Я на тот момент ничего не соображала, к тому же шока добавило осознание, что мои способности положительно реагируют на касания какого-то вуду. А он не стал изображать джентльмена, которым не является. Ему очень понравилось мое состояние безвольной механической куклы, с которой он сам решает, что делать. А я до сих пор в ужасе, что не помню свой первый раз.
Вспомнила, как однажды пришла в клинику, а там он рисует странные знаки на стенах. Знаки, которые, по его словам, должны были защищать меня от одержимости, но которые я не знала и разрешения на нанесение которых не давала. А я не могу его остановить, ведь мне совсем нечего ему противопоставить.
Вспомнила, как он хвалился мне подчиненным, одержимым демоном. А ведь одержимость высшими духами не лечится. После дележки тела с ангелом или демоном эндоплазма необратимо травмируется и впоследствии не может функционировать без подпитки чужой духовной энергией. Дроу таких людей называют личами, возводят в ранг святых и добровольно отдают себя им в жертву в качестве кормушки. Согласно енохианству они называются вампирами и подлежат заключению в психбольницах. Но Тешу плевать на все, если эксперимент интересен.
Вспомнила, как он отчаянно пытался вселить в меня Эрика. Как его клинит на своей вере, и он несколько раз пытался меня изнасиловать.
И ответила ту правду, которую не желала признавать все эти долгие пять лет, подменяя ее фальшивой, выдуманной в попытке защититься страстью. Ведь эти эмоции так похожи.
– Я боюсь тебя, Теш.
Вообще-то это обвинение, но ему оно, кажется, польстило.
– Ты же понимаешь, что подполье не простит тебе ухода на другой берег Детаит? – он обласкал взглядом прихваченную с собой пачку ассигнаций. – Чтобы скрыть сделку с мастером Дедериком, я распущу слух, что ты просто сбежала.
Заодно избегая праведного гнева других гангстеров за то, что продал лучшего мехадока столицы. Очень удобно. После такого слуха меня в квартале Красных фонарей вряд ли будут ждать с распростертыми объятиями. Ну да плевать.
– Я все равно страшнее? Обидно, – без тени обиды оскалился Теш.
Но обида одного – вина другого. А вина – очень удобный рычаг давления для опытного манипулятора. Ставлю свой мехаскелет, что сейчас мне будут предъявлены «санкции» за желание покинуть «семью». Причем непременно такие, которые призваны потешить его уязвленное самолюбие.
– Ты исчерпала лимит моего к тебе расположения, Генри. Но мои двери для неучтенных экстрасенсов, нуждающихся в помощи, всегда открыты.
Что и требовалось доказать. Ему любопытно, на что я буду готова, лишь бы вымолить хотя бы защитную сигилу. Ведь куда ж я денусь со своими способностями-то. Знаю же, что от него другого ожидать и не стоило, но на душе все равно стало гадко. Главное, чтобы он сейчас не потребовал вернуть подаренную подвеску-веве обратно, иначе участь моя станет совсем плачевной.
Все равно плевать. Что угодно сделаю, если такова цена за красивую жизнь. Бороться мне не привыкать. А криминальные лидеры никогда не были пределом моих мечтаний. В конце концов, я дочь инженеров, а не простых токарей, пусть и скрываю это. И я всегда была достойна большего!
Я подхватила всегда собранный «тревожный чемоданчик» и выскочила наружу, смаргивая слезы. Шатаясь и хромая из-за растянутой лодыжки, прошла пару улиц и, не выдержав, сползла по стене на грязную мостовую. Уперла локти в колени и возвела глаза к светлеющему, затянутому рваными облаками небу.
Противостояние с Тешем высосало все силы. Я чувствовала себя такой же потерянной, как и в первый день дезертирства с войны. Из груди будто неаккуратно, с корнем выдрали что-то важное, кажущееся жизненно-необходимым.
Скоро начнется неизбежная ломка. Появится ощущение, что я совершила ошибку, нестерпимо захочется вернуться. Но это надо будет просто перетерпеть. Это правильно. Ведь что война, что Теш – тяжелые наркотики. От зависимости от которых надо избавляться. Прав старина Петер Шестопал: «главное вовремя высунуть».
К тому же я уже поняла, что мы с Тешем слишком разные, чтобы ужиться. Он считает экстрасенсорику даром, я – проклятием. Он терпеть не может мои плебейские привычки, я не признаю его аристократические замашки. Он чересчур деспотичен, я слишком эмансипирована. Я все понимаю. Но желания впечатать кулак мехаскелета в стену и разрыдаться это не отменяет.
– Гаечка? Генри! Что случилось?! Он тебя обидел? Отпустил? Что значит, «не совсем»? Чертову мать, ничего не понимаю! Вставай, застудишься! Пошли! Двигай задницей, я сказала! Вот так, молодец. Пей. Глотай, сказала! Умница. А теперь рассказывай.
Очнулась я в квартирке Полли, которую она снимала в Доходном квартале. Рвано тикали настенные часы в узком коридоре, над столом в кухне подмигивала голая лампочка. Кран протекал и капли с глухим стуком шлепались на дно раковины. На подоконнике с независимым видом вылизывался Бандит, освещаемый лучами уже почти взошедшего солнца.
Я обнаружила, что сжимаю в трясущихся руках недопитую стопку разбавленного спирта и, поморщившись, отставила отраву. Судорожно вздохнула, до боли сжала в кулаках волосы, приходя в себя, и констатировала очевидное:
– Что-то я подозрительно нервная в последнее время.
Наверно частый прием отвара петрушки разбалансировал гормональный фон и вызвал состояние, характерное для меня лишь раз в месяц.
– Пожила бы с ним еще неделю и вообще истеричкой стала бы, – Шпилька раздраженно цыкнула языком и подперла скулу кулаком. – Такому козлу нужна покорная овца желательно одной с ним веры. Уж извини за откровенность, но у тебя характер слабоват для такого подвига, как жизнь с психопатом.
Подозреваю, у нас с проституткой несколько разные понятия слабохарактерности, но я поняла, что она хотела сказать. Плохая сталь не выдерживает давления и высоких температур, не становится гибче и не закаляется. Она ломается. Вот и я бы сломалась. Как сломалась в приюте и сбежала. Как сломалась на войне и дезертировала. Я умею подстраиваться, но так и не научилась прогибаться.
– Значит, ты теперь подмастерье Цадока Дедерика? – с какой-то странной интонацией протянула вдруг Полли.
Я осторожно кивнула, но продолжения необъяснимого интереса не дождалась и задумалась.
– А ты как на меня наткнулась-то?
Шпилька озадаченно моргнула и шлепнула себя по лбу стеком.
– Я же шла тебе сообщить, что Барти вернулся!
Глава 5. «Совершенно секретно»
Я смотрела и не верила своим глазам. На капитане воздушных пиратов Бартоломью Буревестнике, известном любителе ловить собой пули, не было ни одной дырки! Я для порядка заставила довольного контрабандиста закатать правую штанину, но даже механическая нога выглядела в точности какой я ее запомнила месяц назад.
– Чтоб меня отцентрифужило, да ты никак повзрослел? – саркастично фыркнула я, совсем чуть-чуть расстроившись, что мне не придется брать в руки скальпель.
Барти театральным жестом снял цилиндр и поклонился.
– Где тебя черти носили? – неприязненно поинтересовалась у него Шпилька, барабаня по предплечью новенькими «когтями».
– Узнаешь – обзавидуешься, – оскалил вставную стальную челюсть контрабандист. Сарказм у нас семейный, ага. – Ждал удобного случая попасть в столицу, чтобы не попасться усиленным жандармским патрулям. Слышал, был бунт? Что еще я пропустил?
Шпилька демонстративно потеряла интерес к разговору. Я постаралась придать голосу как можно более беспечные интонации и скопировала безмятежную улыбку Хелстрема.
– Мою клинику разрушила тайная полиция, Теш заземлил Башню Бенни и официально взял меня под защиту «Калаверы», а потом продал меня Цадоку Дедерику и обставил все так, что в квартале Красных фонарей я теперь персона нон-грата.
– Угу… что?! – взревел Барти, резко оборачиваясь, отчего полы его потрепанного синего плаща картинно взметнулись. – Ты согласилась стать частью мафии?
Я закатила глаза, но не стала объяснять, что способности медиума диктуют свои правила. Я доверяю и Шпильке, и тем более Барти. Но под пытками можно и родную мать продать. Поэтому, как говорится, «меньше знаешь – крепче спишь». Точнее, чем меньше знают обо мне, тем крепче сплю я.
– А еще меня пригласил к себе в подмастерья гениальный инженер-конструктор, – оскорбленно напомнила я, но Барти так просто с намеченного пути было не сбить.
Я быстро обогатилась знанием о своей безответственности. Не способности просчитывать свои шаги из-за любви лететь поперед паровоза. Не желании хоть сколько-нибудь задумываться о будущем без криминала. От последующих нотаций в исполнении самого благоразумного и законопослушного контрабандиста меня спас грохот.
Я дернулась, с трудом подавляя желание сгруппироваться, как при бомбежке. Но резкий звук оказался всего лишь одиночным ударом кулаком в дверную створку. Шпилька зачем-то расправила складки на бордовой юбке и пригладила волосы, прежде чем открыть долгожданному гостю.
– Магистр Ли Мэй, – кокетливо поздоровалась она, приседая в слишком изысканном для куртизанки книксене.
Хелстрем шагнул в подвал, и в убежище контрабандистов в квартале Иммигрантов сразу стало тесно. Мой самый проблемный пациент отрешенно улыбнулся подвижной правой половиной лица и приложил два пальца к козырьку фуражки, приветствуя Полли. А у меня кулаки зачесались вмазать подруге под дых, ну, или какой там частью тела она соблазн расточает. Отвлекает же!
Я некогда тоже хотела уметь также ненавязчиво подчеркивать глаза, скулы и губы макияжем, также женственно носить юбки и также непринужденно летать на каблуках, как это получается у Полли. Люблю же элементы красивой жизни. Но мои попытки накраситься испугали даже Теша, платье выглядело на мне как хром на паровой телеге, а хождение на каблуках напомнило хождение по мукам. В общем, оценив, сколько сил, денежных средств и времени отнимает приличный тюнинг, я малодушно решила стать суфражисткой.
Следом за инквизитором в убежище контрабандистов проник колченогий серо-полосатый Пират. Он и кличку свою получил за то, что всегда безошибочно находит Барти, подобравшего его на войне.
Хелстрем снова был в неприметной серой форме военных чиновников, которую можно увидеть на каждом пятом жителе верхнего берега Детаит. Он снял фуражку, зачесал пятерней смоляные пряди и кивнул мне, пожимая руку Барти.
– Рад видеть всех в добром здравии, – хрипато поприветствовал нас он, и я невольно умилилась. Есть же святоша! Кстати, насчет его святости…
Я слегка поклонилась в ответ и польщенно поблагодарила:
– Со мной связался мастер Дедерик. Спасибо.
Было трудно не добавить «магистр Хелстрем» после догадок о его высоком положении в обществе. Но начинать «выкать» тому, кого обзывала «святошей» и раздела догола, наверно, будет абсурдно. Шпилька вновь наградила меня подозрительным взглядом. Что ее так смущает в моей новой работе?
– Был счастлив поспособствовать встрече двух талантов, – тепло улыбнулся Хелстрем и в уголках раскосых чернильных глаз появились морщинки-лучики, делая его живее.
И никаких пафосных фраз, вроде «я всего лишь возвращал долг». Приятно. Но мне почему-то показалось, что щедрость эта неспроста. Чересчур напоминает попытку искупления. Как будто он за что-то до сих пор не может себя простить.
– Какие новости, капитан Буревестник? – на лицо инквизитора вернулось привычное добродушно-рассеянное выражение.
– Технику необходимо доработать до первого рабочего прототипа, с которым вас будут ждать в Контреме с гражданством конфедерации в подарок за заслуги перед новой родиной, – посерьезнев, отрапортовал Бартоломью, открывая Пирату банку тушенки. Я завистливо отметила, что этот кошак питается лучше меня.
Хелстрем чертыхнулся и задумчиво раскурил самокрутку из потертого портсигара. Я занервничала, что не успела слинять и стала невольной свидетельницей передачи каких-то тайных сведений. Инквизитор на каблуках обернулся к Полли и устало потер переносицу.
– Шпилька, будь любезна, свяжись с Евангелин. Передай, чтобы она за неделю собрала команду. Мне нужен медиум, спиритуалист и специалист по сфрагистике18 и сигиллографии.
Полли по-военному отсалютовала и поспешила удалиться. Мне непроизвольно полегчало в отсутствие точеной фигурки брюнетки на горизонте.
– Спасибо за помощь, капитан, – Хелстрем снова пожал руку довольно скалящемуся Барти. – Лига антиимпериалистов снимает все претензии к Буревестникам и надеется на дальнейшее сотрудничество.
– Обращайтесь, магистр, – шутливо козырнул контрабандист, а я закатила глаза. Он с таким легкомыслием присоединяется к оппозиционерам, будто у него врагов недостаток!
Инквизитор с кивком выпустил едкий дым и обернулся ко мне.
– Еще раз рад был повстречаться, док. На этом откланиваюсь… – он вдруг замешкался. – Я направляюсь к мастеру Дедерику. Передать ему что-нибудь?
– Я принимаю его предложение, – улыбнулась я и отмахнулась. – Но лучше я сообщу ему об этом при встрече.
– Так может нанесем ему совместный визит?
Кажется, я начинаю понимать, почему с «вовремя высунуть» такая проблема. Я могла бы оправдаться тем фактом, что просто не хотела тормозить с использованием шанса лучшей жизни. Но нет смысла лгать самой себе: я согласилась только потому, что очень хотела побыть с Хелстремом еще немного. После нервотрепки, устроенной мне Тешем, умиротворяющее спокойствие инквизитора было для меня кислородной маской.
– Мне надо переодеться, – я покосилась на сверток на столе, в котором ждал своего часа купленный по дороге сюда костюм для маскировки.
– Жду снаружи, – без тени недовольства кивнул Хелстрем и вышел, сегодня не хромая, в отличие от нашей первой встречи. Должно быть, последствия инсульта обостряются с усталостью.
Я незамедлительно скинула с себя рабочий комбинезон, намочила в рукомойнике какую-то ветошь и споро ею обтерлась. Утянула грудь бинтом, надела мужскую рубашку, новенькие мешковатые бриджи на подтяжках, коричневый пиджак до колен и кепи. Закатила глаза к трещинам на потолке и милосердно предупредила:
– Барти, если ты не прекратишь так паскудно скалиться, я выбью твою стальную челюсть.
Контрабандист вскинул руки в жесте сдающегося, но предупреждению не внял, продолжая сверкать оскалом во все тридцать два зуба и хитрым прищуром. Я фыркнула и с независимым видом прошествовала было на выход, но тут в спину мне долетело:
– Я тобой горжусь, подмастерье гениального изобретателя!
Не выдержав, я сбросила рюкзак и впечаталась в синий авиаторский плащ, сжимая капитана воздушных пиратов до хруста ребер. Подняла голову и шмыгнула носом.
– Опять улетаешь?
Бартоломью виновато потеребил хэндлбар и поправил цилиндр.
– Надо переправить партию химического оружия из королевства Илитиири в конфедерацию. Да и парочка имперских диссидентов заждалась рейса в Новый Свет.
– А что с эльфийскими шаманами?
Судьба дикарей меня не волнует, зато волнует человек, заменивший мне семью. Думаю, ему приятно знать, что мне не плевать на дело всей его жизни, даже если я не разделяю его радикальных мер.
– Возвращены своим племенам, – приосанился Барти, неловко потрепал меня по кепи и легонько оттолкнул. – Топай уже, сокровище. Тебя там новая жизнь, кажется, ждет.
Не омнибус, подождет! Фыркнув, намотала сопли на кулак, подобрала «тревожный чемоданчик» со сложенным в нем мехаскелетом, махнула на прощание Барти и покинула убежище контрабандистов.
Хелстрем ждал меня, сунув руки в карманы брюк, облокотившись о видавший виды паромобиль. В чернильном взоре мелькнули смешинки при виде меня, закосившей под пацана. А у меня перехватило дыхание.
Алюминиевый корпус, двигатель на задней оси, конденсатор… поршень мне в выхлоп! Что здесь делает эта вундервафля?
– Это же «Стэнли Стимер»! Модель тысяча девятьсот двенадцатого года! – восторженно присвистнула я.
Бриллиант отечественной паровой промышленности. Надежный, как танк, и при этом способен развивать скорость до ста километров в час. Хелстрем взглянул на меня с возросшим уважением, любовно похлопал рукой по слегка заржавевшему крылу паромобиля и драматично констатировал:
– Чувствую крепкую духовную связь с этой развалиной.
У него такая же тяга к театральности, как у Барти. Но я в ответ на откровение лишь фыркнула. Развалина, как же! Его отмыть, перебрать парогенератор, и будет как новенький! Жаль, человеческую душу нельзя починить также легко.
Инквизитор склонил голову к плечу, несинхронно моргнул и спросил вдруг:
– Водить умеешь, док?
Он что, собирается пустить меня за руль? Я подняла на него недоверчивый взгляд и кивнула. Что там паромобиль, я умею даже цеппелином управлять! Научилась у Барти, пока ходила под его началом на войне. Хелстрем криво улыбнулся и распахнул передо мной водительскую дверь, приглашающе махнув рукой.
Пускает за руль дамочку, которую знает в общей сложности два дня и которая грозилась его заземлить и сдать тайной полиции? Ну, в стали его яиц я убедилась еще в первую нашу встречу. А вот святой простоте умиляться, видимо, не перестану.
Не знаю, что подумали прохожие-иммигранты о нравах империи, наблюдая, как посреди бела дня мужественный дядя услужливо распахивает дверь перед женоподобным пацаном. Инквизитору, похоже, было так же плевать на мнение окружающих, как и мне. Поэтому я без тени смущения плюхнулась на вытертое светлое кожаное сидение. Хелстрем завел движок и через пару секунд опустился на пассажирское место. Салон заполнился смесью сигаретной вони и аромата контремского кофе.
– Водительские права есть?
Вопрос несколько поумерил мой пыл. Я порылась в рюкзаке и выудила помятую бумажку на имя Генриха Орфана с моим портретом, в котором распознать девицу не удалось бы даже при желании.
– Поддельные, – констатировала я очевидную вещь, уже морально готовясь перебираться на пассажирское сидение.
Но Хелстрем лишь беззаботно махнул рукой.
– Для жандармов сойдет.
То есть ему важно не наличие у меня письменного подтверждения окончания обучения вождению, а прикрытие перед представителями закона? Он, значит, не из тех, кто оценивает людей по бумажкам? Уважаю. Нетипичный из него священник.
Я фыркнула и лихо вырулила на проезжую часть. Паромобиль натужно чихнул и кашлянул. Хелстрем чертыхнулся и вцепился в ремень безопасности. Развеселившись, я все же смилостивилась над хрупким душевным равновесием бывшего спецназовца и дальше поехала уже мягче.
– Здесь налево и на мост, Гаечка, – подсказал Хелстрем, с истинно зангаоским смирением принимая мою по-бабски непредсказуемую манеру вождения.
– Я уже не мехадок, святоша, – с гордостью напомнила я и в кои-то веки представилась. – Меня зовут Генрика.
– Оригинальное имя, – резюмировал он после недолгой заминки. – Гномье ведь? А сокращенно Анри?
Я озадаченно хлопнула ресницами, а потом вспомнила, что это распространенная форма моего имени на островах Еноха, откуда, должно быть, сам Хелстрем. Покатав имя на языке, вынуждена была признать, что звучит оно куда женственней набившего оскомину «Генри». Поэтому я улыбнулась и кивнула:
– Анри.
– Тогда и ты зови меня Ли Мэй, – походя предложил он и непринужденно накрыл мою ладонь на руле своей, помогая выровнять паромобиль, вильнувший из-за разнервничавшейся от таких предложений меня. – Здесь направо и прямо вдоль набережной.
Вот же танк непрошибаемый! Я чуть не кокнула его машину, а он даже не чешется! Меня вот малость потряхивает от запанибратского отношения инквизитора к незарегистрированному, скрывающемуся от властей медиуму.
Стальная ладонь с серебряной инкрустацией наконец убралась с моей кисти. Я поймала рассеянный взгляд Хелстрема… то есть Ли Мэя на мои тонкие вязаные перчатки, в которых ходят разносчики газет. И мысленно поблагодарила его за стоическое отсутствие личных вопросов. Будь на его месте Теш, уже давно выпытал бы, зачем я их ношу.
Слегка успокоившись, обратила внимание на проносящиеся мимо пейзажи. Скособоченные кондоминиумы и мрачные громады фабрик остались на другой стороне Детаит. Сама река лениво несла свои бурые воды справа от нас, а по ней так же лениво шли торговые и пассажирские пароходы и сверкающие на солнце военные крейсеры, базирующиеся в Сизом заливе. Слева мелькали бутики и ресторации, светлые фасады которых безнадежно проигрывали наступающей с реки черной плесени.
Повинуясь указанию Ли Мэя, я свернула с набережной к центру города и восхищенно присвистнула. Не помню, когда в последний раз видела столько зелени! Нас окружили липовые и кленовые аллеи, за которыми в тени яблоневых и вишневых садов виднелись трехэтажные викторианские особняки. По широким тротуарам степенно прогуливались дамы в узких юбках и облегающих жакетах под руку с кавалерами в костюмах-тройках, шинелях и бушлатах.
Меня невольно задел контраст между просветленными лицами жителей верхнего берега Детаит и мрачными рожами работяг с нижнего, откуда вылезла и я. В такие моменты я, пожалуй, даже понимаю оппозиционеров. Знали бы эти вшивые интеллигенты, сколько детей перемерло в цехах по производству их эксклюзивных тряпок!
– Не желаешь помочь антиимпериалистам? – вдруг поинтересовался Ли Мэй, будто прочитав мои мысли. Чувствуется профессиональная деформация бывшего капитана разведчиков. – Сверни направо, срежем через Академический квартал.
Здесь, среди зданий, похожих на античные храмы, фланировали неприметно-серые лицеисты и гимназистки и преисполненные собственного достоинства студенты школы эзотерики. Я вспомнила план инквизитора о создании команды экстрасенсов, в которую должен будет входить в том числе медиум, и нервно уточнила:
– В каком качестве?
Он прищурился куда-то сквозь мой висок и криво улыбнулся.
– В каком хочешь. Если ты тоже терпеть не можешь экстрасенсорику, то работай на нас, как талантливый хирург-механик.
– «Тоже»? – зацепилась я за оговорку, выезжая в самый центр Тагарты.
Хм, дворец я себе представляла повыше. А он, оказывается, такой же, как и окружающие его пятиэтажные правительственные учреждения в неоготическом, подсмотренном у дроу стиле. По проспектам, печатая шаг, шествовали мужчины в форме, как у Ли Мэя, и порхали адептки актерского, художественного и хореографического искусства в сильно отцензуренных платьях-бурлеск.
– Анри, я инквизитор, черт возьми, – напомнил Ли Мэй, махнув рукой в сторону огромного Тагартского Енохианского собора, изобилующего шпилями, башенками и стрельчатыми витражами. – Инквизиторы веками уничтожали всю экстрасенсорику, отличную от богоугодного экзорцизма. Инквизиторы до сих пор уничтожают каждого, заподозренного в ереси, пусть со времен Средневековья это понятие сильно сузилось. Как думаешь, может ли быть инквизитором человек, считающий экстрасенсорику даром, а не проклятием?
Общение с Тешем научило меня неплохо улавливать недосказанность. Да и эмпатия подсказывала, что Ли Мэй сейчас сказал пусть и правду, но не всю. Точнее, не ту. Вполне разумная предосторожность при общении с полузнакомыми людьми, которой я и сама грешу. Во лжи виноват лжец, а в полуправде тот, кто неверно ее истолковал.
Я понимаю Ли Мэя и его шпионскую скрытность. А вот себя и пугающее желание воспользоваться своими способностями, чтобы только узнать истинную причину его ненависти к экстрасенсорике, не понимаю. Я стиснула руки на руле, пряча задрожавшие пальцы, и постаралась отвлечься.
– Откуда у инквизитора вообще время на помощь Лиге? Разве ты не гоняешься день и ночь за некромантами?
– Наша работа далеко не столь романтична, как ее описывают в бульварных романах, – в хриплом голосе вновь прорезалась ирония. – Экстрасенсов, владеющих запретными техниками, слава Еноху, все меньше, зато бумажной работы удручающий переизбыток. Конкретно я чаще всего расследую законность услуг, оказанных медиумами и спиритуалистами в частных похоронных бюро.
– Не скучно? – изумилась я.
– Мне развлечений на войне хватило, – беспечно отозвался Ли Мэй, а я невольно провела параллель между его нелюбовью к опасным «развлечениям» и моей неприязнью к играм. У такого негатива всегда есть причина.
– Понимаю. Но чем тогда я могу помочь Лиге, как механик?
– Например, создать автоматона быстрее, чем это удастся государству, – предложил Ли Мэй, а я поняла, что таким будничным тоном мне сейчас раскрыли государственную тайну.
Вот что за сведения выкрал Ли Мэй у империи, вот что конфедерация потребовала доработать до рабочего прототипа, вот зачем инквизитору команда экстрасенсов. Они пытаются вселить призрака в робота, создав разумную машину.
Я сбросила скорость, чтобы от переизбытка чувств кого-нибудь не сбить. На душе стало паршиво. Везет мне на мужиков, пытающихся мной попользоваться.
– Ты поэтому подсылаешь меня к гениальному изобретателю? Чтобы я крысятничала, воруя его разработки?
Впрочем, на что еще я рассчитывала? Что пересеку Детаит и моя жизнь волшебным образом изменится? Я государственная преступница. Мне не положено красивой и спокойной жизни. Но Ли Мэй покосился на меня из-под козырька серой фуражки с праведным упреком.
– Во-первых, я «подослал» тебя к мастеру Дедерику, чтобы защитить от тайной полиции. Его фабрика – неправительственное учреждение, формально и вовсе принадлежащее Наугримской республике. Бобби на ее территории сильно ограничены в полномочиях.
Очень любезно с его стороны, но теперь к попыткам «защитить» меня от тайной полиции у меня стойкая неприязнь. Лучше сама как-нибудь справлюсь, чем потом окажусь обязанной рожать детенышей еще и инквизитору.
– Во-вторых, Цадок – ярый антиимпериалист с тех самых пор, как Анталамория сгубила его дочь с ее супругом и внучку. И мы давно сотрудничаем с ним в работе над созданием автоматона.
Цадок Дедерик – оппозиционер? А я, получается, случайно попала в один из революционных штабов? Кажется, теперь я расшифровала странные взгляды Шпильки. Она против решения Хелстрема приближать меня к Лиге, потому что вполне обоснованно опасается моей продажности. А я не могу убедить ее в том, что никогда не стану работать на тайную полицию, потому что не готова раскрыть ей свои экстрасенсорные способности. Дерьмово.
– В-третьих, – Ли Мэй устремил в лобовое стекло тоскливый взгляд человека, до сих пор живущего на войне. – Анри, ты непроверенный и оттого ненадежный человек. Думаешь, я бы предложил тебе присоединиться к нам, если бы не обстоятельства, изменившиеся с посланием, переданном капитаном Буревестником?
У меня от этой замогильной интонации волосы встали дыбом. Кажется, я его оскорбила своими подозрениями в низменной попытке воспользоваться мной. Но что еще он хотел от дамочки, у которой в знакомцах одни шлюхи, контрабандисты и гангстеры? У нас не принято просить помощи от безысходности, рискуя при этом секретностью. Так что сам виноват, не стоит окружающих мерить по святому себе. Впрочем, и мне пора прекращать мерить всех по сволочному Тешу. Но то, что инквизитор хороший человек, еще не повод поступаться собственными принципами.
– Тогда благодарю за оказанное доверие, – дипломатично ответила я. – Но вряд ли я смогу быть чем-нибудь вам полезной. Я не сторонница автоматизации.
Автоматоны такая же мечта ученых Нового времени, какой в Средние века был гомункул. Искусственный человек так и не был выращен, и я истово надеялась, что робота с призраком внутри постигнет та же участь. Наделение машин разумом – дурная затея, на что ненавязчиво намекают модные нынче научно-фантастические романы со сплошь печальными финалами.
Но даже если не принимать в расчет беллетристические сюжеты войны между людьми и машинами, ничего хорошего от роботизации ждать не стоит. Если использовать автоматонов, как солдат, войны превратятся в геноцид. А если как рабочую силу, то на рынке труда случится коллапс безработицы. Я, конечно, туповата, чтобы всерьез размышлять о подобных вещах. Поэтому просто повторяю слова старины Петера Шестопала. Выгнанного из цеха высокотехнологичным конвейером, к слову.
И вообще вселение духов в предмет пованивает некромантией! Ведь кроме этичности, ничем не отличается от вселения их в трупы, то бишь создания зомби.
– Я тоже не сторонник автоматизации, черт бы ее побрал, – досадливо отмахнулся Ли Мэй. – Но вопрос не в том, будет ли создан автоматон, а в том, когда это случится. Локомотив прогресса разогнался до такой степени, что теперь его даже наша всемогущая Церковь не сможет затормозить, как делала это в Средневековье, сжигая ученых на кострах. В наших силах лишь попытаться предотвратить катастрофу, которая непременно случится, окажись автоматоны в единоличном пользовании империи.
– У империй есть лишь одна потребность – расширение границ, – задумчиво повторила я слова Барти. – Значит, Анталамория кинет автоматонов на захватническую войну. Остальные страны должны будут ответить тем же или окажутся уничтоженными, – и тут меня осенило. – Поэтому Лига и продает секрет создания автоматонов в Контрем? Чтобы Контрем в свою очередь продал его всему миру, уравняв шансы?
– Из двух зол, как говорится, – пробормотал Ли Мэй. – Конфедерация – страна развивающаяся, а у таких обычно присутствует исключительная потребность в наращении капитала. Поэтому Контрем единственный, кто не станет присваивать технологию автоматизации себе, а продаст подороже всем желающим.
Так-то оно так, только не стоит забывать, что контремская элита сформировалась из типов, которым Барти помогает избежать правосудия в Анталамории. То бишь из беглых каторжников, бандитов и коррумпированных чиновников. Дарить им автоматона в безраздельное пользование я бы тоже поостереглась. Но кому тут сдалось мое ценное мнение.
– Я слишком необразованна, чтобы рассуждать о политике, – скопировав его инсультную улыбку, предупредила я.
– Твоя самокритичность не помешала бы половине Палаты Лордов, – сыронизировал он и несинхронно моргнул. – Если передумаешь, сообщи Цадоку.
Я неуверенно кивнула. Его слова, как и месяц назад при попытке сдать его тайной полиции, заставили засомневаться в правильности выбранного решения. Без принуждения и даже без смысловых ловушек, так любимых Тешем. Может все дело в том, что он просто прав?
Если Анталамория создаст автоматонов, она получит ключ к мировому господству. И что тогда будет, ну, например с Барти, который сражается против этого? Он ведь террорист на службе конфедерации. Тайная полиция не может до него добраться. Зато сможет автоматон, сильный человеческим разумом, но лишенный слабостей человеческого тела.
– Нам на север, в Гномий квартал, – подсказал Ли Мэй, сворачивая тему моего вступления в ряды оппозиционеров.
Следуя указаниям инквизитора, знающего наизусть, видимо, всю столицу, я припарковала паромобиль у тротуара рядом с высоким кованым забором. Огромный особняк за ним из красного кирпича с застекленной крышей напоминал вокзал. Коротышки вообще любители прямых, четких линий и обилия стекла. Табличка на воротах оповещала о располагающейся здесь ферме механических тел, находящейся в частной собственности «Дедерик Инк.». У меня слегка засосало под ложечкой от предвкушения скорой встречи со своим кумиром.