Я звонила в центр для пожилых, и мне перезвонила социальная работница Мишель, которая координирует различных помощниц по хозяйству и уходу «мыть и гулять». Мы разговаривали с Мишель еще раз после того, как я отвезла детей к папе, и мне обещали перезвонить. Продолжение последовало, но ответ был отрицательный. Им нужна та медицинская страховка, которой и я добиваюсь. В нее всё и упирается.

Близилось время нашего визита к невропатологу, который тоже был назначен еще до всех ужасов ковида. Мнение невропатолога, как я надеялась, возымеет вес в маминых глазах. Этот авторитет может убедить ее в необходимости операции. Но визит вышел виртуальный. Как и мои дети, мама на экран откликается плохо. Она мало понимает по-английски, особенно если не хочет, потому гладкие речи профессора с тридцатилетним стажем нужного эффекта на нее не возымели.

У Лорочки тоже был виртуальный визит к доктору Тамини, хоть она и была у папы. Она принимает таблетки, в отличии от брата, но не похоже, чтобы они ей помогали. А вот весна со множеством прогулок и собаками помогла, и больше, чем все таблетки мира. У Лоры сейчас очень неплохое состояние. День рождения проходил у папы, и ее засыпали множеством подарков и вниманием. Одна досада – маленькая младшая сестра, которой только будет пять лет, Ада. Малышка мила, и ее шарм отвлекает внимание родителей от моей звездной дочери, которая не терпит конкурентов.

Пара недель пролетела, как пара минут, и я забрала своих чад домой после каникул у папы.

Миновали и все мучительные для меня и мамы исследования и поездки в больницу. Наконец-то пришел момент физически встретиться с нейрохирургом. Он – единственный на регион и с огромным опытом. Планировал обсудить результаты цистернографии и назначить операцию. Мы снова едем в больницу – повторяющийся элемент «Дня сурка». Проводим полчаса совместного заключения в капсуле машины, проходим все ковидные препоны и преграды и попадаем в кабинет врача, доктора Шмидта. Ему уже за шестьдесят, и у него тридцатишестилетний опыт работы нейрохирургом. Мне очень интересно рассматривать живого нейрохирурга. Жалко, что видно очень мало, так как маска и шапка закрывают лицо. Но фигура у него моложава, он легко двигается и шутит. Мама опять рассказывает ему о том, как она живет в Лондоне и как у нее всё хорошо. Обсуждение этих подробностей ни к чему не привело. Доктор может предложить операцию через месяц, на 25 июня, если мама согласна. Любые процедуры назначить сейчас чрезвычайно сложно и непредсказуемо, и я хватаюсь за эту дату. С мамой буду разбираться потом. Говорю доктору, чтобы записывал нас на это время.

Ходят слухи о восстановлении работы стоматкабинетов. Фрустрация по поводу маминого упрямства отходит, как отлив на море, ввиду многообещающих перспектив выхода на работу. Стоматкабинеты во время пандемии могли оказывать только неотложную помощь, но уже можно делать чистки и принимать рутинных пациентов. Штатские указы движутся в сторону открытия офисов. Страховка Дельта предлагает всем подписчикам запас масок N95, которых сейчас не купить, и это большая помощь. Без новых мер по повышению безопасности невозможно основа возвращаться к практике. Я заказала фильтры, ультрафиолетовые лампы, моющиеся занавески и специальные дезинфицирующие растворы. Всё это потихоньку начинает приходить мне домой и заполнять мою прихожую.

Сделала еще одну вылазку в офис, доставила коробки и начала распаковывать. Прогресс наметился и с банками. Всего через шесть недель после отправки письма по смене адреса для мамы мне пришел ответ. Теперь нужно еще шесть недель ждать, пока мой ответ дойдет до них, тогда, возможно, в следующий раз придут справки из банка уже на мой адрес.

Мы дозвонились с мамой в ее британский банк, и она разблокировала свой счет. Сейчас я могу ходить в банкомат и снимать потихоньку деньги со счета, так что есть реальный шанс уменьшить ее сумму до необходимой за месяц.

Развернула широкую кампанию по уговариванию мамы на операцию среди ее друзей, знакомых и всех людей, которых могу попросить. Очень много времени занимают переговоры и убеждение сначала этих людей, а потом, в свою очередь, они предпринимают попытки уговорить ее. Одна мамина близкая подруга откровенно мне сказала, что мама ее зло отшила и угрожала перестать разговаривать. Близким людям тяжелее, чем дальним, на них сыпется такой дождь гнева! И мой бессменный союзник, тетя Света, тоже попадает под огонь. Пощады нет никому, даже деликатной и дипломатичной тете Свете.

Пока мама грозно отбивается от всех своих близких и дальних знакомых, слушает вежливо или невежливо и ругается.

Физиотерапевт Диана закругляется со своей деятельностью. Прошел почти месяц, и улучшений нет, даже есть ухудшение. Они прощаются на время. В случае операции она вернется и будет реабилитировать маму уже по-настоящему. Мне жаль прощаться с чудесной Дианой, которая так поддерживала меня во время всей этой реабилитации. Реабилитации самой не добились, но сдружились. Она занималась мамой, а психологически помогала и мне. Я не чувствовала себя одной в схватке с мамиными проблемами. Диана, в отличие от большинства людей, выходила на работу во время пандемии и подвергала себя риску заболеть.

Я уже начала забывать, как это – принимать пациентов целый день, а тут вдруг вылезло сообщение на автоответчике в офисе: у женщины абсцесс и надо ответить. Почти три месяца мои пациенты вели себя крайне тихо, все боялись ковида. Наконец-то я кому-то понадобилась! Я перезваниваю пациентке и обещаю ей приехать в офис. Неотложная помощь легальна. Столько было счастья выйти из дома с профессиональной целью и быть профессионально пригодной! Эта пациентка помогла мне больше, чем я ей. Хотя я ей тоже очень помогла. Это была взаимная помощь. Прокатилась туда и назад на работу и побыла одна со своими мыслями.

Самый большой гвоздь у меня в голове – это как уговорить маму. Я развернула большую кампанию, которая у меня занимает массу душевных сил и времени. Продолжаю звонить в Европу и объяснять ее друзьям, что мама в плохом состоянии, во что им сложно поверить – у нее очень бодрый голос и угрожающая интонация. Много, много звонков и часов ушло на эту задачу. Мама отбивается от заговорщиков, как умелый фехтовальщик, со своей стандартной самоуверенностью. Ей никто не указ. И от меня защищается, как от главного врага, который хочет ее зарезать.

Наступает июнь, и на улице становится еще теплее и приятнее. Дети могут заниматься школой, сидя на улице, практически мечта, которая случилась во время ковида, – сочетание приятного с полезным, учеба и посиделки на травке. Лаура даже сходила на встречу со своими одноклассниками. Они сидели достаточно далеко друг от друга и в масках, но сам процесс, когда люди были физически рядом, не на экранах, очень вдохновил. С летом появляется надежда на то, что даже если не обняться, то видеться со своими знакомыми и друзьями будет легче.

Вася тоже встречается со своей учительницей и другими детьми на травке. Он никогда не переставал ни с кем встречаться, поэтому для него видеть детей – не такая уж и большая новость.

Я продолжаю возить маму на всякие мелкие врачебные визиты, как бы готовясь к операции. Еще несколько раз была на работе. Должна была встречаться с бухгалтером, который, наконец, сделал наши налоги. Их отложили в этом году из-за карантина и бездеятельности. Написала письмо для пациентов, объясняя меры предосторожности, которые мы ввели в связи с вирусом, чтобы сделать прием безопасным для них и для нас.

Пыталась записывать маленькие видео на фейсбуке, поддерживая внимание к себе через соцсети. Мне не идет блогерство, да и наши пациенты в основном пожилые и не сидят в фейсбуке.

10 июня у мамы был визит к онкологу. Мы должны были заранее сделать компьютерную томографию с контрастом. Мероприятие неприятное, но в этот раз обошлось без рвоты. Всё сделали, и онколог доволен, никаких следов рака снова не видно.

Мама начинает привыкать к мысли об операции. Еще не согласна, но ей отступать некуда. Она отрезана от ее бывших «рабов» – физио- и трудотерапевтов. Ей скучно, когда никто не приходит. Физиотерапевт приходила в гости, занести справку. Справлялась о ее здоровье и слушала рассказы про Лондон. Но это был единичный случай.

Маме хочется внимания других врачей, а все специалисты, с которыми мы общаемся, в один голос твердят, что надо делать операцию. Ей перестает хотеться разговаривать с кем-либо и очень хочется быть на улице, а ноги не несут.

Школа у детей заканчиваться. Несмотря на пропущенные три недели с начала ковида, она не растягивается на лето и завершается к середине июня.

Лето – самое прекрасное для меня время года, особенно тут, где мы живем. Всё цветет и благоухает, зелень радует глаз, горы манят, реки и озера приглашают освежиться. Несмотря на то что финансы на отдых ограничены, мне очень хочется сделать какие-то, хоть небольшие, поездки с детьми, которые можно будет потом назвать отпуском и оставить в памяти как положительные воспоминания.

Я заказываю семейную поездку в горы в центр Горного Клуба Аппалачей в июле. Мои нервные дети часто принимают то, что мне кажется положительным и приятным, в штыки, они не любят изменений, но после карантина они тоже рады куда-нибудь съездить.

Я изо всех сил стараюсь создать маленькие моменты, когда нам всем хорошо. Они помогут мне в будущем. В середине августа мы решили поехать на побережье Массачусетса – в Салем и Глостер. Хоть Портсмуте у папы и есть океан, это всё равно беспроигрышный вариант для отдыха. И это будут новые неисследованные городки и пляжи. На этом наши летние планы заканчиваются. Когда я езжу в Портсмут, отвозя детей к папе, остаюсь у друзей на денек-другой погулять возле океана и покупаться. Хотя в океане это больше выглядит как моржевание – с криком в воду и тут же, с еще большим криком, из воды.

Поездки, которые я сейчас заказала, дороговаты для моего растворившего бюджета. Но это тот случай, когда очень хочется и надо сменить обстановку и покататься с детьми. Я уговариваю себя, что я справлюсь.

Убегание от проблем – моя стратегия. Я набираюсь сил в путешествиях и быстро выдумываю планы на эту тему. Стараюсь с детьми куда-то ездить, хоть с ними неудобно и у них совсем другие интересы. Мне легче переносить тяготы, когда я перемещаю свое тело в пространстве. Особенно если это пространство имеет какой-то водоем. Океан – вне конкуренции, но горы тоже хороши. Отсутствие контроля во многих сферах жизни направляет мою силу воли в те места, в которых я могу принимать решения, например поездки. Похоже, я очень контролирующая личность, хотя с моими-то домочадцами контроль неосуществим. Попытки контроля сливаются в тревожную суетливость. От нее страдает мое тело, а физическая активность – это лучший способ спускать напряжение. Физическая энергия сгорает при лазании по горам и долинам, а это значит, что пропорционально стрессу мне надо облазить много гор и полей. Потянет на карьеру альпиниста. Интересно, альпинисты бывают неврастениками? Проверить не удастся.

Глава 15

Жизнь среднестатистических людей, коими мы являемся, подразумевает взаимодействие с государственными системами. Дожив до среднего возраста, я набралась опыта обращения с системами, и они со мной. Системы в этой стране отличаются от тех, в каких я выросла, и поэтому, даже при наличии жизненного опыта, я часто чувствую себя младенцем, удивленно тыкающим пальцем в пространство.

Как и положено в порядочной псевдодемократической стране, системы патриархально доминируют над личностью. Я последнее время бодаюсь с медицинской и образовательной системами. Они меня не жалуют. Разобраться в сложных ступенях лабиринта решений помогает нулевая подготовленность младенца и зашкаливающая мотивация. Я привыкла решать свои задачи и потому удивляюсь, почему процессы двигаются настолько медленно.

Мои дети варятся в образовательной системе. Она приспособлена только под самых средних и примерных детей, коими мои не являются. Лора подчиняется поверхностно, сдерживает себя, а потом после школы срывает свою сжатую компрессором воли энергию на близких. Вася вообще не приемлет системные требования и бунтует. Для таких детей ответом может быть кропотливая и долгосрочная работа с психотерапевтами, но дети не готовы работать, да и специалистов днем с огнем не сыскать. А мне хочется импульсивно всё и сейчас, даже, может быть, вчера – и детям, и маме.

Я пытаюсь перекрыть пропасть между тем, какие они, и тем, что подходит системе, собой. Нетрудно догадаться, куда это приведет. Делаю я это, конечно, из довлеющего чувства вины. Чувствую себя виноватой из-за того, что они живут со мной в разорванной семье и не видят папу, что хожу на работу, когда большая часть их сверстников имеют хотя бы одного незадействованного родителя-водителя дома на хозяйстве.

Сразу после развода и несколько лет после я помню, как боялась, что на меня настучат соседи в службу защиты детей, когда мои малые, больше Лорочка, орали так, что, казалось, слышно было не только в соседнем доме, но и на Северном полюсе. Поди докажи потом, что они просто так орут, а не потому, что я над ними издеваюсь. Я стыдилась своих детей и своей слабости, выходя из дома, не поднимала глаза. Знаменитую в Новой Англии прохладность в отношениях с людьми я принимала на свой счет. Да и кто знает, что они обо мне думают и сейчас?

Мои профессиональные достижения и то, что у моих детей есть больше, чем всё, не впечатляет моих детей. У них не было вожделенных телефонов (Лора получила свой последней и одноклассников), телевизора и айпадов, пока росли. Все остальные прелести – не в их вкусе. Они не знают, что может всего не быть. Лора завидует тому, что родители у ее талантливых подруг – профессора-преподаватели в колледже. Мой уровень образования для нее не идет в сравнение с профессурой. Хотя тут смотря с какой стороны посмотреть! Понижая меня, она принижает себя, тоже так себе инструментик.

Мой недолгий, но богатый опыт взаимодействий с системами выделяет особенность американских систем, а может, это присуще всем системам. Расчет на гуманность уменьшает шансы успешного взаимодействия, размягчает и отвлекает. Люди как винтики системы как бы превращаются в неодушевленные фишки, которые производят впечатление людей, но научены, как в боевых искусствах, уклоняться от человечности. Они работают от забора до обеда и так же рассуждают и принимают решения. Моя система ценностей с лязгом бьется об этот забор. Надо себе напоминать, что даже наличие образования – не показатель высокого нравственного уровня. Иногда бывает и наоборот. Мне приятнее думать, что все дружественно-белопушистые.

Разбивать иллюзию больно. Ковидный карантин был самым длительным периодом, когда я была дома со своей семьей один-на-один и почти без выходов на работу. Наша семейная единица почувствовала себя маленьким островом в океане, объединенным изнутри и разъединенным с остальным миром. Одна семейная системка в океане больших систем. Разборки с медицинской и образовательной системами напоминают амбиции одинокого пловца переплыть океан. На этот случай хорошо иметь большой корабль, оснащенный необходимыми и не очень вещами, с удобствами, с запасом продуктов, воды и одежды. Такими кораблями, наверное, являются дружные и богатые семьи, которые могут помочь друг другу в разных вопросах. Один в поле не воин. Максимум, на что может рассчитывать одинокий пловец при доброте окружающих – это не утонуть сразу и найти союзников в моменте. Корабля у меня нет, но союзники то и дело не дают утонуть, значит, не всё потеряно.

Многие системы пришли в бездействие из-за запретов на деятельность, как случае с моей работой, или в результате перегрузки медицинской системы, или от требования мгновенной перестройки, как в случае с системой образования для детей. Океаны систем работают от энергии людей, которых они обслуживают. Карантин, как гигантский отлив, в бездействии обнажил заржавевшие винты и лопасти этих систем, похожие на мёртвых чудовищ. С возвращением деятельности вода как бы вновь поступает в системы, и они снова кажутся внушительными и даже угрожающими.

Задумываюсь о том, какие могут быть последствия от образовательного бездействия. Система образования в нашем штате считается лучшей во всей Америке. Я даже решила жить не в Вермонте из-за этого и пересекаю границу штата каждый рабочий день. Но она лучшая только для тех мифических среднестатистических детей, которых у меня нет. Опыт моих детей в школах был мучительным для них и меня. Может случиться усиленное педалирование школой в начале следующего года, если всё вернется на круги своя, а они плохо реагируют на давление, и это повсеместное явление с детьми. Все дети сейчас напряжены стрессом, волнениями, тревогами и психически ранимы. Медицинская система тоже предназначена для усредненного потребителя, который не очень молод, так как молодые не болеют, и не очень стар и не очень болен, потому что старые и больные уже не могут с ней разобраться. И даже при горячем желании разобраться и воспользоваться системой, удается это немногим. Выживают сильнейшие – как в эволюционной теории. Больничный переводчик, который несколько раз нам помогал, признался, что его теща погибла, застряв на этапах системы и не получив нужного лечения. У него были связи в больнице, и он старался ей помочь, но это не помогло. Мне вариант невозможности излечения, честно говоря, не приходил в голову. И даже его рассказ отскакивает от меня. Умом понимаю, что у систем есть жертвы, но младенческий взгляд на вещи и отрицание говорят, что это у других людей. Откладывая современные достижения медицины смысл выражения? Даже несмотря на?, шансы на гибель и выздоровление примерно равны для серьезных болезней. Древние люди молились друг за друга и совершали ритуалы, чем я, кстати, еще не занималась. Может, пора?

Мысли о великих страданиях наводят на мысли о финансовой системе. Из нее и, возможно, благодаря ей, я смогла оплатить свое обучение, а потом расплачиваться с долгом, который вырос в три раза. Эта система работает, как капкан, который хочет поймать потребителя и выпотрошить его, сделать его должным и обязанным на многие годы и на большие суммы. Это я вспомнила о ссуде, которую всё еще пытаюсь взять для бизнес-расходов. Деньги надо брать, пока дают, а какая будет расплата – выяснится позже.

Чеховская реальность и заядлые проблемы маленького человека… Барахтаясь в больших макросистемах, я чувствую себя этим маленьким человеком. Конечно, мне никто не обещал, что жизнь будет добра и справедлива ко мне. Но почему я предполагаю, что добро всегда побеждает? Запрограммирована детскими сказками, где добро побеждает зло? Мне будет тяжело жить, если я перестану в это верить. Поэтому и продолжаю действовать так, будто мир действительно дружелюбен, обо мне кто-то заботится и всё будет хорошо. Меня миловала судьба до настоящего момента, и становиться фаталистом мне сейчас не хочется.

Еще одна привычка пандемии – это замечать положительные изменения. При подъеме со дна особенно заметна разница. Полезно осознавать, чтобы пересилить море негатива и страхов. Я ищу и считаю любые приметы приятных и положительных изменений, которые происходят.

Встречи детей с доктором Тамини, психотерапия и нутрициолог у Лорочки теперь онлайн, а это значит освободившиеся часы времени, которые проходили в гонке за успеванием на эти визиты после или вместо работы. Освобождается время и место в расписании, а значит, можно отделять процессы один от другого, не наваливать все дела в кучу.

Можно так же отпустить руль по поводу личных интересов Лорочки. Она тяготится моим присутствием и заботой. Ей кажется, что она уже достаточно взрослая, и девочка хочет принимать решения о своем здоровье сама. Я периодически слышу какие-то отзывы от нутрициолога Николь, так как в основном встречи проходят по телефону и без меня. Лора время от времени заказывает какие-то новые продукты на Амазоне – тоже сама.

Виртуальные или, как теперь говорят, телемедицинские визиты облегчают мне жизнь. Я надеюсь, они не исчезнут со снятием карантинных запретов.

Лорин педиатр, тоже на телефонной встрече, посоветовала обратиться к детскому эндокринологу. В другое время мне надо было бы искать свободный день, через несколько недель назначать визит и потом везти ее полтора часа в один конец. А в этот раз поговорили по телефону с педиатром в четверг – и нам назначили телевизит на понедельник. Я могла не покидать рабочее место, а Лора говорила со своего телефона из дома. Я была очень довольна врачом, которая, к тому же, говорила по-русски. Совет ее был мудрый и дельный, напомнил о незабвенном Карлсоне: «Спокойствие, главное спокойствие!»

У Васи была встреча с доктором Тамини, на которую он прибежал с улицы в мыле и, пробыв у телефона три с половиной минуты, испарился. И опять прозвучала угроза прекращения лечения, если Вася продолжит игнорировать указания врача. Ответственность за принятие лекарств лежит на мне, и мне прямым текстом ставится на вид моя неспособность заставить ребенка принимать таблетки. Я согласна, что не могу его заставить, но мне неприятно быть опять виноватой в том, что Вася такой, какой есть. Получается гальванический эффект сладкого общения психиатра с ребенком и жесткого – со мной.

В онлайн-формате сложно обеспечить полное присутствие Васи на визите с врачом. Раньше было сложнее его поймать, посадить в машину и доставить к врачу. Психические расстройства в тягость обществу. За детей получают родители. Как же иначе, их ответственность!

Меня это бесит. Ругаться я не хочу, особенно с психиатром. И чего бы я добилась? Чтобы меня пожалели? Меня раздражают психиатрические неопределенные ответы. Вот бы кто посоветовал, как вести себя в этой ситуации! Без опыта и советчиков решаю, что лучшей реакцией будет понаблюдать, как всё это пойдет дальше, и не лезть на рожон. Пока с психиатром мы всё же выигрывали противоборство со школой. По моим наблюдениям, каждый второй ребенок из окружения моих детей нуждается в психологической поддержке, а получают ее только мои дети. Мне удается найти ресурсы, в отличие от других родителей, оттого что я не допускаю проигрышных сценариев плюс удача новичка, как в картах. Меня мотивирует страх, что может быть хуже. Мне нет на кого переложить ответственность, я, как уж на сковородке, и намерена искать ответы.

Побившись о неразрешимое и потратив изрядно энергии на детей, переключаюсь на работу. Я становлюсь востребована. Гигиенистка собирается выходить на работу со второй недели июня. Им раньше, чем врачам, разрешено принимать пациентов, и у нас жаждущие. Часть визита – это осмотр врачом, и я тоже должна присутствовать, хотя своих пациентов еще не могу принимать. Просто сидеть целый день и раз в час на пять минут общаться с пациентами – то еще удовольствие. За пару дней такой работы я начинаю сходить с ума. Заполняя паузы информационным шумом в интернете, понимаю, что устаю от информации больше, чем от работы.

В голове муравейник из тревожных мыслей типа: «А как дальше жить?» Мысли бегут в привычном направлении. На следующий день в планах везти маму к ортопеду, проверять, как заживает ее бедро. Надо также забрать контрастную жидкость на очередную томографию. Большие надежды возлагаю на плановый визит к невропатологу, назначенный полгода назад, до всех этих безумств. Пока что-то делаю, не так одолевают мысли, а на этой отсидке на работе голову зашкалило. На работу на этой неделе больше не вышла.

Свозила маму в больницу к невропатологу и ортопеду. По дороге и в городе уже не чувствовала себя последним гуманоидом за рулем. Вокруг появились люди и машины.

Невропатолог, как я и надеялась, взывал к здравому смыслу моей мамы и убеждал в том, что операция будет правильным решением в ее ситуации. Она не внемлет. Мама еле тянет ноги и голос после уговоров и переговоров. Даже о Лондоне не вспоминала. Она устала, готова смириться.

– Что ж ты всё хочешь меня зарезать, Кира? – уже без запала вопрошает мама по дороге домой.

– Режут кур, а тебе предлагают самую высококвалифицированную помощь, которая только существует. Это единственное, что тебе может помочь, пока еще не поздно.

Бесполезная трата слов и сил. Мама изучила вопрос с помощью своих агентов в Киеве и Лондоне. Киевские эксперты не знали о внедрении шунта для оттока излишка спинномозговой жидкости, лондонские ставили под сомнение репутацию хирурга и «перебирали харчами», как будто у нас тут стояла очередь из нейрохирургов, горящих желанием бесплатно прооперировать вредную старушку. Помочь, конечно, не помогли, но категорическое «нет» из лексикона пропало. За неимением лучшего я принимаю и такое согласие.

От моральной невыносимости мысли автоматом опять переключается на следующую болевую точку – работу. Рабочий банковский счет при смерти. Приходится сдержать свое обещание и отменить медицинскую страховку себе и работникам. Переключаюсь на страховку для бедных, которая всё равно стоит около четырехсот долларов и ничего не покрывает. Наш план – выйти на работу после Дня Независимости 4 июля. Не представляю, как я смогу ходить на работу и осуществлять все функции по обслуживанию семьи.

Школа у детей заканчивается в конце второй недели июня, и для меня это праздник, так же, как и для них. Шестой класс – заключительный в начальной школе. Учительница Сэра торжественно принесла грамоту об окончании шестого последнего класса для Васи, который ее не дождался и сбежал, не увидев ни грамоты, ни учительницы.

Из положительного – обязанность по подниманию детей с утра в школу отпадает. Второй вопрос: можно ли будет оставить маму одну дома и ходить на работу? День операции приближается, и скоро наши позиции определятся.

Чтобы мне не скучать, Лаура стала жаловаться на боль в спине. Я сводила ее к знакомому хиропрактику, которая поправила спину и порекомендовала ортопедические стельки. Мои дети унаследовали почти всё от моего мужа, в физическом плане так точно. В утешение мне одна моя мудрая знакомая сказала, что у них от меня сердце, и я благодарна ей за это. Но в связи с вот такими походами к врачам выясняются ранее неизвестные нюансы унаследованных физических особенностей бывшего мужа. Самое неприятное – история психических заболеваний в семье, а в случае с Лориными стопами – слабые и перекрученные связки на пятках. Таким стопам нужны специальные ортопедические стельки, делающиеся индивидуально под заказ. И их не покрывает страховка. Лора уже травмировала ноги и рвала связки, поэтому убеждать ее в необходимости этой меры не пришлось. Загвоздка, как всегда, в цене – это больше пятисот долларов. Ее папа не согласен оплачивать половину сего расхода и готов в любое время дня и ночи ругаться из-за денег. Он кошмарит меня, страховку, Лору и физиотерапевта, к которому мы ходили снимать оттиск для стелек. Папа убежден, что есть вариант, где он не платит. Обычно я плачу за всё, что нужно, и не связываюсь с ним. Но сейчас у меня нет возможности. Бывший муж меня и так бесит, сам по себе, а тут еще нужно закрыть глаза на его жадность и крохоборство! Этот конфликт отнимает много сил – Питер упирается до последнего. Лоре тяжело жить в этом, она выросла в таких конфликтах. Папа проводит с ней часы на телефоне, убеждая в моей никчемности. Как профессиональный манипулятор, он всегда знает, что и как сказать, а при частом повторении даже абсурд становится вполне очевидным фактом. Лора хочет быть взрослой, пытается найти компромисс с отцом. Она ведь может и сама заплатить! Сейчас у нее действительно есть деньги после «собачей» подработки, но у дочи были свои планы на эти деньги. Есть еще вариант – не делать стельки, но мне он не нравится. В целом переговоры и звонки заняли пару недель.