Глава 109. Посмотрим
Михал ожидал увидеть горы с пещерами и скалами, так, как он представлял их по рассказам, описаниям в книгах и немногочисленным картинкам, которые встречались ему в древних, до дыр истрёпанных журналах. Ему представлялось, что в этих горах и рождаются монстры. Возможно, они обитают там, как обычные животные, а потом находят некий путь в мир людей, где сходят с ума и впадают в кровавое бешенство. Ведь никто не видел, чтобы монстры жили хотя бы звериной жизнью в мире, где обитали люди.
Они не сливались с природой, не образовывали семей или стай, не размножались, а если пытались охотиться, например, на оленей, то крайне неудачно, проявляя удивительную неуклюжесть. Монстры приходили, чтобы убивать людей, а потом либо гибли от голода, либо исчезали в неизвестном направлении.
Но то, что предстало перед взором изумлённых людей, прильнувших к стёклам автомобилей, превзошло все их ожидания – горы были рукотворными! Это явствовало из их форм. Строгие ровные геометрические фигуры – кубы, пирамиды, параллелепипеды, цилиндры. Это немного смахивало на город, но Михал даже в самых смелых фантазиях не мог представить себе город таких невероятных размеров!
А ещё, там совсем не было окон. Поверхности всех этих геометрических фигур были гладкими, а сами они были окрашены в белые, серые и чёрные цвета. И только несколько торчащих тут и там башен имели зеркальную поверхность, отражающую огненно-радужное сияние неба.
– Я так и знал! – прорычал Галль, ударив кулаком по рулю, за которым сейчас сидел.
– Что ты знал? – не понял его Михал.
– А то, что этих тварей кто-то делает нам на погибель. Посмотри, дядька Михал, это же машина!
– Машина?
Михал вгляделся в нагромождение странных циклопических фигур. Он мало что понимал в машинах, но знал одно – они бывают самыми разными. Но, чтобы машина была такой…
– Или несколько машин, – продолжал развивать свою мысль Галль. – Мы с ребятами много думали над тем, что из себя представляют монстры, и пришли к выводу, что они не твари созданные Богом Отцом, но и не демонические создания, ведь они из плоти и крови и даже имеют признаки самцов и самок, хоть и не размножаются.
Михал мог подтвердить, что это действительно так. А не размножались монстры по весьма простой причине – они не делились на пары. Мантикоры, например, всегда были самками, паукони – самцами. Зомбаки, все, как один были мужского пола, а вот скорпиовцы – женского. И так обстояло со всеми известными монстрами. Только сморкачи не имели явных половых признаков. Ах, да – всякую мелочь, вроде той кусачей помеси ежа и мячика, редко кто рассматривал на предмет принадлежности к тому или иному полу.
Как и среди обычных живых существ, обитающих на Земле, контакты между различными видами были исключены, либо не давали потомства, вот и нет размножения.
– Так кто же их создаёт? – спросил Михал.
– Люди, – ответил Галль. – Те, кто создал вот это.
Он указал на геометрический хаос, всё вырастающий по мере приближения к нему колонны машин.
– И как они это делают?
– Не знаю, – честно ответил Галль. – Посмотрим.
Ну да, за этим они сюда и приехали. Михал вгляделся в то место, откуда выходили монстры. Это выглядело, как прямоугольная щель в стене, длиной с Междустенье, похожая на приоткрытый рот. Щель располагалась внизу громадного барабана, несколько выдвигавшегося из общей массы прочих фигур. Там же начиналась дорога, по которой шествовали монстры и по которой сюда явились сейчас люди.
– Посмотрим, – согласился Михал. – И если я найду того кто это делает, то скажу ему пару ласковых!
Галль против этого не имел возражений.
Глава 110. Вы такой замечательный!
– Инци, прости меня, ибо я согрешил!
Руфус стоял на коленях на гладком мраморном полу в одной из ниш длинного коридора Главного банка торговых гильдий. На этом этаже было полно просторных свободных помещений, но он выбрал для молитвы именно этот закуток.
Здесь редко кто появлялся, поэтому молодой священник мог рассчитывать на уединение. Впрочем, дело было не в уединении, как таковом, а в удалённости этого места от помещения в котором сейчас находилась Гюрза. Вблизи неё Руфус не мог быть уверенным в искренности своего обращения к Инци.
Кризис миновал, и девушка шла на поправку. Но боли были ещё слишком сильны, и она, по-прежнему, была вынуждена принимать обезболивающее. А Руфус, по-прежнему, вынужден был выслушивать её откровения, от которых она сама приходила в ужас и прятала в ладонях лицо, когда действие лекарства проходило.
Ещё полбеды, если речь шла об украденном с общего стола яблоке. (Ай, ай, но это случилось, когда юной Гюрзе было всего семь лет. Инци давно простил ей этот грех, и переживать о нём не стоило.) Совсем по-другому выглядел рассказ о том, как года четыре назад незнакомый парень, от которого основательно пахло пивом, прижал её к стене дома на задворках, когда она возвращалась вечером домой.
Он не был бандитом или насильником, иначе Гюрзе не поздоровилось бы на самом деле, но в крови у молодого дурака бродил алкоголь, вперемешку с юношескими соками, и эта смесь заглушила голос разума. В общем, он впился в губы девушки грубым насильственным поцелуем, придавил её своим весом, который был на треть больше, чем её собственный, и принялся мять грудь, даже лиф платья немного порвал.
Гюрза уже тогда считалась одной из лучших воспитанниц Ханны, а потому это безобразие длилось недолго. Укус за нижнюю губу, удар коленом в пах, потом носком башмака в лицо, и давай Бог ноги! Только ветер в ушах засвистел.
Но дело было не в самом этом случае, а в том, что чувствовала девушка потом, через весьма продолжительное время, когда её гнев и страх улеглись. Она не помнила сколько на самом деле прошло времени, может неделя, а может меньше, но в какой-то момент она вдруг поняла, что воспоминания о мужских руках, бессовестно мявших её грудь, больше не вызывают у неё чувство возмущения и протеста.
Скорее наоборот… Нет, разумом она продолжала отвергать то, что хотел учинить над ней тот парень, но женское естество отозвалось на призыв самца, и в самых тайных мечтах, почти на грани подсознания, ей хотелось снова ощутить эти руки на своей груди. И не только на груди. И не только руки…
Дальше, больше – этот парень начал являться ей во сне. Но был он не грубый и не пьяный, а милый и ласковый. И руки его были мягкими и нежными. Наяву она его больше никогда не увидела, даже так и не узнала, был ли он из местных или из проезжих, каких в Золас-граде всегда было немало.
Руфус слушал. Он всё слушал, всё понимал, не осуждал, сочувствовал… Ему, как священнику, приходилось выслушивать и не такое! Девушки, бывало, рассказывали весьма пикантные подробности своей интимной жизни, иногда смакуя каждую мелочь, словно испытывая молодого священника на прочность. Иногда, наверное, так и было, хотя среди них встречалось немало обычных дурочек.
Здесь было всё иначе. Руфус поймал себя на том, что слушает исповедь Гюрзы с… жадностью! Слушает и хочет ещё… Он понимал, что действует сейчас не как священник. И он лгал. Лгал, произнося правду, лгал, утверждая то, во что искренне верил…
А именно, когда действие лекарства проходило, и бедная Гюрза ужасалась тому, что наболтала ему под действием наркотика, Руфус успокаивал её с отеческой улыбкой, говорил, что в её словах не было на самом деле ничего особо страшного и непоправимого, что такие грехи Инци прощает, если человек искренне раскаивается и смело признаётся в своих ошибках на исповеди…
Ложь! Проклятая ложь… Не было исповеди, это он просто придумал, чтобы успокоить крайне смущённую и сгорающую от стыда девушку. И дело даже не в этом! Не было раскаяния со стороны Гюрзы, она раскрывала перед ним свою подноготную под действием лекарства, которое имело странный побочный эффект – заставляло человека вслух говорить о самом сокровенном. И не было греха. Не было! Разве грех, то, что эта девушка рождена, как человек из плоти и крови? Разве может быть грехом здоровое желание жить, любить и быть любимой? Так о чём же он говорит ей в минуты её пробуждения от сна наяву?
Увы, он говорит ложь… Он не хочет лгать, но он не знает, что ему делать, и что говорить, ведь если он скажет правду…
– Инци, прости меня, ибо я согрешил!
Руфус не мог сказать ей правду, не мог сознаться в том, что он хочет на самом деле. Но, он ведь знал, что ему хочется крикнуть – «Ещё!» Расскажи ещё. Скажи – что было дальше? А что ты почувствовала, когда… Или – повтори, пожалуйста, слова о том, как напряглись твои соски, как сладко заныло между ног, как тепло разлилось внизу живота, а сердце затрепетало!..
Он бы умер, если бы сказал такое. А может быть, не умер, но уж точно престал бы быть священником. Но ведь, произнося ложь, он уже перестал им быть, тем более что ложь эта обрела форму истин учения, которое он проповедовал!
Руфус встал, осторожно с благоговением взял с подоконника маленькое изображение распятого Инци и повесил его себе на грудь под одежду. Священник он или нет, он доведёт до конца то, что начал – пойдёт сейчас к Гюрзе, даст обезболивающее и сделает перевязку. Сделает, не дрогнув, не подав вида, что испытывает страстное желание прижаться губами к её бедной страдающей ножке!..
Он ещё не признался себе, а тем более ей, в простой и священной истине – он, Руфус-проповедник, священник Церкви Инци, известный во всём обозримом мире, он – человек, снискавший себе славу непоколебимого, твёрдого, как сталь аскета, пугающего всех своей строгостью, он – любил!..
Любил, как мальчишка-подросток, покрывающийся пунцовыми пятнами и начинающий заикаться, как только предмет его вожделения окажется слишком близко. Любил нелепо, неуклюже, без малейшего опыта, но ведь это ли не самая искренняя и самая светлая любовь?
(Эх, девчонки! Вас действительно любит тот, кто ведёт себя глупо, дрожит, краснеет и мямлит, а не тот, кто решительно подходит, уверенно берёт за руку и поёт льстивые песни. Когда же вы поймёте это?)
Руфус всё сделал как надо – надел на лицо отеческую улыбку, сказал несколько успокаивающих слов, стараясь не поминать при этом Инци, потом дал своей пациентке обезболивающее, подождал, когда оно подействует, (зрачки Гюрзы расширились, а взгляд стал отрешённо-мечтоательным), и принялся за перевязку.
Пострадавшая нога девушки была ещё далека от совершенства, но выглядела намного лучше, чем при воспалении. Жара тоже больше не было. Это замечательно! Скоро можно будет попробовать на эту ногу наступить. Осторожно, без лишнего риска, но будем пробовать!
Руфус закончил перевязку, разогнул спину и… встретился со взором Гюрзы, который она вперила в него в упор. Её зрачки были по-прежнему расширены, глаза смотрели мечтательно, но не отрешённо. Гюрза смотрела на него, смотрела и улыбалась. Сейчас она скажет, то, что лежит у неё на душе, скажет правду, ибо под действием этого снадобья ни солгать, ни чего-либо скрыть невозможно.
– Падре, – светло улыбаясь, начала его пациентка, – если бы вы знали, как вы мне нравитесь! Вы такой замечательный, такой интересный мужчина!
Глава 111. Спасибо, Кейни!
Конечно, они не оставили её одну! Ворота заскрипели за спиной Ларни, и оттуда выбежало десятка два охотников, в руках которых были тяжёлые луки с наложенными «медвежьими» стрелами. Но они были далеко, а наперерез Стефану и детям уже мчалась тварь внушительных размеров и очень кровожадной наружности.
В целом монстр напоминал ящерицу, и, видимо был ящером по сути, но тело безобидного пресмыкающегося украшала воистину драконья голова с великолепным набором торчащих из пасти зубов, с шипами и внушительными рогами. Чудовище не просто бежало, а как бы, скользило над поверхностью земли, едва касаясь её кончиками чёрных блестящих когтей.
Ларни поняла, что они, достигнут Стефана и ребят одновременно. Нет! Драконоголовый монстр собирается с ходу прыгнуть! Один щелчок могучих челюстей и всё…
Не сбавляя скорости, женщина выхватила стрелу из тула, и тут же выстрелила не целясь. Удача! Стрела пущенная, может быть, вполсилы, всё же вонзилась в нёбо открытой пасти ящера. Это заставило псевдо дракона взвиться на дыбы, после чего он приземлился на все четыре лапы и замотал головой. Впрочем, досадная заноза была им тут же, видимо, проглочена, потому что он вдруг остановился и с лютой ненавистью уставился на группу людей перед ним.
Стефан толкнул детей за спину и единственной здоровой рукой выхватил широкий охотничий нож. Этого оружия ему бы хватило ровно на две секунды боя, но между ним и чудовищем уже стояла разъярённая, как шершень Ларни, вокруг головы, которой разгоралось много лет не появлявшееся сияние!
Первая стрела вонзилась монстру в плечо, вторая тут же в глаз, третья в горло, после того, как он дёрнулся и задрал голову. Тварь заревела от боли и закружилась на месте, грозя смести всё, что попадёт под удар мощного и толстого, как ствол дерева, хвоста.
Но Ларни уже перекинула руку мужа через собственные плечи и тащила его по направлению к крепости. Она видела, что охотники засыпают, ринувшихся было в атаку драко-крыс тучей стрел, и те с визгом катятся обратно! Но главной опасностью всё ещё была та тварь, которую она подстрелила.
И в самом деле, монстр перестал крутиться и принялся оглядываться вокруг, ища единственным своим глазом ускользнувшую жертву. Ларни приготовилась оставить Стефана и снова взяться за лук, но вдруг тварь подпрыгнула, будто её ударили сзади! Она развернулась на месте, ища обидчика, но тут же подпрыгнула ещё раз и ещё, а затем взвыла, завалившись набок.
И тогда Ларни увидела, что из боков, спины и шеи монстра торчат толстые, длинные чёрные стрелы с зелёным оперением, больше похожие на дротики. Демонические стрелы с лепреконскими зелёными перьями! На такую помощь Ларни не смела рассчитывать. Слёзы выступили у неё в уголках глаз, но она смахнула их, улыбнулась и прошептала, обращаясь к зелени леса:
– Спасибо, Кейни!
Глава 112. Заходи, не стесняйся!
Ночь. Звёздная, прохладная. После трудового дня наполненного пылью и зноем, она, как глоток кристально чистой воды для пересохшего горла. Такой ночью хочется лечь поверх стога душистого сена и смотреть на звёзды до тех пор, пока не уснёшь, вдыхая ароматы трав, листвы и воды, приносимые откуда-то лёгким свежим ветерком.
Ночью надо спать. Но Леса не могла спать. Не спалось ей, а всё думалось. Молли не ставила ей никаких сроков для ответа, но она понимала, что медлить нельзя. Надо либо присоединяться к девушкам этой славной женщины и работать, как все, либо уходить.
Но куда она пойдёт? Искать своих? Это было бы, наверное, правильно, но зачем?
Оба её возлюбленных живут такой жизнью, которая является наиболее удобной для них, и, похоже, ей, Лесе, в этой жизни нет места. Вернуться к семье? Хм-м. Она, конечно, хотела бы их всех увидеть, но жить она всё же желает своей жизнью, какой бы эта жизнь не была.
Можно было бы вернуться в знакомые катакомбы и продолжить жить так, как она жила до сих пор, но сейчас ей это представлялось чем-то вроде напяливания детской одежды на взрослого человека. Да, когда-то удобная, да, когда-то любимая, но я теперь выросла и мне в этой одежде тесно! Кроме того, если эти катакомбы и сейчас настолько же заполнены монстрами, то возврат в них был бы самопожертвованием в пользу монстров. Кушайте на здоровье!
Был ещё один вариант – продолжить путешествие на запад в одиночку. Но Леса видела, что мир, лежащий перед, ней сложен и незнаком. К тому же, она совершенно не знала куда идти и что в этом мире делать? Надо было искать какое-нибудь занятие для себя, но ведь она ничего не умеет, кроме как охотиться на монстров! Монстров здесь нет, а значит, её умения бесполезны.
Да, в одиночку она хлебнёт лиха на этом Западе, толи дело в компании таких весёлых и работящих девчонок, как девушки мисс Молли!
Она, конечно, понимает, чем они занимаются помимо стирки. И она ничуть не осуждает их за это! Ну, да, они спят с мужчинами, занимаются с ними любовью и берут за это деньги. И что с того? И тем хорошо, и этим. Тем более что девушки – профессионалки, знают в таких делах толк и владеют такими приёмами, которые обычным женщинам недоступны. Что плохого-то? И если она станет одной из них, то всему этому научится. Разве это не здорово? Научится и попробует, какова она, любовь с мужчинами. С разными мужчинами.
Краем уха Леса слышала, что это интереснее, чем с одним и тем же всю жизнь. Может это так, а может, и нет. Вон у бабушки было много мужчин, а у мамы только папа, и обе, по-своему, счастливы…
В конце концов, что ей терять? Девственность? Она собиралась отдать её возлюбленному, но не получилось. Ну, так что же, ждать когда она влюбится вновь? Этого может не случиться, а может произойти, когда пройдут годы, и она станет ни для кого не интересной. Так что беречь это сокровище не для кого и ни к чему. Ведь даже если к ней придёт настоящая любовь, то мужчина полюбит её такой, какая она есть, а если начнёт ставить условия, вроде обязательного сохранения невинности, то какая же это любовь? Это не любовь, а оценка качества товара. Вот пусть и покупает в другом месте!
Скорее всего, наиболее вероятно, что она больше любви в своей жизни не встретит. Но ведь она живой человек, и жить ей хочется не меньше, чем другим. Что ж, тогда недолгие связи, временные увлечения, разовые встречи. Всё равно разные мужчины, так какая разница? Нечего жалеть и нечего беречь! Но всё-таки боязно…
А чего она боится? Боли? М-м, нет, не боли. Тогда чего, осуждения окружающих? Если они ей незнакомы, то пусть осуждают, ей до этого нет дела, а знакомые и так знают, кто она и какова.
Леса поняла – она боится неизвестности. Как это, вообще, произойдёт? Она подойдёт к мужчине и что? Наверное, снимет с него рубашку, потом расстегнёт штаны… Нет, что он ребёнок что ли, чтобы его раздевать? Скорее, он подойдёт к ней, распахнёт на ней блузку, потом стянет вниз юбку или задерёт… Опять не то!
Да что она рассуждает? Надо расспросить обо всё Молли, та ведь обещала рассказать и научить. А ещё, можно подсмотреть кое за кем. Леса знала, что девушки не обидятся. Они не делали тайны из своей истиной профессии, и за пару дней здесь всё было устроено наилучшим образом.
Небольшой домик, который им выделили, служил им жильём и убежищем. Его решено было не использовать для свиданий с клиентами. А вот сарай, примыкавший к домику вплотную, оказался идеальным местом. Он был сухой и тёплый, с несколькими окошками. Когда-то его использовали для хранения садового инвентаря и всякой мелочи, но теперь всё это перенесли в другое место, помещение вымели, вычистили, затем разделили на четыре отдельных сектора. Первый, самый маленький, служил для хранения тазов и прочих принадлежностей для стирки. В трёх других они устроили уютные гнёздышки для приёма гостей.
Всё здесь было чисто и аккуратно, хоть и смахивало немного на загоны для скота. Беда была лишь в том, что одновременно там могли работать только три девушки, а всего вместе с Молли их было семь. Ах да, с Лесой восемь. Но девчонки не унывали.
Ферма изобиловала укромными уголками, сеновалами, амбарами, хранилищами зерна и муки. Даже в коровниках и закутах для овец было на удивление чисто. Герр Иоханнес оказался хорошим хозяином, и работников подбирал умело, к тому же не забывал заботиться об их нуждах. Собственно то, что он приютил у себя «артель» мисс Молли было частью такой заботы.
Леса выбралась из стога, где предавалась размышлениям и направилась к домику. Раз уж решила подсмотреть, так это надо делать безотлагательно – изголодавшиеся по женской ласке работники фермы вот уже неделю набрасываются на девушек мисс Молли, словно волки на овец, но это продолжается не всю ночь, ведь на следующий день им рано вставать на работу. Поэтому, страсти кипят в основном вечером и немного за полночь, а потом все расходятся.
Окошки в сарае светились – работа была в полном разгаре. Леса направилась было туда, но когда она проходила мимо овина, то услышала шорох, громкий шёпот и приглушённый смех. Ага, здесь, кажется, расположилась парочка!
Дверь овина оказалась распахнутой настежь. Понятно, иначе внутри будет душновато. Леса поколебалась немного, потом сняла свои тяжёлые башмаки, поставила их рядом с дверью и осторожно ступила внутрь. Уж что-что, а быть бесшумной она умела!
Снаружи овин казался совсем небольшим строением, но внутри было на удивление просторно. Повсюду на выскобленном до первозданной чистоты полу, были насыпаны груды зерна, какого-то скороспелого сорта, потому что остальная пшеница стояла ещё зелёной, хотя колосья уже налились молочными мягкими зёрнами. Леса плохо разбиралась в сельском хозяйстве, но знала, что здесь зерно просушивают, прежде чем насыпать в мешки и убрать в специальное хранилище, но сейчас её интересовало не зерно.
Они расположились в дальнем углу за невысокой перегородкой. Это позволило разведчице подойти к любовному гнёздышку незаметно. Леса тенью скользнула вдоль стены, и, обнаружив щель между досками, заглянула внутрь.
Этот угол был единственным освещённым местом в овине, остальное тонуло в полумраке. Свет здесь давала небольшая масляная лампа, стоящая на бочонке у стены. Парочка устроилась на охапке сена, видимо припасённого заранее. Сверху на сено было брошено широкое покрывало.
Они были ещё одеты, так что Лесе повезло. Юноша и девушка лежали рядом, но не в обнимку, а просто лежали и любовались друг на друга.
Парень был из молодых батраков, крепкий, но невысокий блондин, чуть постарше Лесы. Она не раз видела его за работой, то в поле, то на винограднике. Он, как и все здесь, приветливо махал девушкам рукой, но Леса ещё не встречала его среди гостей мисс Молли.
Но когда она взглянула в лицо его подружки, то чуть не вскрикнула от удивления! Она была не из девушек Молли. Это… Это была юная рыженькая дочка хозяина!
Леса несколько раз видела эту смешную конопатую девчонку с огненными локонами, убранными под чепец. Она не знала, сколько ей лет, но не думала, что больше семнадцати. Правда, сейчас она маленькой девочкой не казалась. В её глазах плескалась любовь и страсть взрослой женщины!
Леса поняла, что стала свидетельницей не встречи мастерицы постельных ласк, а настоящего любовного свидания! Интересно, сколько они будут так лежать, и смотреть друг на друга? Но разведчица напрасно беспокоилась.
Руки влюблённых не желали оставаться в бездействии. Парень гладил девушку по плечу, по волосам, по груди, от чего она вздыхала глубже. Её миниатюрные ручки в это время исследовали его лицо, робко «заглядывали» за ворот рубашки.
Но им было не очень удобно так ласкать друг друга лёжа, а потому оба сели и тут же парень обнял девушку. Они слились в долгом поцелуе, полном страсти и нежности, но их руки не прекратили своего движения. Они ласкали спины друг друга, вдруг он потянул её блузку вверх!
Леса почему-то подумала, что девушка будет сопротивляться, (ну, хотя бы для виду!), но она чуть отстранилась и подняла руки. Мгновение, и блузка отброшена в сторону. Белья на девушке не оказалось, и её на удивление полные груди гордо глянули на парня розовыми сосками. Она не сделала ни малейшей попытки прикрыть руками наготу, а просто смотрела на своего возлюбленного и улыбалась, явно испытывая удовольствие от того, что мужчина разглядывает в упор то, что приличия диктуют скрывать от посторонних глаз.
Потом она проделала с его рубашкой то же, что он с её блузкой, и вот они оба нагие по пояс, восхищённо смотрят друг на друга, а их руки, окончательно осмелев, гуляют по телам друг друга, не оставляя без внимания ни одного уголка!
Особое внимание парень уделял груди девушки. На какое-то время он казалось, забыл про всё остальное. Его взгляд напоминал нечто среднее между тем, как смотрит на святыню истинно верующий и тем, как кладоискатель взирает на обретённое сокровище! Он гладил эти очаровательные полушария на все лады, брал их в горсти, играл сосками кончиками своих пальцев, и, наконец, приник губами, словно голодный младенец, что вызвало у девушки сладкий стон!
Она закрыла глаза и откинула голову назад, от чего её волосы огненным водопадом заструились по спине. Тело её выгнулось и подалось навстречу любимому, а руки прижали его голову к груди, словно она просила – «Ещё! Ещё! Ещё!»
Но вот они оторвались друг от друга. Парень встал и потянул возлюбленную за собой. Когда они выпрямились, то оказалось, что он на голову выше её. Леса опять подумала – сколько же её лет? Впрочем, это был праздный вопрос. Перед ней была юная, но полностью созревшая девушка, тело и душа которой жаждали любви в соответствии со священным правом данным людям их природой, мудро устроенной Создателем!
Юбка девушки и мешковатые штаны парня упали к их ногам и тут же были отброшены в сторону. Перед Лесой предстали два совершенно нагих тела, блистающие первозданной красотой, без нелепых украшений и тряпок, которые были бы сейчас никчёмной помехой.
Они недолго стояли, прижимаясь, друг к другу, и снова легли на своё импровизированное ложе. Теперь тела их сплелись, а объятия стали крепкими и жаркими! Казалось, они хотят приникнуть друг к другу, приклеиться навсегда, слиться в единое целое…
В какой-то момент парень оказался сверху, раздвинул ноги девушки, послушно разошедшиеся в стороны, и его мужское естество вошло в неё до самого основания. Девушка сладко охнула и скрестила ноги у него за спиной. Два тела ритмично задвигались, словно были какой-то машиной, приводимой в действие мощным двигателем. Потом они, то ускоряли, то замедляли эти движения и сопровождали свои действия сладкими стонами готовыми сорваться на крик!..
Всё закончилось гораздо быстрее, чем ожидала Леса. Тело юноши конвульсивно задёргалось, девушка, увидев это, крепче прижала его к себе, но тут волна наслаждения накрыла её тоже, и она закричала, уже не таясь, в голос, срываясь и захлёбываясь!
Когда они оторвались друг от друга, то оба были мокрыми от пота, словно только что выбрались из воды. Леса решила, что ей пора уходить, и боялась только одного, что они услышат стук её бьющегося, как кузнечный молот сердца!
Ночная прохлада охватила её мягким влажным плащом. Леса обнаружила, что взмокла, будто это она сама, а не эти двое, предавалась любви среди сохнущего ароматного зерна. Воображение девушки было взбудоражено. Какая красота! Им было так хорошо, что Леса невольно позавидовала влюблённым белой завистью. Неужели она тоже способна на такое? Почему бы нет? Она не хуже других, и уж точно не менее красива, чем эта… Хильда.
Леса вспомнила, что дочь Иоханнесов звали Хильдой. Что ж, имя как имя, странное для её слуха, но по-своему красивое. (Интересно, родители про дочку знают? Врядли.)
Леса шла, неся свои ботинки в руке. Дорожки здесь были посыпаны мелким песком, не ранившим ноги, и обуваться не хотелось. Почему-то никто на этой ферме не ходил босиком, даже дети, которых было совсем немного – пять или шесть мальчиков в возрасте семи – десяти лет. Почти все здесь носили деревянные башмаки, на которые Леса смотрела со смехом и лёгким ужасом! Как можно так калечить собственные ноги? Она, конечно, старалась не отличаться от остальных и тоже ходила обутой там, где этого не требовалось, но сейчас её никто не видел. К тому же лучше, если её шаги никто не услышит.
Она шла и размышляла над увиденным. Хильде явно не было больно, а ещё, она держалась уверенно, ни на миг не сомневаясь и не зажимаясь. Это означало только одно – она проделывает такое не впервые.
Искра досады промелькнула в сознании Лесы – Хильда была младше неё, пусть ненамного, а у неё уже всё было… Эх, какая же она дурёха, что не поощрила Луция! Ну и что, что нецелованный? Он уже был парень, хоть куда, а через каких-то несколько лет мужчина из него получится просто великолепный, не хуже Зига с Рароком!
При мысли о своей несостоявшейся любви, Леса погрустнела, но тут же упрямо тряхнула головой. Нечего об этом всю жизнь сокрушаться! И Хильде завидовать ненужно – наверстаем! Так что там у нас в сарае творится?
Леса подошла к низко расположенным окошкам и заглянула в одно из них. Тюлевая шторка, служившая скорее украшением, чем средством защиты от света, ничуть не мешала видеть, что происходит в одном из отсеков – загончиков. А внутри была Гендра и… двое крепких мужиков среднего возраста. И они её оба… С двух сторон…
Леса знала, что люди так делают, но сама видела такое впервые. Гендра стояла на четвереньках на широком низком ложе, которое специально по их заказу сколотил местный плотник, с таким расчётом, чтобы оно не скрипело и прослужило подольше. Девушка опиралась на колени и только одну руку, потому что другой рукой она придерживала мужской орган своего посетителя, чтобы тот не выпадал из её губ. Это действие было вполне понятно, так-как её постоянно раскачивал второй гость, пристроившийся сзади, и ритмично толкающий свой могучий агрегат под крутые ягодицы Гендры.
Вся компания была совершенно поглощена своим действом, которое, кажется, приносило удовольствие, всем троим. Впрочем, возможно Гендра просто играла роль, но делала это весьма убедительно. Да, здесь не было места той нежности и любви, свидетельницей которых Леса была в овине. Зато здесь было море энергии, страсти, действа, раскрепощённости, бесстыдства и даже какой-то неистовой ярости!
На глазах у Лесы мужчины поменялись местами, но через некоторое время решили, что этого мало и проделали нечто странное! Один из них лёг на спину и насадил на себя Гендру, а другой пристроился сзади и проник в девушку через задний проход…
Леса отпрянула от окна. Это было уже слишком! Она вспомнила о том, что во время их похода сюда девушки обсуждали нечто подобное. Тогда ей не верилось, что такое возможно, и она не особо вслушивалась в подробности. Запомнила только, что для такого приёма надо быть особо опытной и выносливой, и что на это способна далеко не каждая девушка.
За вторым окошком были всего лишь двое, но и тут Лесу ждал сюрприз. Сейчас хозяйкой этого отсека была самая младшая из девушек, тихая и молчаливая Полли. Девушке едва исполнилось восемнадцать, но выглядела она на три-четыре года моложе. Худенькая, с едва наметившейся грудью и миловидным личиком.
Её все любили и старались приласкать. Возможно, в девушках она вызывала к жизни скрытые, но обязательные для каждой женщины материнские чувства.
Сейчас эта девочка ловко и умело прыгала на естестве мужчины лежащего на кровати. Леса открыла рот от удивления, узнав в этом человеке старика-садовника, который частенько угощал их яблоками! Это был ещё крепкий телом, но очень старый лицом человек, совершенно седой и с длинной бородой, делавшей его похожим на сказочного гнома. Сочетание маленькой Полли и этого старика шокировало Лесу, но одновременно и возбудило в ней какие-то странные чувства. Невозможность, почти запретность, открывшейся ей картины, щекотала нервы, заставляла сердце бешено стучать, будила воображение.