Война потерянных сердец. Книга 2. Дети павших богов

Глава 3
Тисаана

Враждебность молниями пронизывала воздух. Лопнула туго натянутая нить, и вот эта волна сомкнулась над нами.

Я еще владела собой, но едва-едва. Решайе бился в теле, питал мышцы силой, заставлял меня ее поглощать. А ярость, когда я увидела, как они кинулись на Макса… ей так легко было уступить.

Магия ревела в моих жилах и в кончиках пальцев, перетекая в Иль Сахай.

…Вот как нас встречают!.. – рычал Решайе. – …Предатели! Покажем им, кого они предали. Покажем, на что мы способны!..

Руку пронизала боль. Меня достали кончиком меча, я откатилась от удара. Чуть не подвернулась под удар другого солдата, но тот вдруг застыл как каменный. Краем глаза я увидела Саммерина – в одной руке меч, другая, сжатая в кулак, вбивает врага в землю.

На «спасибо» мне не хватило дыхания. Доля секунды, и я разворачиваюсь навстречу новой атаке, потом еще одной. И вот Иль Сахай полосует гнилью плоть нападающих. Я пробилась к Максу, встала спина к спине, защищая его, как он меня. Он вел бой красиво – с искусством и изяществом. Но каждый его удар под конец немного сбивался, острие, минуя горло, уклонялось к конечностям, подсекая жилы, но не убивая.

Решайе во мне разразился презрительным шипением:

…Он трус!..

Я перехватила жадные пальцы, молившие дать ему больше воли, и тут же поплатилась за то, что отвлеклась: по бедру резанул меч.

Ахнув, я пошатнулась и на миг осталась беззащитной. Но в это мгновение передо мной сверкнула белая вспышка; Нура скользнула в промежуток, оставленный моим сбитым ударом, и ее клинки вошли противнику между ребрами. Магия лепилась к ней клочьями тени. От одной ее близости у меня по хребту пробежал неестественный страх.

Проморгавшись, я увидела забрызганное кровью лицо Эсмариса.

Увидела золотистые волосы, кровь под ногтями и белую, белую комнату…

Ужас Решайе едва не сломал меня. Чтобы загнать его обратно в глубину, ушли все душевные силы. Я сумела увернуться от следующего удара. И сама ударила сильнее, чем намеревалась, – в груди солдата открылась гнилая дыра, он качнулся ко мне, и я увидела его клочковатую бородку, распахнутые перепуганные глаза над угреватым лицом. Почти мальчишеским лицом.

Некогда сомневаться. Некогда задаваться вопросами. На меня тут же насели новые солдаты. С яростью Решайе в жилах я срубала их одного за другим, моя темная магия сплеталась с пламенем магии Макса…

Я обернулась и нашла глазами наше судно в море – со всеми его ничего не подозревающими пассажирами. От пирса отчалили два узких корабля. Меня ударила паника.

«Уходите! – чуть не выкрикнула я. Если бы мой голос донесся до них над волнами… – Уходите сейчас же!»

В тело врезалась волна силы, вышибла дух, отбросив навзничь на землю. Надо мной склонился Элиас, ухватил за руки. Мне невмочь было отбросить его утяжеленное доспехом тело. Он, с любопытством щурясь, всмотрелся в мое лицо:

– Ты кто?

Я в ответ собрала в себе магию, стянула ее к зажатым в его руках запястьям. Он крякнул, отдернул почерневшие от гнили ладони.

С трудом поднявшись, я вступила в бой. Макс в одиночку сдерживал четверых и справлялся с трудом. Нуры не видно было за спинами. Саммерин держал в магической хватке семерых, но все они понемногу высвобождались из-под его власти. А окруженная трупами Эслин, выдергивая копье из убитого, едва не пропустила удар в спину.

Слишком их много. Слишком много.

У меня скрючились пальцы.

…Мы можем с ними покончить… – шепнул Решайе.

Этого я не хотела.

…У нас хватит силы на всех…

«Нет».

…Почему?..

«Нет».

Я еще удерживала последние нити его уз…

Земля содрогнулась от взрыва.

Я ударилась коленями оземь. В ушах звенело. Кто-то вздернул меня на ноги, повернул спиной к взрыву. Я готова была ударить, когда женский голос шепнул в ухо: «Я тебя спасаю!»

Наконец дым разошелся, и я увидела, что происходит.

Сиризены. Больше десятка сиризенов выходили из невидимых дверей. Одна безглазая воительница сгребла Макса, выдернула его из боя – другие занялись Саммерином, Нурой, Эслин. Из пустоты появлялись новые. Крови было столько, что доски причала скользили под ногами.

– Держись, – сказала мне в ухо одна из сиризенов.

– Корабль… – заикнулась я.

Договорить мне не пришлось. Мир распался, и нас не стало.

Оглушительная тишина. Опомнилась я, стоя коленями на влажной земле, промокшей не от крови, а от росы на траве. Ладонями я упиралась в землю.

– Паршивка меня обожгла, – возмущался кто-то рядом.

– Не обожгла бы, если бы вы нас хоть как-то предупредили, – проворчала в ответ Эслин. – Я сама едва не снесла голову Вивиан.

Я стала оглядываться. Макс, скорчившись, лежал со мной рядом. Кое-как поднявшись на четвереньки, он посмотрел на меня.

– Ты цела? – выдохнул он, и я кивнула.

Оттолкнувшись руками, я встала на ноги и обернулась к сиризену. Эта женщина меня спасла – светловолосая, веснушчатая, с темнеющей на запястье открытой раной. Как видно, моя работа.

– Судно, – заговорила я. – Беженцы, которых мы привели…

– Судно у нас, – довольно нетерпеливо отозвалась она. – Туда мы тоже послали своих. Они его приведут вдоль берега. Что, без этого никак нельзя было? Это же…

– Зачем мы здесь?

Что-то в голосе Макса заставило меня резко обернуться. Он уже поднялся и стоял теперь совершенно неподвижно: в лице ни кровинки, смотрит прямо перед собой.

Я только теперь осознала, где мы находимся.

Перед нами был большой дом в сельской местности. Дом красивый: выложен гладким белым камнем, украшен золотыми пластинами и статуями. Золотые колонны поддерживали кованую чугунную галерею, огибавшую дом по всему фасаду с единственным промежутком – белой аркой тяжелой двери. Мы стояли за воротами – тяжеловесными и нарядными, в лад владениям, которые они охраняли, и с них на нас подозрительно посматривал бронзовый лев.

За домом поднимались горы. Не без труда я разглядела вдали стены и большие квадратные постройки. Возможно, укрепления.

Я узнала место. Узнала, хотя никогда здесь не бывала. Узнала, но не сумела вспомнить, где это.

Внутри беспокойно зашевелился Решайе.

…Много дней… – шепнул он. – …мы не видели этих мест…

В воротах стояла еще одна женщина-сиризен. Ее опоясывал широкий красный шарф, конец она, пришпилив к плечу, свободно перекинула за спину. Эта была старше других, седеющие волосы туго стянуты.

– Идем, – позвала она. – Король желает вас видеть.

– Король? – повторил Саммерин вслух то же, что я подумала.

Даже ему было не по себе: глаза, устремленные на здание, расширены.

Макс, по-моему, даже не дышал.

– Зачем мы здесь? – повторил он.

– Король вам все объяснит, – небрежно ответила седая. – Идемте.

– Я туда не войду.

Макс перевел взгляд на меня, стиснул зубы, блеснул глазами – и мое сознание затопили воспоминания.

Его воспоминания.

Темноволосые братья и сестры, выбегающие ему навстречу, к этим самым воротам. Улыбка отца, материнские объятия.

Ярость Решайе и их мертвые тела.

Все произошло здесь, в этом доме.

Перед нами был Корвиус – дом, где Макс провел детство.

Ансерра склонила голову.

– Он говорил, что ты не захочешь входить, – сказала она, – и велел передать, что чем скорее ты с ним переговоришь, тем скорее сможешь выйти.

Макс, глядя перед собой, стиснул зубы до скрипа.

– Он? – вырвалось сквозь сжатые зубы.

– Кто же еще, – буркнула Нура, обходя нас. – Зерит, туда его, Алдрис.

Глава 4
Эф

Когда-то я носила титул принцессы.

Конечно, я была еще ребенком. По глупости принимала ту власть – и ту безопасность – как должное. Мне, как почти всем детям, окружающее казалось незыблемым и вечным. Я не спрашивала себя, заслужила ли то, что имею. И не спрашивала, могу ли все это потерять.

Да у меня и не находилось причин о таком думать. Я была тиирной Дома Обсидиана, наследницей высшей власти в высочайшем роду народов фейри. Что еще нужно, чтобы ощутить себя неприкосновенной? Я жила в красивой комнате, выложенной блестящим черным камнем, на самой вершине утесов, занятых Домом Обсидиана, мне открывались с них невероятные виды, и я все принимала как должное.

Я обитала высоко над землей, и мне даже в голову не приходило посмотреть вниз.

Я прожила так десять лет – пресыщенная роскошью, властью и, главное, любовью. Сейчас все это представлялось другим миром или жестоким видением одинокой души. Может статься, это и было видение, потому что оборвалось оно внезапно, как обрывается сон от удара грома.

Так или иначе, то было краденое время. Я не имела права на свой титул. Кровь во мне текла нечистая, проклятая. Негодная.

Однажды ночью я легла спать как тиирна, а проснулась оттого, что отец держал меня за горло. Может, ему следовало убить меня тогда за то, чем я была. Но он оставил мне жизнь, а отобрал только титул.

Самое поразительное, как просто все это случилось. Уже тем же утром все, что было моей жизнью, стало принадлежать сестре, словно проще простого сменить одну принцессу на другую и ничего в мире не переменится, хотя я падала, падала, падала с высот власти и смотреть мне оставалось только вниз.

Когда-то я носила титул принцессы.

Но это было давным-давно, а с тех пор я все билась о землю.

Я ударилась головой о каменную мостовую, прикусила изнутри щеку. В глазах потемнело, все звуки заглохли.

Губы мои скривились в усмешке. Густое и теплое просочилось между зубами и закапало подбородок лиловыми пятнами. Еще секунду мир двигался медленно и беззвучно.

Потом на меня обрушилось все разом: запах пота и пролитого вина, выкрики пьяных зевак, пересыпающийся под ногами гравий. Расцарапанные ладони, которыми я оттолкнулась, чтобы выпрямиться, прохладное дуновение на щеке, когда обернулась…

И боль в костяшках, бьющих по костлявому, угловатому лицу. Он пошатнулся. Противник был больше меня, но тощий и обрюзгший. Я кинулась на него, оскалила зубы, острые резцы выдвинулись из десен.

Он не успел увернуться. Я поймала его за верхушку уха. Он взвыл.

Я выплюнула откушенный кусок уха, сплюнула его кровь – полный рот. И, не дав ему подняться…

– Эф!

Я застыла от этого окрика.

Бросила взгляд за плечо, успела выхватить знакомое, совершено несчастное лицо в толпе.

Моему одноухому другу этого мгновения хватило, чтобы подняться и закрутить мир вокруг меня одним убийственным ударом по голове.

Я мешком осела на землю. Все затянул серый туман. Когда зрение вернулось, надо мной стояла Сиобан, моя начальница, со скрещенными на груди сильными руками. Темные кудри упали ей на лицо, когда она покачала головой.

– Если уж позволила себе ввязаться в эту жалкую драчку, – сказала она, – могла бы хоть победить.

– Он оскорбил тиирну, – огрызнулась я.

Старалась дышать ровно и все равно пыхтела.

– И ты взялась разъяснить ему его заблуждения? – Она холодно, неодобрительно разглядывала моего противника, который, безостановочно и невнятно бранясь себе под нос, нашаривал на земле откушенный кусок уха. – Он, бесспорно, выглядит преображенным.

– Я…

– Оправдания мне ни к чему. Встать. К Стене. Сейчас же.

Она швырнула мне мой плащ, и я поморщилась, когда ком ткани ударил меня в живот.

– Да, командир, – просипела я.

Она уже отворачивалась, но напоследок взглянула, как я ворочаюсь на земле, и прищурила алые глаза:

– Ты оскорбила присягу, применив воинскую выучку в таком месте, ты оскорбила тиирну, оправдывая ее честью такой фарс, и ты оскорбила себя, проиграв.

Я сжала губы. Уперлась взглядом в землю, будто больше всего меня занимал развязавшийся шнурок.

Когда-то я носила титул принцессы. Теперь – нет, и это, вероятно, к лучшему. Я мало гожусь для такого дела. Слишком вспыльчива, слишком откровенна, слишком часто бываю в дурном настроении. И Дом Обсидиана без меня только выиграл, стал сильнее и крепче, удалив от трона мою порченую кровь. Я бы скорее писала кровью на полу таверн, чем изящным почерком на листах королевских декретов.

И все-таки… Иногда в такие минуты я невольно оглядывалась в прошлое и желала этого.

Пока я поднимала себя с земли, Сиобан скрылась из виду.

Стена стояла почти в миле за границей Обсидианового Удела – так далеко, что от нее утесы под восходящим солнцем видны во всей своей скорбной славе. Мне они напоминали звездную ночь. Темноту, черную до блеска.

Это впечатление еще усиливалось прожилками серебра, вьющимися по поверхности камня. С этого расстояния они выглядели нарядными металлическими накладками, заметными только под прямым лучом солнца. Только вблизи открывались широкие, в ладонь, изгибы и врезанные в камень картины, тщательно залитые серебром. Каждая нить серебра складывалась из множества бороздок, и самые длинные тянулись от вершины утесов на сотни шагов, сплетаясь с нитями других историй. Многие увековечивали легенды, мифы о богах и героях, родословную королей и королев. А многие другие рассказывали о будничной жизни. Рождение ребенка, история венчания и переходящего от поколения к поколению ремесла. Всё на равных.

Обсидиановый Удел был нам домом, и все мы – сидни – смотрели на него с восхищением. Но я видела в скалах не гордость страны и народа, не великие достижения предков. Нет, для меня это были истории. Истории, которыми мы настолько дорожили, чтобы врезать их в тело родного дома, как вбивали в свои тела.

– Эф!

От резкого окрика Сиобан моя Рее вскинулась, натянула поводья, качнув меня вперед. Обернувшись, я встретила совершено несчастный взгляд командира:

– Что?

– Она еще спрашивает – что! – Сиобан фыркнула. – Я просто не знаю, что мне с тобой делать.

– Я прошу прощения. Я…

– В том-то и беда, Эф. Просишь прощения… Извинения предполагают, что ты берешь на себя какую-то ответственность. Что ты раскаиваешься и собираешься исправиться. В первый раз я тебе поверила. А теперь? – Она смерила меня каменным взглядом, пристальным и воинственным взглядом хищника. – Не думаю, что ты раскаиваешься. Сожалеешь о своем поступке – да. Но не думаю, чтобы ты хотела перемениться, не то бы ты это уже сделала.

Я проглотила обиду. Вздохнула и, распустив шнуровку рукава, сдвинула его до локтя, сунула обнаженную руку ей под нос и стала ждать.

Сиобан с поджатыми губами посмотрела.

– Убери, – велела она наконец. – Там уже места нет.

– Но я…

– Нет. Убери.

Поколебавшись, я опустила руку.

Она была не совсем права, но почти. Всю руку от кисти до локтя исчерчивали плотные ряды черных крестов, шрамов поверх татуировки. По кресту за каждый проступок, за каждый позор, они отмечали все новые клочки моей кожи, которым отказали в чести хранить память о подвигах.

Для сидни это было самым страшным наказанием: вычеркнуть твою историю и, хуже того, не оставить места для новой.

Иногда взгляд на собственную руку ощущался мной как удар. Все эти мелкие проступки вырастали из очередного порыва или вспышки. Мое отчаянное желание войти в историю, стоящую того, чтобы ее рассказать, вело к тому, что ее вовсе вычеркивали.

Стиснув зубы, я зашнуровала рукав и скрыла кресты под его черной кожей.

– Еще немного, Эф, и я уже ничем не смогу помочь, – тихо сказала Сиобан. – Клинки не могут оставить в своих рядах такого непредсказуемого бойца. Это и бесчестье, и угроза нам.

Ужас пронзил мне грудь. Я взглянула на нее круглыми глазами:

– Сиобан, меня нельзя изгнать.

– Командир! – резко одернула она. – Обращайся как положено.

Ее отповедь тяжело и остро повисла в воздухе, и я не сразу собралась с силами, чтобы заговорить. Я чувствовала на себе ее пристальный взгляд, но духу не хватало на него ответить. Она не была самой блестящей, самой опытной, самой опасной среди командиров Клинков. Но она была честной и надежной и от того самой грозной. Если она была о тебе плохого мнения, это мнение рождалось не случайной вспышкой страсти или гордости, а тщательно взвешивалось на выверенных весах. Не она одна из командиров меня не любила, но злобу других я могла списать на личные обиды. А Сиобан… Если Сиобан сочтет меня недостойной, тому может быть единственная причина – что это попросту правда. Может быть, поэтому я так добивалась ее дружбы и уважения – потому что знала им цену.

Взгляд Сиобан смягчился.

– Я иногда задумываюсь: может, ты и не хочешь оставаться в Клинках?

– Как же не хочу! – быстро ответила я. – Мне только одного этого и нужно.

– Почему?

– Для королевского семейства нет никого важнее Клинков, – напомнила я. – Никто не служит так верно. Никто больше их не достоин королевского доверия.

Клянусь, я уловила в ее глазах проблеск жалости.

– Эф, тебе незачем служить королевскому семейству – ты к нему принадлежишь.

– Мы обе знаем, что это неправда.

– Правда. Что бы ни говорил твой отец.

Матира! Почему так больно это слышать, ведь здесь все просто? Я разрывалась надвое: одна половина с благодарностью отозвалась на ее слова, а другой хотелось встать на защиту отца. Ведь он не был виноват, что я не гожусь для трона. Но в ее словах, возможно, содержалась доля истины. Может, я стремилась не столько служить в Клинках, сколько показать себя. Как кошка, приносившая к ногам моего отца убитых крыс. «Смотри, что я тебе принесла. Теперь ты меня любишь?»

Я отбросила эту мысль.

– Все равно, – сказала я. – Мне нельзя потерять это место. Скажи, что мне делать, чтобы его сохранить.

– Не мое дело – спасать тебя от собственной глупости. А даже будь оно моим…

На этом месте я перестала ее слушать. Мой взгляд метнулся к стене леса впереди.

– Я не сумела бы тебя переделать и даже подсказать, как этого добиться.

– Тсс, – шепнула я.

– И не затыкай мне рот…

– Командир, прислушайся!

Я морщила лоб, напрягая слух.

Вот, опять тот же звук, что мне почудился. Низкий гортанный голос вдалеке, лес почти поглотил его. Чуть слышный шум движения. Мы с Сиобан переглянулись, ладони легли на рукояти мечей.

Слова были ни к чему. Мы медленно соскользнули с седел. Вступили в чащу, ступая осторожно, совершено беззвучно.

Шум стал громче. Теперь точно – голос. Что говорит? Отдельные звуки не складывались в слова.

«Су-та-на… га… Cу…»

Еще два шага.

И я вдруг поняла.

– Сатанага! – выдохнула я. – Он взывает к сатанаге.

Сатанага, право на помощь и убежище, известное и признанное всеми домами, – но прибегают к нему только при самых страшных бедствиях.

Сиобан распахнула глаза. Развернулась, в спешке отбросив осторожность.

– Говори! – проревела она. – Мы объявляем себя. Мы – Клинки сидни. Мы слышим твой призыв.

Одним мощным ударом она проломила гущу ветвей, и мы вырвались на заболоченную поляну. И я захлебнулась воздухом.

Перед нами лежали тела.

Десять тел, если не больше, раскинулись по болотистой земле жуткой кровавой вереницей. Мужчины, женщины, несколько детей. Все неподвижны, кроме ближайшего к нам мужчины с медными волосами. Одну руку он выбросил вперед, словно пытался ползти, цепляясь ногтями. Другой зажимал залитый кровью живот.

– Сатанага… – прошептал он.

– Матира! Они мертвые?

Слова эти сорвались с губ, я не успела их удержать. Я упала на колени рядом с мужчиной, а тот поднял на меня стеклянный взгляд.

Он покачал головой – слабо, но с отчаянной настойчивостью.

– Возвращайся в Удел! – гаркнула мне Сиобан. – В расположение, приведи подмогу. Сейчас же. Они, если еще живы, без помощи долго не протянут.

Она уже стояла по колено в воде, вытягивала тела из болота. Я начала подниматься, но слабые пальцы поймали меня за рукав. Опустив взгляд, я увидела того мужчину с темно-рыжими волосами. Он с трудом держался на грани беспамятства.

– Возьми… меня…

– Я вернусь, – успокоила я.

– Прошу… – Он хрипло дышал. – Они должны… увидеть.

Неужто он правда так думал? Что фейри Обсидиана так холодны, так бессердечны, что не помогут, пока своими глазами не увидят его кишки?

Я не могла его так оставить.

Так что я распрямилась, подняла к губам висевшую на шее стальную трубочку и свистнула Рее. Та галопом прорвалась сквозь заросли, и я – как могла бережно – подняла раненого с зыбкой земли. Он так дрожал, что едва не выскользнул у меня из рук, его горячая кровь пропитала мою одежду. Крови было много, так много…

– Прости, – бормотала я, взваливая его на спину Рее.

Он слабо, с бульканьем постанывал. Взобравшись в седло и пустив Рее самым быстрым галопом, я старалась прижиматься к нему всем телом, чтобы его как можно меньше трясло. Мимо пролетали деревья. Опустив глаза, я заметила большой порез на его сюртуке. Высокий ворот был отделан бронзовой нитью, сзади его скреплял треугольный значок.

Дом Камня. Малый, но почтенный род и ближайший сосед Обсидиана, хотя до владений Каменных лежало немало миль. Я наморщила лоб.

Неужели они сами сюда дотащились?

– Кто это сделал? – прошептала я. – Что это было?

Мы уже вырвались из лесу. Стала видна Стена и за ней гладкая тьма Удела.

Я не ждала ответа. Мой спутник совсем обмяк, навалившись Рее на шею, от его крови мы все трое промокли. Но он повернул лицо, так что мне стал виден уголок его глаза и краешек зеленой радужки.

– Люди, – выдавил он.

Люди?

Насколько я знала, ни один из наших Домов сотни лет не сталкивался с людьми. Да и слабы они в сравнении с нами. А там, на болоте, я насчитала больше десятка зарезанных фейри.

Быть такого не может.

– Потом, – сказала я. – Потом поговорим.

С губ фейри сорвались невнятные слова.

Я склонилась ближе. Мы влетели в ворота, в знакомую, гостеприимную тень Удела.

– Я тринадцатый, – прохрипел он. – На корону.

И обмяк, замолчал насовсем.