Край грязного, изорванного лоскута ткани выглядывал из золота, сверкавшего на солнце песка, с разных сторон доносилось зловещее рычание. Вдруг с разных сторон с оскалом острых зубов накинулись на этот маленький лоскут грязной ткани, переливающие серебром меха, волки. Всё смешалось, золото и серебро, вминаясь друг в друга, превращалось в желто серое тесто, из которого, как начинка из пирога, появились трупы маленьких детей. Волки, набросившись на беспомощные тела, клацая сталью зубов, разрывали их на части, каждый унося свою добычу.

Андрей Павлович вскочил с постели, смахивая с лица остатки сновидения, бродя по душной квартире, доплел до кухни, набрал в стеклянную банку воду из крана, большими, жадными глотками выпил, отдающую противной ржавой теплотой. Затем вернулся в свою смятую постель, сна уже не было, была явь, в которой он не переставал удивляться тому, как в жизни все можно устроить по сценарию, как предсказуемы и направляемы действия людей. За одну ночь они с Асхатом изменили ход, не имеющих к ним никакого отношения событий, изменили судьбы совершенно незнакомых им людей. Это был обычный рабочий день, их с Асхатом вызвал главный и приказал «всё подчистить и устроить». Вот такой короткий инструктаж. Каждый человек, коснувшийся этой истории, проявил оборотную зловещую сторону, никто не посмел выйти за границы красных флажков, как волчья стая, подчиняясь закону самосохранения, спасая каждый свою собственную серую безликую шкуру. Он понимал, что его роль ничем не лучше других, но ведь его гладкая посеребренная шкурка ему тоже дорога. С такой философией он выполнял приказы, оставляя ответственность на совести, отдающих их.

Она сидела на табурете в углу комнаты, как неживое каменное изваяние, в бархатной темноте нельзя было различить ее силуэта, только блики сумеречного света, пробиваясь сквозь занавесь окна, падали на ее похудевшее, постаревшее от горя лицо. Момент, когда Карлыгаш увидела бездыханные тела своих дочерей, закончился душераздирающим воплем раненного зверя. Больше она не проронила ни слова, казалось, что она разучилась говорить, слышать, плакать. Все события связанные с похоронами прошли, как в пелене нереальности. Лица близких и чужих людей, слова соболезнования, взгляды сочувствия – ничто не трогало ее сердца. Теперь Карлыгаш сидела в углу той самой комнаты, в которой последний раз видела своих живых детей. Нет, она не переживала заново то утро, когда разбудив их, проводила в вечность. Она думала о боли, о той боли, с которой из ее девочек уходила жизнь. Она задерживала дыхание, пытаясь понять, как это не мочь дышать из-за забитого песком горла. Карлыгаш вновь и вновь переосмысливала слова врачей: «Ваши дети, играя, упали в траншею, в которой их засыпало песком. Песок забил им дыхательные пути, в результате чего произошла асфиксия, приведшая к смерти». Эти слова звучали в ее голове и их короткий смысл жирным кроваво-красным раскаленным клеймом обжигал ее сердце «ОНИ МЕРТВЫ».

Все в ее жизни, мыслях, доме изменилось без ее маленьких дочерей, только ничто не влияет на время, оно так же проходит, отсчитывая ей дни, недели, месяцы и годы. Они проходят, только уже в сопровождении долгих-долгих дней и вечеров, долгих предрассветных часов, когда безутешное материнское сердце сжимается от боли. Когда роятся в голове неутомимые мысли о первой любви, которую ее девочки никогда не встретят, о таинстве первого свидания, которого никогда не будет в их жизни, о боли, которую никогда не испытают ее дочери при рождении детей – ее внуков. Когда бесцветные от горя глаза вновь и вновь наполняются горькими, обжигающими слезами. Карлыгаш будет представлять себе звонкий смех своих дочерей, слезы обид, вереницу вопросов, оставшихся без ответов, объятья и поцелуи, радость которых уже в прошлом, будет представлять белые платья, которые они никогда не оденут. Так в густом тягучем тумане проходило время матери, похоронившей своих детей.

Карлыгаш шла между рядами прилавков, пестревших разнообразием выбора товаров, на ее бледном лице было безразличие к этой пестроте, смешанное с раздражением от вездесущего людского шума. Перед книжным прилавком гул людских голосов сменился на немую пустоту, в которой возле ее ушей стрекотал маленький зеленый самолетик с переливом красивых перьев, перед глазами взмахнула большими черными перламутровыми крыльями бабочка, вспорхнув на нее прямо из картона обложки книги. Обвораживающие взмахи крыльев, обволакивали ее разум, стрекот маленькой птички ее усыплял. Она шла, словно по воздуху за манящим переливом яркой бабочки, вдруг превратившись в маленькую неугомонную птицу колибри, порхая на крошечных крыльях, унеслась, привлекаемая монотонными движениями своей спутницы.

Люди не сразу заметили, осевшую на пол бледную женщину, когда ее бессознательная голова коснулась грязного бетонного пола магазина, кто-то крикнул: «Это же Карлыгаш упала. Что с ней?».

Машина скорой помощи привезла Карлыгаш в больницу, ее подняли в отделение реанимации. Произошедшее кровоизлияние в ткани головного мозга, еще долго держало больную женщину в тисках бессознания, в котором она все летала, стрекача, манимая взмахами огромных черных крыльев. Карлыгаш еще долго была пациентом врача Алдабергенова Кабжана, пока монотонные взмахи черных крыльев, маня, не забрали ее далеко…..