Балетная школа

– Ну, как устроились, девочки? – весело спросила Серафима. – Я специально зашла вас проведать и пригласить на прогулку. Погода сегодня чудесная, не находите?

– Мы с удовольствием, – ответила Катька, мгновенно поднимаясь с места.

– Конечно, – подхватила Эмма. И благовоспитанно добавила: – Это Лиля и Аврора, они наши соседки.

– Надеюсь, вы подружитесь, – лучезарно улыбнулась воспитательница.

Аврора молча оставалась на своей постели, не сводя глаз с Серафимы. А Лиля спросила:

– А мне можно с вами пойти?

– Конечно, – ответила воспитательница.

Когда девочки натянули туфли, Серафима благожелательно улыбнулась Лиле, и уже от дверей повернулись к Авроре.

– А ты не хочешь с нами пойти?

– Нет. Спасибо, – равнодушно ответила та и отвернулась.

Компания спустилась к выходу. Эмма взяла Серафиму за руку, вторую ладонь та протянула Лиле, а Катька завела эмоциональный рассказ о впечатлениях своего первого дня пребывания в училище. Слова девочки тянулись словно в пустоту, потому что Серафима ее явно не слушала. Выпрямив до неестественности свою балетную спину, она старательно не смотрела на отца Авроры, который стоял возле своей машины и явно ждал. Но девочки плотно окружили Серафиму и тесным кружком увели ее в узкие переулки, сразу же скрыв от взгляда Вениамина.

Серафима шла в окружении девочек, но мысли ее явно были далеки. Пока Катька и Эмма делали вид, что поддерживают беседу, все казалось обычным. Но вот наконец настала та минута, когда тактичность была сметена волной любопытства.

– Аврора говорила, что ее папочка был вашим поклонником, – сказала напрямик Катька.

Эмма дернула ее за юбку, но Катерина отмахнулась. Серафима слегка покраснела.

– Так он – отец той девочки? – спросила она медленно.

– Аврора – наша четвертая соседка по комнате, – сказала Эмма.

– И мне она не нравится, – Катька и тут была безапелляционна.

– Не стоит так говорит, – укоризненно произнесла воспитательница. – Для нее это тоже первый день. Наверняка, она волнуется.

– Мы тоже волнуемся, но мы не задираем носы и не воротим их от всех подряд.

– Ох, Катя! Ты всегда так категорична! Но мир не делится только на черное и белое.

– Для меня – делится! – заявила упрямая Катерина. – Ты или добрый, или злой. Нельзя быть посередине.

– Может быть, и нельзя, – задумчиво сказала Эмма. – Но иногда приходится.

Катька взглянула на подругу, но вопреки ожиданиям Серафимы, не возразила, а по лицу ее пробежала едва заметная тень. Эмма потянула Серафиму к скамейке, так недавно установленных на бульварах города.

– Ну а тебя зовут Лиля, да? – спросила воспитательница у третьей девочки.

Та покраснела.

– Да.

– И ты тоже поступила в балетную школу, ты любишь танцевать?

– Очень, – прошелестела смущенная девочка.

– И как вам старшие девочки? Уже взяли над вами шефство? – оживилась Серафима.

– Шефство?

– Они будут опекать вас и помогать на первых порах.

– Не похоже, – пожала плечами Катька.

– А вы, Серафима Павловна, тоже жили в таком балетном общежитии? – поинтересовалась Эмма.

– Нет, я жила недалеко от балетной школы, я ходила на классы из дома, – ответила молодая женщина. – Но тогда все было совсем иначе.

– А как? Ну пожалуйста, Серафима Павловна, расскажите! – заканючила Катька, вызвав улыбку у остальных.

– Обучение было платным, довольно дорогим. Но мои родители твердо решили, что я должна стать танцовщицей. Мой отец служил в суде, а матушка работала бонной в одной семье. Когда я была маленькой, она брала меня с собой. И именно там хозяйка дома разглядела во мне данные, необходимые балерине. Она и посоветовала маме отдать меня на учебу. Она была актрисой и знакома с многими театральными людьми. Даже дала рекомендации мне. И это очень помогло. Потом еще хлопотала, чтобы мне назначили содержание – такое полагалось лишь пяти лучшим ученицам курса.

Серафима помолчала, погрузившись в воспоминания. Потом улыбнулась при виде заинтересованных лиц, обращенных к ней.

– Но я действительно хорошо училась, так что Нина Андреевна не просто так за меня хлопотала. Просто в нужное время сказала нужные слова нужным людям…

– А учиться трудно было?

– Мне нет. Я ведь очень люблю балет. Впрочем, тут вы меня прекрасно можете понять. Когда любишь свое дело, оно приносит радость. Даже в самые сложные и трудные времена – ты просто вспоминаешь, ради чего эти слезы и сто потов.

– Ради чего?

– Конечно, ради того ощущения, что дает тебе танец, музыка. Это невообразимо сильное чувство собственного могущества. Когда музыка сама ведет твои руки, твое тело. И ты можешь танцем передать свои чувства. Это на самом деле очень сложно – говорить о своих чувствах. Не все это могут. В этом плане нам, балетным, повезло.

– А все-таки, – отвлеклась от лирики прагматичная Катька. – Отец Авроры…

– До чего ж ты любопытна, детка! – рассмеялась Серафима. – Скажем так, он действительно был моим поклонником. Приходил на спектакли по несколько раз, всегда приносил цветы, конфеты. Пару раз кого-то на дуэли вызывал.

– В любви признавался, да? – с трепетом спросила Лиля, слушавшая рассказ с приоткрытым ртом.

– Все молодые и пылкие офицеры признавались в любви хорошеньким и молоденьким балеринкам, – усмехнулась Серафима. – Однако это все были лишь слова.

– Он обманул вас и бросил? – не унималась Лиля.

– Тебе надо поменьше читать романов Лидии Чарской, – погрозила ей пальцем Серафима. – Нет. Когда он в очередной раз пообещал мне луну с неба, я потребовала большей конкретики. И тут-то и выяснилось, что ничего, кроме слов, он предложить мне не может. Я знаю, что он должен был жениться на женщине своего круга, а не на танцовщице – пусть даже и императорского театра. Ну я и оскорбилась. Помню, много чего тогда ему наговорила…

Серафима вздохнула. Три девочки повторили за ней этот вздох.

– А потом произошла революция. Театр закрылся. Я, как вы знаете, стала работать в нашем детском доме. И наши пути разошлись навсегда. Наверное, он все-таки женился, раз у него есть дочь.

– Аврора сказала, что он настоял на ее балетном образовании из-за вас, – заявила Катька.

– Перестань, ничего такого она не говорила, – возразила Эмма.

– Ну пусть не такими словами, но смысл был именно такой, – не согласилась с замечанием Эмма.

– Нет, мне тоже так показалось, – поддержала версию Кати Лиля.

– Вот как? – задумчиво произнесла Серафима. Легкая улыбка скользнула по ее лицу. – Впрочем, это неважно. Все мы чем-то увлекались в юности. И воспоминания о днях, которые давно ушли, приятно греют душу. Главное, чтобы Авроре нравился балет, нравилось танцевать. А истоки желания ее отца дать дочери танцевальное образование не так уж и важны…

В комнату девочки вернулись, когда уже начинало смеркаться. Серафима проводила их до дверей и, простившись, ушла, скользнув взглядом по тому месту, где раньше стояла машина.

– Я обязательно навещу вас еще, – сказала она на прощанье.

– В воскресенье? – спросила Катька и показала язык Эмме, собравшейся было вновь дернуть ее за юбку.

– Да, пожалуй, в воскресенье будет удобно. А вы мне все-все расскажете про свои первые уроки!

И Серафима ушла, на прощание прикоснувшись прохладной ладонью к щеке каждой девочки. Степан Сергеич с легким поклоном отворил ей дверь.

– Сразу видно, из наших, – сказал он, на что Серафима улыбнулась.

Три девочки пожелали сторожу спокойной ночи и медленно поднялись наверх. Аврора не спала, явно поджидая их возвращения. Катька, Эмма и Лиля только вошли в спальню – и она сразу подняла голову с подушки.

– Пришли! – сказала Аврора.

– Да, – ответила Лиля. Она прошла к своему месту и со вздохом растянулась на покрывале. – Устала я!

– Да чего там уставать, – тут же отреагировала Катька. – Гуляли-то всего ничего!

– Но сегодня мы столько всего нового узнали, – возразила Эмма. – Неудивительно, что все устали.

Она сняла туфли и аккуратно поставила их на коврик возле своей кровати. Потом и Катькины сандалики поставила также ровно на ее коврик. Аврора молча наблюдала за девочками.

– Вы встретили папочку? – наконец спросила она.

– Нет, – ответила Катька.

– Да, – ответила Эмма.

– Мы его видели. Но они не стали разговаривать, – пояснила Лиля.

Аврора вздохнула.

– Ну и что ты так переживаешь? – спросила Эмма. – Ты боишься, что твой папочка про тебя забудет?

Аврора вздернула подбородок.

– Мой папочка никогда меня не забудет. Я хочу, чтобы папочка устроил свою жизнь.

– Что значит «устроил свою жизнь»? – спросила Катька.

– Женился и все такое.

– А разве он не женат? – удивилась Эмма. – Ты-то откуда взялась?

– Мамочка умерла, когда мне было пять лет, – пояснила Аврора. – И папочка не отдал меня нянькам или бабушкам, или в интернат. Он сам меня растил. Вот. И я всё-всё про него знаю.

– Прямо-таки всё? – недоверчиво спросила Эмма.

– Я знаю, что он всю жизнь любил эту вашу Серафиму. И очень переживал за нее. И хотел найти.

– Да, но женился-то он на твоей мамочке, – сказала Катька.

– И все равно помнил свою первую любовь, – возразила Аврора. – Он и меня-то в балетную школу решил отдать только потому, что ему нравилась Серафима.

– Как это мило, – скривилась Катька.

– Зато это романтично, – не согласилась с ее интонациями Лиля.

– Ну, наверное, – неопределенно протянула Эмма. – Но, девочки, вам не кажется, что это не наше дело? Серафима Павловна и отец Авроры взрослые, они сами разберутся.

– Конечно, взрослые, – ответила Аврора. – Но сами не разберутся.

Спор прервала Лина, заглянувшая в спальню.

– Ну как, устроились?

– Да! – в три голоса ответили девочки. Аврора промолчала.

– В девять тридцать ваша очередь идти в душ и умываться. Так что поторопитесь.

– А если мы пойдем позже?

– Позже не получится. Я же вам говорила, расписание устанавливается четко. Сначала идут самые маленькие. То есть вы. А мы, старшие, пойдем самыми последними. Но в десять тридцать Степан Сергеич отключит воду. Так что поторопитесь.

– Ага, значит, это она взяла над нами шефство, – хмыкнула Катька, когда дверь за строгой Линой закрылась.

Уже лежа в постели, она еще раз перебрала в воспоминаниях события длинного дня. Да, жизнь совершенно изменилась. И это даже еще суток не прошло! Что же их ожидало с началом учебного года? Впрочем, не считавшая нужным задаваться вопросами, не имеющими пока ответа, девочка с легким вздохом закрыла глаза, вытянулась под тонким одеялом и скоро уже спала.

А Эмма долго не могла заснуть. Она ворочалась с боку на бок, изредка вздремывала, но почти сразу же открывала глаза. Сон упорно не хотел приходить, девочка уже вся извелась в попытках его призвать, когда услышала глухие всхлипывания. Приподнявшись на локте, она оглядела спальню. Катька мирно спала, даже яркий свет полной луны, заливавший ее постель, не мог помешать безмятежности ее сна. Лиля или Аврора? Эмма вылезла из-под одеяла и пошла в глубину комнаты. Лиля крепко спала, свернувшись калачиком и обняв угол одеяла. Плакала Аврора. Эмма осторожно погладила соседку по плечу.

– Эй, ты чего? – шепотом спросила она.

– Ничего, – тут же ответила Аврора.

– Ну правда, – Эмма присела на край постели. – Скучаешь по дому?

– Отстань! – Аврора стряхнула ладонь Эммы со своего плеча.

Та вздохнула, но не ушла.

– Слушай, даже я скучаю по детскому дому. А тебе-то совсем тяжело. Ты ведь никогда раньше не уезжала от твоего папы, да?

Аврора не ответила, но и брыкаться перестала. Поэтому Эмма продолжила сочувственным шепотом:

– Я бы тоже скучала. Но мне повезло, я сюда переехала со своей лучшей подругой. Катькой. Но я уверена, что мы с тобой тоже можем подружиться.

– Мне не нужны друзья, – глухо произнесла Аврора в подушку.

– Как это? – искренне удивилась Эмма. – Всем нужны друзья.

– Мне – нет. Потому что со мной не дружат.

– Почему? У тебя не было подружек в твоей прежней школе?

– Были. Пока их мамы не пришли к моему папе со всякими просьбами.

– Какими просьбами?

Аврора села, приблизив зареванное лицо к Эмме.

– У моего папы… ну, он работает в таком месте, что имеет всякие возможности. Ну, достать что-то… Или помочь кому-то… Понимаешь?

– Ну… – неопределенно ответила Эмма.

– Не понимаешь, – фыркнула Аврора. – Потому что ты маленькая.

– Подожди, объясни тогда! – воскликнула Эмма и тут же оглянулась на спящих соседок. Но тех ее голос не потревожил, и она вновь вгляделась в Аврору.

– Ну он в правительстве города, понимаешь?

– А, ну да, – поняла Эмма. – Важная шишка.

– Ага, – чуть усмехнулась Аврора. – Вот мои подружки, ну, вернее, их родители, решили, что дружба со мной может принести им выгоду.

– Какую?

– Хорошую должность, например. Или квартиру. Или еще что-нибудь, – раздраженно ответила Аврора. – А я им нужна была только как средство. А я так не хочу. Папочка говорит, что мне и вправду не нужны такие псевдо-друзья. Поэтому мы с ним решили, что я начну жизнь с чистого листа. Здесь. В балетной школе. А все прочие останутся там, в прошлом.

– Ну а ревешь ты почему? Сама же решила.

– Я-то решила. Только очень уж страшно. Вам вот хорошо, вы привыкли жить совсем одни. А я нет. Я всего боюсь.

– А по тебе не скажешь.

– Это маска. Просто я умею ее носить.

Аврора шмыгнула носом и нерешительно взглянула на Эмму. В бледном свете луны их лица казались призрачными.

– А ты не боишься? – спросила девочка.

– Чего? – тоже шепотом ответила вопросом Эмма.

– Ну, балета… Занятий, выступлений, всего такого?

– Нет, – с удивлением ответила та. – Я уже выступала на сцене. Это не так уж страшно.

– Выступала? Где? В вашем детском доме?

Эмма вкратце рассказала историю постановки «Снежной Королевы». Аврора слушала даже с некоторой завистью.

– Да, ваша Серафима – прямо кладезь идей.

– Почему тебе она не нравится? Ты ведь ее совсем не знаешь.

– Я с детства слышу про Серафиму. Знаешь, я ведь единственный ребенок, и мне всегда было интереснее слушать разговоры взрослых, чем играть с куклами или гулять в парке с няней…

– У тебя есть няня?!

– Была. Но я не об этом. Я с детства слышала, как мамочка обвиняла папочку в том, что он помешан на этой вашей Серафиме. Ну я и сразу невзлюбила ее. Прости, но трудно перестроиться.

– А твоя мама?

– Она умерла.

– Я не о том. Она хотела, чтобы ты была балериной?

– Нет, конечно! Она бы категорически мне запретила. Но она давно мертва. А папочка со мной. И он хочет, чтобы я стала балериной. А раз он этого хочет, я стану ею. Вот только боюсь, что это будет очень сложно.

– Знаешь, я думаю, пока еще рано судить. Вот начнется учеба, занятия, мы станем заниматься изо всех сил. Будем выступать. Я знаю, что будем, Серафима говорила, что учеников уже с первого класса привлекают к спектаклям и постановкам.

– Мы не в первом классе!

– Я тоже так думала, но увы! Здесь мы опять будем первоклашками. Обидно, да?

Аврора вздохнула.

– Мне жаль, что ты увидела меня в таком состоянии.

– Ничего, – ответила Эмма, хихикнув. – Зато сразу стала нормальной девчонкой.

– Нормальной?!

– Конечно. А то ходила, задрав нос. Скажу тебе, что это не лучший способ найти настоящих друзей.

– Да? – задумалась Аврора. – Ну, наверное. Только вот я не нравлюсь твоей Катьке.

– Это из-за носа, – кивнула Эмма. – Не волнуйся, когда ты узнаешь ее поближе, то поймешь, что она тоже нормальная девчонка.

Аврора была не так оптимистично настроена, но не стала спорить. Вместо этого спросила:

– Слушай, а ты не боишься завтрашних занятий?

– Завтрашних? – Эмма задумалась. – Ты про балет? Очень боюсь! Я слышала, что после первого класса больше половины учеников исключают.

– И я слышала. Но тебя не исключат, я уверена.

– Это почему?

– Потому что ты любишь балет сама по себе.

– Это как?

– А я люблю балет только потому, что его папочка любит. Он даже имя мне дал из балета.

– «Спящая красавица»?

– Ну да.

– А я-то думаю, почему имя такое у тебя!

– Скажи спасибо своей Серафиме и моему папочке, – хмыкнула Аврора и вновь стала серьезной. – Девочки сегодня в столовой столько страшного понарассказывали – и я теперь очень боюсь, что завтра все увидят, что я ничего не умею, ничего не могу…

– Знаешь, я думаю, что все мы завтра будем именно такими.

– А эта Фурия! Я слышала про нее и раньше. Говорят, из-за нее многие ушли из этой школы.

– Я думаю, что у них цель – отобрать самых лучших. И чтобы удержаться здесь, нужно заниматься изо всех сил. Ну неужели мы с тобой не сможем?

– Я вот совсем в этом не уверена.

– Но тебя же приняли в школу, – рассудительно заметила Эмма. – Значит, у тебя есть способности.

– Мне кажется, что это папочка заставил из меня принять, а способностей у меня на самом деле никаких нет, – вздохнула Аврора. – И завтра все это увидят. И меня выгонят прямо после первого же урока.

– Уверена, что прямо после первого не выгонят! – возразила Эмма. – Мы просто будем выполнять все указания. Неужели ты не сможешь поднять ногу?

– Ну, смогу…

– Я не думаю, что от нас ждут прямо завтра… этих… пируэтов и шпагатов. Иначе всех придется исключать сразу после первого урока.

Девочки засмеялись.

– Ладно, давай спать, – решила Эмма. – Все-таки соблюдение режима дня входит в наши новые обязанности.

– Спасибо тебе, – сказала Аврора.

– Да не за что. Поверь, я очень хорошо понимаю твои страхи. Потому что тоже боюсь. Давай, ложись, я тебя как следует укрою одеялом. Вот так. Спокойной ночи!

– Спокойной ночи, Эмма.

***

Вернувшись из балетной школы, Серафима уже готовилась к рутине предстоящего учебного года, начало которого уже было не за горами. С ноткой грусти воспитательница проводила двух своих подопечных в новую жизнь. Оставалось лишь надеяться, что по молодости Катя и Эмма не заметили натянутости в прощальных словах воспитательницы. Но себе-то Серафима призналась со всей откровенностью: она завидовала. До дрожи в пальцах и комка в горле – завидовала тому, что у этих двух тростиночек впереди все то, что сама Серафима уже давно потеряла.

В задумчивости она сделала несколько меланхоличных па, напоминание об ушедшем. Глубоко вздохнула. Обязанности воспитательницы никто не отменял. Летнее расслабление закончилось, предстояло впрягаться в работу. Быть может, удастся и в этом году придумать какое-нибудь творческое увлечение? Надо присмотреться к подопечным. И нужно радоваться, что удалось подтолкнуть в правильном направлении двух талантливых девочек. А не завидовать им! Строго нахмурив брови, Серафима решительно вышла из своей комнатки.

– Серафима Пална, а куда поставить лавки, что с лагеря привезли?

– Серафима Павловна! А Перовский мне подножку поставил.

– Серафима Пална, а можно я завтра не буду дежурить?

– Серафима… Да помолчите, цыц! Серафима Павл… А ну тихо, говорю!

Подбираясь, Василий Егорович как ледокол развел руками толпу детей, окруживших воспитательницу.

– Там вас спрашивают, Серафима Павловна, – наконец донес информацию сторож сквозь гвалт возмущенных воспитанников.

– Меня? Кто?

– Не представились.

Молодая женщина устремилась к лестнице, на ходу решая подбрасываемые ей вопросы: лавки в актовый зал, Перовского пригласить к ней на беседу, отменить дежурство нельзя. К парадному входу подошла уже одна: воспитанники отстали, а Василий Егорович не спешил. Узнав пришедшую издалека, Серафима невольно замедлила шаг.

– Что, девочки уже что-то натворили? – обеспокоено спросила она.

– А должны? – весело откликнулась гостья.

Серафима смешалась. Потом взяла в себя в руки. Что ж, очевидно, что приход Анны Марковой не был связан с Эммой и Катериной – это не могло не радовать.

– Не так уж сложно оказалось отыскать тебя, – проговорила балерина.

– Девочки сказали, – ответила Серафима.

– Конечно, – Анна оглянулась по сторонам. – Тут есть где поговорить?

– Поговорить? – переспросила Серафима. – О чем?

– О тебе.

Анна вопросительно подняла брови, скопировав выражение лица Серафимы. Та бросила взгляд на сновавших по коридору воспитанников, уже притормаживавших с любопытством на броской внешности балерины.

– Суетно сейчас везде. Начало учебного года, сама понимаешь, – задумчиво проговорила Серафима. – Разве что в вожатской…

Она направилась к двери на другом конце коридора, а Анна беспрекословно последовала за ней, стуча каблучками по деревянному полу.

В вожатской было тихо, сумрачно и пыльно – никто не заходил сюда все летние месяцы. Серафима отодвинула стул и присела, жестом указав вошедшей вслед за ней Анне место рядом с собой. Та смахнула с сиденья пыль, прежде чем сесть на него.

– Девочки твои весьма забавны, – после паузы проговорила Анна. – И весьма бойки, особенно темненькая.

– Катя, – кивнула Серафима. – Я не удивлена.

– Но я не для этого проехала половину Москвы, – решительно выпрямилась Анна, хотя держать спину ровнее и казалось невозможным.

Серафима вежливо наклонила голову, приглашая к продолжению речи.

– Я очень удивилась и обрадовалась, когда ты обратилась ко мне по поводу своих девочек, – сказала Анна. – Я уж и не чаяла встретить тебя в этой жизни.

– Я как жила в Москве, так и оставалась здесь все эти годы, – спокойно проговорила Серафима.

– Но какие это были годы, согласись!

– На тебе они не сказались.

– Разумеется, сказались! – фыркнула Анна. – Но определенного успеха я добилась, тут соглашусь.

– Да, я видела тебя в нескольких спектаклях, – кивнула Серафима. – Очень профессионально.

– Да, это ерунда, – хмыкнула Анна. – Но приятно слышать такие слова от тебя.

– Ты знаешь, я всегда была честна в профессиональной оценке.

– Да уж, помню! Как ты в лицо Пельману заявила, что его видение партии Сильваны в третьем акте подобно бреду безумца, далекому от балета и театра.

– Я так сказала? – удивилась Серафима.

– А то! Прямо в глаза и при всем честном народе.

– А я вот совершенно этого не помню…

– Это потому, что сразу после этого вся твоя чехарда и закрутилась.

– Чехарда? – переспросила Серафима.

Анна многозначительно подняла брови.

– Ну, может быть… Я многое забыла с той поры, – спокойно ответила воспитательница.

– Верю, – также безмятежно откликнулась балерина. – Да и не для воспоминаний я пришла сюда.

– А для чего же?

Анна решительно подняла голову.

– Мне тридцать лет, – сказала она. – Я решила прекратить выступать.

– Я помню, ты говорила, – спокойно отозвалась Серафима.

– Да… И с этого года я начинаю работать в балетной школе.

– И это ты говорила.

– Я, впрочем, уже вела класс, они в следующем году выпускаться будут, – продолжила Анна. – Но то было урывками, между спектаклями и репетициями. Теперь же я полностью ухожу в преподавание. Возраст, сама понимаешь. Молодежь наступает на пятки, а силы уже не те. И вообще…

Балерина махнула кистью руки.

– Бенефисы мне никто устраивать не будет, не те времена.

– Это верно. Но что ты от меня хочешь? Чтобы я одобрила? Или отговорила?

Анна хмыкнула.

– Ты ведь и то, и то сможешь, да?

Серафима молча улыбнулась.

– Нет, мне не нужен ни совет, ни одобрение, Сима. Мне нужно, чтобы ты тоже пошла со мной в балет.

– Я? Зачем? У меня занятий десять лет не было. Я уже не балерина.

– Я видела, как ты своих девочек подготовила. Так что балетных знаний в тебе немало. Плюс ты же все эти годы в школе работала, и тут тоже, – Анна неопределенно повела рукой вокруг себя. – Я-то учить не очень умею. Глоткой беру и строгостью. Меня аж фурией прозвали, знаешь ведь.

– Так ты приглашаешь меня в балетную школу?

– Преподавать классический танец, – уточнила Анна. – Я убедила Щепетильникова, что ты – идеальная кандидатура.

– Кого?

– Ну это директор школы. Он мечтает о классике, его этот весь современный танец раздражает. Я и предложила тебя как самую что ни на есть классическую балерину.

– Глупости! Я методику не знаю.

– Чего не знаешь?

– Методику. Ну, способ преподавания.

– Пф! Сама на ходу придумаешь.

– Но я не балерина.

– Здравствуйте, приехали! А кто ты тогда?

Серафима нервно поднялась с места.

– Я на сцену десять лет назад выходила.

– Но танцевать ты не разучилась!

– Да разучилась, конечно! Я видела твою Ледяную деву. Так я не умею танцевать!

– И хорошо! – Анна откинулась на спинку стула и следила за передвижениями Серафимы. – За современный танец ты и не будешь отвечать. Но скажу тебе – как исполнительница всей этой акробатики… – Анна сделала глубокомысленную паузу. – Эксперименты в танце – это хорошо, это свежо, конечно. Но терять школу не хочется. Ты же знаешь, что русский балет гремел по всему миру. Ему подражали. Да и сейчас… Некоторые балерины берут себе русские псевдонимы – чтобы хотя бы именем на афише завлечь публику. Русский балет – качество! И нельзя его терять.

– Ты хочешь сказать…

– Я хочу сказать, что ты должна передать новому поколению свои навыки, свои знания. Из ног в ноги, чтобы увидели прочувствовали и понесли дальше. Я же видела, как ты подготовила своих девчонок! Я смотрела на их движения и видела нас с тобой в классе Петерсона. Ты помнишь Петерсона?

– Конечно, – воскликнула Серафима.

– Он давно умер, а его манера постановки рук перешла к этим девочкам. Через тебя.

– Ну а ты разве не сможешь?

– Я не многорукая богиня индийских народов. У меня и своих учениц много. Я не осилю еще и первый класс сейчас. А ты… Это твое, понимаешь? Ну неужели ты не хочешь вернуться в балет? Неужели тебе нравится… это?

Анна обвела взглядом и точно подхваченным к нему жестом запыленную обстановку вожатской комнаты. Серафима невольно повторила ее взгляд. И словно увидела себя чужими глазами. В этой серой комнате, в этом холодном доме, не на своем месте.

– И, по-твоему, мое место там, в театре? – тихо спросила она. – Я ушла, не оглядываясь. Ты помнишь.

– Я помню, – Маркова помолчала. – Но это было десять лет назад. Сама говоришь, с той поры многое, слишком многое изменилось.

– И я тоже.

– И я, – Анна нервно дернула плечом. – Но любые наши ошибки были стерты, погребены под руинами всего, что осыпалось. Слишком, говоришь? – она вскинула голову. – Мы все выживали. Ты, вот, здесь спряталась. Я из себя балерину новой направленности вылепила. Но ни ты, ни я – мы не забыли. И мы не хотим забывать!

Женщины стояли теперь лицом к лицу, столь схожие и одновременно разные.

– Признайся, Сима, тебе ведь зудит вот тут, – Анна ткнула кулаком в грудь Серафимы. – Тебе до дрожи в пальцах хочется вернуться. Так позволь себе! Я не верю, что ты счастлива здесь! Будь так, ты бы не возилась целый год с этими девчонками, чтобы они поступили к нам.

Серафима оттолкнула Анну.

– Да как ты не понимаешь?! Я не могу вернуться!

– Это почему?

– Я ушла столь громко…

– Я тебя умоляю! – Маркова закатила глаза. – Все, кто видели тот скандал, уже умерли.

– Но ты-то нет.

Глухая тишина словно периной накрыла вожатскую комнату. Серафима перевела дыхание. Анна медленно произнесла:

– Ну, ладно, я еще жива. Да только мне неинтересны дела императорской танцовщицы. Дела столь давних пор, что уже и в качестве сплетен не годятся. К тому же… – она медленно села обратно на колченогий стул и положила ногу на ногу. – К тому же, не ты одна желаешь забыть прошлое.

Серафима тоже села, сцепив пальцы в замок. Анна продолжала, уже утратив нотки сентиментальности в тоне:

– Так что давай-ка, прекращай отнекиваться. Научить младенцев азам балетного искусства ты в состоянии. Ты сама это доказала на своих подкидышах. Завтра утром Щепетильников ждет тебя в своем кабинете. Изволь прийти. И показать себя в лучшем виде!..

***

В задумчивости Серафима проводила балерину до выхода, где ей с почтительностью поклонился Василий Егорович. Царственным жестом та кивнула, едва ли не протянув руку для поцелуя, бросила на Серафиму колкий взгляд и удалилась, унося с собой флер не столько духов, сколько антуража таинственности и недоступности. Проскакавшие мимо детдомовцы так и замерли при виде элегантной и грациозной фигуры, а их воспитательница мимолетно улыбнулась, после чего облачко вновь набежало на ее лицо.

Предложение Марковой было… своевременным? С некоторым удивлением Серафимы выбрала именно это определение. Молодая женщина со свойственной ей строгостью мышления уже поняла, что слова бывшей коллеги по сцене, с которой они несколько лет делили не только гримерку и сцену, но и поклонников, попали в цель. Слова не о высоких материях развития нового балета – с этим Серафима до сих пор не могла справиться, ибо все эти глобальные перемены, снесшие старые устои, уничтожили весь ее мир. Нет, Серафиму зацепила идея вернуть идеалы ушедшей эпохи. Участвовать в создании нового балета – увольте! Но сохранять традиции – о, с этим бывшая балерина Императорского театра была более чем согласна. И уже за рутинными обязанностями воспитательницы с их привычными действиями по организации вечернего распорядка дня своих воспитанников Серафима ловила себя на том, что размышляет, какие спектакли она хотела бы вернуть на сцену. «Коппелию» или «Тщетную предосторожность»? В первой есть возможность предоставить роли на все возрастные группы учеников, у второй сохранилась острая характерность персонажей, но не зная возможностей юных танцовщиков, неизвестно, найдутся ли среди них подходящие по типажу и темпераменту исполнители. Уже к вечернему отбою Серафима остановилась на комической истории девушки, притворявшейся куклой.

***

На следующее утро после встречи с Марковой и последовавшей за ней бессонной ночи Серафима все-таки решила пойти в балетное училище на встречу с его директором. По дороге туда пережила все положенные сомнения и колебания, один раз едва не развернулась. Возвращалась же в глубокой задумчивости, потеряв чувство времени и едва не заблудившись в знакомых переулках. Лишь у бывшей церкви Вознесения в Сторожках у Никитских ворот опомнилась, наткнувшись на обломки кирпичей. Подняла глаза и увидела, что давно ожидаемый снос колокольни начался. Вокруг столпилась обязательная при любых изменениях привычного пейзажа толпа, из которой выдвинулся высокий паренек и после некоторого колебания подошел к Серафиме, стягивая на ходу шапку.

– Здравствуйте, – неловко сказал он.

– Добрый день, – ответила молодая женщина.

– Я… это… вы наверное, меня не помните? – помялся он.

– Я помню, – Серафима оглянулась на поднявшийся столб пыли – с вершин колокольни прилетел обломок деревянной доски. – Вы с Катей Филипповой дружили. И давайте отойдем немного.

Они с Дымовым перешли на другую сторону Хлебного переулка и направились в сторону детского дома.

– Да, Дымов я, – смущенно согласился мальчик. – Я хотел спросить…

– Слушаю вас, – Серафима внимательно смотрела на него, смущая прямым взглядом.

– Ну, мне бы с Катькой встретиться. Третий день ее тут караулю, а ее все нет. Заболела? Или уехала куда?

– Уехала. Точнее, переехала. Катя теперь будет жить в общежитии художественной школы.

– Это где такое?

– Далеко… – Дымов нахмурился, а Серафима словно не заметила этого. – Катя будет учиться танцевать. И ей удобнее жить в комнате при школе.