– Я достаточно уверен в своих силах, способностях барона Субботы и верности Бартоломью Буревестника, чтобы не переживать за успех мероприятия, – безмятежность инквизитора сменилась замогильной интонацией. – А вот твой настрой вызывает опасения.
Мне, как всегда, полегчало на душе от осознания, что мое решение Мэй поддерживает и не сомневается в положительном исходе авантюры. Но что не так с моим настроем?
– Может быть то, что ты, черт возьми, устраиваешь себе последний ужин осужденного на казнь? – устало потер переносицу Мэй.
– Это всего лишь аттракционы, – фыркнула я, отходя от миниатюрного кукольного театра. Про себя гадая, как ему удалось понять то, что я сама от себя тщательно скрывала.
– На которых ты не была ни разу в жизни, поэтому стремишься успеть побывать сейчас, – буднично заметил Мэй, словно не он только что считал меня, как раскрытую книгу.
Но даже несмотря на то, что он понял, зачем я это делаю, он все равно не стал мне перечить и лишать исполнения мечты о красивой жизни. Нет, он дарит мне свободу, а потом походя, как само собой разумеющееся разбирается с «задачами, которые я перед ним ставлю» своей самодеятельностью. Неужели это счастье досталось мне лишь за то, что я тоже единственная принимаю его таким, какой он есть?
– Успеть исполнить мечты стремятся только те, кто знает, что у них больше не останется времени.
Я откусила разом половину шарика сахарной ваты на палочке, решая, пойти дальше на карусель или покататься на коньках на замерзшей Детаит. Еще я планировала доползти до зоопарка и проиграть Мэю в уличные шахматы хотя бы за десять ходов, а не за пять.
К играм у меня по-прежнему стойкая неприязнь, но инквизитору нравится честная и справедливая, так не похожая на реальную черно-белая война фигурок. А я не переломлюсь, если иногда поступлюсь своими принципами и составлю ему компанию.
– Лично меня положительные эмоции заряжают силами для дальнейших свершений, – ответила я правду, но другую. Если сейчас соглашусь с его позицией, то не смогу реализовать последний пункт плана на сегодняшний день.
– А для меня развлечения эффективны только после выполненной работы, – Мэй, не обращая внимания на косые взгляды аристократов, опустился на колени, помогая мне привязать лезвия коньков к ботинкам.
Я снова украдкой улыбнулась, про себя порадовавшись нашим разногласиям. Потому что отсутствие споров и безропотное согласие есть симптом нездоровых отношений. Это я как врач утверждаю.
В дом, который нам оставил Барти, мы вернулись уже за полночь. Я и не знала, что у контрабандиста есть недвижимость на верхнем берегу реки. У меня от улыбки, как у нашего недавнего потустороннего гостя, уже болели лицевые мышцы, и грозили порваться губы. Мэй, посмеиваясь тем искренним, хриплым смехом, который на «деловых переговорах» впервые вызвал мое смущение, выскребал из-под воротника шинели остатки моих снежков и все сильнее припадал на левую ногу.
Я милостиво уступила ему первое место в душе и окоченевшими пальцами принялась расстегивать мехаскелет, без которого теперь на улицу не выходила. Руки не слушались, дрожа, как на войне, даже когда отогрелись. Я скрипнула зубами, досадуя на свои рефлексии перед реализацией последнего пункта плана.
У меня вообще-то все уже было! Так чего я трясусь, как леди в первую брачную ночь? Подумаешь, решила проявить инициативу и соблазнить священника. Который будет сопротивляться из-за своих кретинских принципов, ага. О том, что будет, если он меня оттолкнет, как отталкивал три месяца, защищая от своей «грязной» души, я старалась не думать.
Но, он прав, я хочу успеть исполнить мечту. Не потому, что не верю, что все хорошо кончится. А просто потому, что это я. Я не способна просчитывать свои шаги и не желаю задумываться о будущем. Особенно о том, что завтра я, несмотря на попытки Мэя меня отговорить, заблокирую себе воспоминания о нем. Чтобы защитить его от тайной полиции. А, значит, снова останусь в одиночестве.
Я глубоко вдохнула и медленно выдохнула. Скинула остатки одежды и толкнула дверь с потрескавшейся синей краской в ванную комнату. Сердце замерло и затарахтело, как барахлящий двигатель.
Мэй стоял под тонкими струями воды, уперев руки в кафель стены с ржавыми подтеками. Я зачарованно проследила за влажными дорожками, скатывающимся по стальному хребту и по складывающимся в узор татуировкам на мускулистых плечах, широкой спине, крепких ногах. Сделав шаг, уткнулась лбом в позвоночный имплант, обвивая руками его грудь. Кожей ощущая его зангаоское смирение, как будто на мне не было сдерживающих сигил.
– Будь так любезна, не делай из меня очередной аттракцион, – замогильная интонация сильно подпортилась бархатистой хрипотцой в безмятежном голосе.
– Еще одно подобное оскорбление, и тебе понадобится мехадок, а мне индульгенция, – милостиво предупредила я, прижимаясь теснее к его головокружительно напрягшейся спине.
Но меня вдруг с нее скинуло, молниеносно прижав к скользкому кафелю. Кровь ударила в лицо, когда я оказалась беззащитно распятой перед инквизитором. Видеть медленно темнеющий при взгляде на меня чернильный взор, полускрытый мокрыми прядями, было мучительно смущающе. Но смотреть вниз и вовсе невыносимо. Я слишком хорошо помнила демонстрацию, устроенную им в моей операционной под «Розовой розой».
– Не смей прощаться, Гаечка, – механические пальцы ласково откинули намокшие, распрямившиеся до лопаток рыжие кудри с моего лица, полностью обнажая мои чувства. А в прокуренном голосе впервые на моей памяти появились лязгающие, металлические ноты. Которые, по солдатской привычке, вызвали желание вытянуться по стойке «смирно».
Я не воспринимаю приказы, отданные вне боевых действий. Считаю их притеснением своих прав. Поэтому меня так раздражали попытки Теша меня контролировать, и я изворачивалась, поступая по-своему. Но сейчас у меня не возникло даже мысли ослушаться. Потому что Хелстрем не делал попыток подчинить. Он просто ставил ультиматум. Помнится, в первую нашу встречу он сказал, что я обвиняю его в неумении просить, потому что пока не знаю, как он умеет требовать. Теперь знаю.
Но сдавать назад не в моих правилах. И я, перебарывая не свойственную мне стеснительность, завела одну ногу ему за поясницу и толкнула на себя.
– Так стань для меня причиной вернуться, святоша.
Известно, что спорить с дураками бесполезно. Мэй со мной никогда не спорил. Тонкие, мягкие губы прильнули к сгибу моей шеи. Сильные, нежные руки подхватили меня под бедра и спустя бесконечно долгое мгновение опустили на вмиг промокшие простыни кровати.
Скорее всего из-за импланта, но Мэй был восхитительно тяжел. Я оплела его руками и ногами, оглаживая, лаская, прижимаясь еще ближе, еще теснее. Длинноватые смоляные пряди щекотали ставшую невыразимо чувствительной кожу, рассылая электрические разряды, концентрирующиеся в пульсирующую воронку внизу живота.
На каждое мое движение, вызванное скольжением его чутких пальцев по моей груди и внутренней стороне бедер, Мэй отзывался стонущим поминанием чертей и Еноха. И с каждым словом голос его становился все ниже, все более хриплым. Я лишь шепотом повторяла его имя и капризно хныкала, умоляя о большем.
Мои губы смяло поцелуем, как обещание исполнить мою просьбу. Рот наполнился вкусом кофе и сахарной ваты. А тяжесть с моих бедер исчезла, сменившись осторожным, горячим, гладким касанием. Неспешным. Постепенным. Предлагающим, а не заставляющим принять его. Я всхлипнула.
Впервые в жизни от полноты единения мне не было больно. Наверно, это и побудило меня решиться сделать то, о чем так давно втайне фантазировала, наслушавшись россказней Шпильки.
Обвив ногами его поясницу, я выскользнула из-под Мэя, вынуждая его упасть. Склонилась ниже, почти расстелившись на часто и коротко вздымающейся груди. Лизнула его приоткрытые губы, слегка потерлась затвердевшими вершинами груди, вызвав его стон, отдавшийся дрожью внизу живота. И медленно, пьянея от острых, неизведанных ощущений, откинулась назад, выгибая спину, опираясь руками на его напряженные бедра, опускаясь до предела.
Мэй смотрел на меня, как на… как если бы он снова обрел веру и его накрыло религиозным экстазом. Беспомощно и жадно, как будто я и вода, и пища, и глоток воздуха.
Его правая рука сжала мою ягодицу, подсказывая ускориться. А левая, вызывая мурашки от контраста металлической прохлады на разгоряченной коже, огладила живот, шею и остановилась на груди, обводя большим пальцем затвердевшую вершину.
Я до последнего, как завороженная, следила, как учащается его дыхание. Как против его воли деревенеют руки на моем теле. Как сбивается ритм, когда я позволяю ему перехватить инициативу. Как закатываются глаза, выгибается поясница и дергается кадык. И… эффект был хлеще, чем от эльфийской дури, отделяющей душу от тела.
Славно, что в день нанесения татуировок Мэй нашел в себе силы меня остановить. Потому что сейчас по моим почти бесчувственным, скованным защитными сигилами эмпатическим сенсорам шарахнуло такой концентрированной, чистейшей эйфорией, что мое сознание почти вырубилось.
Я обессиленно упала на подушки, чувствуя, как утихает нерастраченная пульсация. И впервые это не вызвало во мне досаду. Должно быть, потому что впервые меня не использовали для самоудовлетворения, а я сама доставляла наслаждение. Вообще-то я не любитель трудиться без вознаграждения, но почему-то ради такого подарка, как эти сладкие судороги Мэя, я не прочь попотеть еще.
– Я в долгу не останусь, Гаечка, – с бархатистой хрипотцой вдруг пообещали мне на ушко. Как в день нашей первой встречи, когда я починила его имплант.
Мягкие губы прочертили влажную дорожку по шее, груди, животу и нырнули ниже, встречаясь с нежными, умелыми механическими пальцами. Я дернулась, не понимая, что происходит. А потом почувствовала его язык и размышления о том, чего еще меня лишал сволочной хунган, оставили меня вместе со способностью думать в целом. И я в который раз убедилась, что этот святой человек всегда держит слово. В долгу он не остался…
– Не могу пробиться дальше, – сквозь пелену воспоминаний услышала я испуганный шепот эмпата, насильно возвращающий в тошнотворную реальность.
– Значит, поступим как с предыдущей, – когтистые руки схватили меня за волосы, поднимая голову, но перед глазами плясали звездочки, мешая мне разглядеть мамбо. – Психика ломается быстрее тела. Блоки спадут сами, чтобы воспаленное сознание могло уйти от боли в воспоминания.
Пытки без суда и следствия. Как это в духе нашего достославного Бюро общественной безопасности.
– А если не получится? – судя по безэмоциональному голосу, инквизитора не очень беспокоила такая перспектива. – Ты не слишком-то умела в роли каплаты.
Ллос колдунья вуду? Виски поразило уже поднадоевшей молнией.
– Тогда заземлю ее, вызову ее дух и добуду чертежи у него, хоть это и проблематичный способ.
– Я прикрою, – скучающе откликнулся инквизитор. – Но постарайся не ошибиться, как с предыдущей. От этой помимо чертежей автоматона нам необходим компромат на Тадеуша Шабата. Мне нужны доказательства его занятий некромантией для ареста после того, как он разберется со Свидетелями Еноха.
Ублюдки. Им стоило бы поучиться у мафии соблюдать обещания, данные подданным. Может быть тогда и революционных настроений не возникло бы.
Мне на лицо повязали тряпку, закрывающую глаза, воняющую хлороформом, и подняли со стула. Лязгнул какой-то механизм, что-то открылось, но явно не дверь допросной. Потайной ход?
Обычно для потери сознания хлороформ нужно вдыхать как минимум минут пять, но моему измученному эмпатическими пытками организму хватило и двух. Ноги подогнулись и Ллос бесцеремонно забросила меня на плечо. Она слишком сильна для дроу, не пользующейся механическим экзоскелетом. Тоже подселила к себе какого-нибудь лоа? А почему «тоже»?
Очнулась я в камере, в кресле, похожем на наркозное в моих операционных. Кожаные ремни с ужасающими бурыми разводами надежно сковывали голову, кисти, поясницу и лодыжки. Эмпат пока не касался меня, но я встающими дыбом на затылке волосами чувствовала его присутствие.
– Лучше бы тебе не сопротивляться, иначе будет то же самое, что с ней, – Ллос кивнула головой куда-то в угол, но судя по дрожащему от возбуждения голосу, она мечтала, чтобы я начала сопротивляться.
Я скосила глаза и скрипнула зубами, узнав в валяющейся на полу окровавленной, синекожей сломанной кукле Шпильку. Вот это по словам гнилого инквизитора всего лишь «ошибка»? Да они искалечили ее сознание, чтобы добраться до меня!
Ну, ничего. Евангелин ей поможет. Ангелы умеют лечить души. Красивое название для хирургической операции на эндоплазме. А что до меня…
– Меня найдут, – сорванным голосом просипела я, чувствуя, как просыпается садизм, придающий сил.
Я представила, как заменяю Ллос все внутренние органы окисляющимися металлическими имплантами. Губы потянуло в маниакальный оскал, когда в голове прочно засела мысль, что мне-то точно сейчас будет легче, чем моей воображаемой жертве, потому что у нее такой извращенной фантазии нет. Она-то наверняка и на войне не была, как и все рафинированные агенты тайной полиции.
– Меня найдут, – уверенно повторила я, вспоминая непоколебимое спокойствие Мэя, когда он говорил об успехе операции. – А потом обнаружат на мне следы твоей ауры и выследят тебя. И тогда уже ты почувствуешь на своей шкуре всю жестокость и несправедливость самосуда.
Мамбо улыбнулась вдохновленно, трепетно и фанатично, до жути напомнив мне этим заклинательницу ангелов. А потом отпихнула ногой заплесневелый ковер на полу, явив незнакомую мне, кажущуюся неправильной из-за оркского алфавита веве. Разделась донага, явив белые татуировки-веве, села в центр, скрестив ноги и достала из вороха одежды… тряпичную куклу.
– Теперь ты понимаешь, что нас никогда не найдут? Ни твой родной капитан воздушных пиратов, ни этот бездарный инквизитор, бывший экзорцистом, ни та теургесса из Свидетелей Еноха, ни даже барон Суббота. Ты ведь надеялась, что они тебя непременно спасут?
О, да. Но использование кукол вуду, причисленных к некромантии, не оставляет никаких астральных возмущений. Никаких следов. И это бы сработало. Против людей. Ллос просто не учла, что некромантией она настроила против себя кое-кого, куда более могущественного, чем вся наша команда, вместе взятая.
…Папа Легба в теле женоподобного дроу поудобней устроился на окоченевшем трупе в подвале похоронного бюро.
– Барон Суббота согласен поделиться с вами парочкой фотографий пост-мортем и даже готов поспособствовать вызволению Шпильки из плена тайной полиции, – сообщил лоа, улыбаясь во все тридцать два клыка. – Взамен ты поможешь ему избавиться от Ллос.
Лучшая ищейка тайной полиции, бескомпромиссная дроу, которая охотится за чертежами автоматона, Лигой антиимпериалистов и мной с момента поимки Полли. Чем она мешает лидеру «Калаверы»?
– Как жрица вуду, она сильнее его, – в белоснежном оскале Папы Легбы не было ни капли жалости к поработившему его хунгану. – И будет препятствовать его планам совмещать нелегальный экстрасенсорный бизнес с членством в Палате Лордов.
Резонно. Но неужели никто другой не в состоянии ему помочь? Как-то не тянет меня жертвовать жизнью ради того, кто пять лет держал меня подле себя обманом о моем садизме. Я не в обиде на него за это. Обижаться на гангстера-психопата вообще неконструктивно. Но и доверия это не добавляет.
– Сейчас у него отсутствует иной экстрасенс, за которым бы охотилась Ллос.
Я поджала губы. Ощущение, что я сама себя загоняю в ловушку. Но либо я действительно слишком тупа, чтобы увидеть другой выход, либо его просто нет.
– А в чем причина твоего участия? – спросила я только для того, чтобы оттянуть момент заключения сделки.
Теш говорил, что высшим темным духам недостаточно приказать, чтобы получить их содействие. Их надо заинтересовать.
– Я очень не люблю, когда в поисках могущества мои последователи от меня отворачиваются, – жеманно повел узкими плечиками дроу.
Тогда я не поняла, что он говорил об использовании Ллос запрещенного во всем цивилизованном мире оркского колдовства.
– И какой у нас план? – сдалась-таки я и отшатнулась, когда лоа алчно подался вперед.
– Черная метка, – он улыбнулся шире в ответ на мое недоумение. – Мой дар избранным экстрасенсам. Таким, как жрецы клана Шабат. Возможность вызвать меня. В любое время, в любом месте. Не без жертвы, но ею станет моя цель.
Что-то меня как-то не прельщает стать избранной демона.
– У Ллос сильная защита. Ограниченный этим телом, я не могу выследить ее в освященных застенках Бюро. Можно было бы заземлить ее на одном из официальных приемов, но это же так скучно, правда? – у нас с демонами несколько разные понятия о скуке, поэтому я, пользуясь правилами этикета, тактично промолчала. – А вот поймать ее на горячем, прямо в разгар некромантского ритуала, обставить все, как убийство вырвавшимся из-под контроля лоа, а заодно явить всей тайной полиции ее связь с запрещенным колдовством вуду…
– Это весело, – понятливо закончила за него я. Против воли поддаваясь темному искушению, заражаясь азартом подставить тайную полицию, уничтожившую моих родителей, испоганившую мне всю жизнь и пытавшую мою подругу.
И протянула руку, готовая к боли от пореза на ладони, ведь договоры с высшими духами скрепляют кровью. Перед внутренним взором вспыхнула веве, отдаленно напоминающая сатанинскую пентаграмму. А на точку между бровями надавил когтистый большой палец, от которого ее заволокло туманом.
– Во избежание побочных эффектов, – лоа пошло облизнул свою ладонь, размазывая мою кровь по своим щекам. – Вспомнишь, когда увидишь куклу вуду.
Вспомнила. Славно, что в момент клеймения добрый демон заблокировал мне ее сразу. Потому что сейчас, вспоминая переплетения кругов и треугольников в обрамлении слов на илитиири, я внутренне корчилась от боли, почти физически ощущая, как черная метка выжигается на моей ауре. Внешне же я только сжимала кулаки и скрипела зубами, запирая рвущийся наружу вопль, что вполне можно было расценить как жест отчаяния перед колдовством ищейки тайной полиции. Ллос не должна почуять неладное, до того, как…
Крыша проломилась с оглушительным грохотом. Волосы отчетливо зашевелились от близости могущественного духа. Ллос стоит отдать должное, среагировала она мгновенно, мимо меня пролетела какая-то атакующая веве. Но что такое энергетическая печать против того, для кого экзорцизм всего лишь щекотка?
Ее вынесло за пределы рисунка на полу и с ласкающим слух хрустом впечатало в стену. Я маниакально оскалилась, с мрачным торжеством наблюдая, как та, чьим именем пугают детей в трущобах, голая дергается в хватке лоа, как сломанная заводная игрушка.
– Кто ты такой? – прошипела она… и вдруг перестала дергаться, обмякнув, безнадежно свесив руки с обломанными ногтями вдоль тела. Узнала.
Огромный чернокожий мужчина с оркскими дредами до пояса и рисунком белого черепа на лице в черном цилиндре и плаще до пола с густым высоким воротником из петушиных перьев дружелюбно оскалил клыкастую пасть.
– Адвокат.
Глава 14. Воздушные пираты
– Остановись! – истерично завизжала я, но поздно.
Смазанная тень метнулась мимо меня, и лоб залило горячей, липкой кровью. Глухой стук упавшего тела за спиной подсказал, что эмпата постигла та же участь, что и Ллос. Которая, уставившись в потолок безжизненно помутневшими глазами, заливала пол кровью из разодранного горла.
– Итана еще можно было спасти, – дернувшись в путах, просипела я. Евангелин вызвала бы ангела, и он исцелил бы душу мальчишки, искореженную частым вторжением чужой эндоплазмы.
– Можно, – расплылся в игривой улыбке Папа Легба и принялся аккуратно расстегивать ремни кресла, чтобы озадачить бобби моим побегом. Вряд ли им придет в голову, что меня бережно освободил демон, так жестоко растерзавший женщину и ребенка. – Но он пал жертвой черной метки.
– Ты говорил, что жертвой будет Ллос! – освободившись, отшатнулась я прочь от тянущейся к голове руки.
– Я говорил, что жертвой будет моя цель, – Папа Легба с наигранным укором попенял на мой недостаток юридического образования и многозначительно оскалился. – А еще я говорил про побочные эффекты черной метки.
Носитель метки становится проклятым, притягивающим несчастья, от которых страдают все, кроме него самого. И Итан тому подтверждение. Как и то, что я шаг за шагом пячусь от протянутой руки лоа. Собирающейся снять с меня проклятие. Очень удобное проклятие.
Все-таки дерьмовая из меня героиня. Слабовольная. Потому что не знаю, решилась ли бы я сама отказаться от клейма, дающего возможность вызвать ручного демона. Но Папа Легба милосердно избавил меня от лицезрения собственного морального разложения и одним незаметным глазу шагом приблизился.
Схватив за голову, сделал движение, похожее на снятие скальпа, и закинул себе в рот что-то, видимое только на астральном плане, словно бы случайно заливая мне грудь кровавой слюной. И пусть сделал он это потому, что ему претит оставаться в услужении такому ничтожеству как я сверх необходимого, но я все равно была ему благодарна.
Очнувшись от власти проклятия, оглядела обшарпанную комнату. И чего мы добились этими убийствами? Да, мы лишили тайную полицию лучшего агента со способностями мамбо и каплаты и медиума-эмпата, думаю, последнего в Тагарте, за исключением меня. Но ведь этим мы подставили не бобби, а самих себя! Ведь спиритуалистам Бюро достаточно будет просто вызвать души погибших, чтобы узнать, что здесь произошло.
– Ты недооцениваешь своего любовничка, док, – Папа Легба, сквозь которого теперь просвечивал женоподобный дроу, поднял на руки слабо застонавшую от боли Шпильку, зачем-то укутав ее перьевым плащом. У него слабость только к людям, склонным к грехопадению?
А у меня непроизвольно сжались кулаки. Демон посмел в одном предложении употребить прозвище, которым звал меня только Ли Мэй, и напомнить о моей связи с другим мужчиной.
– Сфотографируй их, пока меня здесь нет.
Иначе дагерротипы будут засвеченными из-за рентгеновского излучения, испускаемого высшими светлыми и темными духами. Так Теш хочет запереть их души в фотографиях пост-мортем? Теперь понятно, как хунгану удалось озолотиться на так опрометчиво подаренной мной технике. Он основал бизнес по зачистке улик, за которую готовы платить все: Анархисты, Броневик, Антиимпериалисты, грешные священники, нечистые на руку члены парламента…
Я проводила взглядом лоа, одним прыжком поднявшегося на крышу, через дыру в которой падал снег, услышала знакомый рокот двигателей «Буревестника» и, отбросив праздные мысли, поторопилась с зачисткой места преступления.
Фотоаппарат был последней модели, со встроенной вспышкой, поэтому трудностей в его использовании не возникло. Дагерротипы были готовы, когда на крышу опустилось что-то тяжелое, дохнувшее паром. Я еще с войны знала, что так звучит крылатая воздушная лодка. Папа Легба, сверкая обнаженным торсом, изящно спрыгнул обратно. По-женски отбросил за спину белое каре, за которым я еще разглядела длинные черные дреды, и склонился над работающим эхографом.
– Где мы? – поинтересовалась я, пытаясь сориентироваться по шпилям ближайших зданий, но мое знание верхнего берега Детаит оставляло желать лучшего.
– В здании, соседствующим со штабом тайной полиции, но формально им не принадлежащем. Идеальное укрытие для незаконных допросов, – с готовностью пояснил лоа, когтем отрезая кусок эхограммы. Удаляя все звуки, что записал астральный детектор после убийства Ллос.
Нельзя же оставлять бобби без работы, правда? Вот и пусть расследуют преступления в их же рядах. Может, хоть ненадолго от оппозиционеров отстанут.
Папа Легба, которого без черной метки я теперь снова видела, как субтильного дроу, приложил палец к губам и жеманно протянул руки. Без проклятого клейма, позволяющего ему приказывать, я вновь ощутила сковывающий липкий ужас при мысли о прикосновении к лоа.
С досадой подумала о мехаскелете, который не надела, опасаясь металлодетекторов в дверях «Гурмании». У меня, в отличии от аристократов, нет лицензии на ношение потенциально опасных механических протезов. Но тут, как перед бомбежкой, с натугой загудела воздушная тревога. И страх вновь попасть в застенки Бюро, не успев скрыться от погони, пересилил страх перед демоном. На крыше оказалась, не успев глазом моргнуть.
– А ты не так труслива, как кажешься, – ухо царапнуло клыками, когда Папа Легба стряхивал меня в воздушную лодку. Когтистая ладонь пошло скользнула в карман моих брюк, забирая дагерротипы. – Будь я в твоем положении, не осмелился бы рисковать собой.
В каком положении? В безвыходном? Да если бы я не решилась поработать приманкой для тайной полиции, мы бы ни за что не добыли фотографии пост-мортем и не завершили бы создание автоматона! Ради которого, между прочим, Мэй рисковал собой, выкрав начальные чертежи, Ева рисковала собой, спасая мастера Дедерика после взрыва, а Винс и вовсе отдал жизнь.
На фоне этого моя жертва, основанная на уверенности в том, что меня спасут, не выглядит чем-то впечатляющим. Подумаешь, голова будет месяц болеть после эмпатических пыток. На войне и не такое приходилось сносить. А если я изначально не собиралась героически помирать ради высшей цели, то в чем заключается моя смелость?
Я собиралась было высказать этому перьевому лорду все, что думаю о его издевках, но он вдруг пригвоздил меня таким взглядом, что я поперхнулась словами. И спрыгнул с крыши, растворившись в зарождающейся метели. А мне в мельтешении снега и пепла из фабричных труб все мерещились глаза, такие черные, что зрачок сливался с радужкой. И взгляд, лишенный привычного лукавства.
Так он не издевался? Но тогда что он имел в виду?
– Шевелись, Гайка! – прикрикнул на меня мой старый командир за штурвалом воздушной лодки.
Я очнулась и, оставив смутные предчувствия до лучших времен, прыгнула в машинный отсек под креслом пилота. Проверила показатели нагрева двигателя и давления пара, добавила угля и завела механические крылья. Летательный транспорт чихнул и с рокотом взмыл над городом.
Облака превратились в тучи, набухшие над шпилями императорского дворца и Тагартского Енохианского собора, по брюхам которых шарили столпы света прожекторов. На сводящий зубы вой воздушной тревоги к столице плыли жандармские дирижабли с ближайшей станции на другой стороне Сизого залива. Завтра все газеты будут пестреть заголовками о стальных яйцах Бартоломью Буревестника, прошедшего прямо над штабом тайной полиции. Командир прибавил скорость.
Я вылезла из машинного отделения, мигом задохнувшись от бьющего в лицо колючего ледяного ветра. Нацепила гогглы и, прикрыв лицо воротником пиджака, опасливо обернулась на приближающиеся огни жандармских дирижаблей.
– Успеем оторваться? Где «Буревестник»? – крикнула я в ухо командиру и сплюнула его плещущуюся на ветру бороду.
– У островов Еноха, – прогундосил в латунный нос бывший авиатор.
На первый вопрос он не ответил, но мне стало не до рефлексий. На корме зашевелилась Шпилька. Я склонилась над ней, откинула плащ Папы Легбы, оценивая повреждения, и выматерилась. Одним ангельским благословением тут не обойтись. Придется отвалить немалую пачку ассигнаций доктору Шприцу. Жаль, я здесь не помощник. Кровеносная система не мой профиль.
То, что в полумраке и на расстоянии я приняла за синяки от ударов, оказалось звездчатыми гематомами, как при варикозе или васкулите. Не знаю, как работают куклы вуду, но если с их помощью можно влиять на внутренние органы, то тогда становится ясно, почему это колдовство запрещено. Ни один астральный дух, даже ангелы с демонами не могут напрямую влиять на материю. Только косвенно, через ауру или эндоплазму, да и то в редких случаях.
Полли со стоном разлепила заплывшие глаза, и я поспешила укутать ее плотнее, на нервах задав самый идиотский вопрос из всех возможных:
– Как ты?
Взгляд у нее никак не фокусировался.
– Как в начале моей карьеры, – заплетающимся языком огрызнулась ночная бабочка.
А я как-то сразу поняла, что ее побудило переквалифицироваться в «госпожу-хозяйку». Она задела щекой шелковистые петушиные перья и с усилием подняла голову, оглядывая себя. Я обматерила ее чрезмерную активность и, предвосхищая болезненное столкновение ее виска с металлическим полом лодки, пересела, чтобы положить ее голову к себе на колени.
– Какой готический бурлеск, – заключила, наконец, она и вдруг хихикнула. – Пожалуй, дополню им свой образ.
А у меня от этого тоненького, высокого голоска, так не свойственного грубой куртизанке, упало сердце. И на миг Итана стало совсем не жаль. Именно эмпат искорежил ее душу, нещадно взламывая блоки на памяти. Ну, ничего, теургия поможет восстановить структуру эндоплазмы.
– Ты меня спасла? – она вдруг абсолютно адекватно взглянула на меня снизу-вверх. И голос стал нормальным.
Только это еще ничего не значит. Психотравмы такая дерьмовая штука. Рвануть может в любой момент, и не догадаешься, что послужило катализатором. А я с теми, у кого сорвало резьбу, общаться не умею.
– Тебя спасли Теш и Барти, – не стала я присваивать себе чужие лавры, осторожно откидывая с ее лица черные локоны, задерганные ветром. – И потом спасет Евангелин.
– Черт тебя дери, так и знала, что припрешься, – пробормотала Полли, явно услышав что-то иное.
Взгляд у нее опять поплыл, из уголка губ потекла слюна. Этой потерей ориентации я и обманулась, не успев среагировать, когда по лицу мазнули обрубки пальцев правой руки. Будь на Шпильке мной же сделанные «когти», мне бы уже разворотило глаз и пропороло щеку насквозь.
– Это ведь из-за тебя меня и загребли, сучка!
– Что происходит? – прогудел командир.
– Получаю заслуженный разнос! – в духе Ли Мэя беспечно откликнулась я, бережно прижимая руки Полли к телу.
Стыда справедливое обвинение уже не вызвало. Для очищения моей совести вполне хватило того, что из застенок Бюро подругу я вызволила. А вот беспокойство о ее сохранности все нарастало. Потому что, стоило мне вывести из строя ее руки жестом, напоминающим объятия, как она жалобно заплакала, бормоча благодарности за спасение и извинения за попытку навредить. Так ей в голову может взбрести и мысль шагнуть за борт. А сумасшедшую в состоянии аффекта я могу и не удержать.
– Далеко еще? – крикнула я, пытаясь разглядеть пейзаж, но видимость стала совсем нулевой. Лишь белые мушки снега и черные валы туч.
Свист ветра нарастал, поэтому командир меня не услышал, и я решила больше его не отвлекать. Полет в такую погоду и без того требует титанических усилий. Пока обезвреживала вновь забрыкавшуюся Шпильку, задумалась об отцентрифуженном импланте огнестрельной ноги, из-за которого и начались все мои неприятности.