Во мраке, переходившем в серебро

Радостных новостей нет, чудеса переносятся на завтра. Мне от прогулки стало легче, а Вася – чернее тучи.

Вечером детям в приемном покое положены развлечения. Пришла специальная тетушка, открыла потайной шкафчик, в котором лежали DVD, айпады и видеопроигрыватель. Были еще карандаши, фломастеры и блокноты для рисования, еще какие-то игрушки. Васику ничего не мило, кроме телефончика. А я решила не отказываться от приятностей и вместо своего ребенка воспользовалась услугами «развлекательницы». Выбрала посмотреть фильм, который еще не видела – новый «Frozen-2»! Два часа ухода в сказку и удовольствие. Я только с маленькой Лорой смотрела такие фильмы, и то не полностью, урывками. А тут – не отвлекаясь и лежа на Васином топчанчике на бочку. Вася пустил меня прилечь, а сам сидел на стуле. Тело ныло от бессонной ночи, и полежать было очень приятно. Тетя-фея к восьми часам забрала фильмы и проигрыватель и заперла в шкафчик – и ночь пришла в приемный покой. Началась опять беготня с сиреной и включенный электрический свет. Уголочек обещали после трех часов ночи, если не объявятся другие претенденты. Один глаз спал, другой следил за невероятно медленно ползущей стрелкой часов. Вторая ночь в коридоре на стульях уже намного жестче, чем первая. Голова скатывается на грудь или в сторону, и сна нет.

Думаю о Лоре. Она волнуется, тоже не спит и хочет знать, когда я вернусь. Я бы и сама хотела это знать. Подводя итоги за два дня: мы залечили трещину в пальце и сошли с «Сероквела» без последствий.

В новом диагнозе Васи тревожным звонком является дисрегуляция. Та самая легкая замена дня ночью, с которой я боролась многие месяцы, и еда не вовремя. Сбиваются биоритмы, и происходят гормональные изменения, а с ними – болезни. Опаснее дисрегуляции —друг Картер. Он сбивает всё, не только биоритмы. В его присутствии у Васи отключается здравый смысл, и его несет. Если нам в этой больнице ничем не помогут и отправят или мы сами уедем домой на следующий день, я смогу работать в этих двух направлениях.

 До трех часов прошла вечность, но нас закатили в уголочек, и мне достался второй стул. Мой ночной надзор помог Васе – я остановила медсестру, которая хотела разбудить его среди ночи из-за какой-то ерунды. Он еле заснул в этом хаосе.

«Сероквел» не принимает в тех пор, как мы зашли в эту больницу. Мне предложили на выбор альтернативные лекарства, и я, посоветовавшись с гуглом, выбрала «Клонидин» – препарат от высокого давления, который дают гиперактивным детям. Всё меньшее зло, чем психотропные лекарства. И от этого мне спокойнее. Ничего плохого с ним не произошло пока, и побочные действия незначительные.

Утро отмечается новым переездом в коридор. Опять никаких положительных новостей насчет койкоместа, но надежда и намеки, что к обеду что-то появится. По натоптанному маршруту принесла еду. Хлеба на завтрак не было, были оладки, которые Васик поковырял. Лебедей угощать нечем. «Как Ленин в тюрьме», – подумалось мне, и я стала заниматься организационными вопросами со своего телефона. Написала письма-отчеты всем, кому нужно было написать о том, что мы в больнице. Школа – первая в этом списке, чтобы не считали прогулы. На работе случилась неприятность. Мой рабочий банковский счет взломан хакерами. Деньги заморожены, и мне надо явиться лично, чтобы началось расследование. Соответственно, не могу платить людям зарплату и оплачивать счета. С этим надо будет разбираться уже из дому.

Пошла снова прогуляться к речке, и зарядил мелкий, но обещающий стать крупным дождик. Дошла до лебедей, помахала им ручкой и бегом назад уже под довольно сильным дождем.

Вместе с дождём накрывает и меня, рыдания прорываются из груди. Я так долго держалась… На меня опускается ощущение безысходности. Сколько можно сидеть в этой больнице без ответов и в коридоре? Бессонные ночи и общая усталость пробивают мои защитные реакции. У Васи настроение бродит от мрачного до очень мрачного. Периодически он отвлекается с моим телефоном. Телефон – миниатюрный филиал Смольного, искусно упакованный в виде андроида. Он работает за троих – отдавать надолго не могу.

Когда меня накрывает, я опять иду беседовать с медсестрами на посту. Появилось одно койкоместо в больнице в Ателборо в полутора часах езды от Бостона на юг. Есть надежда, что для нас. Это середина дня, для подтверждения нужно еще несколько часов. Надо дать ответ быстро. Проверила рейтинг больницы – далеко не лучшая, но и не худшая, и согласилась. Туда надо ехать утром, и нам нужно будет провести еще одну ночь в приемном покое.

Заметно приободрилась и пошла залечивать душевные раны едой – покупать обед себе и Васищу. Когда вернулась назад с пиццей, оказалось, что Васю уже перевели в психиатрический блок, так как он уже зарегистрирован на перевод в госпиталь. Мне теперь тоже надо попасть в этот блок, в который, как и в больнице рядом с домом, не позволяется заносить никакие личные вещи.

Я оставляю свой телефон и деньги, закрываю на ключ в локере в предбаннике. Васе уже предложили переодеться в полуарестантскую коричневую пижамку, и это кстати. Он извелся в духоте, ему всегда жарко, и без душа и свежего белья он стесняется своего вида и запаха. Мне не положено. От стресса я как бы примерзаю, и тело не производит пота. Но даже мумии хотелось бы в душ после трех дней коридорного заключения. За это время Вася, в отличие от меня, даже не пытался оросить лицо водичкой. Прекрасная новость: в психиатрическом отсеке есть душ! Он только для пациентов, мне надо дотерпеть до дома, а вот Вася таки сходил и помылся. После душа, еды, без визга сирен и телефона Вася преобразился, стал как-то объемнее. Нас определили в отдельную комнатку, где мне можно спать на полу. Есть также кровать для Васи и телевизор. Для детей в отделении предусмотрены разные игрушки. Медсестра приносит нам ведерко с разными материалами, среди них есть магнитный конструктор из треугольных звеньев. У нас такой был дома. Вася строит башню и разрушает ее, потом – чудо-юдо-дракона. Ребенок становится ребенком с игрушками. Я тоже. Рисую и леплю, отдаюсь процессам полностью. Психика отсекает негатив – такое бывает, когда бежать больше некуда. Мы отдаемся творчеству, веселимся и чувствуем по-настоящему, что мы в одной связке. Ха, ради такой редкости и в психушку попасть не грех. Из непредсказуемого подростка, который не разговаривает, кроме как скандалит, он превращается в ребенка. Но психушку спокойным местом назвать нельзя. За другими дверями происходят странные вещи, слышны истерические завывания. Одно только хождение в туалет с открытыми дверями чего стоит! Сопровождается интересными звуковыми эффектами и запахами.

В эту ночь матрас, брошенный на пол, без подушки и одеяла обещает мне сказочный отдых. Усталое тело не может дождаться, когда растянется, когда выключится свет. В темноте Вася ослабляет оборону, ложится рядом со мной и дает себя потискать. Это наша сладкая тайна. При свете сын не дает прикасаться к себе, но он с детства обожает щекоталки.

Наконец-то этой ночью мы оба спим. Вася в арестантской пижаме, под бдительным надзором камеры наблюдения. Утром нам предстоят большие перемены. Васю повезут в больницу на скорой помощи, а мне надо ехать вслед за ним.

Утро наступило внезапно, и голова на редкость свежая. С вечера купленный йогурт остался Васику на завтрак.

– Васик, поешь йогурт, так как следующая еда – в неопределенном будущем. Мы увидимся в больнице в Ателборо. Я тебя люблю!» – чмокаю детку на прощанье, убегая.

– Угу. Я тебя тоже, мама, – отвечает детка.

Тогда я не знала, что мы расстаемся надолго, и этот чмок я еще буду вспоминать.

Понеслась вызволять свою машину. Надо было еще заехать в магазин на выезде из Бостона, чтобы домой не с пустыми руками.

Васю должны были забрать через полчаса после того, как я ушла. До больницы ехать полтора часа, а на улице так и продолжался дождь. Утро пятницы, а пробок нет, я легко проехала по городу.

Глава 23

Пандемия разгрузила дороги. Я позвонила домой и обрадовала свою дочь, что возвращаюсь.

Результатами мозгового штурма ночами, когда сон не шел, были идеи о других школах. Время в машине я использовала для звонков. Позвонила в школу в Вермонте, в которой очное обучение не прекращалось. Хотела попробовать записать Васю туда, выслушала условия. В Вермонте, кажется, к особенным детям относятся лучше. Знакомая учительница из Вермонта не может поверить моим рассказам о том, как наша школа сопротивляется в оказании помощи моему ребенку. Еще одной идеей была католическая школа для мальчиков на границе со штатом Нью-Йорк. Религиозные школы очные, но не интернаты, и мне надо будет переезжать и снимать жилье там, на месте, и оттуда ездить на работу. Неудобно. Лора не достаточно взрослая, чтобы оставаться одной. Да и где Вася и где религия? Вариант нереальный, но я его разобрала дотошно. Мест сейчас нет ни в каких очных школах. Под дождик за рулем заняла свой мозг этими логистическими размышлениями и калькуляциями.

Я приехала в больницу немного раньше, чем скорая помощь, и, найдя вход не с первого раза, пошла регистрироваться. Подписала кучу бумажек, побеседовала с социальной работницей. За это время Васю доставили, но мне сообщили, что встречаться с родителями у них не положено. После завершения регистрации окинула печальным взглядом казенные стены и вышла. В больницу пускают раз в неделю в родительский день, и он не сегодня. Опять разрыдалась. За что боролись, на то и напоролись. Отправилась рулить домой еще три часа под дождем. У мамы был назначен визит к нейрохирургу, и я его перенесла.

Дома нашла в почте интересную вещь – свою открытку из музея еще с зимы. Из-за пандемии открытки выслали не через шесть месяцев, а позже. Уже опять почти зима. Сколько неисполненных желаний и надежд в этом письме! И насколько отличаются мои желания и надежды сейчас. Повзрослела я за этот даже не год… Что имеем, не храним, потерявши – плачем. Мне бы сейчас психически здоровых детей и конец пандемии – и больше ничего не надо! Если б знала тогда, что нужно просить на сейчас! Но тогда оно было, и я не ценила. Хотелось взбитых сливок сверху.

Еще по почте прислали уведомление, что на подходе квартира для мамы, надо назначить смотрины.

Лора, измученная разлукой, не могла нарадоваться двум вещам: что вернулась я и что не вернулся брат. Она его тихо, а иногда и громко, ненавидит. Он – источник почти всех неприятностей, не считая бабушки. Она пугает меня, когда, не стесняясь, говорит о своих испепеляющих чувствах. Мне до сих пор сложно говорить о своих чувствах, а она – локомотив экспрессии. Тормозит ее только то, что она знает, как Вася мне дорог, потому и не хочет делать мне больно.

С Васей пообщались вечером. Это клиника не идет в сравнение с предыдущей. И не частная, и не самая лучшая. То есть дурдом действительно выглядит как дурдом. Буйных гасят таблетками, но остальные кричат и не заморачиваются условностями. Толпу подростков с трудом контролируют воспитатели. Но Вася не жалуется, всё лучше приемного покоя.

Услышать о том, что не хватает дисциплины, от Васи – это очень интересно. Он ведь всю жизнь с дисциплиной борется. Рефлексия на психотерапии сделала свое дело. Смешно, но психиатра там нет. Таблетки от доктора гугла остаются актуальными. Моя иллюзия о лечении в больницах опять разбита. В больницах изолируют, меняют обстановку, гасят агрессию седативными препаратами, дают возможность отдохнуть, в частности и родителям. Из положительного – там есть медсестра, которая взяла кровь на анализ и обнаружила у него гиперлипидемию и повышенные щитовидные гормоны. Насчет липидов – неудивительно, так как у ребенка диета из пиццы. Объяснить это легко, но изменить за него невозможно. Хуже с гормонами. Прочитала, что это может означать аутоиммунное заболевание, и испугалась. Медсестра советует назначить визит к эндокринологу. Индивидуальную терапию в больнице не предлагают, групповая – в основном неорганизованная и малоэффективная. Социальная работница считает, что Вася продвигается неплохо и за неделю выпишут. У них тоже держат пациентов стандартно неделю.

Вася тихий и психически подавленный окружением. Другие лекарства ему не выписали, врачей нет. Мне жаль его, но больница с задачей справляется, и от «Клонидина» вреда нет. К выписке через неделю приедет папа и заберет его к себе. В школе маленькие каникулы на День Благодарения, и Питер вызвался оставить Васю на неделю у себя. Я довольна. Ему нужно сменить обстановку и не встречаться со своим другом.

С заблокированным банковским счетом – одна беда. После подписания всяких бумаг они начали расследование, которое занимает недели, а деньги трогать нельзя. Придется открыть новый счет в другом банке и пользоваться им. Моя кредитная история пострадала, приходится переговариваться на эту тему со всякими агентствами. Удивительно, что один из самых крупных банков в стране до такой степени некомпетентен в решении стандартной проблемы!

Мне пришел счет за медицинскую страховку для мамы. Страховка всегда была бесплатная. Начинаю звонить и выяснять, в чем дело. Оказывается, ее статус поменялся. Ей таки дали бесплатную страховку, и теперь старая страховка стала дополнительной и за деньги. Мне об этом никто не потрудился сообщить, но это очень радостная новость. Притом что физическое состояние мамы хорошее, она не готова расставаться с привилегиями больной. Она соревнуется с детьми в плане перекладывания ответственности за свое лечение и быт на меня. Не могу заставить ее записывать свои визиты к врачам, знать, в какое время и к каким врачам, что они лечат. Ей нравится жить в мыльном пузыре, где всё происходит как бы само собой, но моими руками. Я ей по много раз объясняю, чего хочу, а она не слушает и говорит, что я ворчунья и у меня скверный характер. Со стороны это выглядит, как непрекращающиеся выматывающие перебранки. Я знаю, что мной пользуются, но не знаю, как это прекратить.

Лора в отсутствие Васи заявляет на меня права. Она плохо справляется со школой сейчас, от стресса у нее блокируется голова, отсюда проблемы, особенно с математикой. Назначила встречу в школе и на эту тему. У нее тоже есть специальный документ, обязывающий школу предоставлять ей дополнительную помощь, – форма пятьсот четыре. У нее был когда-то диагноз СДВГ, но без гиперактивности. Упоминать это словосочетание при ней нельзя, она считает его оскорблением. Надо договариваться о помощи ей, обходя слона в комнате. Говорили только с одним специалистом по образованию, не с двенадцатью, как у Васи. Форма пятьсот четыре подразумевает список ухищрений, дабы идти в темпе с другими учениками. Ей должны давать удлиненное время для тестов, дополнительное время на все задания. Раз в год этот список обсуждается и обновляется, это очень помогает процессу. Лора хочет быть взрослой и сильной и преодолевать свои трудности. А я ей опять подстилаю соломку.

Встречалась с Аней, и у нас был разбор полетов по поводу пребывания в приемном покое. Когда-то новое для меня слово «ресурс» теперь плотно вошло в обиход. Без ресурса никуда не уедешь. Без Васи отдыхаю и набираюсь сил.

Так случилось, что в эту пятницу – мой день рождения. Хотя я провела встречу по поводу Лоры в школе и тревожилась по поводу выписки Васечки, у меня был праздничный план. Около часа езды от нас есть чудесная усадьба прекрасной писательницы Идит Уортон. Женщина была необыкновенно прогрессивная. Кроме того, что она написала от руки около сорока книг и была самым высокооплачиваемым автором-женщиной в ХІХ веке, она еще занималась дизайном и вместе с итальянским архитектором написала книгу по архитектуре и устройству садов. Ее дом-усадьба в Леноксе – это образец итальянской архитектуры и садоводства. В темное время суток в нем устраивают в этом году световое шоу. Темнеет рано, и темнота – замечательный фон для фонариков. Билеты купила и на Васю, но поедем с дыркой от Васи, с Лорой вдвоем. Честно говоря, моя программа развлечений едва ли подходит Васе, ему бы надцать доз адреналина. А вот с Лорой наши интересы совпадают. Я забираю ее со школы, и мы отправляемся в Ленокс. Сначала погулять по скульптурному парку на территории Мариинского монастыря – там умиротворение. Дальше идем угощаться в историческую классическую таверну «Красный лев». На огромном крыльце стоят столики, где на открытом воздухе можно даже в пандемию закусывать без риска для здоровья.

День солнечный и даже теплый, пока светит солнце.

Официант оказывается русскоговорящим – светловолосый и молодой парень из Белоруссии.

– Чем хотите угоститься, девушки?

Я цвету и пахну от «девушек». Лора принимает то, что я считаю комплиментом, как личное оскорбление. Она терпеть не может, когда люди не замечают нашу разницу в возрасте и мою неочевидную седину и зрелость.

– А удивите нас чем-то вкусненьким и легким, закусочным! – радостно отвечаю ему.

– Она моя мама, и ей сорок шесть лет, никакая она не девушка, – бурчит Лора.

Прощаю ей, не ведает, что творит.

Официант понимающе смотрит на нас. Он принял заказ и заметил нашу динамику. Легкой танцующей походкой он удаляется. Вернувшись с вином, он щедро наливает мне намного больше, чем я ожидала от одного бокала.

Потом приносит обещанные вкусности – французский сыр, свежий багет, оливки, колбаску, виноград. Позже приносит кусок тортика со свечкой. Один годик и одна свечка – не восемь тортиков с одной свечкой, как хотел Карлсон.

Нам нравится гламурное времяпровождение и внимание симпатичного официанта. Мы угощаемся и разглядываем людей на улице – тут ходят без масок. Милый образ недавнего прошлого. Время пролетает незаметно, и темнота мягко и незаметно опускается на широкое крыльцо таверны, выключая наш человеческий телевизор. Нам надо торопиться в парк, у нас билеты по времени.

Из чернил темноты хочется к свету. Для начала фары от машины прорезают мрак, освещая дорогу. После светового коридора дороги попадаем в светящуюся палитру парковки, а за ней – в волшебство. Неоновые, фиолетовые, ярко-малиновые, желто-золотые, серебристо-белые лучи света переплетаются в затейливых узорах: шары, грибочки, звезды, колонны. Получается сад света там, где раньше был сад из деревьев и цветов. Похоже на статичные, зависшие в воздухе фейерверки. Бывший парк населен тысячами святлячков-софитов. Пятна света влекут нас по дорожкам, и мы проводим полтора часа, бродя по этим закоулкам света и тени. Возвращаемся к машине почти загипнотизированные.

Несказанное облегчение от того, что Вася уже уехал из больницы, что мне не надо волноваться о том, что случится с ним ночью, если бы был дома, о его таблетках, физическом и психическом здоровье. У Васи есть отец, который десять лет не участвовал в заботе о ребенке, но сейчас, по стечению обстоятельств, исполняет функцию папы. Он по-прежнему считает меня корнем зла, не разговаривает со мной, отказался оплатить счет за больницу, но это всё мелочи – Васечка с ним, и мне не надо им заниматься. Этот день рождения удался.

Еще одним подарком себе на день рождения стала сессия с Грейс. Моя йоговская подруга порекомендовала мне ее как целительницу и терапевта в одном лице. Ее работа с энергиями – это симбиоз между психотерапией, коучингом и энергетическим хилингом. Сессия началась с очищение поля и лавины слез. Через пару дней до меня дошло, что я нашла то, что искала. Грейс – настоящий Мастер, который приходит, когда ученик готов. Ее сессии проходят в измененном состоянии сознания, я теряю ориентацию во времени и не очень помню, что было. Она присылает потом аудиозапись. В моей терапии с Аней я чайной ложкой пыталась выкопать себя из ямы. И не то, что я не ценю эту помощь – она была соломинкой, за которую я схватилась, как утопающий, и стала реально выплывать. С Грейс – это психотерапия с Высшими силами на стероидах. Вместо чайной ложки я нахожу свои крылья, и через несколько взмахов яма остается далеко внизу. Я чувствую, что есть выход из лабиринта проблем. Грейс рассказала мне о Васе, его кармических задачах и что мне нужно делать, чтобы выйти из этого психического виража.

Домашние бьются в мою дверь во время сессии. Может, чувствуют угрозу рассыпания карточного домика той реальности, в которой я живу, когда я одна против всех? Одна сессия – только начало, почин, и работы много. Океаны слез еще предстоит выплакать. Когда я занимаюсь медитацией, эффект похожий – за одно сидение проживаются эмоции и мыслеформы, накопленные за дни, недели и месяцы. А с помощью Грейс это всё происходит за секунды. Я буду с ней работать.

У мамы тоже новый почин. С новой страховкой Центр для пожилых начал присылать помощниц. Они водят маму гулять три раза в неделю. Она с их помощью сварила борщ – первый раз за этот год. Мама рассказывает им про Лондон, как может, и они слушают, хотя парочка работниц уже сбежала от ее интенсивности. Водят ее к Ирине Ивановне в гости.

Пришло письмо о квартире для мамы, нужно назначить смотрины. Она категорически отказывается смотреть или переселяться, продолжает песню о своей квартире в Лондоне. Настоящее для нее выпадает из обоймы. Она видит себя только в прошлом – в Лондоне, в котором она уже год не была, или в будущем – тоже в Лондоне. С настоящим провал. Мои доводы о том, что в Лондоне у нее нет врачей и нейрохирургов, она не говорит по-английски, у нее нет помощников и денег, не впечатляют. Мой здравый смысл ей до фонаря. Ей хочется оставить квартиру в Лондоне и жить у меня с бесплатным обслуживанием, когда ей нужно. Зачем еще дополнительное жилье? А вот для меня отдельное жилье для мамы – это необходимое условие выживания, я держусь на волоске. За это жилье надо будет платить, и моя сестра даже предложила оплачивать, но при условии, что она оставит свою квартиру в Лондоне. Пенсия уходит на лондонскую квартиру, и у нее не остается денег на проживание в Америке. Как Винни-Пух, она хочет и того, и другого, и без хлеба. Денег у нее на такую роскошь нет, собственно добывание денег на такой расклад мама возлагает на меня. И тут надо ставить границу. У меня не трое детей.

Я в отчаянии от того, что мама разыгрывает этот спектакль, когда решение так близко. Я много лет стояла в квартирной очереди для нее. Звоню всем знакомым и родственникам, тете Свете, своему двоюродному брату – всем, кому могу. Уговоры не помогают. У меня получилось заставить ее сделать операцию, а сейчас фокус не удается.

Меня раздирает фрустрация, и я твердо знаю, что должна прекратить эту манипуляцию. Я не могу выселить свою маму, хотя это как раз то, что надо бы сделать.

Мама требует купить ей билет в Лондон. Там еще суровый карантин, и правила о въезде туманны. Бушует ковид, а мама против вакцинации. Мне читать правила некогда, мама читать их не будет.

Я иду сама смотреть на квартиру – чудесная, новенькая, с ручками, на первом этаже, с видом на лес. Даже знаю, где взять мебель. Я бы сама туда заселились, но это для стариков. Печально, что такая ляля не удостоена смотрин.

Мой двоюродный брат предложил не выдавать маме паспорт. Он и так хранится у меня, потому что она не помнит, где ее документы.

На следующий день мы идем на прием к нейрохирургу. Та же наезженная дорога в Питтсфорд и то же напряжение в машине от столкновения двух упрямств. Мама ведет себя загадочно. Меня просят выйти из комнаты, чтобы она поговорила с ним один на один.

Потом доктор Шмидт вызывает меня, показывает письмо, которое мама передала ему, – с мольбой помочь ей выехать в Лондон. Он мне сочувствует, но ничего сделать не может. Он не психиатр, диагноз не поставит, хотя она мелет чушь.

Когда мы возвращаемся домой, я отдаю ей паспорт.

– Мама, я тебя силой не держу, пытаюсь тебе объяснить, что, по меньшей мере, неразумно ехать в Лондон и отказываться от квартиры здесь. Но ты вольна делать всё, что хочешь, но не моими руками. От квартиры я отказываюсь, но в моем доме ты жить больше не можешь.

– Я ходила к Нелли, и она обещала купить мне билет через неделю. Я уеду в Лондон.

Спасибо, что мне не пришлось исполнять эту повинность. Как отправлять маму на гильотину.

– Мама, ты понимаешь, что сбежать означает потерю медицинского обслуживания, грин-карты, так как она привязана к адресу, и внуков, так как в Лондон не наездишься?

Мама гордо заявляет:

– Мне свобода важнее, всё остальное мне не нужно!

– Ты пожалеешь об этом.

Я из последних сил выдавливаю из себя рациональные доводы. Темнеет в глазах.

– Не пожалею! – всё так же, со сценическим пафосом, продолжает мама.

На следующее утро к дому подъезжает полицейская машина. Меня вызывают из дома, и на дорожке, рядом с тетей-полицейской, стоит Нелли, не поднимая глаз. Меня уже трусит мелкой дрожью. Нелли заявила на меня в полицию по поводу насилия, якобы я силой удерживаю британскую гражданку. Я выношу доверенность, по которой имею право принимать решения за маму, и это удовлетворяет полицию. Мама удивленно кудахчет. Она понятия не имела о существовании доверенности, которую мы делали у юриста вместе и использовали для всех больниц. Очень удобно ничего не помнить. Притом она считает, что я на нее наговариваю насчет проблем с памятью. И каждый день узнает что-то новое.

Нелли наконец поднимает на меня глаза, и в них сверкает едва сдерживаемая ненависть. Я спрашиваю ее, почему она не поговорила со мной, прежде чем звонить в полицию. Она брызжет ядовитой слюной – ниже ее достоинства беседовать с насильниками. Она защитник прав человека, и у нее достаточно информации из уст жертвы, чтобы принимать меры. Я не могу во всё это поверить, двигаюсь, как во сне. Полиция и Нелли удаляются, я захожу в дом и запираю дверь, чего обычно не делаю. Типа защищаюсь.

Следующим заходом был звонок из службы охраны стариков, куда Нелли тоже накляузничала, что я издеваюсь над мамой. Естественно, с маминых слов.

Мной интересуются слишком много служб. Билет уже куплен, и мама уедет. Но что могут сделать все эти инстанции с моей репутацией? Как остановить этот снежный ком?

Я сажусь за компьютер и заказываю маме жилье на неделю в Веннингтоне. Доказать, кто над кем издевается, невозможно, если жить отдельно. Я не вижу другого пути. Отвожу маму туда с вещами и продуктами.

Глава 24

Новая сессия с Грейс. Опять море очищающих слез. Она отвечает на самые важные вопросы, которые я даже сама не могу сформулировать. Моя ахиллесова пята – эмоциональная нестабильность, я принимаю всё слишком близко к сердцу. Нужно научиться не распыляться. Моя мама и мой сын учат меня этому больше, чем другие обстоятельства. Моя душа учится у них и отрабатывает карму. Нужно следовать энергии, но не давать себя на откуп. Васина душа – зеркальна моей. Он делает всё то, что я хотела бы делать и в чем себе не признаюсь. Он выражает мою фрустрацию, усталость, бессилие, заставляет меня чувствовать. Мир – продолжение меня и выражение меня. Моя судьба переписывается. Я никогда бы не отпустила маму и Васю и продолжала бы нести непосильную для меня ношу. Ситуации простраиваются для меня по-другому, и я начинаю освобождаться. Тут надо не рыдать, а радоваться. Для этого нужен взгляд сверху, «хеликоптер вью». Мне нужно научиться жить для себя, а не служить другим. Только в этом случае другие научатся жить сами. Я же вкладываю слишком много сил в ситуации, которые не могу изменить.

Может, все эти утверждения – здравые по смыслу, и я их наверняка слышала от Ани, но в этом формате и в этот момент они доходят до меня с кристальной ясностью и сопровождаются практическими советами по воплощению.

 Лора тоже проводит работу с психотерапевтом – она увидела слишком много шокирующих сцен за последние дни. Пытается переварить произошедшее. Меня пригласили участвовать в сессии с ней. Из меня неожиданно вылетают злость и раздражение по поводу доктора Тамини, при офисе которой работает Лорин психолог. Она советует мне напрямую поговорить с доктором Тамини. Я оставляю сообщение в офисе, и мне предоставляют возможность поговорить через пару дней. Доктор Тамини огорчена, что я порчу ее репутацию нелицеприятными высказываниями о ней. Она считает, что сделала всё необходимое и помогала нам всеми возможными способами, но наши профессиональные отношения должны быть закончены. Она дает нам тридцать дней найти другого специалиста. Я в шоке от нашего короткого и емкого разговора.

Так же, как в ситуации с мамой, я не могу поверить своим ушам и, как во сне, прощаюсь с доктором Тамини. Правда для меня, что иллюзия профессиональной поддержки убирает возможность настоящей поддержки. Сейчас отпадают все неработающие структуры, чтобы дать место новым. Я не могу себе представить, как это может произойти. Других психиатров нет во всем округе, даже через сто миль от нас. Для Васи есть шанс найти врача через Ника, который связан с центром для особых детей. Там тоже психиатр один на тысячи, но буду пытаться. Для Лоры шансов очень мало. Я пару месяцев ждала в листе ожидания в двух больницах, и всё это не сработало. Просто дети с депрессией или склонные к суицидам – это недостаточно веский повод для записи к психиатру. Необходимо, чтобы у них были еще системные хронические заболевания.

Нам выписали рецепт на таблетки на два месяца вперед, и это было всё, чем могли помочь.

Проходя по нашей игрушечной главной улице в деревне, я заметила объявление о конкурсе пряничных домиков. Он проводится каждый год перед Рождеством, но объявление об этом я увидела только сегодня, хотя конкурс идет уже одиннадцать лет. Оказывается, можно украсить свой домик и выставить на конкурс. Сегодня последний день, когда можно записаться. Это то, что мне сейчас надо! Бесплатно выдавались наборчики из прямоугольных пряничных плиток, я забрала последний.

 Мы с Лорой вдвоем, в пустом и тихом доме, в отголосках прошедших драм взялись за дело. Пытались склеить каркас домика кремом, но он предательски расползался и перекашивался. После нескольких попыток вертикальность зафиксировалась. Потом раскрыли все пакетики с разноцветными конфетами и присыпками, которые прилагались к набору, и начали выдумывать дизайн. Лора захотела добавить елочки, и я сгоняла в магазин за рожками для мороженого, которые мы покрасили зеленым кремом и нарядили конфетами М&М, как шарами. Шоколадка «Херши», аккуратно разрезанная на шашечки, стала черепицей. Получился очень милый, веселенький сказочный домик. Я соорудила переноску из коробки, и мы доставили его на пункт приема.

Было три категории конкурсантов – дошколята, дети-подростки и взрослые. Мы бы точно победили, если б можно было соревноваться с малышами. Но мы честно выставились во взрослых. Много радости было в этом домике – искренней и легкой. И в совместной творческой работе, не говоря уже о том, что Лора подъедала конфетки и работала на сахарной эйфории.