Ведьмина ночь

Глава 5

Выехали мы и вправду рано, в шестом часу утра. Честно, думала не засну, и даже какое-то время действительно не засыпала, ворочалась все, думала, что о жизни моей странно-никчемушной, что о происходящем. Как-то оно все связано.

Афанасьев с книгой.

И я теперь с книгой, которую, к слову, нашла дома, на полочке, аккурат между русско-английским словарем и «Полным телефонным справочником г. Москвы» издания тысяча пятьдесят шестого года. Я даже открыла, книгу, не справочник. Погладила страницы. И закрыла.

Потом.

Когда разберусь.

И так, есть книга, Афанасьев и я. А еще есть Гришенька, который вдруг появился не где-то там, а именно на нашем участке. И чем больше я думала, тем более неслучайным казалось мне это появление. Но как его объяснить? Не ради меня же он… тем более сразу выпер.

Этот лог еще… то есть падь, то ли бобровая, то ли беличья, которая под Смоленском. Места заповедные. Да, там места еще те… заповедник или нет, но леса с болотами там имеются и в немалом количестве.

И что это мне дает?

Ничего, кроме муторного сна с пробуждениями через каждый час. Завтракала я кефиром с булкой. Вещи еще с вечера собрала, подивившись тому, что почти и нет их. Вот только холодильник.

И телевизор.

И чемодан, пусть не самый новый, но родной и привычный. А книгу я в рюкзачок кинула, к планшету с телефоном. Как-то, может, без должного уважения, но зато под рукой.

В «Ниве» пахло кофеем и булками, которых на заднем сиденье пакет целый обнаружился.

– Ешь, – предложил Афанасьев.

Мой холодильничек он вынес в одиночку, будто тот ничего и не весил.

– Спасибо, но пока воздержусь. В меня в такую рань не полезет…

– На от, – он вытащил из багажника коробку. – Тут ребята скинулись, думали купить чего, но я сказал, лучше бы деньгами. На обзаведение.

Но они все одно купили.

Шоколада.

Из той самой «Шоколадницы», которая к императорскому двору шоколад поставляет, а потому и закупаются там люди, готовые платить за шоколад столько, словно он из золота отлит.

– Спасибо, – я почувствовала, как на глаза слезы наворачиваются.

– Деньги не потеряй.

– Деньги – лишнее…

– Не дуркуй. Деньги лишними точно не будут. Жилье, конечно, тебе будет, вон, бабкин дом стоит без хозяев. Однако все одно пригодятся. А то я не знаю, что в любом доме-то все чужое. И своего охота.

– Но я…

Неудобно, наверное. В конце концов, мы ведь и друзьями-то не были. Как-то не получалось у меня друзей заводить. Так, знакомые. Коллеги.

– Люди, – Афанасьев забрался на свое место и щелкнул меня по лбу. – Они не дурнее тебя. Или меня. И понимают, как оно есть. Не обижай их.

А конфету я за щеку сунула и зажмурилась.

В «Шоколадницу» я как-то заглянула, когда на третий класс с четвертого перевелась, а стало быть, и право на доплату получила.

И доплату эту самую.

А еще начальник премию выписал. Так и сказал, мол, за оправданные надежды… полтора оклада по итогу вышло. Безумные деньги, если подумать. Я и ощутила себя богатой настолько, чтобы заглянуть.

Да…

Шоколад был вкусным, только горьковатым, то ли сам по себе, то ли от воспоминаний.

– Прошлое, конечно, помнить надо, – Афанасьев глянул на меня. – Да только помнить, а не жить им.

Наверное.

«Шоколадница» занимала отдельное строение. Небольшой такой особняк, аккуратненький. Внутри – белый мрамор. Окна в пол. Столики, которые будто в воздухе парят. Ледяные скульптуры. И живые цветы. Всегда свежие, даже зимой.

И я.

И девушки в униформе. Безукоризненно вежливые, но все одно как-то дающие понять, что мне не тут не место. Для таких, как я, есть магазинчик через дорогу. Попроще. Подешевле. А я вот сюда приперлась и глазею на витрину. Там было на что посмотреть. Торты и пирожные, больше похожие на произведение искусства. А еще шоколад. Литой ли. Фигурками ли. Конфетами, сложенными в крохотные коробочки. И в не крохотные.

Запах сладостей.

И смех, который заставляет обернуться. Я вижу Гришку, там, за одним из столиков. И девушку с длинными светлыми волосами. Она и смеется в ответ на его шутку.

К бесам.

К демонам. К нижнему миру.

Конфета истаивает. А я даже не понимаю, с чем она была. И… кажется, тот шоколад, что я брала на рынке у одной старушки, ничуть не хуже. Ну или это я просто ничего в шоколаде не понимаю.

– Поспи, – то ли просит, то ли приказывает Афанасьев, и веки тяжелеют, а я проваливаюсь в сон.

Сколько он длится?

Просыпаюсь уже от того, что машина стоит. Заправка? Так и есть. Запах бензина. Поля кругом. Рапс аккурат цветет, а потому желтым-желты. И красиво это. А еще будто дышать легче, несмотря на этот вот бензиновый аромат.

Шея затекла.

Плечи. Ноги.

– Выспалась? – Афанасьев улыбается. – Пошли, пообедаем, чем Бог послал.

И говорит это без шутки.

– А ехать долго?

– Еще часов пять.

Далеконько Гришка меня услал. А ведь тоже интересно, мог бы просто перевести куда на окраину. Как-то ж жил он пять лет, и Машенька его тоже жила со мною в одном-то городе.

И тут…

Бог послал густую шурпу и шашлык. И главное, вкуснющие, а уж домашняя пахлава с чаем и вовсе заставила забыть обо всем.

Куда там шоколаду…

Хотя шоколад не при чем. Шоколад хороший. И ребятам спасибо.

– Хорошо, – я откинулась на лавку, накрыв руками округлившийся живот. – А теперь рассказывайте.

– Что?

– Правду. С чего вдруг такая забота? И книгу вон дали, и домой проводили, и… сколько вы там меня выхаживали?

Впрочем, сама знаю. Неделю. Целую неделю, которая просто-напросто взяла и выпала из жизни.

– Может, испугался? – Афанасьев ел аккуратно, умудряясь не уронить и крошки, хотя пахлава крохкою была. – Ответственность почувствовал. Я же ж вроде как виноват.

Ага, вот только в глазах ни тени сомнений, насмешка тоже.

– И от чувства вины взялись сопровождать? Документы на перевод сами подготовили? Из бухгалтерии выбили зарплату до срока? И премию? Проездные? Что еще там?

– Суточные. Пока не встанешь на довольствие, будешь числиться командированной.

– Вот… это с книгой связано? И с Гришенькой?

– Гришенька, – потянул Афанасьев и усмехнулся еще шире. – А что? Ему идет. Гришенька и есть… нет, не столько с ним, сколько с женой моей бывшей. И дочкой. Её. Хотя она и врала, что моя.

– Почему врала?

– А потому что ведьмаки не только дар передать не могут, но и кровь, – Афанасьев наполнил крохотные чашечки из огромного медного чайника. – Пей от. Тебе пить побольше надобно. Это не то, чтоб тайна великая, скорее уж не любят о таком говорить. Кому охота признаваться, что ты бесплодный? Вот и я смолчал в свое время. Подлость оно… но тогда иначе на все смотришь. Любовь голову дурманит да так… тебе ли не знать.

Знаю.

И не осуждаю. Хотя, наверное… или нет. Оно не мое дело.

– В свое время я по миру крепко побродил. Дурь кипела ли, кровь отцова ли… он тоже неспокойным был. Или просто… не важно. Но как успокаиваться стал, так её и встретил. Влюбился… тут тоже такое от… мы, как привяжемся к кому, так прикипаем накрепко. Вот и я к ней. В Москву привез, стало быть…

Откуда именно, уточнять я не стала.

Пока.

– Жили какое-то время… неплохо жили. может, она даже любила меня.

А не видела в нем шанс уехать, откуда бы то ни было?

– Но после меняться стала. А я вот нет… не захотел. И не сумел. Говорила, если бы и вправду любил, переломил бы себя. На деле же, девонька, если кто начнет требовать себя переломить, из-за любви там, или еще по какой дурости, не слушай. Не будет с того толку… в общем, как-то так все и развалилось. Нашла она одного… полковника. И ушла. Она-то как ушла, так вроде насовсем. Развели нас быстро. У ейного ухажера и связи, и возможности, ну а я не противился. Смысл-то? Силком себя любить не заставишь. Она же и вещей своих забирать не стала, мол, ей они ныне не по чину, могу бедным раздать, ежели вдруг.

– И вы…

– Роздал. Что уж тут. В церковь отнес… ну да не о том. Уехали они, куда-то к Балтийскому морю, там и были лет пять. Потом уже и в Москву вернулись. Он чин генеральский получил. Ну и остальное там. Квартиру, после и дом выстроил, да, мыслю, не один. Машины. Деньги опять же. Я её сперва и не узнал, когда появилась… такая вся из себя дама… в шубке куцей, на каблучках.

Он чуть прищурился.

А я отпила чай.

Молча.

– Глянула и сказала, что, мол, права была… что я этот… без амбиций. И перспектив. А вот нынешний её – настоящий мужик, который семью всем-то обеспечивает. Вот…

– А явилась чего? – не выдержала я.

Сомневаюсь, что бывшая жена Афанасьевича так страдала от того, что он не знает, насколько ей в жизни повезло.

– Да вот… дочку она родила, – говорить о том Афанасьевичу было неприятно. – Тут дело такое ведь… у ней искра дара имелась. Она-то, как я потом понял, и со мною сошлась, чтоб, стало быть, силы прибавить.

Нам молча поднесли выскобленную добела доску с горой домашнего хвороста. Тонкого, слюдяно-прозрачного и крохкого до неимоверности.

– Она-то и раньше к бабке моей съездить все подбивала, когда поженились. Мол, с семьей познакомиться… а какая у меня семья? Только вот Наина и была. Я грешным делом подумал, что да, надобно. Правильно это. Аккурат после свадьбы и повез. Да бабка её на порог не пустила. И сказала чего-то такого, что… в общем, там Роза и поняла, что от бабки моей помощи не будет. Потом я еще вот со своими амбициями, которых нет… ну неможно ведьме ли, ведьмаку ли против природы идти! Не будет с того ни радости, ни пользы, ни вовсе чего толкового!

– Да я верю, – я осторожно вытащила длинную хворостину. – Держите. Он вкусный.

– А то… Шахрам умеет готовить. Серьезная женщина.

Даже спрашивать не стану, откуда он эту серьезную женщину знает.

– Стало быть, со мною у нее тоже ничего не получилось… а тут этот… почти генерал. Вот… и дочку родила. Надеялась, что в ней-то сила полным цветом расцветет. И ведьма, которая в том помогала, заверяла, что так и будет. Розалия ж ей заплатила, и чтоб на заповедную поляну привела, и чтоб слово молвила, и за амулеты всякие…

– Не помогло?

– Нет, – Афанасьев покачал головой. – Обычною дочка родилась.

Ага.

И что это значит?

– Точней даже не так. Сила в ней была, но закрытая. Крепко-накрепко.

– И она решила, что это вы виноваты?

– Нет. Знала Розалия, что и её вины тут хватает. Честно, я и сам не думал, что так оно получится. Просто… клятву-то она, как ни крути, приносила. И не в ЗАГСе. А я ответную. Обещались жить, в любви и согласии… так что будь осторожна, девонька, не клянись зазря, ведьмино слово порой крепче камня будет.

– Не буду, – пообещала я.

– Вот… а тут Розалия понадеялась, что если мы друг другу свободу дадим, то клятва эта отменится. И просить пришла, чтоб я согласился. Ну, стало быть, чтоб отпустил и все такое… чтоб дочке жизнь не ломал.

– А вы?

– Согласился. Что я, зверь, бабу мучить? Да и не любила она меня. А с такою жить… это хуже, чем просто насилие. Нет уж… – он вытащил еще одну веточку хвороста. – Правда, сказал ей, что дочка точно не моя, хотя по срокам аккурат моею выходила…

– А не могло…

– Не могло, – сурово произнес Афанасьев. – Или думаешь, я бы свою кровь бросил? Нет… предложил ей к магу пойти, родство, стало быть, установить. Так она сразу и на попятную. Оказалось, что генерал её сразу установил… вот.

– У вас не получилось?

– Не получилось, – Афанасьев вздохнул. – Клятву дать легко, а вот забери-ка ты её попробуй. Но мы пробовали. И к ведьмам Розалия обращалась, из старых родов… и к бабке моей ездила, знаю, да только без толку. Никуда-то оковы не делись. После уж она приуспокоилась. Да и жили вроде неплохо, хотя других детей у нее так и не вышло. Может, впрочем, и не особо хотела-то. Не мое то дело. Знаю, что дочка её выросла, вышла замуж…

С хворостом слушать интереснее. И главное, хрустеть хрустит, а на языке тает. И с горьким местным чаем лучше нету.

– И паренек толковый… Игнатьев фамилия.

Что?

Да быть того не может… или как раз может? Как раз объясняет… что?

– Жили… неплохо, думаю, жили. Розочкин супруг далеко не сразу в отставку вышел, только уж когда зять окреп. Ну и вышедши не оставил без помощи. Связи-то – это связи, их отставкой не испортишь. Вот… только вот с детьми у Игнатьевых никак не ладилось.

Афанасьев замолчал и молчал с минуту.

– Ну а как случилась беременность, так Розалия дочку свою, стало быть, ко мне привела. Чтоб простил. Благословил. Я и простил, и благословил… и к бабке отвез. Ну, на всякий случай. Что там раньше было – дело третье, а все ж брюхатую девчонку пугать – это никаким богам не по нраву, ни старым, ни новому.

Он коснулся креста.

Верующий ведьмак… хотя, чего только в мире не бывает.

– Бабка глянула. И в дом увела. Надолго… а потом вернула. Сказала, чтоб берегли, что… лучше б вытравить дитё, иначе выбор будет тяжким. Ну тут уж они обе уперлись, и Розалия, и девчонка. А зря, бабка, она б зазря не стала бы… вот.

Чувствую, ничем хорошим это не обернулась.

– Родила она… в срок родила. В лучшем госпитале, при ней целителей штат был и еще три ведьмы. И меня позвали зачем-то, будто я в этом бабьем деле смыслю чего.

Притворяется. Смыслит и еще как.

– Вроде все было… нормально было. Кесарево сделали, да… на всякий случай. Хотя там твердили, что показаний нет, нормальная беременность да все такое. Но… – он снова вздохнул, горестней прежнего. – Выписали их здоровыми, обеих… а месяца не прошло, как сгорела девка. Онкология…

– Но… это ведь бывает.

И с ведьмами.

И даже с целителями. Рак, они ни возраста не разбирает, ни чина. И сила перед ним не защитит.

Но месяц…

– Что-то там такое… сверхагрессивная форма. На фоне беременности… и как оказалось, что знала она. И началось все еще когда ходила, с дитем. И выявили все это. И сказали. И предлагали прервать беременность, а она вот… молчала. И запретила говорить, что матери, что мужу.

Прикусываю губу.

И страшно. За эту вот незнакомую мне женщину, которая сделала свой выбор.

– А Розка меня обвинила… и клятву эту. И за внучку… боялась очень. И она, и муж её. И Игнатьев.

Машенька.

Надо же, я её ненавидела. Не настолько, чтобы проклясть. Я все же адекватный человек, но вот… люто, до белых глаз. И завидовала. И желала… а она, оказывается, вот как.

Тоже без матери росла. Хотя… у нее дед был. И бабка. И отец тоже. А у меня вот детский дом, пусть даже неплохой.

– Муж Розкин умер лет десять тому. Она к Игнатьеву переехала. Внучку воспитывать. Ну и… тот мог бы жениться.

Но не стал. Вряд ли потому, что тещи опасался. Кто она, вдова отставного генерала? Значит, любил свою жену? Вот так, чтобы просто… просто потому, что есть, а не потому, что генеральская дочка?

И снова завидно. Хотя странное это дело, завидовать мертвым.

– Она не так давно ко мне пришла… вот перед свадьбой своей внученьки. Сказала, мол, Машенька замуж идет. А у нее та же беда. Сила, которой прибавилось, но запертая. И вроде как, чтобы силу отпереть, надо силу получить. Дар. Ведьмин.

– Книгу?

Кивок.

Вот же ж…

– Я её к бабке отправил. Она-то аккурат уже в тех годах была, когда жизнь тяготить начинает. И заговаривала о том. Да…

– Но?

– Розка съездила. Вернулась злая. Кричала, что мы поплатимся, что мы у нее дочку забрали, а теперь и внучку хотим… хотя с Машкою ездила. А бабка мне позвонила.

Хворост незаметно закончился.

– Она-то телефоны не больно жаловала, но прикупила. Признавала пользу. Вот… позвонила и сказала, чтоб не вздумал помогать.

– А почему?

Не думаю, что старая опытная ведьма так глубоко обиделась на женщину, внука её бросившую, что мстить продолжила.

– Не знаю… она сказала, что неможно им к силе. Что хуже будет. Что для них одиный выход – отказаться от силы. В Ковен обратиться, чтобы всю, до капли, вытянули. Ритуал есть и разрешенный…

– Это опасно.

– Именно.

И вряд ли его Роза, которая тряслась над внучкой, согласилась бы рискнуть её жизнью.

– Вот… ну и притихло все. Опять.

Но тут Машенька забеременела. А дом сгорел… с ведьмой… и она сгорела, хотя должна бы… и…

– Её смерть расследовали? Хотя…

Игнатьев же не просто так, а зам министра внутренних дел. И для него, полагаю, направить расследование в нужное русло, не так и сложно.

Что-то мне стало нехорошо.

– Понимаешь, – Афанасьев склонил голову. – На самом деле сомневаюсь, что Игнатьев сам в этом замешан.

– Почему?

– Слишком уж все… – он покрутил рукой. – Запутано. Да и ресурсы не те. Будь ему оно нужно, я бы с тобой тут не сидел. Нашлось бы… местечко.

Где-нибудь под землей.

И уж точно было бы ему не до игр. И не до книги.

– Роза это, – убежденно произнес Афанасьев. – Внучка её… не думаю. Не показалась она мне умной девкой, скорее уж…

Он крутанул рукой.

– Все в этих ваших… интернетах.

Это да. Я подавила завистливый вздох. Сетевая жизнь Машеньки, в отличие от моей собственной, была красива и насыщенна. И думаю, что не только сетевая, но тут уж, подозреваю, с завистью надо прекращать.

– Так что Розка… и этот твой, хитрозадый. Так что… берегись.

– Чего?

– Откудова мне знать? Я свое дело сделал. Нашел, кому силу передать, а там уж сама, сама…

– Может… с ним поговорить? – предложила я робко. – С генералом? Объяснить там…

Афанасьев только глянул.

Ну да.

Глупо.

Что объяснить? Что дочка его от любимой жены рискует повторить судьбу этой самой жены? И что теща его спасти пытается, а для того нужно… нет, каким бы он ни был человеком, пусть даже не верящим в эти все проклятий, но вот… как знать, не рискнет ли проверить?

– Видишь, сама все понимаешь.

– Но если и вправду в книге этой… тогда почему? Почему он до сих пор не вмешался?

Не из врожденного же чувства справедливости или еще чего? Оно ведь, когда дело касается родных и близких, чувство справедливости дает сбой.

– Не знаю. Честно… хотя… уж полгода как упорные слухи ходят, что сам он приболел. Что… может, в отставку выйдет. А может, сразу и на погост. Сколько в этом правды, одному богу ведомо.

Сказал и поднялся.

– Идем. Нам бы к вечеру до места добраться…

Глава 6

Дни ныне долгие, а потому добрались, как ни странно, засветло. Причем я честно предлагала Афанасьеву сменить его за рулем, но он только отмахнулся:

– Спи, – сказал. – А как приспичит, говори. Остановлю.

Так и ехали.

И разговаривать не разговаривали. Я думала о своем… обо всем и сразу. Сила… сила теперь моя, пусть пока и заемная, но если книгу почитаю, глядишь, и сумеем ужиться. А нет… я ведь могу её отдать.

Есть обряды.

Запретные.

Черные.

Такие, о которых в приюте рассказывают темной-темной ночью и обязательно шепотом. Чтобы одеялом с головой накрыться и даже ноги из-под него не высунуть. Потому как мало ли, кто из-под кровати выглянет да за ногу эту ухватит.

…и была девочка, красивая очень, – Нелькин голос заползает в уши, хотя голову я спрятала не только под одеяло, но и под подушку. – Сама белая, волос темный. И глаза зеленые. А зеленые глаза – верный признак ведьмы.

Я тогда еще и близко не ведьма. Но сердце обмирает. И от огорчения тоже. Глаза-то у меня самые обыкновенные, серые.

– Тихая была. Ласковая со всеми. И её любили. Но пришла как-то новенькая, из диких.

Дикими у нас называли тех, кому случалось в других приютах жить.

– Здоровущая такая. С кулаками.

У нас тоже случались новенькие. Правда, редко.

– И начала она всех пугать и забирать, что понравится. Вот и к девочке подошла. Сперва сказала – отдай ленту из волос!

Нелька замолкает, чтоб нам страшнее стало.

И становится.

Глупая же история, а мы лежали…

– Та и отдала. Вплела её та девка в косы и день ходила довольная. А потом говорит, отдай, мол, свои башмачки…

И забыла я эту то ли сказку, то ли быль, не единожды перевранную. Впрочем, читали нам курс фольклористики на втором году. Там похожих историй хватало.

И все, как одна, народные.

– И снова отдала их… а на третий день и говорит девка, мол, отдай мне свое место у окна! – Нелькина кровать скрипит и сама она привстает, правда, сразу же ложится, потому что воспитатели следят за порядком. Узнают, что Нелька не спит, накажут. Я же вовсе замираю. – И легла она спать. Только уснула, как окно заскрипело, и ветерком потянуло. Хотела она глаза открыть, но не смогла. А на грудь что-то тяжкое упало, холодное и длинное.

Гадюка.

Иногда, правда, это был уж, но чаще все-таки гадюка, которая противной девице в рот заползала, а потом выползала, дар волшебный прихвативши, чтобы хозяйке отдать. Ну или не дар, а силу жизненную. И тогда просыпалась вредная девица седою старухой, а то и вовсе не просыпалась. Тело на кровати находили. Старушечье.

Это сказка.

Просто сказка, но…

…но многие сказки не на пустом же месте появились. И помимо фольклористики читали нам расширенный курс правоведения, в частности долго и нудно останавливались на особых разделах.

Точнее на действиях, за которые можно попасть под статью из этого, особого раздела.

И преподаватель, сухонький старичок с дребезжащим голосом, с упоением рассказывал не только о законах, но и о ритуалах. Запрещенных, само собой.

Незаконных.

Если нет высочайшего разрешения.

В том числе о ритуале изъятия силы, который может быть добровольным, но того уж пару сотен лет не случалось, ибо кому охота с силой расставаться, и принудительным. Он-то как раз свершался, но по тому, особому, дозволению. И речь во всех случаях шла о преступницах.

Я ведь не преступница. И против короны не умышляю. И… и вообще вон, состою на службе государевой.

Могла ли Роза получить такое разрешение? Или же рискнуть и обойтись без него? За жизнь внучки… я бы рискнула. Если бы кому-то настолько близкому угрожала опасность, я бы не знаю, что сделала, но уголовный кодекс меня точно не остановил бы.

Главное, что есть такой ритуал.

Есть.

А главное, что он, пусть и сложен сугубо технически, но провести его может любой человек, в ком хоть капля дара имеется. У Розалии, как я поняла, капля и имелась. Хватит ли?

Силы?

Решительности?

Ведьму же кто-то да сжег… а это непросто.

И если именно на этот ритуал и расчет? Книга ведь сама по себе артефакт. Причем, судя по возрасту, из числа совершенных, тех, за которыми наука не признает разума, но и робко так оговаривает возможность наличия у них «свободной воли».

Так вот, если бы книга не захотела поделиться силой, никто и ничего бы не смог сделать. Даже весь ковен во главе с Верховной… и не стал бы. Закон тут однозначен.

А Роза…

Если она уже пыталась? Допустим, подстроила смерть ведьмы. Добыла книгу. И поняла, что та не расположена к сотрудничеству? Книга просто не открылась. Или подразнила пустыми страницами. Роза же оказалась в ситуации, когда все зря. Могла ли она рискнуть? Отправить книгу бывшему мужу в надежде… на что?

На то, что сам её использует?

Сомнительно.

А вот рассчитать, что он найдет молодую и не обремененную разумом ведьму, которая подарочек примет… и силу… из ведьмы силу, тем более не прижившуюся, извлечь куда легче, чем из книги.

Что остается?

– Не спи, – голос Афанасьева не позволил мне упасть в бездну отчаяния, и даже из сна вырвал. – Сейчас… подъезжаем. Места тут хорошие. Красивые… она, даром, что Упыревка.

– Что? – я хлопнула глазами.

Заснула?

Нет, задумалась просто. И… и ведь почти додумалась.

– К-какая Упыревка? Мы ж в этот… Беличий лог… Заячью падь…

Афанасьев рассмеялся.

– Бялкина падь – это в целом, так сказать. Название местности. Тут пяток хуторов, пара имений и город. Упыревка. Раньше деревней значился, но лет уж пятьсот как в города перешел. Вырос я тут.

И вновь же подозрительно до крайности.

Он вырос.

А жить еду я.

– Тебе понравится… – сказал Афанасьев, а я сделала вид, что уже нравится.

Ну… что сказать?

Справа лес. Слева тоже лес. И в лесу темно, потому как время-то позднее. Небо синеватое, и синева эта, сгущаясь под еловыми лапами, ложится на дорогу. Афанасьев вон фары врубил, но странное дело, от них и того темнее.

Лес заканчивается как-то сразу и вдруг.

Будто обрывается.

И мы оказываемся на холме, с которого белесым полотнищем скатывается дорога. Она добирается до речушки, что поблескивает где-то там, впереди. Виден даже белый горб моста, а за ним уже и город.

– Упыревка, – мрачно повторяю я.

Всегда мечтала пожить в городишке со столь говорящим названием.

– Вообще некогда эти земли были пожалованы боярину Лютому… – Афанасьев чуть сбросил скорость, но все одно по ощущениям с холма мы покатились как-то слишком уж резво. – Это прозвище, если что.

Ага.

Все интересней и интересней.

Река приближалась и оказалась вовсе не такой уж узенькой. Наоборот, вполне себе широкая полноводная река. А мост вот не современный, бетонный, но из белого камня… мрамора?

Нет, быть того не может.

– Верный царский подвижник… родом из Валахии…

– Что?!

– Его местные Упырем прозвали. Ну а деревню близ имения, стало быть, Упыревкою.

– Нет, вы серьезно, да? Здесь… погодите… боярин Лютый из Валахии… это ведь Владислав Батор? Баторовы?

И сейчас-то род славный, известный.

– Тут их родовое имение, – доверительно произнес Афанасьев. – Ну и дед постоянно живет. Точнее даже прадед, если не прапрадед. Но наши его привычно дедом величают. Ему в городе тяжко, а вот молодые как раз больше в Москве… познакомишься. Удивительный старик.

– Упырь, – я прикрыла глаза.

– Это нетолерантно, Ласточкина, – хохотнул Афанасьев. – Как ныне там принято?

– Гемоглобин-зависимое меньшинство…

– Вот. Не вздумай только перед стариком чего-то такого ляпнуть. И упырем называть не смей. В глаза… да и за глаза тоже. Баторова тут любят и ценят.

Не хватало…

Вампиры, они же упыри, они же то самое гемоглобин-зависимое меньшинство, конечно, встречались. И в университете тоже. Только вращались где-то там, в кругах высоких, средь родовых ведьм и урожденных магов, куда простым смертным, которым боги отсыпали пару крупиц дара, доступа не было.

Что сказать…

А и вправду, что сказать?

Я попыталась вспомнить. Ну да, юноши и девушки с характерно тонкой костью и бледной кожей, красноватыми глазами, которые они прятали за черными стеклами солнцезащитных очков. Неизменно вежливые. Невозмутимые.

Равнодушные.

Только все одно от них дрожь пробирала. А ведь всем давно известно, что упыризм… то есть гем-зависимая анемия через укус не передается. Что происходит она из-за генетической поломки и нарушения синтеза чего-то там.

И что…

Что скорее эта вот зависимость от чужой крови – даже не дезадаптация, а скорее цена сложнокомпонентной адаптации, ведь упыри… то есть те самые меньшинства, они куда быстрее обычного человека.

Сильнее.

И ловчее.

И дар в них проявляется ярко. И много чего еще… а кровь… ну не так много её и надо. Даже не сама кровь, а отдельные компоненты, которые их славные предки добывали из невинных дев, а потомкам вот донорство и достижения фармацевтики жить помогают.

Так чего нервничаю?

Давно не дева. Юной и прекрасной тем паче не назовешь. И сомневаюсь, чтобы здешнего престарелого князя моя грязноватая шея заинтересовала.

– Кстати, вон их имение, – Афанасьев за мостом притормозил и махнул рукой куда-то то ли в сторону, то ли вверх. – Завтра поглядишь.

Что-то нет у меня желания.

Тем паче, если патриарх… если такого рода… как-то, чую, со своими проблемами они без участковой ведьмы справятся.

– Поглядишь, – повторил он с нажимом. – И не дуркуй. Узнаю, что не явишься, хуже будет.

– Зачем я им?

– Им ты и вправду не сдалась, а вот они тебе пригодятся. Тут их земля. И их сила. И без их дозволения ворона не нагадит, что уж говорить о чужой ведьме. Только они должны свою от чужой отделить. Ясно?

Куда уж яснее.

И все-таки…

– А примут ли?

Кто я вообще такая… подумаешь, участковая ведьма.

– Примут. Не сомневайся… вон, к слову, там, за городом, еще имение есть. Волчий ров.

– А там что?

– Там? Да как тебе сказать. Ты главное, там на полнолуние не гуляй. Они-то своих в узде держат, но молодняк – на то и молодняк, чтобы бузить.

– Нет… они же ж с упырями… то есть… никогда… и не рядом, – я потрясла головой. – И вообще метаморфы редкость…

– Это в Москве редкость. А тут их хватает… каждый четвертый, если не поболе, пусть не полным оборотом, но кровь – не водица. Многие-то полукровки или эти, как их…

– Квартероны?

– Во-во… тут как вышло-то. Лет триста тому одна девица дюже благородная от папеньки ехала к жениху. То ли в гости, то ли для знакомства, тут уж кто чего баит. Но не доехала. Разбойнички наскочили, всех-то побили, а девицу, стало быть, в полон. За выкуп.

– И как?

– Выкуп папенька собрал. Чай, средь упырей с этим делом… с наследниками, тяжко. Вот… девицу вернули, да брюхата оказалась.

Мда. Душевная история.

– Оно ж выкуп – дело небыстрое-то. Пока гонца к князю послали, пока о деньгах договорились, пока… а разбойник тот вроде и ничего оказался. Жених-то, прознавши про этакую неожиданность, сразу от свадьбы отговорился.

И понять его можно.

– Ну а времена тогда суровые были. Папенька и придумал, что раз разбойник девку обесчестил, то пущай… в общем, оказалось вдруг, что разбойник тот из древнего и славного норманского роду. А потому вполне себе и ровня… как уж он там жениться, хотел аль нет, никто не ведает.

Городок издали казался аккуратным, словно нарисованным.

– Девице в приданое выделили имение. И государь высочайшею волей положил начало новому роду… ну а что там волкодлак родился… бывает. Кровь у них сильная.

Чудесно.

С одной стороны упыри. С другой – оборотни, то есть метаморфы. И как мне там было обещано? Места заповедные. Чую, заповедней некуда.

– Однако ж и средь них нет-нет да появляется кто белый да зубастый. И все всё понимают. Промеж собой у них давненько все сговорено. Грызутся, конечно, не без этого, но больше для куражу, чем и вправду из ненависти.

– Что еще мне знать надо?

– Еще… – Афанасьев задумался. – А почитай, что и ничего… не сложнее, чем у нас будет.

Ага.

Три раза.

В приближении городок оказался еще аккуратней, чем издали. Будто с открытки сошел, той, которые «под старину» малюют, чистенькими да облагороженными.

Улочки мощеные.

Дома серовато-белые с окнами да цветочницами, в которых пышным цветом цвели петунии. И с пузатых балкончиков спускались цветочные плети.

Зеленели дерева.

Бесконечною лентой вилась живая ограда, остриженная на диво аккуратно.

На площади, главной и, подозреваю, единственной, работал фонтан. Ну а за ним уже и дворец возвышался. Снова же белоснежный, о колоннах, лепнине и даже с собственной парой горгулий, правда, несколько пухловатых и скорее милых, нежели уродливых.

– Тут градоправитель, сиречь, мэр живет, – Афанасьев остановил машину слева от фонтана. – А там он поселковая библиотека, дом культуры и еще портниха принимает.

Здание было чуть пониже мэрского дома, но тоже при колоннах и статуях, правда, не горгулий. Слева от входа возвышался бледный юноша характерно-вытянутого телосложения, свойственного упырям. Левой рукой он прижимал к груди книгу, правую воздел к небесам, указывая пальцем на скособоченную луну.

– Произведение местного скульптора. В благодарность за поддержку… символизирует путь к знаниям.