Итальянский секретарь

Безо всякого сомнения, это был взрыв, и отнюдь не того рода, что случаются в паровозных котлах.

– Снаряд, Ватсон? – вскричал Холмс.

– Не похоже! Для артиллерии раскат слишком глухой, – отозвался я.

Холмс бросился к окну – поглядеть, что там впереди.

– Значит, бомба – да, глядите, вон там, близ путей!

– А вам не видно, целы ли пути? – спросил я, присоединяясь к нему.

– Целы, кажется… хотя…

Тут мы с Холмсом повернули головы, заметив, что какая-то тень стремительно несется к нашему вагону; но никто из нас не успел и слова сказать, как тень вскочила на подножку нашего купе и неожиданно сильными руками толкнула нас внутрь, так что мы оба потеряли равновесие. Я оказался на полу; Холмса едва не постигла та же участь, но ему удалось упасть на сиденье.

– Умоляю, не высовывайтесь! – раздался голос человека, в котором Холмс перед отъездом из Лондона опознал морского офицера. Виртуозно выругавшись несколько раз, ранее спокойный и учтивый молодой человек выхватил флотский револьвер и захлопнул наше окно. Послышались крики, захрустели по гравию тяжелые сапоги, удаляясь вдоль путей…

Мы только начали приходить в себя, как прогремели выстрелы.

Я быстро достал свой армейский револьвер и решил опять подойти к двери – меня возмутило, что мне и моему достойному другу приказывают сидеть и не высовываться, и кто – щенок в офицерской форме, который даже фронтового пороху не нюхал.

– Подумать только, – бормотал я, взводя курок. – «Военная разведка», тоже мне!

Я уже было дотронулся до задвижки, но тут Холмс вцепился в мою руку с криком:

– Ватсон, берегитесь! – и рванул меня обратно. Он заметил то, чего не видел я: другого молодого человека, еще более возбужденного, чем первый, бледного, с картинно фанатичным лицом. Образ дополняли огненно-рыжая борода и такая же длинная и рыжая всклокоченная шевелюра, но ужаснее всего был огромный жуткий шрам, который изуродовал его правую щеку и омерзительно закрыл правый глаз. Стекло двери не выдержало натиска мускулистой руки и острого локтя незнакомца и разлетелось в куски – мы с Холмсом отпрянули, уворачиваясь от летящих в купе осколков.

– Мы знам, чаво вам тута надо! – Юный безумец говорил с сильным шотландским акцентом, и, услышав его слова, я в то же время уловил запах горящего черного пороха. – Не кончать вам больше шотландских патриотов! Зараз спробуйте-ка то, что вы учинили Деннису Маккею!

Мы с Холмсом не успели ни двинуться, ни слова сказать, как молодой человек отпрянул от окна, бросив пред тем в купе какой-то предмет.

Взглянув на пол, мы с Холмсом увидели ужасное – небольшую самодельную бомбу.

Жестянка средних размеров была битком набита зернистым взрывчатым веществом, заткнута и утрамбована чем-то подозрительно похожим на пироксилин, или «бумажный порох», используемый в современной артиллерии для пыжей. Крышка, плотно прикрученная проволокой, была продырявлена посередине, из дырки торчал самодельный запальный шнур.

Холмс издал краткий звук, который даже для него был довольно жалким подобием смеха.

– Жестянка из-под табаку! – воскликнул он, а затем повернулся ко мне: – Бомба в жестянке из-под табаку! Вдвойне смешно, а, Ватсон?

– Совсем не смешно, Холмс! – крикнул я, борясь с желанием схватить его за плечи и хорошенько встряхнуть. – Шнур горит!

Глава 4
Из тумана

Холмс почти небрежно пожал плечами и приблизился к смертоносному устройству.

– Знаете, Ватсон, он, конечно, горит, но этим шотландским националистам есть чему поучиться у своих ирландских кузенов…

Нагнувшись – мне этот жест показался самоубийственно храбрым, – Холмс попросту выдернул шнур из жестянки, бросил на пол и растоптал. Я стоял будто громом пораженный, а Холмс поглядел на меня и разочарованно поморщился:

– Ватсон, только не говорите мне, что вы не узнали запах медленно горящего черного пороха.

Мне вдруг стало стыдно:

– Ну… да. Теперь, когда вы об этом упомянули…

– У нас было по меньшей мере десять или пятнадцать секунд, чтобы решить эту проблему.

Я вновь спрятал свой уставной револьвер, глядя на Холмса, – у меня в душе боролись восхищение и гнев.

– Простите, Холмс, я, наверное, от чрезмерной тревоги потерял голову, но…

– Пустяки, старина, – быстро ответил Холмс, протягивая мне руку. – В конце концов, неизвестно, как я бы вел себя на вашем месте, на северо-западной границе, при виде атакующих афганцев с мультуками^[9].

То были благородные слова; но, прежде чем я успел достойно ответить, мы услышали быстрые шаги – они снова приближались по гравию железнодорожной насыпи; видимо, это шли наши сопровождающие. Холмс сильно сжал мне руку, спрятал в карман смертоносную жестянку и пробормотал:

– Думаю, Ватсон, нам лучше не рассказывать подробно о том, что мы видели, – эти люди явно что-то знают о нашей миссии и о своей собственной, но не говорят; с какой стати нам быть великодушнее?

Я кивнул, и тут в опустевшей раме окна показалось другое лицо – добродушного морского офицера.

– Ага! – воскликнул он. – Значит, он и здесь побывал!

– Кто-то был, несомненно, – торопливо солгал я. – Только мы не успели его разглядеть – он разбил стекло, но больше ничего не успел сделать, и тут же явились вы.

Молодой офицер кивнул, держа револьвер наготове.

– Повезло, – ухмыльнулся он, вновь обретя всю свою любезность. Потом, кажется, учуял что-то. – Скажите-ка, чем это пахнет? – спросил он, испытующе глядя на нас.

– Боюсь, это я виноват, – ответил Холмс, видя, что я уже истощил свои способности к импровизации. – Я так разволновался, что мне захотелось покурить, но с тех пор, как разбилось окно, у меня руки трясутся. Я исчиркал целую коробку спичек, – в доказательство он продемонстрировал незажженную трубку, – и все безрезультатно.

Офицер прищурился.

– Вы, мистер Холмс?

– Увы, приобретая возраст и опыт, теряешь способность владеть собой под огнем. – Холмс дружелюбно кивнул молодому человеку. – Надеюсь, вам повезет и вы не испытаете этого на собственной шкуре.

Молодой офицер, видимо, вполне удовлетворенный, опять улыбнулся и отступил от двери.

– Джентльмены, не желаете ли перейти в другое купе? – Он указал на пустую раму. – К сожалению, холодает, и дождь, кажется, перестанет не скоро.

– Превосходная мысль, – ответил Холмс. Он показал рукой на дверь: – Ватсон, я полагаю, вам не хочется вдобавок ко всем приятностям этого вечера заполучить еще и лихорадку…

Я сначала не понял, почему Холмс настаивает, чтобы я вышел первым, но скоро мое недоумение развеялось: едва я встал, снял с багажной полки свои саквояж и футляр с удочками и продвинулся к двери, Холмс, пользуясь тем, что я его загородил, быстро нагнулся и подобрал остатки обгорелого фитиля.

– Разумеется, нет, – отозвался я, мешкая в дверях купе, чтобы дать Холмсу побольше времени. – Я надеюсь, пути не повреждены? – спросил я у офицера.

– Нет, доктор, – боевик, бросавший бомбу, поторопился, и вышел недолет.

– Кажется, гораздо проще было бы подложить ее, а не бросать.

– Вы же знаете этих типов, доктор, – презрительно ответил молодой человек. – Ни характера, ни опыта – одни убеждения.

Я уцепился за эту оплошность:

– Вот как? Стало быть, вы знаете, кто они такие?

Он снова только улыбнулся в ответ – обаятельно, однако уклончиво, как я уже начал понимать.

– Я бы на вашем месте оставил эти вопросы до рандеву, доктор. Если не возражаете.

Я посмотрел на него дружелюбно и пытливо:

– Рандеву?

– Да. На самом деле нам повезло – мы собирались остановиться через несколько минут, и тогда мы были бы гораздо уязвимее.

Заметив, что Холмс уже сделал свое дело, я сказал:

– Ну хорошо, теперь я точно знаю, что вы не собираетесь объяснять свою загадочную фразу, так что давайте двигаться. На одно купе назад, а, Холмс? Подальше от очередного фейерверка.

– Совершенно с вами согласен, Ватсон, – ответил Холмс, наконец-то догоняя меня со своим багажом.

Молодой офицер, наблюдая, как мы перебираемся на новое место, произнес:

– Мы сейчас вновь тронемся, но, как я уже сказал, скоро опять остановимся – и на этот раз, я полагаю, по гораздо более приятному случаю.

С этими словами он убежал вперед. Вокруг нас перекрикивались; я не все разбирал, но, во всяком случае, эти крики не сообщали о поимке безумца, чье искаженное лицо запечатлелось у меня в памяти. Мы заперлись в купе, и через несколько секунд поезд опять тронулся.

– Подумать только, Холмс! – сказал я. – Он ни единого слова не сказал в объяснение этого чудовищного дела!

– Нет, – отозвался Холмс, вынимая из карманов невзорвавшуюся бомбу и остатки фитиля и раскладывая их на носовом платке, который расстелил на свободном сиденье. – Только не говорите мне, что вас это удивляет. Мы до сих пор не знаем точно, кто они такие, а теперь еще это «рандеву»!

– Нелепица, – вот все, что я мог сказать; я подошел к Холмсу и начал разглядывать устройство, созданное, по-видимому, чтобы убить нас. – Эта вещь хоть что-то говорит о том, кто на нас покушался?

Холмс, кажется, не особенно обольщался надеждой.

– Табак, популярный в юго-восточной Шотландии. Недорогой сорт с ярко выраженным вкусом и запахом.

– Холмс, я не об этом спра…

– Но все равно, это вдвойне смешно, Ватсон, – наше расследование началось с табака, а едва мы начали припоминать историю королевы шотландской и ее противников, как человек, похожий на горца-фанатика, бросает в нас эту штуку…

– «Похожий»? – изумился я. – Если это всего лишь копия, не хотел бы я встретиться с оригиналом.

– Да и я тоже… – Холмс замолк, продолжая разглядывать бомбу и осторожно разбирать ее. – Пироксилин, «бумажный порох», – сказал он, отщипывая кусочек. – Вы, конечно, заметили?

– Заметил, – отвечал я. – Я впервые столкнулся с ним в Афганистане, когда мы начали пользоваться винтовками Армстронга. Если бы тот, кто сделал эту бомбу, знал свое дело, он понял бы, что пироксилин гораздо опаснее черного пороха. С такими пропорциями, будь запальный шнур должной длины, бомба взорвалась бы в броске, и сам бомбист, скорее всего, тоже бы погиб.

Холмс втянул носом характерный запах азотной и серной кислоты – ими пропитывают обычный хлопок, применяемый артиллеристами для пыжей, чтобы превратить его в пироксилин для увеличения взрывной силы.

– Да, Ватсон, – сказал он наконец, – и эта несуразица заслуживает внимания. Это вполне… – Холмс замолк и опять погрузился в свое исследование.

– Холмс, – осведомился я, – почему вы сказали, что бомба – это смешно, поскольку мы обсуждали королеву шотландскую и ее врагов?

– Гм? А, да. Ну как же, мы ведь остановились на том самом месте, Ватсон! Неужели вы не помните, какая судьба постигла Дарнли, малодушного супруга королевы? Через несколько месяцев после рождения ребенка, которого носила Мария в ночь убийства Риццио – Иакова, ставшего шестым монархом этого имени в Шотландии и первым в Англии, – Мария страстно полюбила…

– …да, графа Босуэлла, – продолжил я, вспомнив наконец эту историю. – Человека огромной физической силы и неколебимой верности – по крайней мере, так о нем рассказывали.

– Совершенно верно. А затем, не прошло и года после рождения наследника, дом, где жил Дарнли, изгнанный из королевского дворца, был сметен взрывом огромной силы. Сам Дарнли избежал смерти в последний момент, но был найден задушенным рядом с развалинами дома.

Я откинулся назад, слегка оглушенный этим океаном безбрежного насилия, который словно смыкался вокруг нас, пока мы неслись через бурную ночь в края с еще менее гостеприимным климатом.

– Зверские убийства, колотые раны… взрывы… Холмс, ради всего святого, куда мы движемся?

Холмс выглянул в окно:

– В Шотландию, я полагаю.

– Да, да, но… – Я напряг все свои измученные нервы, чтобы вернуть себе способность разумно мыслить. – Я бы хотел привлечь ваше внимание к одному важному моменту, Холмс.

– Вот как?

– Да, – начал я. Тут я ощутил, что поезд тормозит, и меня кольнул страх; но по крайней мере на сей раз торможение было постепенным. – Я только… я хочу сказать, что меня, так же как и вас, возмущает убийство Риццио – это было поистине зверское преступление… но вы, похоже, придаете слишком большое значение сходству характера и расположения ран в этом убийстве и в смерти Синклера и Маккея. Разумеется, это чистое совпадение, и больше ничего! Разве что… – Я умолк, не зная толком, как преподнести свое следующее утверждение, а тем паче – как озвучить сомнения, вызвавшие его к жизни.

Холмс же, судя по всему, неловкости моей не заметил:

– Я не верю в совпадения, Ватсон, тем более – если речь идет об убийстве.

– Мне ли не знать?

– Тогда извольте закончить свою фразу: «Разве что…»

– Ну хорошо. Я собирался сказать: разве что вы действительно верите, будто между убийством Риццио и делом, которое мы расследуем, есть какая-то… какая-то потусторонняя связь.

Холмс непонимающе уставился на меня.

– Мне казалось, это довольно ясно: я действительно считаю, что власть духов лежит в самой основе этого дела, Ватсон.

– Не может быть, Холмс! Вы хотите сказать, что верите, будто тут действовали потусторонние силы? Мстительный призрак, обитающий в Холируд-Хаусе?

Лицо Холмса начало расплываться в улыбке, которая, будь она чуть шире, стала бы положительно неприятной и вызвала бы у меня сильную тревогу. Не переставая улыбаться, он приоткрыл было рот, словно желая что-то сказать, но в этот миг поезд затормозил сильнее. Подавшись к двери и выглянув в окно, я не заметил поблизости ничего, хоть сколько-нибудь напоминающего жилье, а тем более станцию. Холмс, тщательно завернув и спрятав все остатки бомбы, присоединился ко мне, но ему повезло не больше моего. После чего мы презрели наставления наших юных «опекунов» – открыли дверь купе, откинули пару ступенек под ними и начали спускаться на землю. С высоты насыпи взорам нашим предстала еще одна тревожная картина.

Разнообразные сотрудники разведки опять высыпали наружу и прочесывали местность по обе стороны путей с оружием наготове, вселяя сомнения в правдивости слов флотского офицера, что остановка наша планировалась заранее. В густом тумане, еще более непроглядном из-за огромных клубов пара, которые испускал наш паровоз словно бы изо всех отверстий и трещин своей железной шкуры, люди вели себя при поисках еще лихорадочнее, чем во время нападения (но, может, мне и померещилось). Я мог сделать единственный вывод – нам грозит опасность гораздо серьезнее, нежели националисты с бомбами; и я тут же заметил то, что, по всей видимости, вызвало их беспокойство.

– Глядите-ка, Холмс! – вскричал я.

Мы оба увидели в каких-то тридцати ярдах от паровоза пылающий красный огонь – футах в шести-семи над землей, в тумане и пару он, казалось, мигал, словно глаз какой-то сказочной твари.

– Следовало ожидать, – раздумчиво проговорил Холмс, – что драконы могут водиться в Уэльсе, но в Шотландии…

Вскоре стало очевидно: огонь приближается к нам, хоть и неспешно; а совсем немного погодя стало так же очевидно, что наш «драконий глаз» – не что иное, как фонарь сигнальщика, оснащенный ярко-красной линзой. Когда в мареве фонаря показалась человеческая фигура, разведчики обменялись окликами и окружили пришедшего – чрезвычайно высокого и массивного, облаченного в длинный плащ и фетровую шляпу; он опирался на изрядной работы прогулочную трость. Однако ясно было, что тип этот никакой угрозы не представляет, ибо молодые люди немедленно оружие свое направили вверх, а в их осанке начало сквозить почтение. Через несколько секунд человек оказался в десятке шагов от нас, и в мерцании фонаря мы отчетливо разглядели его лицо.

То был Майкрофт Холмс, и никогда я не видел его до такой степени не в своей стихии. Он стоял, выдыхая большие клубы пара, а молодые люди ему что-то рассказывали – должно быть, про атаку бомбистов. Потом он отдал какой-то приказ собравшимся офицерам – твердо, однако отчасти непривычно, и те немедля повиновались, ринувшись прочь во все стороны. Майкрофт же подошел к нашему вагону, все так же тяжело дыша, пыхтя и отдуваясь.

Холмс проворно спрыгнул на ступеньку, просунул руку в открытое окно и стал качаться туда-сюда вместе с дверью.

– Что ж, брат! – воскликнул он. – Ты, похоже, стал верховным жрецом какого-то восточного культа – у тебя и прислужники есть, и кровавые обряды. И совершать их надо непременно под покровом ночной темноты, в грозу, где-то в… впрочем, я даже не рискну гадать, где мы находимся. Я бы сказал, что мы как раз пересекли границу с Шотландией, но последний час я как-то не следил за дорогой.

– Пожалуйста, Шерлок, отойди от двери, – устало ответствовал Майкрофт. Я впервые видел на его широком лице такой румянец, а в поразительных серых глазах – такую решимость. Когда его брат повиновался, отступив в глубь вагона, Майкрофт прибавил: – Нам есть о чем поговорить, а если я сейчас не сяду, я потеряю сознание, и тогда, боюсь, от меня будет мало проку.

Мне стоило немалых трудов помочь старшему Холмсу забраться в вагон. Он же обернулся и странно поглядел на меня – то, что светилось в этом взгляде, вероятно, для любого из братьев Холмс было высшей степенью выражения доброты и благодарности.

– Я благодарен вам, доктор, что согласились поехать. – Я последовал за Майкрофтом внутрь и опустился напротив него рядом с Холмсом; разведчики тем временем возились с дверью нашего купе, готовясь ехать дальше. – Я не ошибусь, предполагая, – продолжал Майкрофт, – что никто из вас двоих не пострадал во время происшествия?

– Не ошибешься… если уж ты решил строить предположения, а это пагубно влияет на умственные способности, Майкрофт. Ибо в твоей телеграмме не было ни слова про сумасшедших бомбистов.

На лице старшего Холмса отразилось ужасное замешательство.

– Шерлок, я приношу извинения за такой непредвиденный поворот событий. И вы, доктор, надеюсь, тоже извините меня. Я просто не думал, что дело так скоро станет смертельно опасным.

– Иными словами, ты знал, что оно станет смертельно опасным рано или поздно, – откликнулся Холмс.

– Разумеется, – просто ответил Майкрофт. – По-моему, в телеграмме об этом говорилось. – Он, кажется, слегка удивился. – Надеюсь, мое сообщение было не слишком трудно расшифровать?

– Отнюдь, сэр, – сказал я, чувствуя, что ситуация заставляет меня смотреть на человека, вместе с которым я расследовал не одно опасное дело, с еще большим уважением.

– Майкрофт, не позволяй Ватсону себя одурачить, – ответил Холмс на вопрос брата. – Уж ему-то пришлось потрудиться над разгадкой твоей депеши!

Майкрофт одарил брата взглядом, в котором мешались снисходительность и раздражение:

– Шерлок, до чего же мастерски ты оскорбляешь нас обоих. – Он глянул на меня. – Шерлок всегда был врединой, доктор, даже в детстве – никогда не упускал случая возвыситься за счет унижения других людей. Он и до сих пор такой.

Тут в окне возникло лицо морского офицера.

– Все чисто, мистер Холмс, – сказал он Майкрофту. – Никого и ничего, только овцы.

– Превосходно, – ответил Майкрофт начальственным голосом, в котором, однако, звучала какая-то неловкость. – Тогда, прошу вас, соберите остальных в вагон и отправимся в путь – мне хотелось бы оказаться на территории дворца до рассвета.

– Слушаюсь, сэр. – С этими словами молодой человек исчез; и действительно, через несколько секунд мы тронулись с места.

– Они все кипят решимостью, но, к моему огромному сожалению, путают усердие с эффективностью, – сказал Майкрофт, пока поезд, громыхая, разгонялся вновь. – Например, стараются обходиться без имен – это чересчур отдает шпионажем в континентальном исполнении. Увы, Шерлок… – Он слегка преувеличивал, но жаловался, похоже, искренне. – Как я тебе завидую. Для детектива-консультанта всегда найдется местечко под солнцем – а для разведчика-одиночки? Это вымирающий вид! Подумайте только, вас двоих пригласили участвовать в расследовании, но при этом не хотят доверить вам даже имен наших сотрудников – кому тогда вообще можно доверять?

– Значит, это не твои охотничьи псы, Майкрофт? – спросил Холмс.

Его брат покачал головой:

– Ты же знаешь мои методы, Шерлок, не хуже, чем я твои. Я тружусь один, и к делу привлекаю лишь тех, кто в нем уже замешан, и тех, без кого мне почему-либо не обойтись. Только так можно добиться хоть какой-то секретности. А эти… – Он поднял огромную руку в перчатке и показал в голову, а потом в хвост поезда. – Это сотрудники армейской и военно-морской разведки. Но я уверен, Шерлок, ты и без меня об этом догадался.

Холмс чуть наклонил голову, давая понять, что брат не ошибается.

– Так, значит, их прикомандировали к тебе?

– Да… и нет. Им приказали содействовать мне до окончания дела – невзирая на мои протесты, – но я совершенно уверен, что это «содействие» включает в себя надзор. При обычных обстоятельствах я никогда бы не позволил таким сомнительным типам наблюдать, как я работаю или как работаешь ты, – но мы сейчас далеко не в обычных обстоятельствах, как ты уже понял.

Холмс еще раз кивнул и проговорил:

– Под «обычными обстоятельствами» ты, видимо, имеешь в виду две заурядные смерти, даже два заурядных убийства двух королевских подрядчиков во дворце. – Майкрофт в ответ только откашлялся в замешательстве, но Холмс не отступал: – Ну же, брат. Ясно как день, что компания в нашем поезде собралась не для того, чтобы расследовать обычные убийства. Точно так же банда шотландских националистов – или же людей, которые старались выдать себя за шотландских националистов, – столь неумело пыталась нас уничтожить не потому, что мы едем расследовать какое-то заурядное убийство.

Майкрофт ответил недоуменным взглядом, и Холмс быстро посвятил его в подробности эпизода со второй бомбой, а также объяснил, почему скрыл детали от офицеров разведки: сию инстинктивную подозрительность, как мы уже поняли, Майкрофт не только понимал, но и разделял. Потом Холмс настойчиво произнес:

– Так что, Майкрофт, может, ты наконец расскажешь, зачем мы здесь?

– Я расскажу все, что могу, – но не отвлекайся, Шерлок. И вы, доктор, тоже. – Майкрофт извлек объемистую флягу, по горло наполненную, как я вскоре выяснил, превосходным бренди. – Вам нужно многое узнать, и я едва успею рассказать вам все до прибытия в Холируд-Хаус.