Глава 11
Два дня я только спала и ела не в состоянии даже говорить. Дар чуть не выжег всю жизненную силу моего детского организма и сейчас тот усиленно восстанавливал утраченное. Поэтому, если я не спала, то ела, если не ела, то спала. Лишь на третий день мне удалось узнать новости, которых было не так уж и много. Главной из них было то, что послезавтра в городе состоится религиозный праздник: день Радости Всевышнего. По легенде, в первый день лета Всевышний вышел к людям, чтобы посмотреть, как они живут, чем занимаются, а те радовались и восхваляли того. Был устроен большой праздник, во время которого Всевышний сидел за одним столом с простыми людьми и улыбался. Целый год это поселение не знало никаких бед и болезней, а поля и сады родили в два раза больше. С тех пор все, кто верует во Всевышнего, празднуют этот день и веселятся, восхваляя его и прося благословения на весь следующий год. Оккупация не стала для шалемцев причиной отменить праздник, и радостное предвкушение витало в воздухе уже сейчас.
– Мы с самого утра пойдем в храм, потом на площадь. Комендант сегодня сам маме говорил, что ко Дню Радости ожидается прибытие циркачей из Фаргоции, даже в первый ряд приглашал, представляешь! – рассказывал мне, размахивая руками, Мамук.
– А мама что?
– В смысле?
– Мама, говорю, что ему на приглашение ответила?
– Ааа. Ну она ему «Спасибо за новость, дети с радостью посмотрят на этих циркачей, а я так занята, так занята буду… Да и сейчас вот пора к Лейле идти. Вы уж извините, господин комендант», – пропищал Мамук, подражая женскому голосу. – А у того губы побелели, глаза блеснули, даже хотел маму за руку ухватить, но та уже сбежала. Комендант жуть как не любит, когда мама его не по имени зовет, каждый раз поправляет. А она все обещает исправиться, да каждый раз забывает. Такая забывчивая у нас мама, аж диву даюсь! – Хитро блеснув глазами и всплеснув руками, проговорил мальчик.
– Тебе бы самому в цирке выступать, клоун малолетний! – ответила я, улыбаясь. – Точно нашел бы чем рассмешить публику.
– Я подумаю над твоим предложением, – откликнулся паршивец и ускакал прочь.
День Радости Всевышнего можно сравнить с Пасхой. В Бога я всегда верила, настолько может верить в него современный человек, начитавшийся литературы о различных религиозных течениях и верованиях. Мне трудно было просто и доходчиво объяснить свое видение Бога, и здесь ничего не изменилось. Пожалуй, его можно охарактеризовать одной фразой: Бог разговаривает на разных язык. Трудно серьезно рассуждать о Боге как о высшем разуме, но одно то, что я попала в этот мир, вполне оправдывает и подтверждает мои рассуждения. Поэтому, несмотря на мой скепсис, связанный с интерпретацией местных праздников и легенд, связанных с ними, во Всевышнего я верила. И мы каждый год всей семьей с удовольствием праздновали День Радости, ходили на гуляния и приглашали друзей в гости.
На этот раз при всем желании я не смогу поучаствовать – просто не доползу до Храма и главной площади. Но это неважно. Я поправлюсь, но как жить дальше, зная, что меня ждет? Нет, не буду сейчас об этом думать! Не хочу, не сейчас!
Повернувшись на другой бок, закрыла глаза и тут же заснула.
***
– Лейла, я недолго! Только в Храм схожу и обратно! Ты не грусти, хорошо?
– Хорошо, мам, не переживай! Иди сразу на празднования, а то Мамук без тебя снова что-нибудь учудит, – отозвалась я, улыбаясь.
– Не учудит, Кирим и профессор присмотрят.
Она поцеловала меня и ушла догонять остальное семейство. И зачем только возвращаться собралась? Я без присмотра день в постели не полежу? Тем более мне стало значительно легче. По крайней мере, по дому уже без посторонней помощи могу вполне сносно передвигаться.
В этот момент в комнату заглянула Эльмира:
– Привет, – сказала она как-то неуверенно.
– Привет. Я думала, ты со всеми в Храм пошла… – удивилась я.
– Д-да, сейчас пойду их догонять. А ты как себя чувствуешь?
– Нормально, – с опаской ответила я. – Сегодня намного лучше. – Может, человек и правда интересуется, дошло, что не нужно слушать всякий бред, что рассказывают на улице. – А ты как? Я смотрю, новую блузу надела. Тебе идет, – уже более дружелюбно похвалила я.
Она как-то странно дернулась, но улыбнулась:
– Да, мне подарили… Ладно, пора уже, а то совсем отстану.
– Ну, пока… – ответила я уже пустому дверному проему.
Странно, и чего, спрашивается, заходила?
Мама, как и обещала, пришла сразу же после служения в Храме и принялась готовить праздничный обед. Я пыталась ей помогать, но надолго меня не хватило. Поэтому я просто сидела у стеночки и «помогала» ей своим присутствием.
– …Оказывается, основное представление циркачи будут давать только вечером, – рассказывала мама. – Сейчас они показывают какие-то смешные сценки и диковинных зверей и зазывают на вечернее представление. Но там и без них есть на что посмотреть – приехал еще и кукольный театр, там такие смешные куклы есть! Да и наши городские постарались на славу.
– Так чего же ты на площади не осталась? Там бы все и перекусили.
Мама на это лишь фыркнула:
– Еще насмотрюсь. А перекус праздничный обед не заменит!
Я знала, что она лукавит: мама просто не хотела оставлять меня надолго одну. И это было так приятно, что на сердце само собой становилось тепло и радостно, несмотря на тяжелые мысли, что крутились в моей голове с тех пор, как состоялся разговор с Сольгером.
Обед оставил странное впечатление. С одной стороны – было хорошо, тепло и уютно с этими людьми, даже Сэйра с детьми пришла, только папы не хватало, что невольно возникали мысли о счастье, которое у меня есть… С другой – сердце щемило какое-то непонятное, не оформившееся чувство, будто я в последний раз вижу их, будто никогда больше не соберемся все за одним столом и это всепоглощающее счастье единения с семьей больше никогда не повторится. А потому, когда все немного притихли, увлеченно пробуя мамины деликатесы, я неожиданно даже для себя сказала:
– Я хочу вам сказать, что очень сильно вас всех люблю и хочу, чтобы вы знали: что бы ни случилось в будущем, мое детство было самым лучшим, как и люди, которые все это время меня окружали…
Все затихли и уставились на меня непонимающими тревожными взглядами. А я смутилась и опустила глаза – что на меня нашло? Отчего вдруг потянуло на признания? Спас положение, как ни странно, Мамук. Хороший все-таки растет мальчуган:
– Мы тоже тебя любим, Лейла. И, если кому интересно, мое детство мне тоже нравится. А если сегодня меня еще и на представление цирка отведут, то я буду просто счастлив!
Все заулыбались, а Ромич сказал:
– Тебя попробуй не отведи, ты же потом своими стонами достанешь всех так, что и жизнь будет не мила.
– Ну прям и не мила?! Думаю, какая-нибудь морячка сумеет унять твою грусть-печаль!
Уши Ромича загорелись так, что мне его стало жаль, а все сидящие за столом зафыркали и усиленно начали делать вид, что не поняли вполне прозрачных намеков мальчишки. Видимо, тайные свидания Ромича уже ни для кого не тайна. Хотя в этом доме вообще сложно что-то от кого-то утаить.
– Слушай, Мамук, – наконец, отреагировал на выпад Ромич. – Тебе никто не говорил, что со своими шуточками тебе в пору самому в цирке выступать?
– Ну почему же, говорили. – Важно ответил он, покосившись на меня, и тут же рыбкой метнулся из-за стола – заметил, как мамина рука потянулась к его уху.
Тут уже смеялись все, позабыв и о моих странных словах, и обидах на Мамука.
Однако всему хорошему приходит конец. Вот и обед закончился, и все стали собираться на главную площадь, где ожидалась основная часть гуляния.
– Лейла, может, мне все-таки остаться? – уже на пороге спросила мама.
– Не нужно! Я сейчас все равно спать лягу. А ты повеселись там хорошенько, заодно мне потом все в подробностях расскажешь.
Мама улыбнулась и вышла.
Почему-то на сердце было неспокойно, щемило в дурном предчувствии. Я уже по привычке отогнала дурные мысли и пошла в свою комнату. Но уснуть удалось совсем ненадолго, и приснилось нечто совсем уж тревожное…
Девушка Лиза сидела на парапете моста и смотрела на бурную весеннюю реку под ногами. Красивое зрелище, завораживающее, в момент созерцания которого она всегда с необоримой ясностью понимала, что стихия – вода, воздух, огонь или земля – это та мощь, которая может уничтожить тебя и даже не заметить такой малости.
Она вовсе не собиралась заканчивать жизнь самоубийством и даже не думала о такой глупости. Жизнь слишком интересная и непредсказуемая штука, чтобы делать это!
Так вот, Лиза сидела на краешке парапета моста и смотрела на весенний паводок. Было жутко и немного тревожно, но наполняло какой-то мощью и даже радостью.
Внезапно ее кто-то окликнул.
– Девушка! А, девушка! А что вы там делаете? Поверьте, не случилось ничего такого, чего нельзя было бы поправить!
Лиза с удивлением обернулась и увидела щуплого молодого человека, который вышел из машины и с расширившимися от тревоги глазами смотрел на нее.
– С чего вы решили, что что-то произошло? – удивилась Лиза. – Я просто смотрю на воду.
– Да? – Молодой человек заметно удивился.
– Точно вам говорю, – улыбнулась она в ответ. – Буйство стихии в чистом виде. Сами посмотрите!
Она взмахнула рукой и показала на воду.
В этот момент она что-то увидела в воде.
– Не может быть… Смотрите, там человек! Ребенок! Да что же это такое? – Воскликнула девушка, не в силах оторвать взгляд от мелькавшей под мостом макушки, которая с угрожающей скоростью неслась вперед, то пропадая, то вновь появляясь над водой.
Молодой человек подошел поближе и, побледнев, сказал:
– А я плавать не умею.
– А я умею, но здесь же так высоко…
– Мама! Мамочка! – еле слышно донеслось снизу.
И в этот момент все меняется, и во сне уже не прежняя Лиза, а я сегодняшняя.
Я смотрю вниз, собираясь с мыслями. Но в это мгновение только что говоривший со мной молодой человек с силой толкает меня в спину и говорит вслед почему-то голосом Миры: «Вот и спасай! Надеюсь, на этот раз не выплывешь!».
На моих губах застыл дикий крик, и я проснулась.
– Капец! – выдохнула и вытерла ладонью мокрый от пота лоб. – Что б вас всех с этими снами! – непонятно к кому обратилась я. – И к чему на этот раз?
Разумеется, никто не спешил отвечать на мои вопросы, но звук собственного голоса помог немного прийти в себя. Подумав, что все равно не усну, я решила немного почитать. Отец всегда старался привозить книги из своих поездок, они были дорогими и весили немало, но он не скупился, а мне нравилось их читать и перечитывать. Чудилось в этих рукописных творениях что-то мистическое. Может, от того, что писали и переписывали их от руки, а может, потому что в своем мире я уже привыкла к электронным аналогам, и держать в руках увесистый том в вычурной обложке приравнивалось к прикосновению к чему-то древнему и овеянному тайной.
Но ни почитать, ни даже просто открыть книгу мне сегодня не посчастливилось – в мою комнату ворвалась раскрасневшаяся и какая-то шальная Эльмира.
– Что случилось? – подпрыгнула я на кровати.
– Лейла, Ромича убивают! – выдохнула она.
– Где? За что? – спросила, поспешно одеваясь.
– Братья того морячка, с чьей женой он миловался последнюю неделю.
– И приспичило же им прямо сегодня! – зло процедила, цепляясь за угол – от резкого движения меня вдруг повело.
– Где все? Ты кого-нибудь из наших видела?
– Нет, никого. Все на главной площади!
Я зло выдохнула, собираясь с силами.
– Ладно, будем решать проблемы по мере их поступления. Пошли! Только в кухню заскочим, там тревожный чемоданчик стоит. Ты его возьми, я не донесу.
– Да-да, хорошо! – согласилась Эльмира, и мы отправились спасать горе-любовника.
Подумать, что там делала Эльмира, мне почему-то в голову не пришло, а о том, как я смогу повлиять на ситуацию – тем более.
Идти пришлось на другую улицу – она поворачивала от нашей под острым углом, и сразу было заметно, что живут тут люди беднее, чем мы. И чем дальше к окраине, тем хуже и меньше были дома. Уже через пять минут я поняла, что сильно переоценила свои силы, которых вряд ли хватит дотащиться до места побоища. Но тут помогла Эльмира, ловко перехватила меня за талию и практически поволокла вперед. Через десять минут мы уже подошли к дому морячки, вернее, дотащились. Я выдохлась настолько, что уже даже соображала с трудом. Мир перед глазами накренялся то в одну, то в другую сторону, а надвигавшийся закат в моем воспаленном воображении выглядел кровавым.
– Мы дошли? – просипела, когда увидела впереди толпу людей.
– Дошли-дошли, – ответила запыхавшаяся девушка.
– А Ромич где? Ты его видишь? – спросила в тщетной попытке разглядеть в круговороте, что сейчас был перед моими глазами, хоть что-то.
– Вижу-вижу. Вон он, совсем немного осталось, – ответила она и с силой подтолкнула меня вперед. Сама почему-то осталась на месте, а я лишь чудом не растянулась посреди улицы, лишившись опоры.
С трудом соображая, что произошло, я сделала несколько неуверенных шагов вперед и услышала крик, который заставил волосы на моей голове зашевелить от ужаса.
– Я же говорила, что эта ведьма придет на закате, почувствует стервь притяжение проклятого предмета! Всевышний будет рад, что мы, наконец, избавим мир от этого отродья мрака, да еще в такой день!
«Какого предмета? При чем тут закат? Опять какую-то легенду сочинила или приплела?» – заметались в голове заполошные мысли.
Не узнать кричавшую я не могла. Мира. И почему я не удивлена?
– Лейла! Беги! Беги! – раздался отчаянный крик Ромича, которого, как я сейчас увидела прояснившимся от ужаса зрением, держали в толпе двое крепких парней, похожих на матросов.
Его тут же ударили кулаком в солнечное сплетение, и бедолага захрипел. В этот момент с толпы как будто сорвали покрывало тишины. Она взорвалась какими-то криками и гвалтом. Я застыла на месте, не в силах до конца осознать происходящее и складывая в голове невидимые пазлы, что привели меня сюда.
Неужели Эльмира привела меня на суд обезумевшей и подогретой выдумками и страшилками Миры толпы? Неужели все они собрались здесь, в этот светлый праздник, ради того, чтобы осудить меня на смерть? А эта интриганка Мира все продумала: и отсутствие родных, и страсть Ромича пристроила к делу, да еще, небось, меня в этом и обвинила и нашла в наших рядах предательницу, что пошла на ужасное, получив для верности в подарок новую блузу, в которой сегодня красовалась. А в том, что подарила ей эту блузу именно Мира, я не сомневалась. Отчего-то, как на яву, видела злые глаза женщины, которая шептала Эльмире: «Бери, красивой будешь! И не вздумай не привести это отродье!»
Всевышний! Эта толпа сейчас разорвет меня части, и не будет больше ни Лейлы, ни Лизы. Высшие силы вряд ли дадут мне третий шанс на жизнь, коли уж двумя предыдущими не сумела достойно воспользоваться. Только вот за что, Всевышний? За что?
Все эти мысли промелькнули молниями, оставляя в душе выжженный след предательства. Я бессильна что-либо изменить. Бежать? Да в моем состоянии стоять – уже достижение… Эх, Ромич, Ромич, как жаль, что ты все это увидишь…
В один миг толпа оказалась вокруг меня, крича и подбадривая друг друга. Перекошенные злобой лица кружились передо мной, сменяя друг друга. Мир качался из стороны в сторону, а люди кричали что-то, брызжа слюной и размахивая руками. Что их сдерживало от того, чтобы не вцепиться мне в волосы сию же секунду, было для меня загадкой, но решись кто-то напасть первым – меня уже ничто не спасет…
Эх, Сольгер, не поможет мне сегодня твое чудо, твой оставленный на моем детском запястье волшебный браслет, что сейчас лежит в шкатулке для самых дорогих сердцу вещей, не будет у нас нескольких лет придумать, как спастись от сильных мира сего. Ничего не будет…
Внезапно толпа загомонила громче, а потом накал страстей как-то резко схлынул, и я услышала тихие шепотки.
– Патруль…
– Чего им тут надо?!
– Разгонят…
– Не разгонят…
– Вон, Мира им что-то говорит…
– Говорят, никакого самосуда…
– Коменданта сюда давай! – вдруг раздалось из толпы особенно громко. – Пусть он решает!
– Да! Коменданта сюда!
Громкий рев толпы подтвердил это общее желание, и солдаты патруля просто не смогли его проигнорировать.
– Вон, послали одного…
– Где ведьма? – послышался зычный голос патрульного.
И через несколько секунд возле меня появились двое солдат. Что-то жиденький у них какой-то патруль. Видимо, основные силы в центр города стянули. Но даже эти двое вселили в меня надежду, я всхлипнула и вцепилась в лацканы одного из них.
– Спасите, дяденьки! – зашептала я. – Умоляю, спасите!
– Это, что ли, ваша страшная ведьма? – скептически уточнил солдат.
– А ты на возраст да на милое личико не гляди! – раздался совсем близко голос Миры. – Она, знаете, сколько всего уже натворить успела?
И понеслось… Толпа опять взорвалась криками и обличительными речами, людское кольцо начало сжиматься, и я стала опасаться, что эти двое служивых меня не спасут. Однако они вытащили из ножен мечи и, громко покрикивая, оттеснили людей. Немного погодя мне удалось увидеть в толпе обеспокоенное разбитое лицо Ромича, которого с двух сторон все также зажимали бородатые морячки, но их оттеснили, и я потеряла его из вида.
Довольно быстро к нам вернулся посланный к коменданту солдат и сказал, чтобы народ ожидал, комендант, мол, на подходе. От слабости я почти висела на одном из служивых, поэтому мне удалось услышать его тихий разговор с посланцем.
– Долго нам ждать-то? Народ волнуется, того и гляди сдерживать больше не сможем. Еще эта дура подзадоривает. Так бы взял и…
– Не знаю. Комендант пока ее мать не найдет, – кивнул он на меня, – да свое не выторгует, вряд ли здесь появится.
Похоже, не только у нас в семье что-то сложно утаить, но и в армии все про всех знают, тем более о коменданте и его тайной страсти. А уж то какие слухи ходят о ней и обо мне – не знать не могли. Вот и сложили без труда два и два. А может, кто и помог.
– Вот же с…ка! – эмоционально прошипел мой защитник. – Нас с этой малахольной уже и разорвать к тому моменту могут!
Тут из толпы послышалось:
– В сарай!
– В сарай ее!
– Чтоб не сбежала, пока коменданта ждем!
– Это ж ведьма! Она может!
– Может!..
И толпа пришла в движение, подгоняя и меня и моих невольных защитников.
– Да что ж ты болезная такая? – прошипел служивый, в которого я вцепилась. Идти я уже не могла, поэтому просто на нем повисла, мешая идти и ему, а это в напиравшей толпе было чревато.
– Так болею, – еле слышно отозвалась я.
– Болеет она… а как тут оказалось? – он взял меня на руки. – А легкая какая… В чем только жизнь теплится? – бубнил себе под нос.
А я в почти полуобморочном состоянии лежала у него на руках и ощущала, как гудят ноги. Внезапно что-то больно ударило мне в спину. Потом снова и снова. Последовало нецензурное ругательство моего то ли спасителя, то ли конвоира, он заорал:
– Бегом! Бегом вперед! А то нас вместе с ней сейчас камнями закидают! Торвич, Мелич, прикрывайте!
Через пару минут мы оказались у сарая, что стоял на отшибе и с которого какой-то местный снимал тяжелый навесной замок.
– Вот! Сюда ее, сюда! – приговаривал он все это время. – И закроем!
Рядом с ним кружила вездесущая сегодня Мира.
Служивый зло и недоверчиво на них покосился, но занес меня внутрь и усадил на сено. Дверь закрылась, отрезая от толпы, олицетворявшей мой ужас, но не укрывая от ее криков, свиста и улюлюканья. Комендант все не появлялся, и накал страстей начал заметно спадать – я заметила это, даже сидя в укрытии. «Всевышний! Неужели все обойдется!» – уже подумала, и вдруг почувствовала запах гари и заметила струйки дыма, просачивавшиеся внутрь сарая. Солнце уже почти село, и в его последних кровавых лучах язычки зарождавшегося пламени были почти незаметны, я ощутила их жар быстрее, чем увидела.
Ужас. Дикий, липкий, неудержимый накатил с такой силой, что я начала задыхаться, голова закружилась, мир перед глазами покачнулся. А за стенами моего уже совсем не убежища послышались радостные крики – толпа вновь загомонила, и накал страстей на этот раз взвинтился в несколько раз. Я слышала, как кто-то поначалу пытался затушить пламя песком, потом кричал в попытке найти того местного, что меня закрыл, потом раздались глухие удары о замок, но тут добродетеля кто-то, судя по звукам, то ли оглушил, то ли просто оттащил, и пламя взметнулось с новой силой. Дым застилал все вокруг, дышать стало почти невозможно. Мысли скакали как блохи. Я давно уже дышала через подол рубахи. «Воды! Мне нужна вода! Чтобы намочить ткань, так дышать будет легче, – метались мои мысли. – Да какая, блин, вода! Сейчас крыша обрушится, и дышать уже и не нужно будет!» В ужасе я металась по сараю, пока не забилась в его дальнюю часть, где огня пока не было, скрючилась в тщетной попытке сжаться в маленькую точку и исчезнуть из этого кошмара.
Обидно! Как же обидно! И больше всего обидно, что не справедливо! Сколько себя помню, больше всего меня задевала, как раз несправедливость. Конечно, со временем на многие вещи начинаешь смотреть иначе, но на несправедливость почему-то продолжала реагировать также остро. И сегодня, сейчас, вокруг меня творилась именно несправедливость, жертвой которой стала я сама.
Огонь взметнулся совсем близко. Не выдержав затопившего меня страха, какой-то иррациональной обиды на этот мир, и осознания своей беспомощности, я закричала, вкладывая в крик все, что сжигало в эти мгновения меня изнутри. Казалось, будто этот мой предсмертный крик подхватил ветер, разнося по окрестностям, а я, заливаясь слезами, приготовилась к боли и смерти… если к этому вообще можно приготовиться. Почему-то жизнь не спешила проноситься перед глазами, меня сжигал лишь ужас, олицетворением которого стал огонь, что прямо сейчас подбирался к моей одежде, коже, волосам…
Внезапно чьи-то сильные руки подхватили меня и, чертыхаясь, понесли, раздался еле слышный скрип отодвигаемой доски, и меня вытолкнули на улицу, потом спаситель, откашливаясь, вылез сам и, снова подхватив меня, понес куда-то в ночь, что уже успела опуститься на Шалем тяжелым темным покрывалом.
То, что я спасена из горящего плена, до меня все еще не доходило. Мне было жутко плохо, кашель не прекращался, несмотря на возможность дышать свежим воздухом, глаза слезились, кожа горела. И я поняла, что сейчас меня вырвет.
– Стой! Стой! – пыталась то ли прокричать, то ли просипеть между приступами кашля. Но меня не отпускали. Поэтому я ударила спасителя по плечу и крикнула изо всех сил. – Стой!
Он, наконец, меня послушался, а я вырвалась из его объятий. К счастью, он меня не уронил, а лишь поддержал, и меня буквально вывернуло наизнанку. Когда спазмы успокоились, я обернулась и увидела яростное огненное зарево, в котором должна была окончиться моя жизнь.
– Лейла, ты как? Тебе лучше? – раздался голос Ромича.
Слава Всевышнему, живой!
И я, наконец, поняла, как произошло мое дивное спасение – это же был тот самый сарай, в котором Ромич с морячкой устраивали свои шуры-муры! Не будь мне так страшно и плохо в тот момент, когда меня туда засунули, я может, и смогла бы его узнать. Хотя вряд ли, все-таки я запомнила лишь отодвигающуюся доску и лаз, а дальше не смотрела.
Внезапно все происходящее отчего-то показалось мне таким смешным, нелепым, гротескным и вообще произошедшим будто не со мной, что я захохотала. Ведь смешно же, правда? Ромич отмер и с силой прижал меня к себе, целуя в макушку и явно не разделяя моего веселья. Постепенно смеяться расхотелось и мне, а весь ужас ситуации обрушился на мою голову с новой силой. Неуместный хохот перешел во всхлипы и рыдания, а меня начало трясти уже от нескончаемого потока слез и осознания, что мне удалось выжить, сбежать от разъярённой и раззадоренной толпы из огненной ловушки, в которую она меня загнала. От этого я не сразу заметила, что и Ромича сотрясает крупная дрожь. Эта дрожь шла откуда-то изнутри, у него даже зубы стучали. Так мы некоторое время и стояли, прижавшись друг к другу, то ли поддерживая, то ли держась друг за друга.
– Надо уходить, пока нас никто не заметил. Темнота скроет, – наконец, проговорил он и, снова подхватив меня на руки и крепко прижав к груди, куда-то понес.
Несколько раз мы прятались, несколько раз перелазили через какие-то заборы, путались в траве и даже падали – все это я запомнила какими-то урывками, в какой-то момент оказались в нашем дворе, а потом и в потайной комнате. Зачем Ромич решил там запрятаться, я уже не думала, потому что обессилела и провалилась в сон…
Во сне я снова переживала предательство, ощущала подступающий удушливый ужас, видела пляшущее перед глазами пламя и плакала, плакала… Казалось, этот кошмар никогда не выпустит меня из липких объятий. Но вдруг в сон стали проникать чьи-то успокаивающие слова, часто слышалась мамина колыбельная, и ощущались ее руки, что ласково гладили лоб и волосы. А потом сонная хмарь резко, словно волна прибоя, отступила, и я открыла глаза. Взгляд уперся в потолок, скользнул по стене, и я поняла, что нахожусь в потайной комнате, что послужила нашим убежищем во время нападения. Сбоку раздался шелест страниц и кряхтение. Повернув голову, я увидела сидевшего рядом профессора. Он что-то читал в толстой, обитой коричневой кожей книге, и щурился, водя увеличивающую линзу вдоль строк. У ног старика стоял кувшин, и я поняла, как сильно хочу пить. Невольно сглотнув вязкий ком в горле, попыталась позвать профессора, получилось плохо, но Проф отвлекся от чтения:
– Лейла! Детка! – Уж чего-чего, а что он вдруг быстро-быстро заморгает глазами в попытке сдержать слезы и, все-таки, сдавшись, даст им волю, я не ожидала. – Очнулась! Наконец-то! – Книга упала с его колен, но он этого будто и не заметил, стараясь стереть трясущимися руками предательскую влагу. Я хотела что-то сказать и успокоить старика, но… – Ох, сейчас-сейчас, подожди минутку… – Он начал торопливо оглядываться в поисках кружки и кувшина. Все это стояло рядом с ним, но он их в упор не видел от волнения. – Да-да, сейчас-сейчас… – наконец, нашел он воду и, расплескивая, налил полную кружку. Затем помог мне приподняться и напиться.
Тело я чувствовала плохо, руки и ноги слушались слабо, я даже приподнять голову сама смогла бы с большим трудом. Видимо, нервное и физическое истощение от пережитого ужаса, наложенные на непрошедшие еще последствия от инициации, окончательно лишили меня сил.
Вода вернула способность говорить:
– Долго я спала?
Суетливые движения профессора как-то разом приостановились, он, глубоко вздохнув, поставил чашку на пол и посмотрел на меня грустно:
– Три дня, Лейла. Ты не приходила в себя целых три дня.
И теперь я заметила, как вдруг постарел проф. На его изборожденном морщинами лице их появилось еще больше, а волосы окончательно поседели.
– Мы уже ждали, что если через три дня не очнешься… – голос старика оборвался, и он снова вытер глаза.
– А где все?
Старик тяжело вздохнул и ответил:
– По дому управляются.
Я поняла, что он скрывал гораздо больше, чем говорил. Достаточно взять его за руку – и я обо всем узнаю, ведь образы ближайшего прошлого всегда лежат на поверхности, и мне не составит труда их считать. Возможно, так будет лучше, и лишит старика необходимости все мне рассказывать.
– Дайте мне руку, Тимуран-аха, – попросила, зная, что он поймет.
Но он не то, что не протянул мне ладонь – еще глубже запрятал их в рукава своего одеяния.
– Не нужно, Лейла. За эти дни я пережил и передумал столько, что не хочу, чтобы ты увидела весь этот мусор. Я прошу тебя и у других не смотреть события этих дней, даже случайно не делай этого. Лучше я все расскажу тебе сам… – прикрыв глаза, он вздохнул. – Малика и Ромич все это время от тебя не отходили ни на минуту, а тут я ее отправил приготовить бульон. Сказал, когда ты проснешься, будешь жутко голодной. Мамук и Мират тоже нуждаются в матери, и ей необходимо было об этом напомнить. Да и бояться я за нее стал, уж очень переживала, вот и решил немного переключить ее внимание. А Ромич… – он снова прикрыл глаза и вздохнул. – Ромич не сразу вышел из убежища, чтобы сказать нам, что ты жива. Сидел с тобой в обнимку всю ночь, боялся даже на шаг отойти. Потом все-таки позвал и рассказал, что случилось: его морячка в тот день позвала к себе, а там его бугаи встретили, побили, на улицу вытащили, а там народ собрался, и Мира всех подзуживает. Он как узнал, что затевается, рванулся, но его удержали, а тут и ты с Эльмирой, тварью этакой, подошла. Вырваться ему удалось как раз перед тем, как ты в том сарае закричала… Огонь уже во всю бушевал, но он бросился к тебе – знал про лаз с обратной стороны. Повезло, что ты совсем рядом была и он сумел тебя быстро найти. Смелый мальчик…
Очень он за тебя переживает, Лейла. Он когда утром дал Малике тебя помыть и переодеть, снова рядом сел, в руку вцепился и сидел так еще сутки, даже к еде не притрагивался, еле выгнал его помогать Кириму по хозяйству. Тот все это время сам со всем управлялся: и еду готовил, и за мальчишками следил, и животину кормил, и коменданта от дома отваживал. Этот… – профессор сдержался от желания высказаться, – …комендант совсем с ума сошел. Ведь он Малику в тот вечер нашел и не успокоился, пока не вынудил ее дать какое-то обещание… Шакал! Она вся бледная была, а он довольный. И поглядывал так, будто Малика вот-вот его собственностью станет! – прошипел профессор, но взял себя в руки. – Мы подошли к сараю, а огонь-то уже пылал вовсю, и крик твой из него… Малика тоже в крик, да сознание потеряла. А как пришла в себя, залепила этому скудоумному оплеуху и сказала, чтобы не думал к ней приближаться даже на полет стрелы. Никогда и ни при каких обстоятельствах. Тот взбесился, ухватил ее своими лапищами, только Кирим рядом был и сказал этому обделенному Всевышним что-то на ухо, тот Малику и отпустил, но закричал что-то о том, что не отступится. Малика ему на это в лицо плюнула и в сарай к тебе рванула, мы с Киримом едва поймали. Потом темно совсем стало, уговорили ее домой сходить, чтобы прийти с первыми лучами солнца искать… твои останки… – Он в который раз тяжело вздохнул. – Удалось уговорить лишь потому, что дома мальчишки одни остались, нужно было убедиться, что с ними все в порядке. С площади-то до дома соседку попросили их проводить. Не тащить же их было в тот ужас. Пришли… А там к утру Ромич из убежища вывалился. Весь в копоти и подпалинах, с диким взглядом, нас позвал к тебе… – профессор помолчал немного и добавил: – Вот и все.
– Почему я здесь? – Хотелось знать, почему меня прячут. Неужели народ не угомонился?
– Потому, Лейла, что для всех, кроме нас, ты умерла, а в то утро мы с Киримом нашли на пепелище обгоревшие останки, которые завернули в саван и похоронили на кладбище возле храма.