– Сказала. Она сразу ушла. Воспоминание очистилось. И сестра Аня в нём выглядит, как я заметила, спокойнее. Больше не трогает меня.
– Давай теперь снова оглянемся. Сделаем это вместе. Проанализируем новую картинку вашей с ней жизни. Какие сейчас, после того, как ты дала ей отпор, между вами отношения? Поменялись ли твои ощущения относительно вашей с ней ситуации?
– Да. Я даже удивлена, но появилось явное ощущение тёплой дружбы. Она теперь ко мне будто бы с лаской подходит, добрые слова говорит. Всё иначе теперь.
Я росла в маминой строгости, наверное, не всегда в той справедливости, которую мы ждём от взрослых, на которую рассчитываем. Мамина жизнь тоже не была простой. Их отношения с отчимом постепенно накалялись. По моим наблюдениям и оценке, их семья была лишена гармонии. Как говорят в Австралии: «Happy wife – happy life» («Счастливая жена – счастливая жизнь»), – и это точно не про мою маму и её замужество. Хотя тогда, как мне кажется, и понятий-то таких не было: о счастье, благополучии, наполненности женщины.
В тот же период отношения мамы и с моим отцом накалились ещё больше. У них оставались неразрешённые вопросы, и мирного их решения ждать не приходилось. Все были на взводе. Чтобы хоть как-то снимать напряжение, но вряд ли осознанно, мама прибегла к мести: не давала бабушке (маме отца) встречаться со мной. Меня она, конечно, о желании проводить время с бабушкой не спросила. А мне очень хотелось видеться с ними хоть иногда.
В итоге этот родительский непрекращающийся конфликт перешёл в «военные действия», и бабушка стала в них «партизаном» – навещала меня тайно в школе. Приходила тихонько, чтобы просто повидаться, побыть со мной. Я уже тогда всё это хорошо понимала.
Этим запретом дело не ограничилось. Мама отгоняла от меня вообще всех, кто хотел проявить ко мне родственное тепло с папиной стороны. Получилось, что я была её единственным козырем. Что же до моих чувств… похоже, о них позабыли. Таков был на тот момент путь каждого из нас.
Отношения, которые складывались у меня с новым «папой» и его мамой, привели меня к первой настоящей ненависти. Я с чуть ли не первых месяцев их совместной жизни презирала отчима за непорядочное отношение к маме.
Моя новая бабушка – «рыжая кошка», так сын её называл, – не питала уважения к нашей семье, но яростно желала наведываться в неё и настаивала на этом. Видимо, чтобы (пусть и насильно) поделиться накопленными знаниями, опытом и наверстать упущенную возможность воспитания «детей». Эта потребность живёт во многих женщинах её склада просто на инстинктивном уровне. Она почему-то была уверена, что без неё не справятся.
И мой отчим, не сумев защитись свою жену перед матерью, не сумев дать ей сыновний отпор, был вынужден отступить перед её желанием приезжать в дом. Дом, который, надо заметить, принадлежал не ему, а его жене, то есть моей маме. И каждые выходные наше и без того не тихое жилище будто бы опоясывалось накалёнными проводами в ожидании её приезда.
Мне до сих пор непонятны их весьма странные отношения матери и сына. Я наблюдала за ними, недоумевала. Например, она могла по своей прихоти забрать его внезапно (как вещь какую-то) и увезти на дачу. Моя мама была вынуждена в это время оставаться с двумя детьми одна. Видимо, для их семьи это было нормой: «Мне надо, я делаю. И делаю это прямо сейчас!»
Или она могла позвать моего отчима, то есть своего сына в ванную комнату, когда сама принимала там ванну, и попросить его потереть ей спину. На мой взгляд, слишком близкие детско-родительские отношения. Скорее уж, как между мужчиной и женщиной. Не находите?
Стоит упомянуть и о ежевечерних отчётах по телефону: кто что делал, чем занимался в течение дня, чем питался и так далее. Долго, с ненужными подробностями и затяжными обсуждениями несущественных вопросов.
В ответ на «рыжую кошку» она называла его «котом».
Позже в свои обязательные ритуалы контроля она включила проверку полок в шкафу, сопровождая процесс тщательным допросом: что именно и для чего было куплено моей мамой за последнюю неделю? Она высказывала, насколько, по её мнению, качественно постираны носки, достаточно ли белоснежны майки и, конечно, хотела видеть полки в идеальном, хирургическом порядке. Не преувеличу, возможно, если предположу, что всё требовалось разложить по цветам (спасибо, что не в алфавитном порядке).
Новая моя бабушка была женщиной непостоянной, с неустойчивой психической организацией. Единственное, что в ней я наблюдала стабильно – это претензии к маме, и непонятное мне дозволение чрезмерного употребления алкоголя своему сыну.
И надо же было маме согласиться пройти этот урок. Я же, как ребенок, желающий разделить боль мамы, люто возненавидела весь этот «кошачий выводок»: и «рыжую кошку», и «кота».
Мои отношения с сестрой Аней – ещё один урок того периода. Возможно, один из главных моих уроков вообще. Вероятно, никто кроме неё не научил бы меня так твёрдо давать отпор. Это был мой «первый уровень» в игре: «Выбирай себя». Аня стала моим проводником в эту плоскость жизни. Урок я проходила медленно. Каждый раз, проживая новый конфликт с сестрой, я терпела фиаско и всё больше закрывалась от неё, от себя, от мира. Я помнила свои провалы, и это укоренялось в моём сознании: если меня не слышит мама, значит, не услышит и сестра.
Только сейчас, спустя годы, я готова переписать каждый эпизод той жизни в позитивном ключе, забрать из него силу и опыт негатива. И теперь я понимаю, что неважно, слышат нас или нет близкие люди по другую сторону экрана нашей жизни, главное – всё-таки сказать, выразить себя. И я благодарна родной и любимой сестре за многое, в частности, за то, что уже в возрасте 3—5 лет она, провоцируя конфликты, неосознанно учила меня выбирать себя.
*
Внимательный читатель уже понял, что я начала работать над книгой, собирая обрывки прошлого, анализируя происходившее в моём доме, но не сужая всё это до личных переживаний. Ведь одна семья вполне может стать отражением всей эпохи. Мне кажется, моя – именно такая. Поэтому я о ней здесь и рассказываю. В подробностях и деталях.
Опираясь на события прошлого, я вспоминала разговоры с близкими людьми и начала анализировать свое детство, а на его фоне – воспитание детей в постсоветское время в целом.
Что предстало передо мной ярче всего, так это царившее тогда повсюду унижение личности человека, устранение индивидуальности, своего мнения и навязывание с самого раннего возраста чужих мнений под предлогом, что эти мнения единственно правильные.
Тогда господствовали ущемление детских интересов, жесткость и грубость со стороны школьных учителей. Их методы воспитания и преподавания будто бы были заточены на остановку развития личности. Возможно, оттуда пошла мода покидать школу в ранних классах. Живые души талантливых детей не выдерживали тисков системы и рвались прочь из стен учреждений, дабы уберечь себя от шаблонизирования и превращения в «серую массу».
Часто учителя прямо во время уроков делали детям несправедливые, вызванные личным раздражением замечания, при всём классе унижали учеников, указывая на незнание материала, что, вообще-то, норма для ребёнка, для развивающегося человека. Вызов к доске становился настоящим испытанием, когда потели ладони и пульсировало понимание приближения возможного провала, которое повлечёт высмеивание всем классом во главе с учителем.
Похвала? Разве она была? Могли отругать и наказать за плохие оценки, а признать старательность – крайне редко.
И я росла в семье, где придерживались строгих правил. Когда собирались гости, за столом места для детей не были предусмотрены. Даже находиться в одной комнате со взрослыми считалось неуместным, поскольку велись разговоры «не для детских ушей». То ли это специфика семей, где деды и прадеды служили на флоте, и офицерская жизнь вносила свои коррективы в воспитание девочек. То ли мир тогда отказывался, а сейчас, уже в наше время, согласился дать детям ощущение равноправия и заслуженного присвоения личности с ранних лет. Я же росла с ощущением и пониманием, что личностью я стану лишь в 18 лет. Когда и получу право голоса.
Разве было позволено тогда детям иметь своё мнение? Сомневаюсь. Не в моих кругах уж точно. Возможно, поэтому у людей моего поколения тянется из детства заниженная самооценка, вместе с невозможностью уметь брать ответственность за свои поступки. Ведь мама и папа велели делать именно так и ослушаться их ни в коем случае нельзя (иначе скандала не избежать). И мнение своё выразить нельзя, но и кто во всём виноват, становится ясно – конечно, тот, кто сказал, что делать.
Отношения с мамой после рождения сестры изменились? Что особенного ты можешь отметить сейчас?
Я была лёгкой для мамы. Точно помню, что стремилась такой быть. Вероятно, и мама это подтвердит, когда прочтёт книгу.
Считаю, что мою лёгкость, то есть «не хлопотность» спровоцировало осознанное желание не причинять маме дополнительную боль. Я видела, что боли у мамы и так было предостаточно. Какая-то прилетала со стороны её нового мужа, какая-то – от анти-бабушки. Мне, как любящему ребёнку, было тяжело это видеть. Поэтому я из кожи вон лезла, чтобы ни в коем случае не расстроить лишний раз маму своим поведением, капризами и непослушанием. Хотя сомневаюсь, что есть дети, которые хотят расстраивать маму, скорее, делают это не специально. А ещё точнее: специально не прикладывают усилий, чтобы не доставлять новых хлопот. Просто живут, как хотят. Я так не могла.
– Давай посмотрим глубже и выясним, откуда у тебя боязнь расстраивать маму?
– Я знаю об этом сама. Ещё будучи нерождённой, я вместе с мамой пережила сильный стресс, который отпечатался болью и у меня. Не телом, возможно, но сознанием, я понимала, как это тяжело переживать. И тогда «записала» в себе: «Не повтори этот опыт», «не спровоцируй эти муки». Дело в том, что примерно на 6—7 месяце маминой беременности папа перестал быть ей верен. Надолго пропадал из дому. Она плакала по ночам, волновалась, думая, что с ним что-то случилось. Я тоже всё чувствовала, мне так же было больно в утробе. С тех пор, вероятно, для меня «разделить с мамой боль» означало спасти её полностью от проживания боли.
– Попробуй, пожалуйста, прямо сейчас, в воображении, визуализируя образы, отдать маме её боль. Давай вспомним и поверим в то, что на самом деле это не твои переживания. Что мама – взрослая сильная женщина, которая сама может разобраться с этим. Твоя же задача, вспомни и об этом: просто расти и гармонично развиваться в утробе. Повторяй себе, возвращаясь в утробные переживания: «С мамой всё хорошо. Сейчас и всегда. Она проходит свои уроки». Поверь целиком и полностью в неё. Будь за неё спокойна, как за себя. С ней Бог и все Высшие силы.
– Хорошо. Я вижу эти картинки и образы. Слышу слова, которые ты говоришь. Повторяю. Но так больно… Мы словно связаны канатами, и боль в этой связке побеждает. Когда-то я пообещала маме всегда делить с ней горе и радость пополам, – я дала волю слезам. – Я хочу признаться, что не хочу отпускать маму! Не хочу.
Я дала себе немного времени. Столько, сколько мне было нужно. Я сделала вдох. Ещё один. Ещё один громкий и отчаянный, вбирающий все энергию всех сил, которые согласились мне сегодня помогать… Ещё минута: «Я отдаю маме её уроки. Отдаю».
Шли годы. Новая мамина семейная жизнь омрачалась ссорами и конфликтами. Отчим получил серьёзную травму головного мозга. Пролежал больше недели в коме. В результате образовалась гематома, которая в сочетание со спиртным (он продолжал злоупотреблять), всякий раз давала о себе знать.
Врачи Московского института нейрохирургии, где он наблюдался после травмы, запретили ему употреблять алкоголь в любых дозах. Но поскольку моя анти-бабушка работала технологом на коньячном заводе, выпивки в доме было в изобилии. Странно было не пользоваться такой свободой, верно? «5 звезд», «4 звезды» – в любом количестве и, вероятно, хорошем качестве, стояли на наших полках постоянно. И, хоть это было недопустимо для его здоровья, но, однако, было то, что было: он пил, выпивал, злоупотреблял до полной потери рассудка. Если бы не «звёзды» на полках, кто знает, как бы всё сложилось.
Презрение моё к отчиму нарастало. Меня страшно расстраивали их взаимоотношения с мамой. Она кричала на него каждый раз, когда он притрагивался к спиртному, а случалось это частенько. Его это, конечно, злило. Так назревали и выходили на волю яростные скандалы. Атмосфера для роста двух девочек, прямо скажем, специфическая.
Когда формировалась моя внутренняя женщина, я осознала, что примера счастливой семейной истории так и не увидела. Кроме того, из-за постоянных ссор между взрослыми я безумно боялась, что стану для них дополнительной обузой. Я не допускала даже мысли о том, что я могу расстроить родного человека. Поэтому ни о каких детских или подростковых выходках, особых желаниях и речи быть не могло. Я закрыла себя, заставила себя молчать обо всём. Я игнорировала многие свои потребности. Контролировала в себе желание жить и раскрываться, как могла. И в переходном возрасте – 14—16 лет – стала не в меру крепкой, твёрдой в чувствах и проявлениях. Слова поддержки я высказывать ещё не умела и всё, что могла – не докучать маме.
Конец их семейной истории настал, когда отчим, выпив очередную лишнюю рюмку, встретился с безжалостной непроходящей панической атакой. Ему мерещилась дикая опасность, и он отчаянно бушевал, охваченный ужасом. Мы с маленькой сестрой оказались ключевыми фигурами в его психической драме, в результате которой нам пришлось просидеть полночи под дулом газового пистолета. В ту ночь он кричал что-то невменяемое, а я, хоть и была ребёнком, увидев оружие, поняла, что вести себя нужно ещё тише, чем обычно.
Отчим питал особую страсть к оружию. Такого вида пистолет был разрешён для домашнего хранения с целью самообороны. От кого только он оборонялся в ту ночь, мы не знали. Но пережить настоящую угрозу он нас заставил. Как бы мы ни старались относиться к происходящему несерьёзно, напоминая себе, что перед нами близкий человек, вряд ли этот эпизод остался незамеченным психикой.
Всё это происходило в неизбежный трансформационный период для нашей и без того хрупкой семьи. Мама много работала, подолгу отлучалась в командировки. Дедушка выдвигал свою кандидатуру на пост мэра города. Его ждал новый этап в карьере. Вся семья сплотилась для перехода.
Были 90-е. В те времена частенько семьи кандидатов подвергались опасности, рэкетирским нападениям с целью запугать или шантажировать преуспевающего кандидата. Ведь шансы на победу были высоки. Кто-то увозил семьи в другие города, а кто-то перепрятывал родных по разным секретным адресам. По всей видимости, у отчима тогда сработал инстинкт охранять семью. Впрочем, о его целях я могу только догадываться. Чего он хотел: застрелить нас с Аней, чтобы защитить себя, или, может быть, уберечь таким образом нас от врагов – непонятно. Он повторял скороговоркой, перебивая сам себя, что никто из нас не может чувствовать себя в безопасности нигде и никак. И настойчиво размахивал псевдо-револьвером.
Думаю, обнажившаяся травма его души, представшая перед всеми нами в полный рост, его безумное поведение той ночью, наконец-то открыли маме глаза на многое. И ей ничего не оставалось, как принять окончательное решение о неизбежном разводе. Далось оно ей непросто. Было много разговоров об этом. Долгие ссоры и примирения. Но время пришло, и они расстались навсегда.
Несмотря на то, что мама осталась без мужчины, я ни капли об этом не сожалела. Мне было жаль только младшую сестру. Я понимала, что ей приходилось переживать. Потому что сама прожила это когда-то и чувствовала её эмоции через личный опыт. После я видела отчима ещё раз пять. А для сестры он оставался хорошим папой до конца своих дней. За что я ему благодарна.
НЕОСОЗНАННАЯ ОСОЗНАННОСТЬ
– Поговорим о твоей юности: о школьных днях, о друзьях, которые шли с тобой по жизни. Верно ли, что от тех, кто находится рядом с нами продолжительное время и вне дома, также зависит наше развитие — личностное, душевное и духовное?
– Поговорим.
В средней школе я была не самой лучшей ученицей. К примеру, алгебра, геометрия и другие точные науки мне давались не слишком легко. Любимыми предметами были русский язык и литература. Учитель по этим предметам, Любовь Андреевна, была строгим, требовательным, но очень глубоким преподавателем. На её уроках я чувствовала себя увереннее, чем на других. Слушала её материал с интересом. Наверное, и любовь к сочинительству пришла ещё в те годы. Любовь пришла через Любовь, или – благодаря ей.
Под конец учебного года в девятом классе к нам перевелась из другой школы девочка. «Новенькая». Её семья переехала в Севастополь. Мы быстро подружились и стали сидеть за одной партой. Первый шаг большой дружбы и целой эпохи для нас обеих. Мой первый взгляд на неё, когда она показалась в кабинете… Не помню, почувствовала ли я что-либо в тот момент, но это был день начала нашей с ней личной «саги», которая длится до сих пор.
Аня была лёгкой в общении. Понимала меня, поддерживала мои интересы. С первых дней нам казалось, что мы знакомы вечность. Разлучаться нам не хотелось вовсе. Выходные дни и время после школы мы проводили вместе. Иногда делали вдвоем домашние задания. Иногда готовили еду: в основном, наш фирменный омлет. Красили волосы в цвет темнее естественного, который добавлял немного возраста нашим школьным образам. Мы делали это для мнимой взрослости. Удивительно, как сходились наши желания. Например, мы обе хотели скорее вырасти и стать самостоятельными: коррекция стиля, разговоры на серьёзные темы, ответственные поступки. Мы легко делали самостоятельно без напоминания и контроля все уроки – не такое уж частое явление в старших классах. Поддерживая друг друга, мы старались учиться как можно прилежнее, подсказывали друг другу сложные моменты в нелюбимых предметах.
Мы искали и находили друг в друге то семейное тепло, которого нам не досталось дома.
Мы часами болтали по телефону обо всём на свете: личных переживаниях, любопытных наблюдениях, граничащих со сплетнями, творческих находках. А как мы волновались друг за друга, ожидая звонков от мальчишек из класса!
Через какое-то время в её семью пришло несчастье. У её мамы подтвердился неутешительный диагноз: онкология. Началось лечение химиотерапией. Папа моей подруги был чутким человеком, трепетно ухаживал за женой, пока она была дома, а когда её перевели в госпиталь, навещал её там вечерами после операции и изнурительного лечения.
Когда я только узнала папу Ани, то подумать не могла, что он окажется таким внимательным мужем. С виду он казался мне суровым и жёстким. Хотя помнится, когда он видел нас с Аней, гуляющих или сидящих за чаем на кухне, на его лице появлялась улыбка и, как мне кажется, сердце его наполнялось радостью.
Сейчас понимаю, что ноша его была не из лёгких. Из рассказов подруги я знала, что он служил в авиации Черноморского флота. Большая часть его армейской жизни прошла в гарнизонах: бесконечные переезды, смена домов, квартир. В мире, где каждому человеку так нужен покой и своё гнездо, он был словно перелётной птицей, которая находилась там, куда её хоть и добровольно, но без особых вариантов заносила жизнь.
Ничто не длится вечно. Когда семейная жизнь почти устаканилась, они получили долгожданную квартиру и переехали в Севастополь, где их ждали не долгожданное успокоение и отдых, а испытание тяжёлой болезнью мамы моей подруги. Замечу, что она (мама подруги) была женщиной довольно-таки жёсткого нрава, и с Аней часто обращалась твёрдо, если не сказать грубо, видимо, исполняя роль «семейного полководца».
Но ко мне всё время нашего с Аней общения её мама была доброжелательна. Ласково здоровалась, приглашала на чай. С заботой и теплом отправляла нас вдвоём за покупками на рынок, при этом частенько добавляла денег на мороженое. Добрый жест. Вспоминаю с нежностью до сих пор.
В их доме пахло свежей выпечкой или только что приготовленным жарким. В их семье, как и в нашей, было двое детей. У Ани был ещё старший брат. Окончив высшее военное училище, он по распределению попал в Северный флот. Впервые я увидела его почти сразу после знакомства с Аней. Он прилетал домой в летний отпуск, так мы и познакомились. Это была короткая, мимолётная встреча.
Однажды мама Ани, видимо, в шутку, сказала, взглянув на меня: «Вот бы нам такую невесту для сына». Помню, как меня смутила неожиданность этих слов. Я залилась краской, опустила глаза. Но почти сразу нам всем стало смешно. Позабавила нас эта милая шутка.
К моему огромному сожалению и к большому несчастью для всей семьи, жизнь Аниной мамы врачи сохранить не смогли. Ни операция, ни химиотерапия не помогли ей остаться с нами. Через полгода изнурительной борьбы врачей и бесконечной поддержки семьи, её всё-таки не стало. Это была трагедия. Из семьи ушёл тот стержень, на котором многое держалось. В моей душе поселилось огромное сострадание ко всей семье Ани.
Когда мы боимся за кого-то, то, не осознавая этого, боимся за себя. С состраданием дело обстоит чуть иначе. Оно, скорее, поддерживает тех, кому мы сострадаем. Снимает с них частичку боли. Но в той ситуации я на мгновение подумала, что тоже могу потерять маму, и едва не лишилась рассудка от этой мимолётной мысли. Настолько она была тяжела для меня. Я ужасно испугалась и буквально дрожала от ужаса, представляя себя на месте осиротевшей подруги.
Почти сразу после случившегося я почувствовала неимоверную близость с Аней. Мы и так были открыты друг для друга: у нас не было секретов, мы не соперничали, не выпендривались. Но со дня трагедии наша дружба стала ещё более великой и самой крепкой, какая только могла для нас обеих существовать. Мы доверяли друг другу абсолютно всё и стали поддержкой, теплом, заботой друг для друга.
Однажды, возвращаясь со школы, мы в шутку обсуждали наше возможное будущее. Фантазировали, каким оно может быть: где мы живём, когда и за кого выйдем замуж, что будет сразу после замужества. И тогда Аня сказала: «Выйдешь замуж за моего брата». Это был не вопрос, скорее, утверждение. На него я отреагировала смехом и, чтобы снять напряжение, добавила: «Ага. И будет у нас девочка, похожая на тебя».
С любовью и нежностью вспоминаю то время. Мы с Аней (как удивительно совпало её имя с именем моей сестры, она мне была даже ближе, чем сестра) с лёгкостью находили общие темы и интересы. Нам было хорошо вместе. Мы вместе изучали жизнь. Проходили первые её трудные уроки.
Иногда мы оставались ночевать друг у друга и не спали до самого утра за сокровенными разговорами и такими нужными нам беседами. Темы… разве были темы, которые были нам недоступны? От обнимающихся облаков до политического режима далёких стран. От чуда зарождающейся любви до серьёзных последствий искажённых людской психикой отношений. Нам было интересно всё. Мы исследовали.
Так летели дни, месяцы. Приятно вспомнить, что и моя мама тоже была добра к Ане. Она старалась уделять и ей внимание, когда моя подруга гостила у нас. Зная о её утрате, мама, наверное, бессознательно хотела чуть-чуть восполнить ей потерю. Была ласкова с ней, нежна.
А однажды… не знаю, что на нас тогда нашло. Мы валялись на полу в моей комнате, разглядывали обложки журналов, обсуждали заголовки и внезапно, будто бы между прочим, обменялись такими фразами: «Знаешь, у тебя такая хорошая и добрая мама. Мне так не хватает… вот бы мне такую», – сказала Аня. На что я, то ли в полуправду, то ли в полушутку ответила: «А у тебя самый заботливый папа. Вот бы мне такого».
Верну тебя мыслями к твоей семье. Давай побудем там. Это может быть важно для нашего дальнейшего пути по воспоминаниям. Расскажи, когда мама развелась с отчимом, ты общалась с родным отцом?
После смерти бабушки (папиной мамы), мы редко с ним виделись. Ведь инициатором наших встреч была зачастую именно она. Бабушка любила меня бесконечной любовью. На мой взгляд, она была уникальной личностью, удивительной женщиной, волшебным человеком. Её уход для меня стал огромной утратой. В один день я потеряла самого понимающего меня друга, наставницу и любимую бабушку, которая прикрывала все мои детские шалости и даже обман. Шалить уже не хотелось, конечно. Но должен же быть кто-то в жизни каждого человека, кто разрешает делать абсолютно всё. Кто закроет глаза на любые глупые выходки. Должен… но у меня не стало.
Пока бабушка была жива, у неё были большие добрые планы на наше с ней будущее. Она до пенсии преподавала историю в школе, где я после училась. Бабушка мечтала, что я пойду по её стопам. Хотела даже подготовить меня к вступительным экзаменам в университет. Ставила перед собой серьезную задачу: выучить меня, то есть сделать из меня «образованную личность» – так она говорила. Мне эта её затея очень нравилась. Вдохновляла идея совместного большого пути. Но всё изменилось.
Что же касается наших встреч с отцом, то, повторюсь, после ухода бабушки они стали совсем редкими. У него появилась новая семья, и, как мне казалось, я была там совсем лишней.
Он и без того общался со мной очень сдержанно, особенно в присутствии новой жены. А однажды я вообще не смогла до него дозвониться. Это было больно. Большинство моих телефонных звонков заканчивались впустую: то он в магазине, то у доктора, то в душе. И каждый раз за него брала трубку жена, обещала передать мою просьбу перезвонить. Зачем я всякий раз верила, что это была правда?
Насколько я помню, отец по-прежнему ходил на рыболовных судах в рейсы, и (видимо, сказывались бабушкины «партизанские» гены) чтобы украдкой встретиться с ним один на один, я дозванивалась в справочную компанию, узнавала, когда ожидается прибытие автобуса, отвозившего моряков с корабля. Мне выдавали все «пароли, явки». И я отправлялась к нему.
Бывало, что ждала его часами. Но мне даже нравилось это ожидание. В какой-то момент приходил автобус. Двери открывались. Я смотрела на людей, спускающихся с подножки, но папы среди них не было. Вероятно, он выходил на остановке поближе к дому и, может быть, даже не догадывался, что на конечной ждала его я.
В итоге, всё наше общение свелось к одной-единственной фразе: «Денег сейчас нет». Так он отвечал на мои вопросы. Интересно, что денег-то я и не просила. Это же очевидно, мне нужен был только он сам. Мой любимый, родной, лучший и красивый папа в мире.
Он был жив, но я его потеряла. Он исчез из моей жизни. Для меня эти годы с тщетными попытками встретиться с ним были мучением. Я пыталась вычислить его силуэт в толпе, засматривалась на автобусные остановки, искала его глазами на знакомых улицах. Это глупо, возможно, но я где-то в уголочке души надеялась: «А вдруг…»
Я сделала десятки шагов навстречу. Я искала его любовь и заботу и готова была отдавать свою. Но потом я устала. И это бессилие привело меня к той самой фразе, которую я сказала подруге Ане: «Вот бы мне такого папу, как у тебя».
Как ты справилась с потерей отношений с папой? Что тебе помогло?
Мне помогла игра, которую мы придумали с подругой. Возможно, это была игра с судьбой. Да, так и было. Но с того дня, как я впервые произнесла фразу: «Вот бы мне папу, как у тебя», мы с Аней увлеклись одной мечтой, превратив её почти в стратегию, в цель жизни: «родителей нужно поженить».
Такое увлекательное переживание: с одной стороны, я чувствовала себя нашкодившей девчонкой, как в фильме про юных близняшек, задумавших поженить папу с доброй и красивой няней. С другой стороны, я все же понимала, что вмешиваюсь не в свою жизнь.
Словом, мы с Аней задумали каким-то образом осуществить вот такой грандиозный план. Самая большая авантюра моей юности.
Вот как это было.
Приближались наши с Аней дни рождения. Да! Как приятно было выяснить, что и родились мы с ней рядом, в июле. Я 24 июля ночью, а она 25 июля утром.
Нашим намерением и, получается, главным желанием было соединить её папу и мою маму. Для этого мы специально организовали совместное празднование нашего шестнадцатилетия, на которое пригласили обоих родителей. Решили усадить их за один стол, красиво его накрыть, создать романтическую атмосферу, очень надеясь на благополучный исход нашей затеи. Нам отчего-то было важно стать ещё ближе, и мы очень желали счастья нашим родителям, предполагали, что знаем, в чём оно для них будет. Ясно же, «человеку нужен человек», а хорошему человеку, несомненно, хороший человек. Какими и были наши родители.
Конечно, Анин папа и моя мама были знакомы, ведь они периодически встречались на школьных собраниях. Но нашей задачей было создать для них особую встречу, не в деловой, а в романтической обстановке. Вот и праздник – отличный повод для встречи. И он предполагал, как минимум, дружественный настрой собравшихся.
Но с самого начала, не успев начать воплощаться, наш план начал трещать по швам. К великому сожалению, моя мама не могла присутствовать на праздновании. Мы с Аней были очень расстроены. У нас же всё так ловко складывалось. «А как же более близкое знакомство?» План вот-вот грозился рухнуть целиком.
По счастью, у нас был запасной вариант. В этот год наши дни рождения по датам были ещё и очень близко к празднику Дня военно-морского флота. Напомню, что жили мы в Севастополе, городе русских моряков. Анин папа служил на флоте. Вышло так, что наши Дни рождения продолжились феерическим праздником всего города.
И вот там-то и произошло чудо. Подробностей мы не знаем, но примерно через два дня после праздничных дат мы загулялись допоздна, а когда пришли домой, не обнаружили Аниного папу. Обычно в это время он уже возвращался.
Что-то нас заставило рвануть ко мне домой, чтобы выяснить, дома ли моя мама. Вы уже догадываетесь, что и её дома не оказалось, да? Мы с Аней одновременно и хотели, и не могли поверить в то, что они где-то «пропадают» вместе. Но мы хитро переглянулись и обнаружили радость в глазах друг друга: «Кажется, получилось!»
В сердцах пульсировало волнение. Тревога трепетала в нас. Думать, что у обоих случилось что-то нехорошее, мы не хотели. Но и убедиться в обратном не могли. Это же был 1997 год. Пока ещё не эпоха мобильных телефонов и приложений с быстрыми сообщениями. Наше неведение длилось до утра. Вот так вот! Именно в ту послепраздничную ночь произошло соединение двух разбитых семей (и сердец) в одну большую и дружную.
Интересно, как всё обстояло?
Оказалось, что мою маму пригласили на ужин дедушка (её отец) и его жена. По счастью, между ними были очень тёплые отношения. Мама, решив исправить свой «не визит» на наши с Аней дни рождения, пригласила к своим родителям и Аниного папу. Точнее, попросила его сопроводить её на ужин. Вот так элегантно это называется. А дальше случилось то, над чем феячили мы с Аней, и на что дали положительный ответ все высшие силы. Вероятно, наше желание было настолько чистым и искренним, что ждать его исполнения долго не пришлось.