Неизлечимые

Глава 5

Я еще раз окинул взглядом небольшую квартирку на Арчер-стрит в районе Фрипорта. Она была совсем небольшая, но там было все необходимое для жизни. Стены выкрашены в приятный светло-голубой цвет, два окна, от которых было много солнечного света – одно из них выходило на пожарную лестницу, и я сразу живо представил как буду сидеть там, перебирать струны гитары и любоваться огнями ночного города. Вдоль стены стоял серый диван-раскладушка, над ним висел плакат с черно-белым изображением небоскребов Нью-Йорка, рядом кресло того же цвета и небольшой журнальный столик с телефонным аппаратом. Под ногами был расстелен тонкий, но мягкий, серо-голубой ковер. У противоположной стены стояла голубая деревянная тумба, на которую только что мой приятель Джек водрузил небольшой телевизор. Здесь было много воздуха, чисто, опрятно и по-своему уютно. Пара ярких горшков с растениями разбавляли интерьер: один стоял на подоконнике, другой нашел свое место в углу комнаты на полу с пальмой небольшого размера. На окнах колыхались от вечернего ветра прозрачные белые занавески. Несказанно порадовал старенький потертый патефон на сером комоде с несколькими пластинками. Я задумчиво перебирал их, с любопытством рассматривал музыкальный аппарат со всех сторон, пытаясь угадать его возраст, когда Джек зашел в комнату с парой бутылок и звучно плюхнулся на диван.

– А тут неплохо, да? – похлопал ладонью спинку дивана парень, заботливо вскрыл открывашкой одну из бутылок и протянул мне. Его светло-русые волосы были всклокочены, а глаза цвета янтаря блуждали по комнате, рассматривая детали.

– Здесь очень хорошо. Я на такое даже и не смел рассчитывать, – согласился я, сделал несколько больших глотков пива, наслаждаясь приятным ощущением холодка в желудке, и оперся задницей на комод. Внутри все же ощущалась небольшая неловкость от того, что человек, с которым мы не так давно знакомы, помог мне обзавестись подобным хорошим жильем, да еще и в таком благоприятном районе. Я думал, что буду ютиться в запущенной комнатушке в каком-нибудь Гарлеме, где сами местные-то боялись выходить на улицу по вечерам. Этот парень оказался просто спасителем для моей неуемной задницы, вечно попадающей в неприятности. С улыбкой я отсалютовал Джеку бутылкой: – Большое спасибо тебе, приятель! Даже не знаю как расплачусь с тобой за это, но знай: в долгу ни за что не останусь.

– Да брось! Это мне практически ничего не стоило, пара звонков и только. Все равно мой двоюродный брат уехал ухаживать за своей больной теткой и, думаю, не скоро вернется, если вообще вернется. Как только она умрет, он получит в наследство ее дом в Сан-Франциско и наверняка осядет там, – отмахнулся Джек, вытянул ноги, выуживая сигарету из-за уха, и закурил. Выглядел он таким довольным будто это ему только что перепала хорошая хата с чисто символическим платежом один раз в квартал, а не мне. Несмотря на свою грозную внешность этот здоровяк был по своей природе добродушным и иногда весьма наивным парнем, чем, несомненно, располагал к себе. Смеясь, мы как-то раз поклялись друг другу на мизинчиках, что ни за что не обманем доверие друг друга, и скрепили клятву распитой на двоих бутылкой скотча. Я еще не до конца научился принимать помощь и доверять людям, но старался изо всех сил ради тех, кто сейчас был рядом со мной. Становилось легче.

После того позорного «избиения младенца», я скрепя сердце продал бьюик, отложил деньги на будущее и активно помогал в прачечной всем, чем мог: ремонтировал, таскал тяжелые корзины с бельем, игнорируя протесты Мириам о том, что моей раненной ноге это противопоказано, и пару раз даже подменял ее саму за стойкой приема клиентов. Местные дамы всех возрастов умилялись мне и строили глазки, а я, естественно, активно этим пользовался во благо процветания прачечной Мозесов. Билли уговаривал меня остаться у них насовсем, ведь я своими улыбками делаю им отличную кассу. Что греха таить, мне и самому уходить от них не хотелось: с этой семьей было искренне хорошо, тепло и спокойно. Но я понимал, что так не может продолжаться вечно. Иной раз я ловил на себе их взгляды, в которых блестели сдерживаемые слезы, но мне была неизвестна их причина. Может, я просто действительно такой милый парень, пробивающий на слезу? Понимание пришло несколько позже.

Узнав, что я ищу жилье в не особо благоприятных районах, потому что там дешевле всего, Билли вдруг предложил пожить в квартире их сына пока не заработаю на что-то более приличное.

– Я не могу позволить себе потеснить вашего сына, Билли, в его же собственном доме, – упрямо замотал я головой и дружески похлопал его по плечу. – Я безумно благодарен вам за все, что вы с супругой делаете для меня! Не уверен, что достоин таких хлопот, и мне не хочется вас напрягать своими проблемами, ведь у вас своих хватает…

– Ты его не потеснишь, мой мальчик. Его квартира давно пустует, а у нас с Мири рука не поднимается ее продать. – В глазах мистера Мозеса стояла невообразимая тоска. Его лицо как-то сразу осунулось и постарело, морщинки у глаз стали глубже, а его сильные плечи поникли под грузом пока еще неизвестной мне печали. Сердце тут же сжалось от дурного предчувствия. Я молчал, давая возможность мужчине выдохнуть и рассказать все самому. Немного помолчав, он продолжил: – Его нет в живых. Четыре года назад его убили какие-то отморозки… Так же, как тебя, отделали, порезали, забрали деньги, содрали с руки старинные часы моего деда и оставили умирать в грязной подворотне.

– Черт возьми… Я… Мне так жаль, Билли! – шумно выдохнул я, закрывая лицо ладонями. В груди саднило, словно мне только что в нее вонзили огромный острый кусок стекла. Только когда из легких вышел весь воздух, до меня дошло, что я даже дыхание задержал, пока слушал Мозеса. Невозможно было представить боль утраты этих прекрасных людей. И почему всегда так в жизни получается? Почему хорошим, добрым, честным людям выпадают такие испытания? Почему они страдают? А какие-нибудь ублюдки живут припеваючи и все, абсолютно все, сходит им с рук. Эта тотальная несправедливость меня разозлила настолько, что, только подумав об этом на секунду, я невольно до хруста сжал руки. Теплая мозолистая ладонь накрыла мой кулак в успокоительном жесте.

– Понимаю твои чувства: я тоже злился. Мне хотелось найти их и удавить их собственными руками! Но потом пришло осознание, что сына мне это не вернет, а такая ярость выжигает душу, лишает сна и уничтожает все хорошее во мне. Вспышки гнева пугали жену, которая страдала не меньше моего… Нам пришлось принять это и жить дальше, с этой болью. Знаю одно: он всегда с нами, незримо рядом, в наших сердцах. Пока мы помним и любим тех людей, что покинули нас, они живы.

Голос мужчины стих. Я тяжело сглотнул, стремясь избавиться от едкого ощущения услышанной истории, но оно только глубже внедрялось в мое нутро, расходясь трещинами на сердце. И почему я эгоистично думал, что только мне там как-то в жизни не повезло и дерьмово живется… Идиот.

– Хотелось бы мне забрать у вас эту боль, – с горечью в голосе пробормотал я, уставившись себе под ноги. Прядь отросших волос упала мне на лицо, и я был рад, что Билли не видит моих красных воспаленных глаз, в которых щипало от подступающих слез: моя излишняя эмоциональность и восприимчивость иногда играли против меня. В детстве отец всегда говорил: «Эдди, мужчине не престало плакать. Слезы – удел слабаков!». А что Эдди? Эдди плакал когда разбивал в кровь коленки, упав с велосипеда, когда жалел маленького голодного щенка, выброшенного на улицу, или когда видел как кошка драла беспомощного птенца, выпавшего из гнезда. И каждый раз в глазах отца виделось разочарование, которое разбивало мне сердце. Поэтому однажды я, сломав руку в двух местах, свалившись с высоченного забора, не издал ни звука и не проронил ни единой слезинки по дороге до больницы, куда самостоятельно еле дотащился. Можно представить с какими лицами на меня смотрели медсестры и врачи, когда я нарисовался у них на пороге… Узнав страшный диагноз младшего брата, я твердо решил, что буду сильнее и крепче, чтобы быть для него примером, его опорой и защитой.

А в итоге я бросил его. Стал предателем.

Внутренний голос периодически пытался сбить меня с пути, разъедал мою решимость словно ржавчина. Бывало, хватало сил задушить его на корню, но далеко не всегда. Периодически хотелось настучать самому себе по роже…

Мое плечо накрыла большая тяжелая рука Билли и с силой сжала его, вырывая из болезненных воспоминаний и тяжелых мыслей.

–Ты так напоминаешь нам нашего сына. И для нас с Мири это в радость: заботиться о ком-то, кроме друг друга. – Он улыбался, от чего паутина морщин на лице стала еще больше. Было видно, что ему уже намного легче – улыбка говорила ярче слов. Он подлил еще молока себе в кофе и задумчиво помешал его чайной ложкой прежде, чем сказать: – Вспоминаю себя примерно в твоем возрасте. Оказавшись на обочине жизни, рассуждал я абсолютно так же, как ты сейчас. Да, ты, наверное, прав в своем стремлении сделать все самому, это по-мужски и достойно уважения. И мне нравится это в тебе. Но, если вдруг понадобится помощь, абсолютно любая помощь, ты знаешь где нас найти.

Оставшись в гордом одиночестве в комнате на втором этаже, я сидел в полумраке уходящего дня, курил и думал о том, что за эти месяцы совсем не занимался поиском своей подруги. Где она сейчас, что делает? Все ли у нее хорошо? Стало стыдно: я был слишком занят последними событиями в своей жизни. Корил себя, что оказался дерьмовым другом для Джордан, но тут же вспомнил, что вообще-то… она первая кинула меня. Она единственная знала обо мне все: о том, что происходило в семье, о планах. Мы давали обещания, что не бросим друг друга в беде. Так почему же тогда она оставила меня одного там, где я медленно погибал? Мне лично она не оставила никакой записки, не отправила письма с адресом, где теперь ее искать. Я убеждал себя в том, что в нашей с ней дружбе нет изъянов и нет места предательству, что наверняка у нее веские причины для таких поступков. Но сегодня пришло осознание, что я тешу себя надеждами и упрямо вдалбливаю себе в башку то, чего нет.

Услышав звуки клаксона и свист Джека под окном, я встал, накинул на себя свою неизменную кожаную куртку и, подхватив гитару с сумкой, спустился в прачечную попрощаться с семейством, приютившем меня.

– Обещай, что будешь приезжать к нам! Хоть мы и на другом конце города, – Мириам крепко обняла меня, а затем, отстранившись, огладила мое лицо своими ладошками. Множество браслетов на ее запястье переливчато звякнули, поселяя в мою душу необъяснимую тоску. – Хорошо питайся и постарайся больше не попадать в неприятности! Ох, мой милый мальчик…

У женщины задрожала нижняя губа, глаза наполнились слезами, которые она пыталась сдерживать, и заломила руки. Я тепло улыбнулся ей и с щемящей нежностью чмокнул в щеку.

– Спасибо вам за все! И…я уже скучаю, – честно признался я и смахнул таки скатившуюся слезинку на ее лице. Подошедший к нам мистер Мозес одной рукой погладил ее плечо, успокаивая, а другой крепко приобнял меня и тихо сказал, чтобы услышал только я: «Можно достичь любой вершины, но важно не забыть откуда и как ты начинал – только так получится выстоять».

Когда машина Джека рванула с места в сторону Фрипорта, я невольно закусил нижнюю губу, с грустью глядя в боковое зеркало на то, как отдаляются их фигуры. Приятель, заметив мою напряженность и смятение, тихо сказал, не отрывая взгляда от дороги:

– Это нормально, что ты к ним привязался.

– Да, пожалуй… – задумчиво произнес я и засунул руки в карманы куртки, откидываясь на сидении. В одном из них я вдруг нащупал какой-то сложенный листок, вырванный из блокнота. Когда я развернул его, то увидел как аккуратным почерком миссис Мозес был записан адрес, а ниже приписка: «Иди туда и своди ее, наконец, на свидание!» В порыве радости я поцеловал этот кусок бумаги и счастливо расхохотался. Черт возьми, я обожаю эту женщину!

– Что это у тебя там такое? – полюбопытствовал Джек, улыбаясь во весь рот, и попытался перехватить записку из моих рук, чуть не съехав на обочину. Я шутливо щелкнул его по носу.

– Следи за дорогой, приятель! У меня на будущее большие планы и в этом списке нет пункта «Намотаться на столб или улететь с дороги»!

Салон наполнился нашим смехом, и друг прибавил скорости, вжав до упора педаль газа в пол. Бумажный листочек с адресом Лизы был бережно спрятан обратно, внутри все трепетало от предвкушения. Мне хотелось увидеть эту девушку как можно скорее.

Глава 6

После наших с Лизой страстных поцелуев в комнатке Мозесов на втором этаже мы виделись реже, чем мне хотелось бы. Но каждый раз, появляясь в прачечной, она обжигала своим взглядом и плавила мои внутренности, сводила с ума своими нарядами. Я ухитрялся ловить ее в каждом углу подальше от любопытных глаз: вдыхал запах и касался мягких губ в мимолетном поцелуе. Слушать ее смех, тихие вздохи, ощущать жар ее тела и мягкость золотисто-оливковой кожи было наивысшим доступным для меня наслаждением. Мы не были парой и даже любовниками. Пока это был сродни интрижки, игра в тайную страсть – и она нравилась нам обоим. Я все ждал, когда девушка наконец согласится сходить со мной на свидание, но ее выдержке можно было позавидовать.

Стоя под дверями квартиры Лизы, я даже малость занервничал: вдруг меня даже на порог не пустят и пошлют куда подальше. Последние пару недель у Мозесов она не появлялась, и я уже было начал думать, что меня избегают. В другое время меня бы это не особо расстроило, но в отношении этой девушки все было по-другому: такое положение дел угнетало, хотелось понять в чем дело. Шумно выдохнув и пригладив свои растрепанные ветром волосы, я нажал на кнопку звонка, а другой рукой сжал горлышко бутылки хорошего вина. По крайней мере, так меня заверил Джек. А он у нас из интеллигентной и не бедной семьи, и, по его словам, знал в нем толк. Почему не цветы, а вино? Из того, что я понял об этой непредсказуемой девушке, сделал вывод, что букет цветов скорее отпугнет. А бутылка вина… Это уже что-то про веселье и легкость в общении. Я не сдержал смешка над самим собой: и когда это ты стал специалистом по женскому полу, Эдди Мориц? Раньше задумываться о подобном вообще не приходилось: обычно девчонки сами шли мне в руки.

Щелчок дверного замка вытащил меня из моих мыслей так резко, что я вздрогнул. Дверь распахнулась, и я потерял дар речи. Передо мной предстала Лиза с волосами, заколотыми чуть ниже затылка, открывая прекрасную тонкую шею, широкая белая рубашка, открывающая одно плечо, сквозь которую просвечивала небольшая и аккуратная обнаженная грудь, и черные бриджи, обтягивающие ноги и ее бедра словно вторая кожа. Я тяжело сглотнул: эта чертовка меня в могилу сведет.

– Maldito sea! – воскликнула Лиза, схватившись за сердце, глядя на меня своими огромными зелеными глазами. Ее лицо было без единого намека на макияж, и мне до жути хотелось с порога накинуться на нее. На левой руке я мельком заметил следы краски и мела. – Что ты здесь делаешь? Как ты меня нашел?

Забрасывая меня вопросами, она схватила меня за куртку и втащила внутрь. Моя голова была как в тумане, но огонь недовольства в ее глазах я видел отчетливо. Захлопнув дверь, Лиза скрестила руки на груди и воззрилась на меня таким взглядом будто она учительница, а я ее нашкодивший ученик.

– Ты всем открываешь двери в таком соблазнительном виде? – брякнул я и тут же прикусил нижнюю губу зубами, смутившись своего замечания. Даже представлять не хочу, что какой-то другой мужчина увидит ее такой… Она удивленно выгнула правую бровь, поразившись моей наглости, но ничего не ответила, а потом хлопнула себя ладонью по лбу, издав короткий вымученный стон. От этого чудесного звука мой мозг окончательно впал в кому, и я всерьез начал беспокоиться смогу ли вообще еще что-то сказать.

– Я поняла, – протянула она, оперлась спиной о стену и, прищурившись, уточнила: – Это Мириам дала тебе мой адрес?

– Понятия не имею, о чем ты, – нагло соврал я, беспечно пожав плечами, и улыбнулся. Девушка, цокнув, закатила глаза и покачала головой, ухмыльнувшись одним уголком своего чувственного рта.

Прихожая у Лизы была совсем небольшая, поэтому мы стояли напротив друг друга совсем рядом, ощущая тепло наших тел. Между нами безбожно искрило, и у меня не было никаких объяснений этому притяжению, но оно было такое явное, что его можно было потрогать, смять руками. Я показал ей бутылку с вином и сделал невинные глаза: – Небольшой презент в качестве извинений за неожиданный визит. Выпьешь со мной?

– Споить меня не удастся, я же бармен, – хмыкнула девушка, прожигая меня взглядом, и скрестила руки на груди.

– Как ты могла такое обо мне подумать? – сделав большие глаза, я театрально прижал руку к области сердца, изображая что ее обвинения ранили меня, и, не удержавшись, пошутил: – Мне не нужен алкоголь, чтобы добиться расположения девушки. У меня исключительно джентельменские методы соблазнения.

Лиза, прикрыв рот кулаком, прыснула и веселым голосом вынесла вердикт:

– Нахал!

– Еще нет, я только учусь, – скромно ответил я, слегка опустив взгляд в пол, но тут же поднял его и с абсолютной серьезностью добавил, глядя в зеленые глаза напротив: – Иначе в этой жизни ничего не добиться.

Лиза задумчиво постучала указательным пальцем по губам, уголки которых подергивались так словно она пыталась сдержать улыбку, скользя взглядом по моему лицу. Мое сердце в груди стучало так неистово, что казалось сейчас вылетит через глотку. Я видел как ее грудь часто вздымалась и в который раз убедился, что действуем мы друг на друга одинаково. Она вздохнула, смахнула челку с глаз тыльной стороной руки и, попятившись вглубь квартиры, глядя на меня пристальным взглядом, хрипло сказала:

– У меня небольшой беспорядок… Но проходи.

Я шагнул за ней в небольшую комнату, уютно обставленную мягкой мебелью, по середине которой стоял мольберт для рисования из темного дерева. На нем стоял лист из плотной бумаги с каким-то рисунком, но разглядеть что там мне не удалось – Лиза сняла его с прищепки и тут же скрутила, закинула куда-то позади себя и прошла к невысокому резному шкафу за бокалами. Рисунки были повсюду: на полу, на стенах, на подоконнике. Оглядев их, я поразился – у этой девушки определенно был огромный талант, своя техника. В каждой картине была какая-то магия, таинство, что притягивало взгляд – под стать их автору. Когда она приблизилась ко мне и протянула штопор, я заметил у нее под линией челюсти мазок черно-коричневой краски и мягко коснулся его подушечками пальцев. Девушка слегка вздрогнула, резко втянула в себя воздух через нос и подняла на меня глаза. Наши лица были опять в опасной близости, мне нужно было лишь сильнее наклонить голову и…

– Так мы будем пить вино или как? – указала она глазами на бутылку, стоящую на широком подоконнике, где я ее оставил за неимением стола. Мое сердце пропустило удар. Я нерешительно протянул руку и осторожно заправил выпавшую из прически гладкую и шелковистую прядь волос ей за ухо, от чего на щеках Лизы полыхнул еле заметный румянец.

Она медленно потянулась ко мне навстречу, и перед тем, как наши губы встретились, я прошептал:

– Или как?..

Поцелуй вышел долгий, тягучий, словно мед, сводящий с ума, от которого подгибались колени, и кожа покрывалась мурашками. Хоть Лиза и привстала на носочки, обвив мою шею руками, мне все равно пришлось сильно наклониться к ней чтобы обнять за талию и притянуть к себе ближе: настолько она была миниатюрная. Я нехотя оторвался от нее, прислонился лбом к ее лбу и сказал севшим голосом:

– Мы так до вина не дойдем, mia caro .

Лиза заразительно засмеялась, откинув голову назад, а затем звонко чмокнула меня в щеку, потрепав волосы на затылке. От смеха и от того, что ради нее я выучил фразочку на итальянском языке, она вся раскраснелась, глаза сверкали как два изумруда, а прическа развалилась, не удержавшись на маленькой заколке. Прекрасней зрелища я, по правде говоря, в жизни не видел. Доставая из памяти образ взбалмошной Джордан, я не мог вспомнить подобных эмоций, которые вызывала во мне эта девушка. Лиза оживляла меня. Заставляла мою кровь бежать по венам быстрее обычного. С ней я вылезал из своей скорлупы и становился уверенным в себе мужчиной, который умел обольстительно улыбаться, шутить и обращаться с женщиной. Становился словно на голову выше: спина прямее, плечи расправлены, взгляд острее. Мне нравилась ее недоступность, некая игра, в которую мы оба играли, не зная правил.

Для нее я был чистый незапятнанный лист.

– Ты где-то учишься этому? – спросил я, обводя рукой ее картины и не отрывая глаз от той красоты, что они видели.

– Училась. Ушла оттуда. Вынудили… – в голосе Лизы почувствовалось напряжение. Тема была явно неприятной для нее, но я не мог не спросить. Понимал, что еще рановато лезть друг к другу в душу, да и вообще есть ли в этом смысл, но это выходило как-то само собой, естественно. Чувствовал, что не пошлет к черту лысому, но и не был до конца уверен не выставит ли она меня за дверь.

– Что произошло?

Тишина в ответ.

– Давай угадаю. Ученица превзошла учителя? – легко, словно пером, я коснулся подушечками пальцев шероховатости мазков кисти на одном из пейзажей: на полотне раскинулось бескрайнее небо и розово-фиолетовый закат с алыми бликами от ныряющего в горизонт солнца.

Лиза за моей спиной зло выдохнула и судя по звукам в несколько глотков опустошила свой бокал.

– Возможно, но я не была бы так в этом уверена, – фыркнула она себе под нос. Послышались звуки льющегося вина.

– Ты невероятная художница, Лиза. Я, конечно, не эксперт по части живописи, но… Черт подери, у меня мурашки по коже! – искренне восхитился я, подойдя к портрету неизвестного мужчины в военной форме, держащего на руках маленькую темноволосую девочку с розовыми бантиками на косичках. Они улыбались и были счастливы, их эмоции ощущались так ярко, что с легкостью передавались мне, хоть и существовали лишь на холсте. Лиза подошла ближе со спины, медленно отпила темно-бордовой жидкости из бокала, глядя вместе со мной на свою картину.

– А мне твердят, что я посредственность и скука смертная, – пробормотала она задумчиво, делая еще один большой глоток, и, поджав губы, покачала головой: – Банки с томатным супом: вот искусство! А это… так, «бумагомарание».

Она прошла к мягкому пухлому диванчику, растянулась на нем как кошка, возложив на его спинку свои стройные ноги, и похлопала рядом с собой, призывая сесть рядом.

– Надеюсь, ты плюнула в рожу тому, кто такое сказал о тебе. – Пробурчал я сквозь зубы, усаживаясь поудобнее, отставил свой бокал на пол, заботливо переложил ее хрупкие лодыжки себе на колено. – Не позволяй никому говорить тебе, что ты посредственность. Если у тебя есть мечта, цель… Иди к ним с верой в саму себя. Люди могут сказать, что им заблагорассудится, и далеко не всегда это будет правдой. Тот, кто сказал тебе такое, скорее всего, сам пустышка и самая настоящая посредственность, да еще и, вдобавок, крайне завистливая.

Говоря все, что думаю, я невольно выводил круги на ее гладкой коже, слегка касаясь ткани укороченных брюк. Лиза вздохнула, расслабленно откинулась на подлокотник и, прикрыв глаза, расплылась в блаженной улыбке.

– Buon Dio , и откуда ты такой прекрасный взялся? – прошептала она, сопровождая свои слова тихим полустоном, который отозвался во всем моем теле вспышкой. Словно электрический разряд прокатился по позвоночнику, и я слегка сжал ее ногу, пытаясь собрать в кулак всю свою выдержку. Внутренности опалило желанием и скрутило узлами, и мне пришлось немного сменить свое положение, сместив ее ногу ниже, чтобы не выдать реакцию своего тела.

– Черт возьми, Лиз, ты убиваешь меня. А убийство преследуется по закону, – хрипло прошептал я, громко и тяжело вздохнул, проведя ладонью выше по ноге, и сжал пальцами ее коленку. От неожиданности Лиза дернулась, взвизгнув, и расхохоталась, пытаясь сжаться и убрать мою руку. Оп-па… Попалась! Эта девчонка боится щекотки, а у меня по ней просто черный пояс, и я тут же решил продемонстрировать насколько в этом хорош. Хищно улыбнувшись, немного навалился на нее, подключил вторую руку и стал щекотать ей ребра и шею. Лиза не могла остановиться и смеялась до слез, извиваясь всем телом и пытаясь перехватить мои руки.

– Эдди, хватит!.. Я… больше не могу! – задыхаясь от смеха, пищала она и брыкалась, а я, увлекшись, укусил ее за плечо. Послышались отборные ругательства на итальянском языке, из которых я, естественно, ни черта не понял, но догадался об их содержании. Почему-то мне всегда казалось, что Лиза умеет ругаться не хуже портового грузчика, но это нисколько ее не портило, наоборот, придавало ей шарма и притягательности.

Смех в комнате резко стих, когда мы поняли, что я почти полностью лежу на ней, вдавив хрупкую девичью фигурку в диванные подушки и опираясь на вытянутые руки, а ее ноги обвили мои бедра. Дыхание потяжелело, по телу побежали мурашки, кожу покалывало от возбуждения. Мы смотрели друг другу в глаза так пристально, так глубоко, что, казалось, видели всю нашу суть. Внезапно, в этот самый момент, мы стали открытыми книгами, готовыми впустить другого себе под кожу. В наших венах бежало обжигающее жидкое пламя, голову кружило, и вовсе не алкоголь был тому виной.

Лиза коснулась пальцами моей груди сквозь ткань рубашки, скользнула выше и расстегнула первую пуговицу, не отпуская меня из зелени своих глаз. Сглотнув, я затаил дыхание. Вторую и третью пуговицы настигла та же учесть, и она прижала прохладную ладонь к моей разгоряченной коже в области сердца, которое стучало словно молот, отдаваясь гулом в ушах, с такой силой, будто стремилось прыгнуть ей в руку. Ладонь пропутешествовала выше, по задней стороне моей шеи, зарываясь пальцами в волосы на затылке. Другой рукой девушка потянулась к своей одежде, но я перехватил ее и поднес к губам, оставляя долгий поцелуй на запястье. Она задрожала от этой легкой и нежной ласки, а ее глаза удивленно распахнулись как будто такое с ней впервые.

– Нет. – В отличие от внутреннего состояния, мыслей, в которых я срываю с Лизы одежду и, наконец, оказываюсь глубоко в ней, мой голос твердо озвучил противоположное. Я поцеловал ее в нос, аккуратно поднялся и сел на свое место, утягивая девушку за собой. Она села, во все глаза глядя на меня как на сумасшедшего, а я тем временем, титаническим усилием успокаивая свой пульс, продолжил: – Я не пересплю с тобой сегодня, чтобы завтра выкинуть друг друга из головы и каждому пойти своей дорогой… Я так не хочу.

– А как ты хочешь? – Лиза с подозрением покосилась на меня из-под упавшей на глаза челки и натянула рубашку на оголенное плечо.

– Я хочу свидание. – Ответил я прямо, глядя ей в глаза со всей серьезностью, но, видя ее растерянность и удивление, не удержался от шутки и добавил, улыбаясь: – Как обычная среднестатистическая девчонка.

Она так резко встала с дивана, рванула к подоконнику, где завалялась почти пустая пачка сигарет, и судорожно попыталась выцарапать оттуда сигарету трясущимися пальцами, что я сначала растерялся. В воздухе поплыл сигаретный дым и запах горелых спичек. Я решился тихо подойти к ней сзади: обнял за плечи и положил подбородок на ее затылок, в очередной раз мысленно отметив то, как наши тела идеально подходят друг к другу. В окно уже стучалось вечернее солнце, по занавеске скользил теплый ветерок, принесший с собой запах ранней осени и первых упавших листьев.

– Я никогда не ходила на свидания.

Лиза сказала это так тихо, что я не сразу понял их смысл.

– Понятия не имею, что там делают, – добавила она, выпуская дым в приоткрытую форточку, и развернулась ко мне лицом.

– Не поверишь: я тоже, – издал я короткий смешок и, оставляя еще один поцелуй, на ее щеке, шепнул на ухо: – Давай вместе узнаем каково это. Что скажешь, caro ?

Лиза закатила глаза и, фыркнув от сдерживаемого смешка, легонько стукнула меня кулачком в плечо.

– Черт с тобой, уговорил.

Мы облегченно рассмеялись. Я взял с подоконника одну из многочисленных книг в потрепанном переплете, которую уже давно заприметил, и прочитал на обложке имя незнакомого мне автора: Шарль Бодлер.

– Прочти мне свое любимое. Пожалуйста, – попросил я, взял девушку за руку и усадил обратно на диван. Сам же устроился на полу у нее в ногах, положил голову на колени, прикрыв глаза, и приготовился слушать. Лиза зашелестела страницами, нашла нужное и начала читать своим бархатным с чувственной хрипотцой голосом, перебирая пальцами пряди моих волос.

Я встретил женщину. Изящна и стройна,

Придерживая трен рукой своей точёной,

В глубоком трауре, печалью воплощённой

Средь уличной толпы куда-то шла она.

Я вздрогнул и застыл, увидев скорбный рот,

Таящий бурю взор и гордую небрежность,

Предчувствуя в ней всё – и женственность, и нежность,

И наслаждение, которое убьёт.

Внезапный взблеск – и ночь!.. Виденье красоты!

Твой взор – он был как жизнь, промчавшаяся мимо.

Увижу ль где-нибудь я вновь твои черты?

Здесь или только там, где всё невозвратимо?

Не знала ты, кто я, не ведаю, кто ты,

Но оба знали мы: ты мной была б любима!

В тот вечер мы пили вино, разговаривали обо всем и ни о чем, спорили о политике, смотрели какое-то юмористическое шоу по телевизору и надрывали животы от смеха, а потом целовались до одури, до изнеможения, изводя друг друга сладкой мукой и откровенной лаской, но не переходя границ. Мне захотелось поделиться с ней своей мечтой о рок-группе, на что она полушутя попросила напеть ей что-нибудь для «прослушивания». Я завел «Stand by Me» , она подхватила, и мы так разошлись, распевая эту песню во все горло, что кто-то из соседей не выдержал нашего незапланированного концерта и застучал в стену с требованием немедленно прекратить сие безобразие. С тихими еле сдерживаемыми смешками мы забрались в кровать, и я, нырнув под одеяло, увлек Лизу за собой, снова и снова терзая ее припухшие от поцелуев губы своими, извлекая самые мелодичные стоны на свете.

В конце концов, когда подушек коснулись первые лучи восходящего солнца, нас сморил сон – мы уснули в объятиях друг друга, сплетясь руками и ногами. Тогда, перед тем как вырубиться, я поймал себя на мысли, что эта девушка слишком мне нравится, и был ошарашен таким открытием. Попытался отыскать внутри себя тот самый страх сближения, что всегда жил во мне червоточиной, но это оказалось напрасной тратой времени: его там больше не было.

* * *

– Чур, я не пью, – три дня спустя усаживаясь на стул у барной стойки рядом с Лизой, заметил я и, наклонившись к ее уху, сказал так тихо, чтобы услышала только она: – Твои губы пьянят не хуже водки, а я хочу быть в трезвом уме сегодняшней ночью.