Лихолов

Ночь начиналась неплохо. Но со временем в горах все настойчивее начали раздаваться странные звуки. Темнота выпустила на простор горный ветер и было неясно: он ли воет тоскливым плачем, или духи ночи беснуются меж скал. Холодало, свежесть воздуха щекотала щеки. На воющих звуках странная мелодия тьмы не прекратилась, какофония только нарастала, становилась объемнее. Вскоре поплыли вокруг уже и самого Елисея странные шорохи, и юноша напряженно сжал рукоять кинжала, а лук со стрелами положил поближе прямо перед собой.

Молодой охотник начал уже заметно промерзать. Не помогал и плащ. По телу пошла плясать легкая дрожь. Елисею начало чудиться, что по горам вверх-вниз бегает шепот. Будто разбросаны повсюду осколки тьмы, весь день они спали, и вот сейчас проснулись и начали друг с другом перекликаться. А потом принялись бродить, что-то выискивать, сбиваться в стаи и все время перешептывались каким-то шипением. Вдруг померещилось юноше, что какая-то тень, по форме человеческая, только сгорбленная, худощавая стоит в двадцати шагах. И смотрит прямо на разведчиков! Смотреть в ответ было жутко. Казалось, вместо глаз у тени какие-то жуткие дырки. Елисей помотал головой. Тело плохо слушалось от холода. Моргнул. И вроде бы наваждение исчезло.

– Тфу! Померещится со страху!

Но только еще через пару мгновений показалось на том месте уже больше подобных чудищ. И все словно слетались в круг смотреть на незваных гостей. Елисей хотел было потрясти за плечи Лихолова и разбудить. Да вдруг понял, что теперь уже не мог двинуть ни рукой, ни хоть ногой, ни даже крикнуть. Всю его плоть будто сковал изнутри могильный холод, оцепенение. «Морок!» – мелькнуло в сознании.

Темные тучи высвободили из объятий луну, стало чуток светлее. Только и увидел Елисей, как сидит он рядом со своим спящим спутником, а вокруг них кольцом стоят странные исковерканные тени с дырками вместо глаз. Пялятся на разведчиков и что-то обсуждают. Нужно бежать, нужно сражаться! Но тело окоченело. Тогда нужно быть тревогу, будить Лихолова! Сил у юноши хватило лишь на то, чтобы еле слышно пропеть старую требу к Свету Матушки Судьбы. Здесь, на Северо-Востоке, верили, что одно лишь упоминание о ней обжигает тьму. Стоило Елисею чуть прошептать, как сил немного прибавилось, он громко заорал:

– Лихолов! Морок напал!

Но не мог он даже обернуться, посмотреть, удалось ли разбудить Странника. Зато в ответ на его возглас одна из жутких теней выступила вперед, подняла в его сторону руку и что-то проговорила на незнакомом, шуршащем языке. В то же мгновение туман застелил глаза Елисея, и стал юноша ни жив, ни мертв, ни бодр, ни в дреме. А будто опьяненный, что-то понимал, что-то смутно чувствовал, но вырваться не мог. И теперь уже даже на шепот не было сил. Туман проскользнул в самую глубину тела, гася там последние остатки тепла. Ощущал Елисей только как он летит куда-то. Будто он – низкое-низкое облако, и его привязали за веревочку да тащат прочь. Лихолов очнулся от крика Елисея, потому как сон бывалого охотника всегда чуткий. Только поздно. Он тоже уже был скован весь могильным холодом, каким-то глубоким отчаянием. «Туга», – вспомнилось северное словечко. И так же на него налетел туман, застлал глаза, прополз внутрь, превратил в облако и унес.

Сколько их тащили и куда – неясно, чувства времени и пространства стирается, если ты – всего лишь сгусток тумана. В том состоянии ощущали они только одно – тоску. Были самой тоской. Тоской дышали. Тоску несли за собой и вились туманом по земле.

В какое-то мгновение мир вернулся в прежнее состояние. Лихолов и Елисей снова оказались людьми, не туманами, но все так же полностью скованными могильным холодом. Тела их, усадили рядом друг с другом, а вокруг происходило что-то вроде собрания. То была плоская ветряная вершина одного из холмов, внизу обрамленная кольцом сосен. Луна освещала это открытое лысое горное плато. Кругом хороводом стояли мерзкие скрюченные сизые тени, словно выкидыши ночного тумана, с ломанными горбатыми фигурами. Напротив пленников же стояла самая крупная тень, кто-то вроде местного предводителя, короля или вождя. Все остальные, скорченные и убогие, что-то шептали тому, главному, на непонятном наречии. А вождь внимательно слушал. «Шур-шур!» – только и можно было расслышать.

Странники же по-прежнему не могли ни шевелиться, ни даже говорить, только безвольно сидели как тряпичные куклы. Вдруг главная тень взмахнула рукой, и все смолкли. Вождь сделал два шага в направлении пленников и стал властно медленно говорить с ужасным акцентом на всеобщем человеческом языке. Шипящим сдавленным голосом. Это звучало так, словно бы пыль по горам зашуршала от ветра:

– Гости незваные. Гости нежданные. Забрели в мои края… Посмели шагать. Посмели топать. Своими грязными сапогами. По моим Горбатым Горам! – раздалось поддерживающее шипение жуткой призрачной толпы. – Я – Версипал. Я – хозяин. Хозяин горбатых гор. Царь духов. Сила мрака. Жуть тумана.

Тут толпа буквально взорвалась визгами и воем, прославляя своего царя. По душе Елисея разлился жгущий ужас, словно в его живот залили кипящее железо.

– Жгу я голубые костры здесь. Каждую ночь жгу. Костры из душ. Умерших здесь душ. Зверей, птиц – все мои. И на огонь той жертвы живу. Мы все тут живем. И так уже века. А еще высоко жгу. Там, где видно издалека. Чтобы никто чужой не влез в мои горы без спроса. А вы – наглые. Смертные. Песчинки пыли. Вы убили мою птицу. Стрелой. Сожрали сами. А дух ее был МОЙ! Он должен был. Гореть в моем синем огнище! Без спроса. Без дозволения моего. Ограбили!!!

Гул топы снова зашипел. Было похоже, что пленников осыпали проклятьями и угрозами. Махали призрачными ручищами и скалились рваными пастями. Черные сосны по краям плато торчали вверх острыми верхушками, и, казалось, что это копья невидимой армии. А царь духов продолжал:

– Плата за грабеж. Будет взята с вас. Вывернем наизнанку. Выпотрошим души. И туманом сделаем. В эту ночь в голубое кострище тьмы. Бросим первую душу. А вторую на третий день. Жизнь ваша. Время ваше. Нашими станут. Сожрем их. Да такие костры. Разожжем с вас. Что на всю округу. Видно будет. Век еще никто. Не полезет в мои горы. И не украдет моих душ.

С последними словами царь резко отвернулся от пленников и направился обратно внутрь своей толпы. Другие же призраки засмеялись, пошипывая, будто им перепало невиданное лакомство. Лихолов и Елисей изо всех сил пытались справиться с оцепенением, как-то вырваться, хоть шепот осилить – но все тщетно. Будто их замуровали в куски льда, оставив только зрение и слух. Елисей силился достать из сердца хоть капельку света, чтоб хватило на шепот молитвы Матушке Судьбе, уж тогда бы тьма испугалась. Да не тут-то было. Намертво могильный холод связал пленников. Казалось мужчинам, что они даже не дышат – до того не властвовали над своими телами. Меж тем, призраки, явно довольные и возбужденные, закружили хоровод вокруг жертв. Уже тянули свои подобия рук к их сердцам, чтобы сделать что-то кровожадное. Мужчины же мысленно извивались и противились. Это мгновение длилось мерзкую вечность. Столько всего сейчас чувствовали пойманные жертвы.

Как вдруг все замерло. Десятки дырок вместо глаз уставились куда-то в одну точку позади мужчин, но ни Лихолову, ни Елисею не было видно, куда именно. Потом тени взвизгнули как испуганные псы, отскочили в стороны, нашли своего царя и сбились за его спиной в жалкую кучку. Что – -то сильно их испугало. Стало теплее как-то резко. Лихолов и Елисей почувствовали себя кусочками льда под первыми весенними лучами солнца. И тут за спинами мужчин из мрака раздался голос. Нежный, девичий, журчаще-бархатный. Но строгий, повелительный:

– Версипал! Не свою добычу ты поймал! Отпусти их!

Медленно, по правую руку, из-за спин пленников вышла девушка. Теперь ее стало видно. В теплом кафтане и с длинными кучерявыми золотистыми волосами. От нее исходило жарящее тепло, будто от печки. «Дракониха!», – подумал Елисей, оттаивая от оцепенения. Мужчины уже чувствовали свои лица, шеи, плечи и руки, позволяя драконьему жару отогнать прочь туманный холод. А девушка гордой властной походкой с прямой спиной и вздернутым подбородком вышла еще вперед. И встала между пленниками и Версипалом. Тот же весь в отвращении сморщился, будто отчаянно сопротивляясь какой-то внутренней ломке. А потом уже не таким гордым, как раньше, голосом, но больше даже визгом, царь духов выпалил как обиженный старичок:

– Эти воры! Они украли! Нашу птицу. Без разрешения взяли. Наказаны! Должны быть.

Девушка же ничуть не смутившись, точно ведая свою силу, упорно продолжала:

– Версипал! Ты – грязь под ногами тьмы! И народ твой – мерзость! Я же – кострище света. Я – жар, я – огонь карающий! Как смеешь ты возражать мне? Отдай мне этих пленников. Они – моя добыча!

Версипал стал корчиться и ежиться, рычать и фыркать, остальные же духи за его спиной молча жались друг к другу в ужасе. А царь все не мог решиться, что хуже: ослушаться дракониху или остаться без добычи сегодня. Лихолов и Елисей уже совсем оттаяли и молча наблюдали. Девушка с золотистыми волосами начала заметно злиться и тепла от нее стало больше, будто разгорался невидимый костер. Она повысила голос, по-драконьи прорычала:

– Версипал! Отдай мне этих пленников! Или узнаешь гнев моего огня! Я зажгу свой свет среди твоей ночи, и ты сгинешь!!!

Последние слова она уже прокричала громким рыком, голосом дракона. Даже горы вздрогнули от испуга. Похоже, ее жар был для нечисти несносен, жуток, как верная гибель. Духи гор с визгом разлетелись в разные стороны, не выдержав собственного страха. А Версипал же молча превратился в туман и рассеялся. Но шипение и визги еще долго носились по окрестностям. То за камнем, то за сосной, то в овраге – стонало и рычало что-то бестелесное, озлобленное, разочарованное.

Пленники остались один на один с девушкой. Она повернулась к ним с гордо поднятым подбородком, посмотрела сурово и строго произнесла:

– Вы, двое безумцев! Идите за мной. Назад не оборачивайтесь. По сторонам не смотрите. Глядите только на меня или под ноги. Да не отставайте ни на шаг. Иначе снова обледенеете!

И она тут же быстро зашагал прочь. А путники – за ней. Страшно было идти вслед за драконихой. Но оставаться с озлобленными духами – еще хуже. Как в плохом сне брели путники по темной ночной земле. Дурея от слишком жаркого воздуха, исходившего от девушки. Долго шли. Спотыкались. Но смотрели, как велено, только на свою заступницу или себе под ноги. И не отставали. Ее красный сарафан даже среди ночи выглядел ярким. А золотистые волосы, казалось, словно слегка светились, как только что потухшие лучины. Хочешь, или нет – а взгляд от незнакомки было не оторвать. Как среди густой темени не оторвать взор от горящего факела. Будто вся красота, весь свет мира, все пламя жизни – сосредоточились в этой хрупкой девушке.

– Здесь заночуем, – приказала незнакомка, когда довела путников до своего логова. – Кто вы есть такие? И как взбрело вам в головы, глупцам, бродить ночью? Да по таким дурным местам?

– Я – Странник, – представился полуправдиво Лихолов. – А это – Елисей, мой ученик. Я воин, иду в столицу – наниматься к королю. Издалека иду. Мы гнали дичь, да заплутали малость. Решили, что поднимемся немного в горы, там лучше видно будет, где оказались, а заодно и укроемся на ночь меж камней. Да вот, нарушили здешний покой. Просим простить нас! Низкий тебе поклон, девица, за помощь. – Поклонился Лихолов. А за ним и Елисей. – Скажи, как звать нашу спасительницу, и кто ты? Как смогла распугать озлобившихся духов гор?

Елисей обратил внимание, как ловко Лихолов умел играть словами, говорит полуправду, нагло не обманывая, но и не выдавая ничего лишнего. Девушка гордо смотрела на мужчин. С минуту раздумывала, а потом произнесла:

– Имя мое вам знать ни к чему. Считайте, что его поглотил огонь… впрочем… – она задумалась уже о своей полуправде. – Зовите меня Златой. Пусть будет так… Сама я здесь, в горах, живу недавно. И, надеюсь, долго не пробуду. Много знать вам, холопы, не пристало. Скажу только: не ведьма я, тьме не подчиняюсь. Хотя рядом со мной вам долго быть небезопасно… Но уж лучше, чем с духами гор. Я дремала здесь, а потом вдруг очнулась от крика. Поднялась на звук и увидела, как та нежить утаскивает людей в туман. Давненько мне их погонять хотелось, мерзость неприкаянную. Жалко тех птиц и зверей, из кого потрошат они души. Ворожат и забирают все себе. Богатства, что живой душе были даны: отведенное ей время, подаренная сила жить, дыхание ее – все забирают… Отнимают через жертвенный огонь Владычице Тьмы и делят меж собою, как грабители добычу. На те крохи и существуют. Ни живы, ни мертвы, злобные, туманные твари, морока облики. Но птица, то одно, а когда увидела я как человека живого тянут, уж решила, не бывать тому! Вот и вступилась. Меня они боятся. Потому что мой огонь силен, меня могильным холодом им не сковать. Хм, скорей, я сама их обожгу. А эти духи боятся света, боятся тепла и огня – то смерть для них. Их время – ночь. Мой же дух – суть день в теле….

Злата сделала на мгновение паузу, словно провалилась в какое-то размышление. Лихолов пристально вглядывался в ее свежее чистое лицо, насколько это было возможно при скудном свете звезд. Правильные черты, руки белые и тонкие, не испорченные трудом. Елисей же не умел быть столь внимателен, он просто видел перед собой редкую по красоте девушку, но очень гордую. Взгляд юного охотника так и тонул то в ее чувственных губах, то в ясных смелых глазах. Спасительница же продолжила:

– Отдохните, постерегу ваш сон, а на рассвете уйду. Как проснетесь – прочь ступайте. И никогда сюда больше не возвращайтесь. Горбатые холмы уже много веков стонут под гнетом призраков. Здесь чужакам не рады. Только, ох… Как бы вам не потянуть за собой сумрак… Злы на вас духи остались, воют они в туман от обиды. А туман слушает… Пойдет за вами следом. Берегитесь завтра днем. Но пока рядом со мной, никто вас не тронет.

Лихолов снова еще раз почтительно поклонился. А поднимая лицо, вдруг показал еле заметную хитрую прищуренную гримасу, и спросил:

– Вижу, что ты не ведьма, милая добрая Злата. Поступок твой смел. Нет черни бездонной в девичьих очах. И голос нежный звучит чисто, как ручеек. А еще вижу, что говоришь ты властно. Для такой юной девы необычно легко повелеваешь, так, будто с пеленок этим занималась. Мучает это все мое любопытство, скажу честно. Но откуда ты такая, допытываться не буду, раз не желаешь.

Девица от последних слов Странника еще выше вздернула напряженный подборок и нахмурила брови. Злате явно не понравилась проницательность малознакомого мужчины. И стал еще более заметен в ней очень резкий контраст нежности молодого тела и какой-то твердой внутренней стати. Она напоминала только-только выкованный меч: внешне металл кажется мягким, но уже чувствуется вся его сила и власть. Елисей уж точно, бродя меж деревнями по лесам, еще ни разу не видел, чтобы молодая девица держала спину так ровно, так смотрела сверху вниз, будто считала себя их повелительницей. А сейчас после дерзости последних услышанных фраз она вообще стала как горячее железо. И снова жар, исходивший от Златы, напряженно усилился. Девушка глубоко вдохнула, будто напряглась обуздать саму себя:

– Вам о моей судьбе ведать не положено. Хватит и того, что я выцарапала вас из рук мерзких детей мрака!

– Прости нашу дерзость, спасительница! – вдруг выпалил Елисей, сам не ожидая от себя. Но так он обомлел, разглядывая ее красивое лицо, что плохо соображал. Сердце его билось с непривычным грохотом, сладким огнем носилась кровь по венам. – Мы… мы слыхали, что в этих краях свирепствует дракон! Может и тебе нужна помощь наша? В уплату за спасение?

Лихолов еле заметно вздохнул и закатил глаза. «Вот королобый, – скажет он потом Елисею. – Слишком парень юн, зеленый как майская травка!». Рука нервно нащупала под рубахой амулет. А Злата же вздрогнула от этого вопроса, и в глазах ее впервые на малую долю мгновения показались трещинки испуга. Но девушка быстро спрятала эти чувства. Зато в голосе ее зазвенела оскорбленная гордость:

– Помощь мне ничья не нужна! Я сама всем вам помощь! Не вам меня спасать!

Затем развернулась, шагнула в свою пещерку, села на камни и бросила последнюю фразу, после которой до конца ночи уже молчала:

– Вам надо прилечь поспать. А утром убирайтесь из гор!!!

Лихолов укоризненно посмотрел на Елисея. Но юноша и не заметил. Тоска и гадкое чувство предательства заполнила его от пяток до макушки. Елисей чувствовал, что должен был предложить помощь. Как он надеялся, что Злата сейчас, подобно любой другой девице в сложном положении, вдруг всхлипнет, пустит слезу. Расскажет о своей беде, о том, как ее сделали ужасным чудовищем и попросит о помощи. Ну и тогда уж Лихолов точно не захочет убивать несчастную страдалицу. Но последовавший резкий грубый отказ ножом порезал душу. Раз так она довольна тем, что с ней приключилось, то может и правда дело нечисто? Может ли такая прекрасная внешне, такая смелая и сильная девушка, не побоявшаяся отвоевать двух незнакомцев у самих духов гор, одновременно быть и ужасным убийцей – драконом? Гадко. Гадкие горы. Гадкое небо. Гадкий ветер. Весь мир казался Елисею гадким, наверное, впервые в жизни. Он грустно отступил, небрежно выбрал место для отдыха. Тяжким грузом сел на землю, словно держал внутри себя булыжник. Свернулся в клубок около одного из камней, завернулся плащом и постарался поспать. Шла уже последняя треть, до рассвета осталось не так долго, дорога утром предстоит снова дальняя и пешая. Лихолов тоже улегся рядом со своим спутником, также завернулся в плащ и приготовился ко сну.

Оба странника быстро провались в дрему, словно упали в темную холодную реку, без сновидений, без облегчения, с какой-то мучительной пустотой. Злата же, как и обещала, разместилась в своей пещере меж камней и не спала.

Глава 3. Жертвы странствий

«В мире уже достаточно тех, кто спит наяву. Миру нужны те, кто осмелится бодрствовать.

В мире уже достаточно тех, кто идет легким путем. Миру нужны те, кто возьмет тягость бытия на свои плечи и пойдет прямой дорогой.

В мире уже достаточно тех, кто молчит. Миру нужны песенники, стихотворцы и сказочники.

В мире уже достаточно тех, кто алчет брать. Миру нужны те, кто готов отдавать.

В мире уже достаточно тех, кто торопится судить. Миру нужны те, кто умеет прощать.

Непроста жизнь бодрствующих, идущих прямо, поющих, отдающих и прощающих. Но велика их награда от Матери Судьбы. Ибо именно эти души наречет она сынами своими.»

Талмуд Светославия.

Озорное утреннее солнце разлило свои лучи по горам. Свет игриво заполз за все выступы и щербинки серо-коричневых камней. В воздухе витал запах сырости, которая часто бывает в конце лета.

Когда Лихолов открыл глаза, Златы уже не было, а Елисей еще спал. Вещи девушки были сложены и припрятаны за камнями. Видимо, она снова приняла драконий облик и улетела на охоту.

– Проснись, парень! – дернул Лихолов Елисея. Тот с усилием разлепил веки и приподнялся.

Пора выдвигаться в сторону столицы. Голод жег изнутри. Путники поднялись к своему прошлому укрытию и нашли нетронутыми свои вещи. Подкрепились горстками орехов и водой из фляг. У Лихолова постоянно крутилась в голове одна из фраз заступницы: «А туман слушает… Пойдет за вами следом. Берегитесь завтра днем. Но пока рядом со мной, никто вас не тронет». Тревожно было думать, что бродячий туман теперь повадится ходить за путниками следом. Надо было прикинуть, что бы такого сделать, чтобы или сбить туман со следа или как-то от него защититься. Но сколько ни бродил Странник по свету, не видал такого способа для простого смертного без магических сил. Решение всегда было одно – биться. Но не драться же теперь со всем туманом, что есть в Северном Лесу? И тут пришла вдруг мысль: раз духи так боялись дракониху, то, может, и туман тоже ее остерегается… Тогда стоило прихватить с собой какие-то вещи, которые несут в себе отпечаток драконьего пламени… Что-то, что удобно нести в кармане…

Пока Елисей собирал вещи на плечи, Лихолов спустился снова в логово и огляделся. Что можно тут прихватить с собой? Взгляд скользил по голым камням, костям жертв, пещере с вещами… Ну, кости брать в дорогу не особо удобно, да и приятного мало… Вещи девушки как-то глупо забирать и жаль оставлять ее без единственного платья… И тут взор Лихолова упал на обожженные драконьим пламенем камни – точно! Странник пошуршал руками среди почерневших булыжников и нашел парочку маленьких камней с явными следами огня. Один Лихолов положил к себе в карман штанов, второй отнес Елисею и настоятельно попросил носить это с собой как амулет. Юноша недоуменно принял в ладони пестрый камушек, серый, с одного боку черный. Потом равнодушно пожал плечами и послушно убрал странный предмет за пазуху.

Путники собрались и пошли вниз, оставляя странное драконье логово и жуткие верхушки горбатых гор за спиной. По дороге умылись в ручье, пополнили припасы воды.

– Сколько нам до столицы? – спросил Лихолов.

– Сначала день дороги на юго-восток – выйдем на тракт. Дойдем до ближайшей деревни, там, возможно, ты купишь лошадей как хотел. До столицы на лошадях будем скакать день, пешком же идти, наверно два дня или три.

Елисей отвечал тихим хрипловатым голосом, лицо его не выражало как раньше радости, любования природой. Можно было бы подумать, что он устал, не выспался или голоден. Но что-то подсказывало Странствующему Охотнику, что виной всему внутренние душевные терзания. Потому что и в Лихолове самом, опытном охотнике, на нечисть все напряглось. Какая-то струна его обветренной стертой в мозоли души печально звенела. Протяжно, уныло тянула жалостливую мелодию. Странная девушка. Странный дракон. Все как-то спуталось, свилось в узел, и не знаешь, с какой стороны его распустить. Легло грузом на душу. Но одно Лихолов предчувствовал точно – ночное происшествие с духами не окончится так просто. Все эти твари, морока лица, всегда гадко мстительны. Так что надо торопиться до выхода к тракту. Может, бродячие туманы летают медленно? Тогда удасться и оторваться, если нигде не застревать.

Когда путники спустились, наконец, с неприветливых гор в редколесье, сразу же почувствовалось, что воздух здесь другой, что тут больше тепла, что природа доброжелательнее. Елисей явно чуть воспрянул духом. Присел на одно колено перед старым большим ясенем, одну ладонь прислонил к сердцу, другую же положил на землю. И что-то тихо пропел. Лихолов знал, что так на Востоке берут благословление у любимой земли. И если ты ее верный сын, если знаешь песни леса, песни полей и рек, то родная земля действительно благословит. Прибавит сил, обострит слух, поведет хорошими тропами, угостит водой из родников. Напев Елисея был ритмичным, мелодичным и очень душевным. Когда юноша встал, лицо его чуть подрумянилось прежней жизнью. Бледность, напавшая на него в горах, отступила. Но все равно глаза смотрели вперед с какой-то тяжестью.

А еще чуть позже, наконец, привычный Елисею густой лес принял путников в свои объятия. Лихолов постоянно оглядывался. Впрочем, и для юноши-охотника тоже было обычным делом следить, чтобы ничто в лесу не могло подобраться ни с боку, ни со спины. Но опытный странник оборачивался не просто по привычке. Он помнил предупреждение Златы о том, что духи излили злобу в туман, и теперь за путниками вполне могла красться какая угодно нечисть. Пока мужчины шли не по дороге, а просто по дикой чаще, деревья здесь росли близко друг другу. Так что вдаль вглядываться было просто невозможно – мозаика коричневых и зеленых кусочков леса закрывала обзор. Поэтому никак не удавалось убедиться наверняка, что нет преследования каким-либо мерзким выродком сумеречной магии. Эта неуверенность создавала напряжение, душила, задерживала, мешала. Но только Лихолову. Елисей тоже шел не такой летящей походкой, как в первый день знакомства, но по иной причине. Он передвигался грузно и безрадостно, потому что явно переваривал в душе все произошедшее накануне.

Однако, несмотря на то, что оба путника сегодня продвигались задумчиво, голоду было плевать на обстоятельства и сердечные терзания. Желудки сводило. Так и мечталось о вкусной диче на вертеле. Лихолову в такие моменты часто вспоминались застолья из его детства. Того утраченного осколка жизни, когда нынешнего странника и звали иначе, и кожа его почти не знала шрамов и морщин. Да и душа парила по жизни легче, не отягченная ни виной, ни тоской. Там, в Мраморном Дворце, он обедал в просторном светлом зале с огромными окнами, из которых на пол проливался водопад теплого солнечного света. Всегда вкушал пищу под ласковые мелодии гуслей. Рядом господ развлекали придворные танцовщицы: стройные молодые девушки в коротких повязках на груди и бедрах, с зазывно позвякивающими бусинами на одежде, с пылающими цветами в волосах. Женщины в Юго-Восточном Раздоле славились красотой на всю Зеленую Твердь. Своими округлыми гармоничными чертами лица, мягкими нежными телами напоминали они наливные яблочки, так и хотелось вкусить их сладость. А угощения за столом короля Раздола и его семьи всегда были не менее изобильны, чем само его государство: то тебе бараньи ребра с разнообразными соусами, то огромные рыбины из бесчисленных рек и озер, то дичь с зеленых полей и редколесий. Все это приправлялось разносортными травами. К ним прилагались обычно печеные овощи с разными сырами от овечьих до коровьих. Сластей в Раздоле умели готовить видов сто, не меньше. И вино, конечно же, король Раздола, отец Лихолова (тогда звавшегося Ариславом) обожал вино. Потому на юго-востоке умели его делать с хрустальной кислинкой да сухо-сладким привкусом многочисленных фруктов и ягод. Такое южное вино было легкое будто алый шелк. Природа королевства напоминала вечный праздник, особенно летом: чернозем дарил людям множество плодов, все кругом цвело, зеленилось, пело и прославляло жизнь. Отец-король любил Арислава, хотя тот и был всего лишь бастардом. Однако ж мальчик родился раньше законного сына, а потому навсегда запал в сердце отцу. Король и его первенец проводили много времени вместе, особенно в старшем возрасте. То на охоте, то на приемах, то на тайных вылазках в город, переодевшись в купцов. Король любил послушать разговоры на базаре, узнать беды и радости своего народа. Боевым искусствам учил принцев Раздола отдельно выделенный наставник, мастер сражений по кличке Вихрь. Взрослый кметь, опытный воин, был суров и строг, как сталь, но чувствовалось, что где-то в глубине души он очень любил своих мальчишек-учеников. Однако ж, эта любовь не мешала ему ребятишек гонять, как самый твердый командир гоняет солдатню. Но все трудности тех дней теперь помнились Лихолову как счастливое время, тот период жизни, когда война была лишь тренировкой, угроза жизни надуманной, та боль и слезы уставшего от занятий мальчишки – лишь капризами невинного ребенка. Помнил Лихолов и Алтынку… Красивую танцовщицу с темными пышными волосами и чувственными губами. Спелую как слива, гибкую и легкую подобно ветерку. О! Как же Арислав в юности мучился ночами, не в силах выкинуть из головы изгибающееся тело, танцующее под ритмичную музыку тумбанов и домры. Алтынка была похожа на идеальный пейзаж Раздола: прекрасные равнины украшались округлыми холмами, а припрятанный лесистый островок таил тайны не менее сладкие, чем все плоды изобильного королевства вместе взятые. Лихолов помнил, как слал ей через служанок цветы из отцовского сада, как они бросали друг на друга обжигающие взгляды в мраморных коридорах дворца. Как он преследовал Алтынку тайком, подглядывал из кустов белой сирени. Едва дышал, жадно впивался взором во все то, до чего еще не смел дотронуться. А потом… однажды… Как целовал ее губы, шею, грудь, и как откликалось чувственное девичье тело на его ладони… Все эти воспоминания о Раздоле жили сами по себе в душе Лихолова, как кусочек сказки о живописной цветущей земле, такой плодородной, с добрыми веселыми людьми.

Искорки минувших дней маленьким теплым огонечком согревали изнутри суровую душу Странника. Поверх того теплого воспоминания было навалено много боли, много черни. Предательство, вина, побег… А потом нужно было как-то выживать. Что еще мог делать за деньги беглый принц? Только махать мечом. Потянулась череда ужасных чудовищ, с которыми он сражался. Всякие ублюдки темной магии, разоренные тварями деревни, поломанные судьбы, чьи-то убитые кормильцы, обреченные на голод семьи, украденные для обрядов дети… Это лежало камнем внутри Лихолова, но громоздилось оно все же поверх того тайного осколочка света, той вечной памяти о счастливом детстве и ранней юности.

– Эх, сейчас бы барашка с травами да кубок южного вина! – вздохнул Лихолов.

– Да, Лихолов, и мне бы… Ну… правда, у нас тут вместо вина – ель, – отозвался Елисей.

– И девку бы какую-нибудь… посочнее да повеселее.

На это юноша отвечать явно постеснялся, зарумянился и только бросил на Лихолова немного смущенный взгляд. Да тут же отвернулся.

Вскоре представилась охотникам возможность подстрелить пару зайцев, Елисей же собрал по дороге в лесу ароматных травок. И путники не медля более развели костерок и приготовили еду. Наконец-то сытые, утомленные, они не торопились завершать привал. Пока Елисей затаптывал остатки костерка, Лихолов уперся взглядом в стену деревьев. Стволы казались замершими в засаде разведчиками, словно, как только ты от них отвернешься, они тут же оживут. Бесконечный океан веток, листьев, травы…. И вдруг заметил меж зелени на расстоянии шагов тридцати от себя облако тумана. Тут же дернул Елисея за рукав. Молча указал пальцем на медленно приближающийся морок. Оба путника тот час вскочили на ноги, схватились за оружие и замерли, надеясь, что блуждающее облако может проплыть где-то поодаль, не приметив их. Все портили еще тлеющие угольки – от них исходили тепло ижизнь. А именно это всегда притягивало подобные сгустки тумана. Никто не издавал ни звука. Ни шороха не исходило от странников, ни даже тяжелого выдоха.

Между тем, морок медленно полз в их сторону. Он пожирал солнечный свет, создавая вокруг себя темень среди бела дня. Полупрозрачные клубы двигались, пошипивая, бормоча что-то хрипотцой на языке, который лучше не знать. Придумано то наречие было мраком, и только ко мраку через него и можно было обратиться. Когда туман подобрался ближе, Лихолов и Елисей постепенно стали ощущать тоску. Туга! Что-то тянуло Лихолову душу. Отчаяние, страх, желание слепо преклониться и отдаться в руки чему-то большому и безысходному. Ужасные, ломающие человека чувства напористыми волнами обрушивались и напирали, старались порушить всякое сопротивление.