Короны Ниаксии. Змейка и крылья ночи. Книга первая из дилогии о ночерожденных

Глава четвертая

Я никогда не напивалась. Вампирский алкоголь слишком крепок для людей, да и чувства притуплять опасно. Винсент тоже пил редко – возможно, по тем же причинам. Я удивилась, когда он принес ко мне в комнату вино. Мы едва его пригубили, отставили бокалы в сторону и больше не трогали, сидя в молчании и слушая потрескивание огня.

Наконец Винсент заговорил:

– Мне кажется, ты подготовлена как нельзя лучше.

Судя по голосу, он прежде всего пытался убедить самого себя.

– Тебя все будут недооценивать, – продолжил он. – Воспользуйся этим. Это мощное оружие.

Он был прав. Я давно выучила, что лучшее оружие, которое у меня есть, – моя собственная слабость. Я пользовалась им чуть ли не каждую ночь, чтобы убивать вампиров в трущобах. Но сейчас мне показалось, что этого недостаточно.

Я сглотнула комок в горле. Отец смотрел в огонь, красный свет играл на бледных, жестких чертах его лица. Так же ли он тревожился в ту ночь, когда вызвался на свой Кеджари?

– Ты так поступал? – спросила я. – Позволял им тебя недооценивать?

Он вздрогнул, не ожидая такого вопроса. Я редко спрашивала о его участии в турнире. Я вообще редко спрашивала о его прошлом. Может быть, этот глоток вина или моя скорая и почти неизбежная смерть придала мне дерзости.

– Да, – ответил он, помолчав. – И скорее всего, поэтому я и выиграл.

Сейчас казалось смешным, что Винсента кто-то когда-то мог недооценивать. Но двести лет назад он был не более чем юношей из мелкой хиажской знати. В те времена Дом Ночи находился под контролем ришан, и казалось, что так будет продолжаться многие века.

– Ты волновался?

– Нет. Я знал, что должен делать.

Видя мой очевидный скептицизм, он повел плечом.

– Ладно, волновался, – признал он. – Но я знал, что Кеджари – мой единственный путь к той жизни, которую стоит помнить. Смерть не пугает, если сравнивать ее с бессмысленным существованием.

«С бессмысленным существованием».

Эти слова неожиданно потрясли меня. Ибо какое существование может быть еще бессмысленнее этого? Жить в постоянном страхе, быть заложником собственной крови и собственной человеческой слабости? Так я никогда ничего не достигну: тратить все силы на борьбу за выживание. Никогда не стану тем, кто будет нужен… людям, у которых нет ничего, кроме меня.

Я так сильно сжала зубы, что задрожала челюсть. Схватив бокал, я глотнула еще вина, просто чтобы куда-то девать руки. И почувствовала на себе взгляд Винсента. Почувствовала, как этот взгляд смягчается.

– Ты не обязана участвовать, маленькая змейка, – тихо произнес он. – Я только сейчас понял, что не говорил тебе этого.

Ложью было бы сказать, что меня не подмывало сбежать – забиться за шкаф, как в детстве. Часть меня так и продолжала прятаться, потому что мне никогда не стать чем-то иным, кроме предмета охоты.

Ну уж нет, это не есть осмысленная жизнь. Это даже вообще не жизнь.

– Я не буду сниматься с турнира.

Я посмотрела на свою руку – изящное серебряное колечко на правом мизинце. Простая полоска металла с маленьким черным бриллиантом, в диаметре не шире самого колечка.

Оно лежало в кармане, когда Винсент меня нашел. Хотелось бы думать, что это кольцо моей мамы. Может быть, просто безделушка. Наверное, я так никогда и не узнаю.

Я рассеянно потерла его. Даже это незаметное движение не ускользнуло от внимания Винсента.

– Я бы нашел их тебе, если б мог, – сказал он. – Надеюсь, ты это понимаешь.

В груди отдалось болью. Я не любила открыто говорить о своих надеждах. Получалось как-то… глупо. Ребячливо. Еще хуже было слышать, как о них вслух говорит Винсент.

– Я знаю.

– Если бы у меня был хоть какой-то повод, если бы, скажем, начался бунт…

– Винсент. Я знаю! Знаю, что тебе туда нельзя.

Я встала и сурово посмотрела на него. Его взгляд метнулся к камину, чтобы не встретиться с моим.

Как странно видеть Винсента, который кажется чуть ли не виноватым!

Почти двадцать лет назад он вытащил меня из развалин во время кровавого ришанского мятежа. Город, который я покинула, – или то, что от него осталось, – находился в глубине ришанских земель. Единственным оправданием, почему пару десятилетий назад Винсент имел возможность войти туда, было восстание. А сейчас? Эта территория находится под защитой Ниаксии. Король хиажей не может нарушить границы в отсутствие войны между кланами. И хотя называть это вечно напряженное состояние «миром» было смешно, отец не имел никакого приемлемого повода вторгнуться туда и найти мою семью.

Если вообще кто-то из них выжил. Скорее всего, нет. Когда Винсент нашел меня в том доме, в живых никого не осталось. Но был ли кто-то еще? Ищет ли там кто-то меня?

Логичный ответ был мне известен. Человеческая жизнь очень хрупка. Но темные уголки моего сознания продолжали блуждать вдалеке. Где сейчас мои родные? Страдали ли они? Помнят ли меня?

Я никого не помнила. Может быть, именно поэтому так по ним тосковала. Мечта принимает ту форму, которая нам нужна. Двенадцатилетней мне было необходимо, чтобы они выжили и стали недостающим кусочком всей мозаики, чтобы наконец почувствовать себя цельной.

– Уже скоро, – тихо сказал Винсент. – Скоро ты станешь так сильна, что сможешь поехать.

Скоро.

Винсент не мог ничего сделать, но я могла – если бы была сильнее, чем человек. Даже еще сильнее – мне потребуется быть сильнее, чем большинство вампиров.

Я смогу, если буду такой же, как сам Винсент.

Это будет мое желание для Ниаксии, если выиграю Кеджари: стать кориатой Винсента. Стать связанной с ним душами. Связь Кориатиса была очень мощной – о ней ходили легенды. Даровали ее всего несколько раз в истории, и устанавливала ее сама Ниаксия. Это уберет из меня мою человеческую природу, сделав меня вампиром без риска, связанного с обращением, которое более чем в половине случаев заканчивалось смертью. И это свяжет мою душу с душой Винсента; его сила станет моей силой, а моя сила станет его силой. Я, конечно, мало что могла ему предложить. То, что он был готов преподнести мне такой подарок, было прежде всего свидетельством его любви.

В качестве его кориаты я получу силу, чтобы спасти семью, давшую мне жизнь, и стать истинной дочерью человека, который меня воспитал. Я стану одним из самых могущественных членов Дома Ночи и одной из самых могущественных людей в мире.

И больше никто никогда не станет меня недооценивать.

– Уже скоро, – согласилась я.

Он улыбнулся мне одними губами и встал:

– Ты готова?

– Да.

Это слово сухо прошелестело у меня во рту.

За эти годы я много раз пыталась молиться Ниаксии. И почти ничего не ощущала – может быть, потому, что я была человеком, а значит, меня нельзя было считать одной из ее детей. Но когда Винсент принес чашу и отделанный драгоценными камнями кинжал, надрезал мне руку и пустил струйку моей слабой человеческой крови в кованую золотую чашу, в затылке у меня стало покалывать. Винсент шептал молитвы на древнем языке богов, прижав большой палец к моей ране и выдавливая капли в подношение.

Он поднял глаза и встретился со мной взглядом.

– Ниаксия, Матерь неутолимой тьмы, Утроба ночи, тени, крови. Вручаю тебе Орайю Ночерожденную. Она дочь, которую подарило мне мое сердце, так же как оно сделало меня твоим сыном. Ее участие в Кеджари – величайший дар, который я когда-либо тебе поднесу.

Может быть, мне почудилось, но, кажется, его голос стал чуть более хриплым, самую малость.

– За исключением разве что ее победы.

Я не ожидала, что это будет так трудно.

Нет, я не была истово верующей. Но сейчас я ощущала присутствие богини, которая принимала подношение моей крови и обещала мне взамен лишь еще больше крови. Может ли она только брать, брать и брать, пока моим бедным смертным венам нечего будет отдавать?

Слова, которые связывали мою судьбу, висели в воздухе, густые, как дым.

– Ниаксия, я подношу тебе самое себя. Я подношу тебе мою кровь, мой клинок, мою плоть. Я буду состязаться на Кеджари. Я вручу тебе свою победу или свою смерть.

И затем финальные, закрепляющие слова:

– Аджа сарета.

«Возьми мою правду».

– Аджа сарета, – эхом отозвался Винсент, не сводя с меня глаз.

Кап, кап, кап – медленно вытекала из меня кровь.

То, что я вообще смогла уснуть, возможно, было заслугой только этих маленьких глотков вина. Наконец забрезжил рассвет, и Винсент откланялся. Я лежала в постели, таращилась на звезды, нарисованные на потолке. Ранку на руке дергало. До начала Кеджари оставалось, наверное, еще несколько дней. Но от совершенного подношения состязание внезапно стало восприниматься удивительно реальным, как никогда раньше.

Был уже почти новый закат, когда от усталости глаза все же закрылись. Мои кинжалы лежали рядом. Просто на всякий случай.

Сон одолел меня, беспокойный и тревожный, а я мечтала о безопасности.

Я едва помнила прежнюю жизнь. Но сны прекрасно умеют заполнять пустые места, которые остались от воспоминаний, изъеденных временем. Впечатления были смазанными, словно сильно разведенные краски. Маленький глинобитный домик с потрескавшимися полами. Объятия сильных рук, небритая щека и запах грязи и пота. Еда без крови, приторно сладкая, без привкуса железа. Мне снился усталый голос, читающий сказку, и само собой подразумевалось, что конец будет счастливым, потому что никаких других концов я не знала.

Я ненавидела эти сны. Легче было бы не помнить их и того, что они всегда кончались одинаково.

Через плотно закрытые окна струился лунный свет. Когда пришли вампиры, эти серебряные полосы перекрыли крылья… и еще крылья… и еще…

Два других маленьких существа выбрались из кроваток посмотреть на небо. А мне было слишком страшно. Я натянула одеяло на голову.

«Погаси огонь, живо, – прошипела женщина. – А не то…»

Крак. Крак. КРАК.

Раздались крики – далеко, но подбирались все ближе и ближе; я крепко зажмурилась.

Глина вокруг начала дрожать и трястись – полы трескались, стены рушились, а женщина кричала, кричала и кричала…

КРАК.

КРАК.

Когда я проснулась, крики продолжали преследовать меня – мои уши не могли выделить отдельные голоса, не понимали, где заканчивался сон и начиналась реальность.

Глаза открылись и наткнулись на непроницаемую стену черноты – полной, глубокой тьмы, такой густой, что она душила меня. Я вытянула руки, но ничего не нашла.

Моей первой спутанной мыслью было: «Почему не горят лампы? Я же всегда слежу, чтобы лампы не гасли».

А затем я медленно осознала, что я не у себя в комнате. Запах мускуса и крови жег мне ноздри. Мои ладони вжались в землю. Жесткая, пыльная плитка.

Болезненное напоминание о свежей ране моего подношения пронзило растерянный ум. Как только я сложила все обрывки мыслей вместе, поднялся страх.

Нет. Слишком рано. Мне полагалось еще несколько дней, мне полагалось…

В мозгу развернулось воспоминание о словах Винсента: «Все может начаться в любой момент… Она любит, чтобы было… неожиданно».

Я резко села. Паника достигла пика, но я заставила ее повиноваться. Нет, панику себе позволить я не могу. Потому что вот оно.

Вот оно.

Кеджари начался.

Часть вторая. Полная луна

Интерлюдия

Маленькая девочка не говорила много дней. Король Дома Ночи предоставил ей комнату рядом со своей, на самом закрытом, самом защищенном этаже замка. В этом месте все подавляло ее размерами. Дома она делила спальню с братом и сестрой, ее койка представляла собой крохотный лежак, встроенный под кроватями других детей. Здесь полы были сделаны не из теплой шершавой глины, а из жесткой мозаичной плитки, леденившей ноги. Все было огромным. Одна кровать – размером чуть ли не с комнату в ее доме.

И повсюду чудовища.

Она забилась в угол, втиснув крошечное тельце между шкафом и стеной, и отказывалась оттуда выйти.

Король Дома Ночи сидел в кресле на другом конце комнаты и читал. Он нечасто покидал ее и никогда не обращал внимания на ребенка. Девочка вылезала из укрытия в те редкие моменты, когда он уходил, – облегчалась или проглатывала несколько кусков еды, оставленной для нее. Заслышав шаги в коридоре, она возвращалась в свой угол.

Прошла неделя.

Потом другая.

И еще одна.

И наконец, когда луна в небе снова стала полной, девочка, борясь с муками голода, выползла из своей щели к тарелке с хлебом, стоявшей на столе. Ее глазки неотрывно смотрели на него, когда пальчики ухватили хлеб и она принялась, пятясь, осторожно откусывать мелкие кусочки.

У него не дрогнул ни один мускул, только взгляд задержался на ней. Даже этого оказалось достаточно, чтобы она опять забилась в тень, еще глубже.

Он негромко рассмеялся:

– Ты не чувствуешь себя здесь в безопасности, маленькая змейка?

Девочка перестала жевать, но ничего не сказала.

Король отложил книгу.

– Это хорошо. Тебе здесь небезопасно. В этом замке. В этой комнате. Ты – добыча в мире хищников.

Он наклонился ближе и тихо произнес:

– Я никогда не сделаю тебе ничего плохого. Но я – единственный, кто даст такое обещание и сдержит его. Я не предложу тебе мнимую защиту или благостную ложь. Но я научу тебя, как пользоваться твоими зубками.

Король улыбнулся, впервые продемонстрировав всю длину острых клыков – они наверняка нанесли смертельный удар сотням жертв.

Девочке это зрелище должно было показаться пугающим. Однако впервые за месяц она почувствовала себя… действительно в безопасности.

– Может быть, твои зубы не так остры, как мои, – сказал он, – но и они могут убивать, если правильно укусить.

Хотя девочка и была еще маленькой, она поняла, что он предлагает. Если живешь в таком мире, подобные уроки надо выучивать сразу.

– Не удостоишь ли меня чести узнать твое имя?

– Орайя, – наконец-то заговорила девочка.

– Приятно познакомиться, Орайя!

Король встал, и на этот раз она не убежала.

Он протянул руку:

– Меня зовут Винсент.

Глава пятая

Я усилием воли выровняла дыхание. Паника заставляет сердце биться чаще. Ускоренное сердцебиение – это быстро бегущая кровь. Быстро бегущая кровь – значит я становлюсь мишенью еще больше, чем сейчас.

Магия Ниаксии – мощная и необъяснимая. Она могла унести нас, куда только ей заблагорассудится. У меня до сих пор в сознании стоял туман, чувства были размыты. Я изо всех сил пыталась понять, где нахожусь. Наверное, что-то подобное испытываешь, если тебя накачивают наркотиками.

«Орайя, пройди по всем своим ощущениям».

Голос у меня в голове принадлежал Винсенту.

Запах: кровь и плесень. Если турнир начался, то мне надо быть в Лунном дворце. Я прижала руки к полу. К ладоням прилип тонкий слой грязи и пыли. Лунный дворец существовал исключительно для этого состязания. Пол не мыли сотню лет.

В другое время, когда не проводился Кеджари, в эти стены никого не допускали, но я давно изучила их снаружи. Надо подниматься выше. В самой высокой башне – много окон. Ни одного вампира нельзя застать там после рассвета. Свет будет исключительно неприятен, а то и смертелен.

Звук. Я насторожилась. Отовсюду эхом отдавались крики боли – крики, которые, судя по всему, принадлежали не вампирам. Меня замутило. В этот дворец швырнули еще и людей? В качестве… добычи? Или чтобы отвлечь? Я не знала, испугаться или мысленно вздохнуть с облегчением, что эти крики оттянут на себя вампирскую жажду крови. Я слышала, как это происходило. Рычание. Далекий стук легких шагов.

Остальные не спали. Может быть, моя человеческая природа заставила меня последней прийти в себя от той неизвестной магии, которую к нам применили. Может, снизился уровень внутренних запретов – голоса вампиров зазвучали по-звериному даже для этой безумной кровавой игры.

Мне очень, очень повезло, что я сейчас жива.

Моргая, я всмотрелась во мрак. В отличие от вампиров, я не умела видеть в темноте и ничего не разглядела. Стена тьмы. Тогда я попыталась вызвать свет на кончиках пальцев, но у меня не получилось – выпустила одну-единственную искорку, которая быстро рассеялась дымом.

Я хотела мысленно выругаться на мою бесполезную магию, но сдержалась и пошарила вокруг себя в поисках кинжалов, молясь, чтобы они проделали это путешествие вместе со мной. Если меня сбросили сюда безоружной, мне конец.

Руку пронзила жгучая боль.

Провались все! Я сжала губы, чтобы не заплакать.

Клинок нашелся. И я за острый конец… Вот дура.

Ладонь наполнилась теплой кровью. Глухое «кап, кап, кап» громко ударяло в мозаичный пол, заглушая даже те отдаленные крики.

Кровотечение – это плохо. Очень.

Надо было не медлить и найти безопасное место, пока меня не почуяли. Я схватила кинжал – на этот раз за рукоять, – и второй обнаружился неподалеку от первого. Тогда я встала и осторожно отступила назад, пока не наткнулась плечом на камень. Я пошла по стене, касаясь ее локтем и держа клинки на изготовку в обеих руках. Мои шаги были беззвучны и уверенны. Когда нога уперлась во что-то холодное и жесткое, сердце подпрыгнуло.

Ступенька. Вверх. Оставалось только молиться, чтобы эта лестница привела меня куда надо. Но иного выбора не было – я действовала вслепую. Я стала подниматься, прижимаясь к пыльным металлическим перилам, чтобы спина не оставалась незащищенной.

Лунный дворец, я слышала, был местом таинственным, магическим, благословлённым – или проклятым – самой Ниаксией. Даже Винсент в это верил. Он рассказывал мне, что коридоры здесь двигались и комнаты меняли расположение. Дворец обладал способностью поместить тебя точно в то место, где ты хотел или не хотел быть, в зависимости от того, сопутствует ли тебе сегодня удача.

«Обещаю тебе, Ниаксия, что, если ты дашь мне все это пережить, я сделаю так, что нынешний Кеджари станет для тебя самым интересным и славным представлением за тысячу лет, – молча говорила я богине. – Просто обалденным, тебе понравится. Клянусь».

Крики медленно растаяли вдалеке – к моему облегчению. Я от них отдалялась. Хорошо. Продолжаем подниматься – один пролет, два, три.

Но Лунный дворец не собирался отпускать меня так просто.

Поначалу мне казалось, что все это я себе выдумала. Уши так напрягались, прислушиваясь, что стало легко усомниться даже в собственных чувствах. Но по мере того как мои шаги продолжались, комок страха в животе разбухал. Нет. Я была права: крики снова приближались. Хотя всего несколько минут назад они затихали далеко позади. Как будто я взбиралась по бесконечной винтовой лестнице, ведущей в никуда.

Я даже чуть не споткнулась, когда ноги встали на плоскую плитку там, где я ожидала нащупать следующую ступеньку. Звуки побоища эхом отдавались прямо надо мной. Подниматься дальше было невозможно. Я оказалась в ловушке.

Я вжалась в стену. Глаза бессмысленно глядели внутрь бочки, заполненной черной, как деготь, темнотой. Что дальше? Как я…

Один голос в той далекой какофонии прорезал все остальные.

Следить за ударами сердца больше не требовалось, потому что оно остановилось.

Крик прервался, похороненный под множеством других далеких голосов. Но я узнала его, даже за эту долю секунды. Я узнала его как голос, который нежно называл меня маленькой паршивкой и прерывался хриплым кашлем от долгих лет непрерывного курения сигар.

В голове стало пусто, осталось только одно имя.

Илана.

Никогда до конца не поймешь, что может заставить тебя пренебречь осторожностью, пока это не случится. Иланы оказалось достаточно. Всю жизнь я сохраняла бдительность – и в один миг сбросила ее на землю, как ненужный плащ.

Илана. Илана в этом дворце. Илана – в этом безумии.

Еще один вскрик, уже громче, ближе, где-то в конце коридора, словно этот треклятый дворец дразнил меня. И я ни о чем не думала, ни о чем не могла думать, просто побежала…

…пока мощная сила не остановила меня. Кто-то крепко схватил меня за плечи, оттащил назад, к твердому, как стена, телу.

– Они мертвы.

Голос был низкий и сиплый, так близко, что дыхание щекотало мне кожу. Щетина царапала ухо, жесткой щеткой скребла ямку над ключицей. Все чувства восставали против этих касаний, против того, как близко к моему горлу он оказался – к тому месту, куда было дозволено приближаться только Винсенту.

– Человечек, они мертвы, – повторил голос. – А если пойдешь к ним, тоже будешь мертвой.

«Он прав», – казалось, пробормотал Лунный дворец, и тьма задрожала от предвкушения.

Я и сама это знала. Знала и когда раздался новый прерывистый крик, еще ближе.

Знала, и мне было начхать.

Я не стала пытаться вырваться из захвата. Все равно бы не получилось. Противник был слишком силен.

И я просто ударила его кинжалом.

Он этого не ожидал, потому что прошипел: «Айксовы титьки!» – и отшатнулся. Я так глубоко воткнула клинок ему в бедро, что пришлось сильно дернуть. Вытащив кинжал, я помчалась по коридору, придерживаясь пальцами стены, чтобы не потеряться.

Еще один крик. Громче. Исступленнее. Матерь, как же жутко кричат вампиры, когда их по-настоящему одолевает жажда крови. Просто слышно, как они рвут плоть на куски. Ни умеренности, ни изящества, ни благовоспитанности. Шумно, грязно и мерзко.

Я хотела ее позвать, сказать, что иду к ней, но не могла – это лишь выдало бы мое местонахождение. Лучше ускориться. Насколько могу.

Вопли Иланы не отдалялись. Но и не приближались. Я перебегала из одного коридора в другой, а они все время оставались где-то в стороне, совсем рядом, но не достать кинжалом.

С каждой секундой я понимала все яснее: то, что она рядом, – иллюзия. Мне никогда до нее не добраться. Ее голос слабел, крики становились реже.

Но я продолжала идти вперед.

Шаг. Пронзительный вскрик, громче и громче.

Еще один шаг. Крики стихают, звуки захлебываются.

И превращаются в слабый стон.

Знакомый голос исчез за звуками, которые издавали вампиры в поисках чего-то нового себе на развлечение.

Наконец я остановилась. Болели ребра, устали напрягаться глаза. Я вжалась в стену. Крепко сомкнула веки, и темнота сменилась еще более глубокой тьмой. Мой пульс, моя драгоценная кровь с оглушительным шумом прилила к ушам.

«Они мертвы, – шептал голос. – А если пойдешь к ним, тоже будешь мертвой».

Он был прав. И мне никогда еще не было так противно. Я жила жизнью, полной неприглядных истин, привыкла к ним – но эта… Матерь, но эта… это просто…

У меня волосы зашевелились на затылке, когда я почувствовала, что сзади кто-то есть. Подошел почти неслышно. Я обернулась вовремя.

– А что у нас тут? – вкрадчиво прошептал тихий женский голос.

На этот раз я ждать не стала. Ударила – жестко и точно в направлении голоса. В драке мне было не победить. Ответного удара я ждать не стала – рванула с места, едва касаясь пальцами стены, только чтобы не наткнуться на нее. Позади завязалась какая-то борьба – я не собиралась останавливаться и задумываться, что это такое, или, богиня упаси, присоединяться к ней. Чем больше передерутся друг с другом, тем вероятнее не погонятся за мной.

Впереди почудился полупрозрачный серебряный контур. Может быть, перенапряженные глаза просто дорисовывали то, что мне так отчаянно хотелось увидеть.

Но нет, то была не иллюзия. Как только я, едва не споткнувшись, перешагнула через порог, в меня ударила стена влажного воздуха. Рана на руке кровоточила так сильно, что непросто было ухватиться за рукоятку кинжала. Мышцы негодовали. Я едва-едва различала слабые очертания… очертания…

…листьев.

Я подняла взгляд и увидела звезды. Ночь была пасмурная, почти все небо затянули черно-серые облака. Но когда переменился ветер, сквозь них проступили полоски света. Луна, почти полная, стояла в траурном карауле. Вверх уходили стеклянные стены, обрамленные коваными завитками, и заканчивались куполом, увенчанным серебряным полумесяцем.

Меня окатил пряный запах влажной земли.

Оранжерея. Это оранжерея!

Я пробралась сквозь густую листву до дальней стены. Теперь лунный свет помогал хоть что-то разглядеть. Справа вдалеке высились очертания Сивринажа, а слева, вздымаясь и опадая, изящными волнами катились дюны. Там, где песок встречался с линией горизонта, шла тонкая пурпурная полоса.

Рассвет.

Да, мне надо было продержаться здесь еще час, но, как только он истечет, эта оранжерея станет для меня самым безопасным местом. Долго прятаться здесь от солнца не сможет никто.

Я крепко сжала оружие и растворилась в тени между листьями. Если кто-то войдет, я смогу услышать его движение, даже если не увижу. Звуки вакханалии утихли, словно дворец решил, что устал от моего страха. А может, просто вампиры устали пировать.

Не мигая я смотрела на единственную дверь, ведущую в оранжерею, а солнце – спаситель мой – вставало поприветствовать меня.