Из уст гида:
– Я не раз водил в те места туристов-охотников. В тех склонах часто можно наткнуться на косуль. У мистера Брамса, как известно, имеется лицензия. Вечерело, мы думали уже покинуть место, поскольку видимость ухудшалась, но вдруг заметили кабана. Как выяснилось позже, погибшего.
На вопрос следователя, не увидел ли он в повадках кабана-погибшего, ничего подозрительного, гид ответил отрицательно.
Из уст Керима:
– Меня оправили проследить, чтобы охотники не подстрелили красно книжных животных. Хотя это не обязательно, но, как известно лишние пару глаз лишь добавят порядка и осмотрительности.
На вопрос следователя, не узрел ли он в кабане-погибшем человеческих движений, Керим ответил, что на охоте участвовал впервые в жизни.
– Да и диких животных, я видел до этого только в зоопарке. Но живого кабана не видел вообще.
Позже следователь из областного центра поинтересовался у Аскарбека, зачем же он отправил городского практиканта в этот поход. На что тот сказал: «Я хотел как лучше, и студент развеется, и у канадца не появится соблазна превратиться из охотника в браконьера». Следователь счел его доводы разумными, и больше к этому вопросу не возвращались.
Из уст переводчика:
– Мы, после получения мистером Брамсом лицензии в Бишкеке, в тот же день выехали в Нарын. Нашли местного гида, а на следующий день отправились в горы.
На краеугольный вопрос о повадке павшей жертвы, переводчик ничего нового не привнес. Лишь добавив, что по причине слабого зрения, он и при хорошем освещении не блещет дальнозоркостью. А в сумерках и подавно.
Из уст канадца (словами переводчика):
– Я не считаю необходимым использовать оптический прицел. Я охотник, но не убийца. Без прицела, я, и животное находимся относительно на равных условиях. Если я промажу, значит, зверь убежит, и это будет честно. Да и биноклем не пользуюсь.
– Как же вела себя жертва, во время вашего наблюдения? – спросил следователь.
– Поднимал и опускал голову, я думал, щиплет траву.
Позже нашли человека, который продал шкуру Кулубеку. И сочли нужным взять и его показания.
Из уст продавца шкуры:
– Я значит, настраиваю телевизор у себя дома. Вдруг прибегает дочка моя, сообщает, что дядька какой-то зовет на улице. Выхожу, а там Кулубек. Конечно, мы знакомы, но не то чтобы друзья. Он со мной поздоровался, я ощутил устойчивый запах перегара. Но на ногах держался уверенно, да и речь была довольно ясной.
– Так чего же он хотел? – не вытерпел следователь.
– Хочу, говорит, шкуру кабана купить, что висит на стене в гостиной. Я тогда удивился, зачем ему. Если шкура медведя, тигра, или еще какого ни будь ценного животного, то понятно, а здесь. Я хотел было отвертеться, мало ли что у пьяного на уме, но нет. Он вытащил деньги из кармана и сунул мне в руку. Мол, продавай. Долго уговаривать меня не пришлось. Я как увидел хрустящие, новенькие купюры, тут и шкуру вынес.
Тем временем стали известны результаты анализов жертвы. В крови оказалось превышающая норма алкоголя, другими словами, он был пьян. Мокрые разводы на брюках и рубашке тоже подверглись изучению. Вывод не утешительный: урин, спиртное, частично блевотина. Скорее всего, жертва перед своим «поступком» изрядно набрался, его вырывало, и не исключено что перед туалетом не утруждал себя расстегиванием ширинки. Анализы были взяты и у канадца, и у тех, кто его сопровождал в тот день. В крови ничего запрещенного, и лишь результаты анализов водителя вызвали подозрение. Но позже выяснилось, что подобная аномалия вызвана употреблением препаратов стимулирующих работу сердца. «У меня больное сердце» – как признался он.
Все собранные показания и факты говорили об одном. Человек, известный в поселке своим алкоголизмом свел счеты с жизнью весьма изощренным способом. Узнал, что приехали охотники из города, прикинулся диким кабаном, выбрал подходящее время и принял беспощадную пулю в сердце. Таковы были предварительные итоги расследования, и вряд ли они бы изменились в другую сторону. Следователь из областного центра задавался лишь вопросом, как именно Кулубек добрался до гор. Но сам себе и отвечал: «Может на такси, а этого таксиста теперь днем с огнем не сыщешь, после такого». Никто не протестовал, наоборот сосед покойного публично пожалел порядочного охотника, что пришлось тому взять тяжелый груз на душу. Жена же, не могла ни на миг оторваться от горечи вселенского несчастья и погрузилась в глубокий траур. Люди жалели ее и чем могли поддерживали. Народ поселка перешептывался, тут и там можно было услышать примерно схожие разговоры: «Кулубек погубил несчастную, зачем он поступил так с семьей. Мало Айымкан натерпелась за время совместной жизни». А сын самоубийцы стал менее разговорчивым, а посему часто молчал на любые вопросы. Люди его понимали и старались не осуждать. Под левым глазом еще остались следы от синяков, доставалось и ему. Соседи и все в округе знали, как напьется Кулубек, так и погоняет он жену и сына бранными словами, применяя тяжелые кулаки. На том и схоронили человека бросившегося под пулю. На похоронах были замечены журналисты из областной газеты. Даже репортеры одного из столичных телеканалов освещали действо, вопросы людям задавали: как, мол, это произошло, и где?
Стороны пришли к досудебному соглашению. Всем было понятно, вина канадца не очевидна. Если дойдет до суда, то велика вероятность оправдательного приговора. И тогда бедной вдове будет еще сложнее. Но поначалу она и слышать не хотела об этой затее. Название, какое страшное, говорила она – денежная компенсация. Уговаривали ее всем миром, соседи захаживали с предложением взять деньги. Натерпелась, хоть какая никакая, помощь. Любопытные зеваки подсчитали, денег, предлагаемых канадцем, хватит купить десять коров, одну неплохую машину, четыре крупных лошади, и еще на жизнь останется. Затем произошло так, как желали многие. Деньги были получены, канадец сев на черный внедорожник уехал из поселка. Никто ему вслед не бросал укоризненных взглядов. Случай, тяжелый и беспощадный случай.
Через несколько дней отделение погрузилось в тишину. В кабинете №4 остался только Керим. Урмат в отпуске, а Аскарбек по срочным делам выехал в областной центр. Время от времени другие милиционеры заглядывали, интересовались о том, когда же вернутся остальные. За своим столом в углу кабинета, он заполнил последние страницы дневника. Осталось лишь дождаться Аскарбека, дабы тот расписался в дневнике напротив слов – куратор по месту прохождения. Практика близилась к логическому концу, и студент думал о том, жалеет ли он или нет. С другой стороны опыт, полученный этим летом, возможно, поможет в будущем. А пока он закрыл кабинет и оставил ключи дежурному. Осталось еще кое-что, в этом он был твердо убежден. Он направился пешком вдоль дороги, в надежде найти старое одинокое дерево. И вот стоит оно. По виду дерево было полуживым. Выглядело будто сухим, но местами проступала зелень. По одной или может быть два листочка на ветке, не больше. Студент глубоко задышал, в надежде отыскать в себе внутреннее спокойствие. И медленно затрусил вдоль дороги. Он был полон желания исполнить свою мечту – пробежать пять километров. А оставшиеся двести тридцать метров с мелочью, лишь приятное дополнение.
Часть 2.
(Глазами неба)
Два человека в форме выволокли сильно пьяного мужчину из милицейской машины. Первого звали Аскарбек, а второго Урмат. Человек, без своей воли оказавшийся в их распоряжении почти не отдавал отчета своим действиям. Будет правильно сказать, он себя не контролировал абсолютно. Ноги брыкались, словно жили отдельно от тела, а язык заплетался в попытке сказать слово. Но слова если и принимали понятные очертания, то лишь соответствующие самым черным подсознаниям этого человека.
– Щенок…, – обращался он к Аскарбеку.
Милиционеры пытались обуздать неуемное буйство того, лишь изредка тряся за руки, и настойчивыми просьбами заткнуться. Но пьяному человеку, жалкие попытки блюстителей порядка лишь повод бросить очередную порцию брани.
– Твоя… Твоя… Эй слышишь щенок, твоя мать была потаскухой, а ты сын потаскухи.
Аскарбек было потерял над собой контроль, в попытке ударить алкоголика. Кулаки сжаты, а рука приняла форму натянутой пружины, но Урмат удержал того от опрометчивого поступка. Недавно в соседнем отделении избили задержанного, после чего половина тамошнего личного состава было с грохотом уволена. Это нестираемое пятно на репутации милиционера. И Аскарбек это понимал. Раззадоренный бессилием милиционеров, пьяница продолжил:
– А ты жирный баран, – обратился он к Урмату.
– Заткнись, паскуда! – крикнул Урмат.
Они со злобой швырнули его в вытрезвитель и дважды повернули ключом. Чуть позже в отделение ворвалась женщина, вырванная из лап пьяницы полчаса назад милиционерами. Она просила не обращаться жестоко с мужем, и как уснет не тревожить без необходимости. Последняя просьба развеселила милиционеров.
– Слышал Урмат, не тревожить без не.… Да вы видели бы себя в зеркало Айымкан эже. Этот муж ваш, все свои мозги пропил. Вы должны нас благодарить, что остались, относительно целы в этот раз. Видимо он только начал вас избивать. А то в прошлый алкогольный припадок, мы у него клочок длинных волос в зажатой руке обнаружили. Надо полагать ваших.
Женщина молчала, да и сказать было нечего. Все это было, и не первый год. Пьянства и побои – регулярное семейное насилие, и конца этому не видать. Лишь обессиленно, и с безжизненным голосом вымолвила:
– Вы уж по аккуратней с моим Кулубеком. Конечно он дурак, но все же мой муж.
– А вы напишите на него заявление, мы тут же ему по первое число устроим, – хохотнул Урмат.
Айымкан еле заметно покачала головой, в знак несогласия.
– Ну, тогда посидите в коридоре, нам работать надо.
В темном коридоре стояла старая прикрученная к полу скамейка. Она присела и думала о своей нелегкой женской доле. Из другого конца коридора доносились бранные выкрики Кулубека. Но в какой-то момент он умолк, стало быть, уснул, подумала Айымкан. Хоть в тишине и покое посижу, пронеслось в голове. Из небольшой щели отчетливо, но все же приглушенно доносился разговор милиционеров. Они обсуждали фильм, видимо запавший в душу. Один в красках описывал сюжет, а второй соглашался, и добавлял свои хвалебные отзывы. Затем снова разговоры о работе, о рыбалке, об охоте. Вдруг Аскарбек начал.
– Кстати об этом. Скоро американец тот приезжает поохотиться.
Видимо, Урмат жестом, или мимикой дал понять собеседнику, уточнить о ком речь.
– Ну, ты знаешь, несколько лет назад к нам приезжал. Здоровенный такой, он еще всех наших заграничной выпивкой угощал.
– А, вспомнил, – чуть ли не во весь голос отозвался Урмат. – А что, косуль хочет еще пострелять?
– Да не то чтобы косуль. И вообще не животных, как я слышал.
Повисла пауза, после которой со смехом уточнил Урмат.
– А что, в людей? – ха, ха.
– Ты знаешь, я подозреваю, что да.
– Что значит, ты подозреваешь?
– Да приезжал недавно ко мне его переводчик этот очкастый. Сказал денег, тот не пожалеет. Наскучило, говорит шефу стрелять в животных. Говорит животные слишком примитивные.
Не придававшая до этого большого значения разговору двух милиционеров Айымкан, тоже стало интересно. В какой-то момент она отчетливо слышала биение собственного сердца, отбивавшего мерный ритм в ушах.
– А где же он найдет здесь человека?
– Я вот об этом и думаю с тех пор.
– А о какой сумме речь? – вопрос словно выскользнул из губ Урмата.
– Ты помнишь, приезжал депутат несколько месяцев назад?
– Да, мы все же были, когда он приезжал.
– А помнишь, все обсуждали его новый белый внедорожник?
– Да.
– А когда его водитель ненароком озвучил стоимость, тут все рты раскрыли. Ты же ведь сам удивлялся.
– Ну и…
– Так вот сумма, которую американец предлагает, в пять раз больше.
В кабинете №4 стихло. Значение сказанных слов эхом повторилось в сознании Айымкан. Но она тут же стала судорожно отгонять дурные мысли.
Всеми силами пыталась вспомнить, хоть какую-нибудь религиозную святыню, спрятанную в душе. Тщетно. Образ святых мест, мысль о неизбежности божьей кары, все будто потеряло ценность. Казалось, за все эти годы ценности в ее душе напрочь отбиты тяжелыми ударами Кулубека. А те, что остались, выветрены его бесконечными оскорблениями. Не было больше любви, преданности, уважения. Лишь жалкая привязанность, подобно той, которую испытывает вшивый дворняга к своему жестокому хозяину. После каждого пинка, собака все равно ютится возле ног хозяина, потому что идти в этом мире больше некуда. Так воспитана, так устроена несчастная.
Когда свет в кабинете №4 погас, и из отворившейся двери выросли двое в форме, Айымкан сидела в слезах. Отчего не понимала и сама. Будто нахлынуло все, и поэтому слезы казались горячее, чем обычно.
– Вам пора домой Айымкан эже, завтра придете забирать мужа. А сегодня ночью пусть протрезвеет. Ну, вы же знаете прекрасно, что я вам тут объясняю.
– Я хочу поговорить наедине.
– Со мной? – понизив голос, Аскарбек указал на себя пальцем.
Айымкан кивнула. Урмат попрощался с ними и ушел домой, проявив долю деликатности.
– Весь внимание, – учтиво процедил Аскарбек.
– Я слышала ваш разговор.
– Что вы слышали? – с нескрываемым беспокойством спросил Аскарбек.
– Все.
– Слушайте, это все не более чем слухи, и мне кажется, нам стоит отнестись к этому с иронией…. Мысль не была завершена, но Айымкан перебила милиционера.
– Я знаю человека, который подходит американцу.
– И где же он? – с риском для себя спросил Аскарбек.
Аыймкан мотнула голову в сторону конца коридора. Милиционер посмотрел следом, и позже спросил.
– А вы уверены?
Женщина не ответила ничего, лишь красноречиво кивнула. Казалось, их мысли в этот момент сплели невидимые нити, позволяющие понимать друг друга с полнамека. В тот вечер, многое стало ясно в жизни женщины. На следующий день Аскарбек связался с переводчиком иностранца, и дал понять, что кандидатура найдена. План по осуществлению задуманного, взял на себя Аскарбек. Все стороны обязались выполнить возлагающиеся на него обязательства в полном объеме. С того дня все заработало как слаженный часовой механизм.
За несколько дней до приезда канадца, Кулубек по обыкновению был беспробудно пьян. В очередной раз избивал он жену, словно ненавистного врага, затем сын попытался вмешаться.
– Ты что маячишь передо мной, сукин сын! – гаркнул Кулубек.
– Не трогай мать, не смей ее бить, – возразил сын.
Кулубеку не понравилось поведение сына, и он ударил того по лицу. Позже под глазом вырос характерный фингал.
– В этом доме я хозяин, – продолжал Кулубек. – И пока я жив, все будет, как захочу я.
С этими словами он отвесил еще несколько ударов, звуки которых эхом отозвались от стен. Но Айымкан больше не плакала, наоборот прикрыв лицо рукой, она всем сознанием благодарила Кулубека. За то, что и теперь он не дает ей усомниться о принятом решении. С каждым его ударом, она внутренне просила того: «Бей еще, ударь сильнее» – словно пытаясь искупить поступок, который непременно произойдет в скором времени. Словно в притупленном состоянии, отец семейства пытался залить в сухую, как пустыня глотку, какой-нибудь жидкости. Ему казалось, что от сухости во рту дышать становится все тяжелее. Он рыскал по кухонным шкафам, в поисках остатков спиртного. В порыве отчаянного поиска, была вырвана дверца выдвижной полки и выкинута из окна. Но он обнаружил только чайник с наполненной водой. Предаваясь истинному наслаждению, он осушил чайник наполовину. В этот момент к нему подошел сын и окликнул:
– Отец, к тебе какой-то дядя.
С полминуты, Кулубек стоял в попытке осмыслить сказанное сыном.
– Что за дядя?
– Он сказал, что хочет поговорить с тобой наедине.
Пересилив жуткую головную боль, Кулубек направился к калитке. По пути не переставая думать про себя: «Какого дурака принесло ко мне?».
В дверях стоял молодой человек в очках. С еле заметной улыбкой он представился Кулубеку, и тут же сообщил, делая между словами секундные расстановки: