Подрывник. Это угроза гораздо серьезней обычной крысы. Такая фанатичная идеалистка, как Евангелин, сделает все, чтобы вывести меня на чистую воду. При воспоминании о ее фразе «Каждому воздастся по его деяниям!» мне резко поплохело. Я сдернула с головы наушники, потряхиваясь от подступающей паники, и обернулась к Брану.

– Это не я!

– Я верю вам, Генрика, – снова приложил кулак к груди мажордом. – И мейстер верит. Поэтому я и привел вас сюда.

Что же делать?! Не ждать же, когда теургесса прибегнет к пыткам! Исключительно из лучших побуждений, разумеется, и во имя справедливости. Фанатики, убежденные в своем праве карать и миловать, самые страшные враги. Я с отчаянием вцепилась в волосы, пытаясь простимулировать мозговую деятельность.

– Я покажу тайный ход наружу.

Я покосилась на невозмутимого гнома в ливрее дворецкого. Бежать? Но разве мой побег не подтвердит их подозрения? А, плевать! Я на противостояние с целой оравой экстрасенсов, считающих меня предателем, не подписывалась!

Кивнув, рванула в комнату. Нацепила мехаскелет, переоделась пацаном, как в свой первый визит сюда, покидала в рюкзак немногочисленные пожитки и выскочила к ожидающему меня Брану. Следуя его указаниям, спустилась в подвал и прошла мимо герметических дверей, ведущих в лаборатории, к тупику. Пошарила руками по шершавой бетонной стене, нащупала характерный выступ, нажала на рычаг и юркнула в открывшийся лаз.

Прошагав пару минут по бетонной кишке подземного туннеля, растянувшегося на пару кварталов, отсчитала пятую дверь и крутанула колесо герметического замка. За ней меня окружили темнота и зловоние, от которых я, оказывается, отвыкла за два месяца хорошей жизни. Приложив кепи к носу, надела гогглы и подкрутила керосинку. Но спуститься по ржавой лестнице не успела.

Если какая-то неприятность может произойти, она произойдет. Почему-то единственный закон, работающий в моей жизни без осечек, это закон Мерфи.

В затылок мне уперлось дуло револьвера с многозначительным щелчком взведенного курка. Я уже успела попрощаться с жизнью, но мимо меня вдруг пролетела выплюнутая сигарета и потухла в жиже на дне канализации подо мной.

– Анри? – инквизитор рывком развернул меня к себе, рассеянно оглядел мехаскелет и рюкзак за спиной и опустил «Уэбли». – Что случилось?

Жаль, что приют, война и Теш заставили меня жить в броне из цинизма и скепсиса. Все было бы гораздо проще, будь я доверчивой овцой. Выложила бы Хелстрему все, как на духу, и оставила разбираться со своими проблемами. Но, к сожалению, я очень боюсь боли. В том числе, и от предательства. Поэтому придется продолжать малодушно изображать из себя «сильную и независимую».

– Решила подышать свежим воздухом, – огрызнулась я, выпутываясь из его объятий. Попыталась по глазам определить, на чьей он стороне, но взгляд у него опять стал безжизненно стеклянным.

На него мое бешенство, как всегда, не произвело должного впечатления. Заметив, как я шарахаюсь, он показательно убрал руки в карманы, еще раз просканировал меня с ног до головы и хрипато, как туберкулезник, выдохнул:

– Это не ты. Подрывник не ты.

Тоже мне новость! В носу засвербело вовсе не от витающих вокруг ароматов.

– А были сомнения? – я попыталась спрятать обиду за сарказмом, но тут же осознала, как по-ребячески это прозвучало.

Естественно, были сомнения. А инквизитор, может, и святая простота, но не идиот, чтобы доверять всем подряд. Я, конечно, надеюсь, что являюсь для него кем-то большим, чем «все подряд», но особенной все равно себя не считаю. Ли Мэй прямо взглянул мне в глаза и невозмутимо подтвердил мои мысли.

– Разумеется. Ты достаточно умна и талантлива для предательства, Анри.

Спасибо на честном слове. Ситуация напомнила мне наш давний разговор в «Стэнли Стимере» на пути к фабрике. Он тогда тоже упрекал меня в том, что я непроверенный человек. Примечательно, что он никогда не испытывает вину за обоснованные подозрения. Святоша.

– Давай поговорим где-нибудь за пределами канализации, – миролюбиво предложил инквизитор, ненавязчиво беря меня за локоть и подталкивая обратно к фабрике.

Я оценила хватку металлической руки и сдалась.

– Где ты был эти две недели?

Вместо отстраненной деловитости получился какой-то жалобный писк. Дерьмовая из меня «сильная и независимая».

– Ловил очередного юнца, возомнившего себя Енохом, что пытался воскресить мертвых. И проверял отпечаток ауры с последних бомб. Теперь мы знаем личность того, кто их установил.

Спустя две недели? Так быстро? Мастер Дедерик рассказывал, что аппарат, диагностирующий ауру, может определить только расу, пол и возраст ее обладателя. А остальная работа по сверке этих параметров с базой отпечатков аур осуществляется вручную. Ли Мэю требовалось бы торчать в церковных лабораториях по полдня, рискуя привлечь своим энтузиазмом ненужное внимание и подставить всю оппозицию. Ради чего такие жертвы?

Мне вспомнились слова Евангелин о его ко мне отношении. Неужели он пошел на это только, чтобы доказать мою непричастность? Лестная, но опасная мысль. Так недолго и бдительность потерять.

– И что? – закатила я глаза, стараясь не обращать внимание на то, как потеплело на душе. – Он все равно уже наверняка завершил контракт с «Дедерик Инк.», а я все еще могу оставаться той, кто подожжет фитиль этой бомбы.

В начале расследования, когда обнаружились бомбы в статуях городских парков, была мысль наравне с приостановкой набора новых сотрудников продлить контракты с существующими. Чтобы не просто не впустить новых диверсантов, но и не выпустить уже имеющихся.

Но эта мера была исключена, как бесполезная. Ведь батраки не живут при фабрике, а, значит, уйти сегодня и не вернуться завтра диверсанту ничего не мешает. Уж точно не какая-то там бумажка. Но зато резкое продление контрактов вызовет ненужные подозрения со стороны аудиторов и следом тайной полиции. Тут уж для запуска производственного расследования никакие взрывы не понадобятся.

– Можешь. И я могу. И любой из команды, – пожал плечами Ли Мэй. – Мы не судим друг друга за то, что может быть. Тебя подозревали именно в закладке бомб. Эти подозрения я и сниму.

В голосе у него послышалась какая-то напряженность, отчего он захрипел еще сильнее. Не понравилась личность диверсанта? Но все же мне стало чуть спокойней. Только вот мне нельзя расслабляться, ведь подрывная деятельность не единственное, в чем меня обвиняют.

– Евангелин считает, что я намеренно исказила чертежи магистра Пикинджилла, – поделилась я новостью, обратив внимание, что инквизитор стал сильнее припадать на разбитую инсультом левую ногу.

– Она просто не знает тебя так же хорошо, как я, – он отрешенно отмахнулся. Но не успела я растечься лужицей моторного масла, как он иронично закончил. – Для подобной диверсии ты недостаточно компетентна в вопросах оккультизма и эзотерики.

Я фыркнула, закатив глаза, но не сдалась.

– А если Пикинджилл со мной в сговоре и намеренно забил мне голову ложной информацией?

– Тогда, следуя твоей логике, он знал о готовящейся краже. И материалы в сейфе тоже были бы заведомо ложными. Так что даже если бы ты предоставила исходники, это не спасло бы бедственное положение оппозиции, – на тонких губах инквизитора заиграла кривая улыбка, но глаза остались серьезными.

Логично. С этим разобрались. В чем еще меня могут подозревать?

– Ты не думаешь, что я сливаю тайной полиции разработки Лиги? К чертежам робота меня еще не подпустили, но у меня есть доступ к формулам в твоем мозгу.

Ли Мэй распахнул передо мной дверь в мою комнату, пропуская вперед.

– Доступ, которым ты ни разу не воспользовалась.

Мне будто с размаху ударили под дых. Сердце защемило. Перед внутренним взором предстал мой первый настоящий поцелуй. Точнее, ненастоящий.

– Так это была провокация? – голос не дрогнул, в отличие от руки, выскользнувшей из хватки Ли Мэя.

Он растерянно посмотрел на свою опустевшую ладонь, несинхронно моргнул и перевел недоуменный взгляд на меня. Опустил взгляд на губы и… отвернулся.

– Нет.

Просто «нет»? А как же доказательства его искренности в тот момент? Или хотя бы ярость за оскорбление, что я ему нанесла своим недоверием в лучших чувствах? Очарован он мною, как же! Да ему просто тошно прикасаться ко мне, а он боится в этом признаться просто потому, что не хочет меня обижать!

– Ну разумеется, – на манер Теша злобно оскалилась я, скидывая со спины рюкзак. – Для провокации требовался бы контакт подольше. А ты на такое насилие пойти не можешь.

– А должен?

Я почти физически ощутила, как хрустят отламывающиеся крылья. Больно.

Инквизитор с несвойственной ему резкостью отшвырнул фуражку и расстегнул верхние пуговицы серого мундира, словно тот стал его душить. Но, когда вновь обернулся ко мне, взгляд у него опять стал стеклянным.

– Неужели я похож на того, кто в угоду своим желаниям станет тебя насиловать своей грязной душой?

Что? У меня в мозгу что-то глобально закоротило, и я поняла, что потеряла нить разговора.

– А при чем тут я? Это же тебе тошно прикасаться ко мне.

– Мне?!

Мы уставились друг на друга, как два барана. А потом до меня дошло.

– Ты хочешь сказать, что все это время избегал касаний, потому что оберегал меня от грязи, которую я могла в тебе увидеть?

– А ты решила, что я опасаюсь разоблачения, и поэтому меня тошнит от близости эмпата?

А что еще я могла подумать? Меня в жизни никто не оберегал от самого себя, как это пытался сделать он! Я почувствовала, что заливаюсь краской до корней волос, как какая-нибудь малахольная леди. А Ли Мэй проявил чудеса милосердия, решив не развивать эту тему.

– Евангелин сообщила, что ты меня искала.

– Ах, да, – спохватилась я, суматошно закапываясь в рюкзак.

Подумать только, за всеми этими подозрениями в предательстве я и забыла о главной новости! Дрожащими, как на войне, руками я выудила лист, разрисованный на досуге, и замялась, пытаясь подобрать слова. Но в итоге плюнула на приличия и выпалила, как есть:

– Мне кажется, что я внучка мастера Дедерика.

– Мне тоже, – невозмутимо кивнул инквизитор. – С того момента, как ты сказала, что можешь считывать воспоминания.

То есть, уже два месяца. Я начинаю чувствовать себя редкостным тормозом.

– Почему не сказал? – я поджала губы.

– Во-первых, как я уже говорил, это не моя тайна, а Цадока, – пробормотал Ли Мэй. – Во-вторых, потому что у меня нет доказательств.

Резонно. Я глубоко вздохнула, как перед прыжком в Детаит, и протянула инквизитору лист, разрисованный печатями, которые мне удалось восстановить по памяти. Ли Мэй привалился к столу, пристально изучая мои каракули, я запрыгнула рядом, украдкой любуясь его профилем.

С неудовольствием отметила, что он снова осунулся. Щеки под черной отросшей щетиной запали, а тонкие губы побледнели так, что кажется их теперь совсем нет. И зализанные назад волосы ему не идут, мне больше нравится, когда они неряшливо падают ему на глаза.

Не сумев противиться искушению, я запустила пальцы в жесткие пряди и слегка их растрепала. Инквизитор прикрыл глаза, и я рискнула превысить лимит наглости, положенный юной девице в общении со зрелыми мужами, продолжив массаж. Евангелин так и не удалось сделать из меня леди.

– Это сигилы, которые были на палантине, что я отдал Фриде, – подтвердил Ли Мэй, блаженно щурясь. – Но где он сам?

Я подавила судорожный вздох и в неосознанной попытке защититься сложила руки на груди.

– Его порвал Башня Бенни, когда мне было двенадцать.

Инквизитор покосился на меня взглядом, под которым и орех сам расколется.

– Почему тебя посчитали погибшей?

– Потому что после взрыва было много неопознанных трупов детей, батрачивших в том цехе. И у одного из них был найден нательный крестик Генрики Норкотт.

Надо же, а я думала, что уже забыла отцовскую фамилию. Видимо, что-то эдакое проскользнуло на моем лице, потому что из взгляда инквизитора ушла стеклянная безучастность, а брови приобрели драматичный излом.

– Ты инсценировала свою смерть…

– А надо было дождаться, когда на расследование прибудет тайная полиция и поймает меня? – саркастично вскинулась я, услышав нотки досады.

Я действовала так, как учила меня мама. Видимо, она предполагала, чем может закончиться заинтересованность в ней тайной полиции. «Учебные тревоги» родители мне устраивали регулярно.

– Я вернулась домой, забрала вещи, связанные с экстрасенсорикой, чтобы при обыске их не нашли бобби, и сбежала в приют на другом конце города.

Тайно протащив туда свою котомку. Кретинка сентиментальная. Стоило ее закопать куда подальше, а не таскать с собой как мнимую память о родителях. Оправдывает меня лишь то, что на тот момент мне было всего семь лет и опыта жизни в бегах у меня еще не было. Повезло, что потом мой экстрасенсорный инвентарь нашел и уничтожил Башня Бенни, а не кто посообразительней.

– А документы?

У меня начали чесаться кулаки. Вот и вылезла инквизиторская натура.

– Оставила на месте. Бобби насторожило бы, пропади они из дома, в котором погибла вся семья, – я раздраженно покосилась на дотошного священника. – Допрос окончен?

Ли Мэй вздрогнул, словно приходя в себя, и потер ладонями лицо.

– Черт бы побрал эту профессиональную деформацию. Ты вроде хвасталась своим садизмом? Ну, вот в следующий раз стукни меня как следует, когда меня начнет заносить.

– Чтобы меня обвинили в нападении на представителя Особого отдела Святейшей Енохианской Церкви? – я не стала его просвещать, как близка была сейчас к нанесению ему тяжких телесных повреждений.

– Я выдам тебе индульгенцию, – милостиво пообещал инквизитор.

Тогда другое дело! Фыркнув, я возвела глаза к потолку и, наконец, высказала то, ради чего ждала его эти дни.

– Спасибо, что спас меня от внимания тайной полиции в детстве.

Рискуя своим положением и даже свободой. Ведь за сокрытие медиумов от Бюро общественной безопасности полагается ссылка на угольные рудники.

– Пожалуйста, – хрипло откликнулся Ли Мэй. Раскурил новую сигарету и невнятно пробормотал. – Что, черт возьми, за страна у нас такая, если, поступая по совести, нарушаешь закон?

В его голосе было недоумение, но эмпатией я уловила удушающую тоску. Я с молчаливым участием накрыла его ладонь своей, уже не удивляясь липкому черному дегтю, заляпавшему мою душу. И больше не смогла противиться желанию «починить» своего «врага по пищевой цепочке».

К тому же, на дворе двадцатый век. Время разрыва шаблонов и ломки стереотипов. Поэтому, ради разнообразия, первый шаг может сделать и девушка. Успокоив себя такими мыслями, далекими от канонов этикета, я набрала в грудь побольше воздуха и на одном дыхании выпалила.

– Ты научил меня, что работа в команде – это не слабость. Поэтому, если ты устанешь быть одним против всего мира, я рядом.

У меня почти получилось. Его душа откликнулась было робкой янтарной радостью… но тут же оказалась вновь погребена под восставшим дегтем.

– Не хочу, чтобы ты возненавидела меня, – безмятежно пожал плечами инквизитор.

Я вспомнила, как оставила ребенка, пусть и призрака, на растерзание психопату-экспериментатору. И пообещала:

– Не буду.

И, так же, как и он только что, милостиво решила не развивать эту тему, дав ему время на размышления. Спрыгнула со стола и с хрустом потянулась. Пора идти очищать мое доброе имя!

За дверью кабинета мастер… дед все еще ругался с Евангелин. Меня царапнуло неясное сомнение, но я не поняла его причин, а потому не придала большого значения. Ли Мэй, прислушавшись, сощурился и вошел без стука, с порога заявив:

– Генрика не подрывник, и у меня есть тому доказательства.

Достал из кармана мундира отчет по совпадению отпечатков аур и протянул Евангелин. Если честно, я ожидала от теургессы недоверия или даже досады, но она лишь облегченно вздохнула, передавая лист гному. Вот же ангел во плоти!

– Я рада, – только и сказала она, улыбнувшись мне синими очами.

А уж как я-то рада! Даже несмотря на то, что извинений я, видимо, не дождусь. Впрочем, глупо требовать покаяния за вполне обоснованные подозрения. Мне даже льстит, что меня признали достаточно компетентной для организации диверсии.

– Он завершил контракт две недели назад, – нахмурил кустистые седые брови мастер, изучив отчет. – Мы не сможем его допросить.

Что и требовалось доказать. Для закладки и для подрыва бомб диверсанты используют разных людей.

– Мне вообще странно, что мы вышли на конкретного человека, – вдруг сказал Ли Мэй, заработав недоуменные взгляды. – На бомбах, заложенных в сентябре, были отпечатки аур, незарегистрированные в базе. А на двух последних, октябрьских, зарегистрированные. Обычно тайная полиция не совершает подобных ошибок. Даже если не предполагает, что в Лиге могут быть священники, которые имеют доступ к детекторам.

У меня от догадки волосы встали дыбом. Теперь понятно, отчего при встрече он мне показался таким напряженным.

– Ты думаешь, последние две бомбы – дело рук не Бюро? – звенящим от волнения, но все равно мелодичным голосом подтвердила мои мысли Евангелин.

– Если цель тайной полиции – обвинение Цадока в некомпетентности, то зачем размещать всего семь бомб в парках по всему городу и целых три на территории фабрики? – веско заметил инквизитор.

Ну да, ведь по теории вероятности такое распределение бракованных моделей невозможно. А бобби, по нашим домыслам, хотят преподнести это, как ошибку на производстве.

– То-то мне покоя не давало расположение зарядов! – шарахнул кулаком по столу дед. – Сентябрьский, который нашла Генри, далеко от особняка. А два последних гораздо ближе! Взрыв задел бы этот кабинет и цокольную лабораторию.

У меня поджалась задница. Евангелин расправила складки на узком васильковом платье и нехотя согласилась.

– Тогда это точно третья сторона. Цель тайной полиции – добыть чертежи автоматона, потому что имперцы сами не смогут его спроектировать. А не уничтожить материалы.

– И кто у нас такой противник автоматизации? – занервничав, поинтересовалась я.

Не думала, что буду скучать по бобби во врагах. От тайной полиции хотя бы знаешь, чего ожидать. А теперь, получается, есть вероятность в любой момент взлететь на воздух.

– Кто-то, кто знает о том, что «Дедерик Инк.» занимается подпольной разработкой автоматона, – помрачнел гном, а я поспешила заранее откреститься от возможных инсинуаций:

– Это не Буревестник. Барти выгодно, чтобы автоматон как можно скорее оказался в распоряжении Контремской конфедерации.

– Никто из членов Лиги антиимпериалистов тоже не станет саботировать нашу деятельность, – с уверенностью блаженной заверила заклинательница ангелов, а я не сумела удержаться от маленькой мести за подозрения:

– А что насчет вашей ненаглядной секты? Вдруг до святош в кои-то веки дошло, что они финансируют дьявольщину?

– Средство борьбы с неверными угодно Еноху! – в праведном возмущении сверкнула небесно-голубыми глазами Евангелин.

Я поспешила прикусить свой длинный язык, мысленно костеря себя за идиотское ожидание адекватности от фанатички. А у Ли Мэя взгляд снова потяжелел, как при их разговоре, который я подслушала в сентябре в игровом зале.

В кабинете повисло молчание. Я судорожно пыталась найти еще варианты, но в голову, как назло, лезла какая-то ерунда. Ну, не мог же Теш каким-то образом через Башню Бенни узнать, чем мы тут занимаемся?

– Наугрим, – упала вдруг надгробным камнем догадка деда. Он будто постарел разом на десяток лет и ничего больше не добавил, но Ли Мэю оказалось достаточно и этого.

– Среди гномов не бывает экстрасенсов, – он стянул волосы на затылке в кулак, словно пытался выдрать их с корнем. – Наугримская республика единственная, кто не сможет повторить создание автоматона, даже если Контрем продаст им все материалы. Гномы единственные, кому придется их закупать в готовом виде.

Очень непрочная позиция в случае войны. Можно закупать оружие в мирное время сколько угодно, чтобы не производить самостоятельно, исходя из, к примеру, экономических соображений. Но, если в стране невозможно в любой момент наладить его производство, то это фактически заведомый проигрыш.

Беспокойство, настигшее меня перед входом в кабинет, переросло в тревогу. Да в чем дело-то? Что я упускаю?

– Но это невозможно! – гулким басом рявкнул вдруг мастер. – Единственный наугримец, что был в курсе всего с самого начала, это Бран. Но это невозможно! – снова повторил он и снова шарахнул кулаком по столу. – Мы знакомы больше полувека, и он всегда был предан мне!

Тревога стала паникой. Интуиция, притупленная переживаниями последних дней, до меня докричалась-таки. И вопила она о том, что этот кабинет не самое надежное место для обсуждения личности предателя. Я выматерилась, не обращая внимания на порицающий взор теургессы и восхищенный инквизитора, схватила деда за руку и потащила прочь.

– Уходим! – рявкнула я, подхватывая также Ли Мэя. Вот только упираться сейчас не надо! – Здесь прослушка, о которой известно Брану! Так я узнала, что меня подозревают, и решила сбежать. Тайный ход показал мне тоже он.

Оппозиционерам стоит отдать должное, они умеют в нужный момент не задавать лишних вопросов, а просто действовать. Это нас и спасло.

Взрыв прогремел, когда мы уже выбежали на галерею. Меня по спине словно со всей дури приложило горячей подушкой и вынесло вместе с перилами. Краткий миг падения, мысль-озарение «мехаскелет!» и ступни встречаются с полом, посылая вспышку боли в лодыжки.

Пневматическая подвеска амортизировала инерцию, но устоять на ногах не получилось из-за свалившихся рядом гнома и инквизитора, руки которых я до сих пор сжимала мертвой хваткой. Меня впечатало лицом в пол, из носа хлынула кровь. Сквозь звон в ушах донесся жалобный вскрик и глухой рык. Сладкие звуки, ради которых я стала врачом.

Свет мигнул и вырубился, сменившись тускло-красными аварийными лампами. С натугой завыла пожарная тревога.

Сморгнув звездочки в глазах, я тряхнула головой, окропив ковер каплями капиллярной крови. И, ловя дежавю с последствиями военной бомбежки, поползла делать свою работу.

Первым под руку мне попался Ли Мэй. Толкнув, перевернула его на спину, убедилась в отсутствии повреждений головы, проверила реакцию зрачков на свет, констатировала банальную потерю сознания и безжалостно привела в чувство. Нашатырь у мехадоков всегда с собой. Повезло ему, что я в него так вцепилась, иначе непременно контузило бы. Как Евангелин.

Блондинка тихо скулила, неловко подогнув ногу и баюкая сломанную руку. Я, маниакально улыбаясь, осмотрела уже начавшую отекать холеную длань заклинательницы ангелов на предмет признаков внутреннего кровотечения. Ничего серьезного, жить будет. А где дед?

Я зашарила взглядом по заполняющемуся едким дымом холлу и остановилась на груде обломков перил. Сердце упало в живот и скакнуло к горлу, забарахлив как сломанная заводная игрушка. А я предпочла не углубляться в дебри самоанализа, разбираясь, что именно послужило этому причиной – ужас или возбуждение. Ведь из-под обломков растекалась багровая лужа.

– Мэй, Ева, помогите! – рявкнула я, плюнув на вежливость и приличия.

Да, не стать мне леди. И плевать. Леди тоже не стать спасителем умирающих. То есть мной.

Пока инквизитор и теургесса ползли ко мне, я с силой мехаскелета успела расшвырять завал, откопав мастера Дедерика. На запястье диагностировала нитевидный пульс, перевернула деда на спину, оценила живописно торчащий из живота обломок балясины и коротко приказала:

– Мэй – непрямой массаж сердца, – с пневматической рукой у него это должно хорошо получиться. – Ева – искусственное дыхание. Я займусь раной.

– Я могу наложить на него ангельское благословение, – вибрирующим не то от волнения, не то от фанатизма перед силами светлых духов голосом предложила экзорцистка. – Оно ускорит регенерацию на час.

– На это потребуется минут десять, – предвосхищая мой вопрос, сообщил инквизитор, принимаясь поддерживать сердцебиение изобретателя.

– Тогда это потом, а то регенерировать будет нечего, – отбрила я, роясь в рюкзаке в поиске марли. – Шлак! Нету! Не останавливайтесь, я пулей!

Я с удвоенной мехаскелетом скоростью метнулась в подсобку. Пробегая мимо игрового зала, оценила близость пожара к бару с алкоголем, выматерилась и припустила быстрее. Сдернула со стены аптечку целиком, и, после секунды раздумий, прихватила заодно и огнетушитель.

Вернувшись, плеснула антисептиком на чистые марли, одним движением выдернула балясину из живота гнома и, стараясь не обращать внимания на хлынувшую кровь, прижала. Другой рукой снова зарывшись в аптечку, выудила бинт и туго перевязала рану.

– Все, давай свое благословение! – дала я отмашку, утирая со лба пот.

– Ты же понимаешь, что астральный фон тут недостаточно мощный и не скроет возмущения, которые возникнут от ритуала? – тихо вопросил Ли Мэй, не глядя на бывшую жену, продолжая непрямой массаж сердца.

– Ты же понимаешь, что меня это не остановит? – так же не глядя на него откликнулась заклинательница ангелов. Взяла ближайшую опаленную деревяшку и превратившимся в угольки концом принялась чертить на полу сигилу, от сложности узоров которой у меня зарябило в глазах.

Ничего не понятно, но очень интересно. Решив, что взрослые дяденька и тетенька и без меня тут разберутся, занялась насущными проблемами. И первая из них – сохранить чертежи автоматона. На случай… если дедушка не выживет.

По идее Брана, они должны быть уничтожены взрывом. Но если тяга к использованию благ технического прогресса у нас с дедом общая, то сейф, в котором хранятся чертежи, должен быть огнеупорным. Вот и проверим, много ли я переняла с четвертью гномьей крови.

Проигнорировав обвалившуюся лестницу, я присела и резко подпрыгнула. Остальное сделала пневматическая подвеска механического экзоскелета, закинув меня в коридор второго этажа.

Честно признаться, я не ожидала увидеть на затянувшихся дымом руинах кабинета мажордома, планомерно кидающего оставшиеся бумаги в огонь. Я, конечно, от родителей тоже переняла тягу доводить дело до конца, но это качество никогда не перекрывало мой инстинкт самосохранения. И после устроенного взрыва мне бы в голову не пришло проверять его эффективность и полноту охвата. Я бы уже делала ноги к дирижаблям контрабандистов, улетающих в страны без экстрадиции. А он… вот сила гномьей дотошности!

Сейф, вывороченный из стены, лежащий у ног Брана, и впрямь был цел и невредим. И открыт. Мастер Дедерик делился с мажордомом даже кодами? Или просто тот слишком хорошо знал деда, подобрав верную комбинацию? Вопросы непраздные, но в данном случае неконструктивные. Ведь на итог – сожженные чертежи – ответы уже никак не повлияют.

Значит, переходим к проблеме номер два.

У меня нет ненависти к предателям. Я видела, чем бывает вызвано предательство. Может быть, человек просто по жизни крыса. А, может быть, у его нанимателей в заложниках его близкие. Я также знаю, что с моей боязнью боли я и сама под пытками выдам что угодно и кого угодно. Поэтому не мне судить предателей.

К тому же война не учила нас судить. Она учила казнить. И тому, что оставлять врагов за спиной из милосердия – это только в книгах благородно. А в жизни – верх идиотизма и слабоволия. Поэтому на правосудие и восстановление справедливости мое решение не претендует. А вот на избавление от будущих проблем – очень даже.

Скальпель из нагрудного кармана сам лег в ладонь. Я задержала дыхание, чтобы не наглотаться дыма. Одним слитным движением приблизилась к сидящему спиной ко мне гному, схватила за лысую голову, запрокидывая к потолку. Не раздумывая, как учил Барти, вогнала скальпель в глазницу до упора. И напоследок со смачным хрустом свернула ему шею.

А подумать было о чем. Например, зачем все это время гном сидел с крепко зажмуренными глазами? И почему мне показалось, что он вовсе не сопротивлялся?

Легкие затребовали кислорода и я, прижав кепи к носу, сделала вдох. Вовремя вспомнив об отпечатке ауры, сохраняющемся на металле, выдернула скальпель, обтерев его об ливрею дворецкого. И вынырнула из кабинета за мгновение до того, как с жутким треском обвалились потолочные балки.

Первый этаж уже тоже основательно затянуло дымом. Едва угадывая сквозь серую завесу очертания священников, и силясь перекричать сигнал тревоги, я отрапортовала:

– Чертежи автоматона уничтожены Браном, Бран ликвидирован.

Небесные глаза Евангелин, обессиленной после ритуала благословения, сверкнули мрачным торжеством. Ли Мэй отвлекся от изобретателя в центре сигилы, отчего-то слегка прищурился, глядя на мои губы, но спросил только:

– Осталась какая-нибудь его личная вещь? Понадобится для вызова духа, чтобы он не попал к спиритуалистам тайной полиции и не выдал им наши имена.

Вот почему у него были закрыты глаза. На случай плена бобби, чтобы даже под пытками и в посмертии не выдать чертежи имперцам. Мне от такой самоотверженности и готовности удавиться за общее дело стало не по себе. А я еще дроу считала ненормальными!

– Орудие убийства подойдет? – продемонстрировала я скальпель, уже прикидывая, как буду откапывать труп мажордома. Но мои опасения не оправдались, Ли Мэй кивнул и с натугой переложил мастера Дедерика на рукотворные носилки из карниза и портьер.

– Найдите Винсента, – мотнул он головой в сторону лестницы на цокольный этаж. – Надо забирать автоматона и уходить. Близнецов сегодня нет на фабрике, придется справляться самим.

Я машинально по-солдатски козырнула и вслед за Евангелин, расчищающей путь пеной огнетушителя, поспешила к лабораториям, в которых окопался зангаосец-полукровка. И которых не осталось. Видимо, эпицентр взрыва был где-то тут, потому что стены разметало, а потолок обвалился. Кажется, трапезная осталась без пола.

Целый и невредимый сейф с кустарно собранным, но вполне дееспособным роботом нашелся быстро. А где наш параноидальный шизофреник? Взгляд зацепился за нечто, подозрительно похожее на вывернутую под неестественным углом кисть руки.

– Винс! – срывая голос, вскрикнула я и, указав направление заклинательнице ангелов, полезла через бетонные осколки стен.

– Проклятая некромантка…

Голос мне понравился. Свистящий и булькающий, словно в легких вундеркинда появилась парочка лишних отверстий. Так бы и слушала. Только вот, если я сейчас послушаю его еще немного, потом не услышу уже никогда.

– Заткнись, Винс! Тебе нельзя говорить! – крикнула я в пустоту, заработав отчего-то обеспокоенный взгляд Евангелин.

– Это ты нас подорвала… – простонал Винс и закашлялся. Кто о чем, а параноик о предателях.

– Заткнись! Ева, ну скажи ты ему! – отчаянно воззвала я к теургессе, отковырнула пару обломков и замерла. За осколком потолка, который я держала в руках, потянулись прилипшие потроха.

– Генри… – обычно мелодичный голос заклинательницы ангелов прозвучал надломлено и бесцветно. И я уже знала, что она скажет. – Я ничего не слышу.