Таинственный остров

Читатель уже знает, как из пяти человек, отправлявшихся в ночь на 20 марта, четверо были выброшены 24 марта на какой-то пустынный берег, в шести тысячах миль от Ричмонда^[7]. И тот, кого не было, тот, кого четверо спасенных должны были прежде всего найти, был Сайрес Смит.

III. Исчезновение Смита

Смит, под которым оборвались петли сетки, охватывавшей воздушный шар, был смыт волной. Его собаки тоже не было. Верное животное добровольно кинулось в воду на помощь своему хозяину.

– Вперед! – крикнул Гедеон Спилетт.

И все четверо, несмотря на усталость, начали поиски.

Бедняга Наб при мысли потерять того, кто был ему дороже всех на свете, плакал от бешенства и отчаяния.

Между тем моментом, когда Смит исчез, и тем, когда его товарищи были выкинуты на твердую землю, не прошло больше двух минут. Таким образом, они еще могли надеяться вовремя прийти ему на помощь.

– Искать! Искать! – кричал Наб.

– Да, Наб, – отвечал Гедеон Спилетт, – и мы найдем его!

– Живого?

– Живого!

– Он умеет плавать? – спросил Пенкроф.

– Да! – ответил Наб.

– Кроме того, с ним Топ!..

Моряк, прислушиваясь к реву морских волн, только покачивал головой.

Инженер пропал к северу от берега, на расстоянии около полумили от того места, куда выкинуло его товарищей. Если бы он мог добраться до ближайшего берегового пункта, ему бы нужно было проплыть самое большее полмили.

Было уже около шести вечера. Поднялся густой туман; наступившая ночь была очень темна. Потерпевшие крушение шли вперед, направляясь по северному берегу совершенно неизвестной земли, о географическом положении которой они могли лишь гадать.

Они с трудом передвигали ноги по песчаной, усеянной камнями почве, лишенной, казалось, всякой растительности. Почва – неровная, сильно изрытая – местами была усеяна небольшими ямами, которые очень утомляли путешественников. Из каждой ямы то и дело вылетали большие птицы и, устремляясь в разные стороны, пропадали в темноте. Другие, более проворные на лету, поднимались целыми стаями и проносились, словно тучи.

Моряк по крикам птиц догадался, что это были чайки и поморники. Пронзительные крики птиц перекрывал ужасный рев бушующего моря.

Время от времени несчастные останавливались, громко кричали и прислушивались, не ответит ли кто.

Они рассчитывали, что, подойдя ближе к тому месту, где пропал инженер, смогут услыхать лай Топа, даже если сам Смит будет не в состоянии подать голос.

Но ничего не было слышно, кроме шума морских валов и неустанного клокотания прибоя.

Маленький отряд снова двинулся дальше, исследуя извилины побережья.

Пройдя таким образом минут двадцать, путешественники вынуждены были остановиться, увидав перед собой белые гребни пенившихся волн. Дальше земли не было. Они очутились на оконечности острого мыса, через который валы перекатывались с ужасным ревом.

– Это мыс, – сказал моряк. – Надо вернуться назад, но держась правой стороны, – тогда мы придем на настоящую землю.

– А если он там! – возразил Наб, показывая на пенившиеся в темноте волны.

– Ну, покричим еще, может, он услышит!

И все в один голос стали громко кричать.

Никто не отвечал.

Они подождали временного затишья и снова начали звать.

Снова никакого ответа.

Тогда они направились обратно, в противоположную от мыса сторону, по совершенно такой же песчаной и каменистой почве.

Пенкроф заметил, что берег чем дальше, тем становится круче, что почва поднимается, и ему казалось, что утес, на котором они теперь находились, должен был соединяться длинной полосой земли с высоким побережьем, неясно видневшимся в темноте.

Птицы реже попадались на этой части берега. Море уже не так волновалось, не так шумело, и даже можно было видеть, что движение валов в этой части океана заметно уменьшалось. Тут почти не слышно было прибоя морских волн.

Моряк по всем этим признакам заключил, что берег, начиная от мыса, образует род небольшой полукруглой бухты, которая была защищена выдававшимся мысом со стороны открытого моря.

Но, следуя в этом направлении, путешественники двигались к югу, то есть в противоположную сторону от той части берега, куда мог бы добраться Смит. Они прошли уже полторы мили, а на побережье все еще не было видно никакого поворота, который направил бы их на север. Путешественники, несмотря на всю усталость и изнеможение, шли по изрытой почве с таким же мужеством, каждую минуту надеясь, что вот-вот они наткнутся на этот желанный крутой поворот к северу.

Каково же было их отчаяние, когда, пройдя около двух миль, они снова были задержаны морем, очутившись на каком-то высоком мысе, образуемом крутыми скользкими скалами.

– Мы, господа, на островке! – сказал Пенкроф. – И прошагали его с одного конца в другой!

Замечание моряка было справедливо. Они были выброшены не на материк и даже не на остров, а на небольшой островок, который в длину имел не больше двух миль и ширина которого тоже, по-видимому, была не очень велика.

Принадлежал ли этот пустынный, усеянный камнями, без всяких признаков растительности островок к какому-нибудь большому архипелагу или только предоставлял убежище стаям морских птиц?

Трудно было решить.

Путешественники, стоя на сравнительно небольшом возвышении и глядя на все окружающее сквозь облака густого тумана, не могли сказать почти ничего определенного насчет положения острова. Когда наши путники увидели его сквозь туман из гондолы воздушного шара, они не могли хорошенько его рассмотреть и определить, велик ли он. Однако Пенкрофу, привыкшему на море рассматривать предметы в самые темные ночи, казалось, что на западе возвышается какая-то темная, неясная масса, которую он принимал за высокий берег материка или большого острова.

Но теперь, в ночной тьме, невозможно было понять, что это за остров. Покинуть островок тоже было нельзя, так как его со всех сторон окружало море.

Поиски инженера поневоле пришлось отложить до наступления утра.

– Молчание Смита еще ничего не доказывает, – говорил Спилетт. – Быть может, его выкинуло волной, он ушибся, впал в беспамятство и не в состоянии отвечать на все наши крики… Но мы не должны отчаиваться.

У Спилетта мелькнула мысль развести где-нибудь костер, который послужил бы инженеру сигналом. Но напрасно они все четверо искали дрова. На островке, кроме камней и песка, решительно ничего нельзя было найти.

Невозможно себе представить огорчение Наба и его товарищей.

Оставалось ждать рассвета. Инженер или спасся и уже находился где-нибудь на острове, или же безвозвратно погиб в страшной пучине морских вод.

Долгими и мучительными показались им ночные часы. Погода стояла холодная. Потерпевшие воздушное крушение сильно продрогли в своих одеждах, насквозь промокших от морской воды.

Но никто из них не замечал этого холода. Никому целую ночь даже не приходило в голову присесть и отдохнуть. Побеждая усталость и не желая расстаться с надеждой отыскать любимого товарища, они ходили взад и вперед по пустынному островку, возвращаясь постоянно к той части северного побережья, которую они считали ближайшим местом последней катастрофы. Они с замиранием сердца прислушивались, кричали, снова прислушивались.

В атмосфере царила мертвая тишина; шумевшее море начинало понемногу успокаиваться, и голоса их должны были разноситься на далекое расстояние.

Один раз им показалось, что на крик Наба откликнулись.

Герберт сказал Пенкрофу:

– Это эхо доказывает, что к западу недалеко от нас есть какая-то земля!

Моряк утвердительно кивнул. Глаза не могли обмануть его. Если он, Пенкроф, хорошо или худо мог увидеть землю или сколько-нибудь догадываться о ее существовании, это значило, что земля действительно была близко.

Отдаленное эхо было единственным ответом на все крики Наба; глубокая тишина господствовала на маленьком островке.

Между тем небо мало-помалу прояснялось. Около полуночи засверкали некоторые звезды, и если бы Смит находился в эту минуту возле своих товарищей, он сейчас бы увидел, что звезды эти не принадлежали к созвездиям Северного полушария.

Полярная звезда не показывалась на этом новом горизонте; созвездия, сверкавшие в зените, были совсем не те, какие можно всегда наблюдать в северной части Нового Света; ярко сверкавшее на горизонте созвездие Южного Креста указывало, что путники находятся в Южном полушарии.

Ночь прошла. Около пяти утра, 25 марта, небо в вышине стало слегка светлеть. На горизонте было еще темно. С первыми лучами солнца с моря надвинулся такой непроницаемый туман, что нельзя было решительно ничего разглядеть в двадцати шагах. Туманные облака сбивались в огромные массы, которые тяжело ползли над водой.

Это было совсем некстати.

Наконец дождались дня, но все-таки ничего не могли разглядеть вокруг.

Пенкроф и Герберт не сводили глаз с западной части горизонта, между тем как Наб и Спилетт с замирающим сердцем вглядывались в даль.

– Ничего не значит, что я не вижу берега, – сказал Пенкроф. – Я его чую… я чую, что он там… там… Это так же верно, как то, что мы теперь не в Ричмонде!

Туман скоро должен был подняться. Это предвещало хорошую погоду. Солнце уже согревало верхние слои атмосферы, и его животворные лучи рассеивались по поверхности маленького островка.

Действительно, около половины седьмого, спустя три четверти часа после восхода солнца, туман начал становиться прозрачнее. Он поднимался с поверхности воды и скапливался вверху. Скоро весь островок словно вышел из облака; затем блеснуло и море, без конца простиравшееся на востоке, но на западе ограниченное довольно высоким и крутым берегом.

Да, там берег какой-то земли.

Между островком и берегом с шумом проносилось быстрое течение. Было трудно, если не невозможно, переплыть этот пролив.

Но один из потерпевших крушение, недолго думая, кинулся в воду и поплыл, не посоветовавшись с товарищами и даже не сказав им ни единого слова.

Это был Наб. Он торопился переплыть на высокий берег, чтобы оттуда направиться на север. Никто не мог его удержать. Напрасно Пенкроф уговаривал негра вернуться.

Спилетт хотел последовать примеру Наба.

– Вы хотите переплыть этот пролив? – спросил моряк, подойдя к нему.

– Да, – ответил Гедеон Спилетт.

– Ну так послушайте меня, подождите, – сказал Пенкроф. – Наб и один может помочь своему господину. Надо быть большим силачом, чтобы перебраться тут вплавь, и вы рискуете, что вас унесет в открытое море, потому что течение очень быстрое и сильное. Коли я не ошибаюсь, это отливное течение. Вы видите на песке, что уровень воды понижается? Подождем немного, при малой воде мы, может, сумеем перейти вброд…

– Ваша правда, – ответил Спилетт. – Мне кажется, нам лучше не разлучаться.

Наб между тем отважно боролся с сильным течением. Он плыл наискосок. Плечи негра при каждом взмахе могучих рук выходили из воды. Полмили, отделявшие островок от земли, он переплыл за час, только течением его снесло на несколько сотен футов ниже того места, куда он рассчитывал попасть.

Наб вышел на берег у высокой гранитной скалы, быстро отряхнулся, затем пустился бежать во всю прыть и скоро пропал за вершиной одного утеса, который находился почти на одной высоте с северной оконечностью островка.

Товарищи Наба с тревогой смотрели на смелую попытку негра, и, когда он скрылся из виду, они обратили взоры на землю, где предстояло теперь искать приюта.

Они подобрали какие-то ракушки, валявшиеся на песке. Это было не бог весть что, но другой еды им пока не удалось найти.

Берег, возвышавшийся у них перед глазами, образовывал обширный залив, заканчивавшийся весьма острым, глубоко вдававшимся в море мысом. Не было ни малейших признаков растительности. Мыс прихотливым изгибом примыкал к высоким гранитным скалам. В северной части, напротив, залив был гораздо шире и образовал более пологий берег, тянувшийся с юго-запада на северо-восток и кончавшийся узким и длинным мысом. Между этими двумя крайними точками, в которые упиралась дуга упомянутой губы, расстояние было по крайней мере восемь миль. В полумиле от берега островок тянулся в море узкой полосой и казался каким-то громадным китообразным животным, лежавшим на мели. В самом широком месте он достигал четверти мили.

Та сторона побережья, которая находилась прямо против островка, представляла на первом плане плоский песчаный берег, усеянный темными скалами, которые в настоящую минуту мало-помалу вновь проступали в спадающей воде морского отлива. Далее возвышалось что-то похожее на отвесную гранитную крепостную стену, увенчанную каменным карнизом высотой по крайней мере в триста футов над морем. Эта стена тянулась вбок на протяжении трех миль, а затем круто заворачивала направо гранитной стелой, словно высеченной человеческими руками. По левую же сторону, выше мыса, прихотливо изрезанный береговой утес, выдвигаясь призматическими осколками обвалившихся скал, переходил в более пологий спуск и мало-помалу сливался с утесами южной оконечности.

На верхней площадке берега не было видно ни единого деревца; она напоминала Столовую гору мыса Доброй Надежды, только в значительно меньших размерах. По крайней мере, так казалось с маленького островка. Направо, за поворотом гранитной стены, виднелась какая-то растительность. Вдали легко было заметить развесистые зеленые кроны больших деревьев, древесная чаща тянулась вглубь берега и наконец вовсе пропадала из виду. Приятно было глядеть на эту зелень между нагромождением скал и песка: она несколько оживляла суровые очертания гранитных утесов.

Наконец, на дальнем плане, по направлению к северо-западу, на расстоянии около восьми миль, виднелась какая-то сверкающая белая вершина, сильно отражавшая солнечные лучи. Это была, вероятно, вершина какой-нибудь отдаленной горы, увенчанная вечными снегами.

Трудно было решить, является ли эта земля только островом, или она принадлежит какому-нибудь материку, но по одному виду этих беспорядочно нагроможденных скал всякий не колеблясь ответил бы, что она имеет вулканическое происхождение.

Спилетт, Пенкроф и Герберт, оставшись втроем на островке, внимательно осматривали землю, на которой, быть может, им придется жить много лет, а может, и умереть, если только эта земля не лежит близко от морских путей.

– Ну, – сказал Герберт, обращаясь к моряку, – что ты скажешь?

– Наперед трудно решить что-нибудь, – ответил Пенкроф. – Может, там хорошо, а может, и худо, как и везде. Посмотрим. Но вот отлив уже начался. Через три часа мы поищем проход, а уж там как-нибудь выпутаемся из беды. Главное – найти мистера Смита!

Пенкроф не ошибся. Через три часа, когда вода окончательно спала, бо́льшая часть песчаного слоя, образовавшего ложе пролива, совершенно обнажилась. Между островком и берегом остался только узкий проливчик, через который очень легко было перебраться на ту сторону.

Около десяти утра Спилетт и двое его товарищей сняли с себя одежду, связали всё в небольшие узлы и, положив их на головы, пошли вброд через пролив, имевший около пяти футов глубины. Герберт, для которого и это было очень глубоко, поплыл, как рыба, и раньше других очутился на берегу.

Таким образом, все трое без особых затруднений добрались до противоположного берега. Там солнце быстро их обсушило; они оделись в сухое платье, так как на него не попало ни единой капли воды во время переправы, и стали советоваться, с чего начать поиски.

IV. Устройство жилища

Прежде всего Спилетт попросил моряка подождать на этом месте, а сам, не теряя ни минуты, поднялся по берегу в ту сторону, куда несколькими часами раньше направился Наб, и скоро исчез за береговым утесом.

Герберт хотел последовать за Спилеттом.

– Останься, Герберт, – сказал ему Пенкроф. – Мы тем временем разобьем лагерь и поищем, нет ли здесь чего-нибудь съедобного, питательнее этих раковин. Когда наши друзья воротятся, им надо будет хорошенько подкрепить силы. Давай примемся сейчас за дело. В лесу найдутся дрова, в гнездах – птичьи яйца; стало быть, нам остается подумать об устройстве какого-нибудь жилья.

– Пойду посмотрю, нет ли в этих скалах какой-нибудь пещеры, – ответил Герберт. – Может, найду какую-нибудь расщелину, чтобы мы могли там приютиться на первых порах.

– Дело говоришь! – одобрил Пенкроф. – Ну, в путь, дружище!

Они начали пробираться у подножия громадной стены утеса, по плоскому песчаному берегу, который становился все шире и шире по мере того, как отступала вода.

Но вместо того, чтобы подняться на север, они начали спускаться к югу.

Пенкроф заметил, что в нескольких сотнях футов ниже того места, где они вышли на берег, перебравшись через пролив, в утесе есть узкая расселина, которая, по его мнению, служила выходом для какой-нибудь речки или источника. Необходимо было обосноваться где-нибудь рядом с пресной водой, к тому же моряк сообразил, что Смита течением могло принести к этому берегу.

Высокая стена утеса, как было сказано, выступала на триста футов над остальным берегом, но то была гладкая сплошная громада, и хотя у основания море ее кое-где и поразмыло, нельзя было заметить ни малейшей щели или трещины, которая могла бы послужить временным пристанищем. Это была отвесная стена, состоявшая из твердого гранита, остававшегося несокрушимым под ударами морских валов. Над ней летали различные морские птицы, преимущественно разные породы перепончатолапых, с длинным, сплюснутым и заостренным клювом; они кружили с пронзительным гоготом и, видимо, нисколько не опасались людского присутствия, которое, вероятно, в первый раз нарушило их спокойствие в этой пустыне. Среди птиц Пенкроф заметил нескольких поморников, которых иногда называют морскими разбойниками, а также узнал небольших прожорливых чаек, которые гнездятся во впадинах гранита. Одним ружейным выстрелом в эти стаи можно было бы добыть порядочный запас дичи. Но чтобы выстрелить, надо иметь, во-первых, ружье, во-вторых, порох и дробь, а у Пенкрофа и Герберта ничего этого в настоящую минуту не было.

Впрочем, эти чайки и поморники малосъедобны: даже их яйца имеют отвратительный вкус.

Герберт, пройдя немного влево, скоро увидел обвитые водорослями скалы, которые за несколько часов перед этим еще были закрыты водой морского прилива. В скальных расщелинах, в мягких и скользких водорослях, лепились двустворчатые раковины, которыми не могли пренебречь голодные люди.

Герберт позвал Пенкрофа и объявил о своем открытии.

– А! Вот и устрицы! – воскликнул моряк. – Они на первых порах заменят мясо.

– Это вовсе не простые устрицы, – возразил молодой Герберт, внимательно разглядывавший раковины, приставшие к утесу, – это литодомы.

– А их едят? – спросил Пенкроф.

– Разумеется, едят.

– Ну, попробуем, что это за литодомы!

Моряк мог в этом случае положиться на Герберта, потому что юноша был весьма силен в естествознании. Он всегда чувствовал большую склонность к изучению этой науки. Отец Герберта старался развить эту склонность и отправил мальчика в Бостон к лучшим профессорам, к знаменитому швейцарскому натуралисту Агассису, который сильно полюбил прилежного ученика.

Впоследствии Герберту не раз пригодились эти познания.

Литодомы представляют собой удлиненные раковины, которые целыми гроздьями прирастают к гранитным утесам. Они принадлежат к роду моллюсков-бурильщиков, которые просверливают для себя отверстия в самых твердых камнях; их раковины закруглены с двух сторон, чего нельзя заметить в обыкновенных раковинах.

Пенкроф и Герберт истребили порядочное количество литодомов, которые на солнце приоткрывали свои створки. Они ели их, как устриц, и нисколько не жаловались на недостаток перца или какой-нибудь другой приправы в этом роде, потому что литодомы имеют весьма острый вкус, словно кто-нибудь их уже наперчил.

Они скоро утолили голод, но вызвали жажду, начавшую сильно их мучить. Теперь требовалось поскорее найти где-нибудь ручей пресной воды, на что нельзя было наверное рассчитывать в этой причудливо изрытой почве. Пенкроф и Герберт, наевшись вволю, набрали полные карманы и носовые платки литодомов и с этим запасом вернулись назад по высокому берегу.

Пройдя шагов двести, они подошли к тому ущелью, где, по мнению Пенкрофа, должна была протекать, вровень с берегом, маленькая речка.

В этом месте береговой утес, казалось, был расколот действием подземных сил. У основания утеса находилась небольшая выемка, которая, вдаваясь глубоко в гранит, оканчивалась довольно острым углом. Речка имела в ширину около ста футов. Она почти прямо углублялась между двух гранитных скал, которые, казалось, понижались у верховья устья, затем круто заворачивала и в полумиле совершенно пропадала в густой чаще.

– Здесь вода, а там лес, – сказал Пенкроф. – Ну, Герберт, теперь не хватает только жилья!

В речке вода была чиста и прозрачна. Моряк тотчас сообразил, что во время отлива, при низком уровне моря, когда волны не заливают этой выемки, вода в устье должна быть пресная. Так оно и было. Успокоившись насчет воды, Герберт снова начал искать какое-нибудь временное убежище, но безуспешно. Стена везде была гладкая, сплошной гранит.

Но около устья речки, выше наносов приливного течения, гранитные обвалы образовали не то чтобы пещеру или грот, а ряд коридоров между громадами высоких скал; такие коридоры очень часто встречаются в гранитных скалах и носят название «дымовых труб».

Пенкроф и Герберт далеко прошли по этим коридорам.

В них было довольно светло, потому что солнечные лучи проникали в глубину длинных ходов через отдушины, образовавшиеся между скалами, которые каким-то чудом держались в равновесии.

Но вместе с лучами света врывался и ветер, а с ветром – пронизывающий холод!

Однако моряк надеялся, что, завалив часть подземных ходов, засыпав некоторые отдушины песком и камнями, в «Трубах» можно довольно уютно устроиться.

План этих «Труб» напоминал типографский значок &, который сокращенно обозначает латинские слова «et cetera» – «и прочее»^[8]. Действительно, отгородив верхнюю петлю знака, через которую врывался ветер с юга и запада, можно было бы воспользоваться нижним ее коленом.

– Вот где предстоит работа! – сказал Пенкроф. – Если Смит еще жив и вернется к нам, он сумеет устроиться в этом лабиринте.

– Да, он жив! – воскликнул Герберт. – И к тому времени, когда он вернется, надо устроить хоть сколько-нибудь сносное жилище. В левом коридоре мы сложим печь и оставим одну отдушину для дыма.

– Мы это можем устроить, дружище, – ответил Пенкроф, – и эти «Трубы» нам пригодятся. Но прежде всего пойдем поищем горючий материал. Мне кажется, что древесина тоже пригодится, чтобы заложить отдушины, через которые черт свистит в дудку!

Герберт и Пенкроф двинулись вверх вдоль левого берега реки.

Течение было довольно быстрое, и по реке плыло несколько гнилых деревьев. С подъемом воды – а в эту минуту она уже значительно прибыла – сплавленные деревья могло отнести на значительное расстояние. Моряк взял на заметку, что этими постоянными приливами и отливами впоследствии можно будет пользоваться для перетаскивания тяжелых предметов.

Через четверть часа Пенкроф и Герберт подошли к крутому повороту, который делала река, углубляясь влево. Начиная с этого места она протекала по великолепному густому лесу. Несмотря на осеннюю пору, деревья стояли все еще совершенно зеленые, потому что они принадлежали к семейству хвойных, которые распространены во всех странах земного шара, начиная с северных и до тропических.

Молодой натуралист сейчас же заметил множество деодаров, кедров, произрастающих в гималайской зоне, от них по всему лесу распространялся приятный смолистый аромат. Промеж высоких, красивых деревьев стояли небольшие ветвистые сосны, широко раскидывавшие свою крону. Пенкроф, ступая по высокой траве, слышал, как у него под ногами сухие ветки ломались и трещали, словно какой-нибудь фейерверк.

– Ну, дружище, – сказал он, обращаясь к Герберту, – хотя мне и неизвестны названия этих огромных деревьев, я, по крайней мере, могу отнести их к разряду горючих, а это для нас в настоящую минуту самое важное!

– Да, разумеется, уж и этого одного более чем достаточно! Здесь мы наберем порядочный запас! – сказал Герберт и тотчас же принялся за работу.

Работа пошла очень быстро. На земле всюду валялся хворост, так что не было никакой необходимости лазить и обламывать ветки.

Но, несмотря на такое богатство горючего материала, у Пенкрофа и Герберта не было решительно никакого средства, чтобы доставить его к месту назначения.

Чрезвычайно сухая древесина должна была отлично гореть, так что следовало перетащить как можно больший запас дров к «Трубам», однако для этого усилий двух человек было совсем недостаточно.

Герберт поделился с моряком своими опасениями.

– Э! Дружище, – ответил Пенкроф, – непременно есть какое-нибудь средство доставить этот лес! Всегда на всякое дело можно найти средство! Если бы у нас была двухколесная тележка или какое-нибудь небольшое судно, тогда нечего было бы придумывать и не было бы работы голове!

– А река? – сказал Герберт.

– Хорошо придумано! – ответил Пенкроф. – Река лучше всяких тележек, ее и везти не надо – сама идет!

– Но так как вода еще прибывает, – заметил Герберт, – то тележка наша потащит дрова совсем не в ту сторону, куда мы хотим их сплавлять…

– В таком случае нам придется подождать отлива, и тогда мы легко доставим их к «Трубам». А прежде мы заготовим побольше древесины.

Моряк в сопровождении Герберта направился к опушке леса, подступавшего к излучине реки. Каждый, сообразно своим силам, перетаскивал небольшие деревья в одно место и связывал между собой. На берегу реки в густой траве, где, видимо, никогда еще не ступала нога человека, тоже имелось немало хвороста.

Пенкроф тотчас же начал придумывать способ для укладки и сплава будущих дров.

Отыскав на берегу небольшое углубление в скале, размытой течением, моряк при помощи Герберта разместил там несколько довольно толстых бревен, которые были прочно связаны сухими лианами. Таким образом, они соорудили нечто вроде деревянного плота, куда они понемногу перетащили все собранные дрова; скоро образовалась такая груда, словно тут работало по крайней мере двадцать человек.

В один час все было уже готово, и надо было только ожидать, когда вода пойдет обратно.

Чтобы не стоять сложа руки в ожидании отлива, Пенкроф и Герберт решились подняться на верхнюю площадку скалы и с этой высоты хорошенько осмотреться.

К счастью, в двухстах шагах за поворотом реки сплошная стена понижалась к лесной опушке и в этом месте представляла нечто вроде лестницы, которой можно было воспользоваться.

Моряк и Герберт начали подниматься наверх, и так как оба они были мускулистые и крепкие, то за несколько минут добрались до верхней площадки, возвышавшейся над устьем реки.

Путники бросили взгляд на неизмеримый океан. Они с волнением осматривали всю северную часть берега, где произошла ужасная катастрофа. В этом именно месте исчез Смит. Они пристально вглядывались, не плывет ли где обрывок оболочки воздушного шара, за который мог бы уцепиться несчастный товарищ.

Но нигде ничего!

На берегу тоже не было видно ни Спилетта, ни Наба. Вероятно, они ушли так далеко, что отсюда их нельзя было заметить.

– Мне как-то не верится, – воскликнул Герберт, – чтобы такой отважный человек, как господин Смит, мог утонуть! Он непременно добрался до берега.

Моряк с грустью покачал головой.

Он уже не рассчитывал снова увидеть Смита, но, не желая огорчать Герберта, сказал:

– Конечно, конечно. Наш инженер из тех, которые умеют выпутаться из беды там, где всякий другой наверняка погибнет!..

Они осматривались с большим вниманием. Перед ними тянулась песчаная полоса, ограниченная справа от устья реки грядой подводных скал. Эти темные, едва показавшиеся из воды каменные глыбы напоминали гигантских морских животных, разлегшихся среди пенных бурунов; за линией рифов сверкала на солнце морская гладь. С юга панораму замыкал остроконечный высокий мыс, и нельзя было определить, продолжается ли за ним суша, или же она вытянута с юго-востока на юго-запад, образуя некий длинный полуостров. С северной стороны берег, просматривавшийся далеко, плавно изгибался, образуя полукруглую бухту. Ее края были низкими, пологими, без гранитных скал, с широкими песчаными наносами, обнажавшимися при отливе.

На западе взору их прежде всего предстала гора со снежной вершиной, которая возвышалась в шести или семи милях. С первых ее откосов, на протяжении двух миль от берега, виднелись обширные, поросшие лесом пространства, словно испещренные темно-зелеными пятнами – это были купы вечнозеленых деревьев. Далее, между лесом и плоской возвышенностью, зеленел обширный луг, прихотливо усеянный множеством деревьев. Слева, между густыми зарослями, кое-где сверкала река, и казалось, что ее извилистое русло ведет к южной части горы, где поток, вероятно, брал свое начало. В том месте, где моряк соорудил плот, речка протекала между двумя высокими гранитными стенами; по левому берегу стена шла сплошная и обрывистая; справа, напротив, она мало-помалу понижалась: каменный вал постепенно переходил в отдельные скалы, а скалы – в нагромождения булыжника почти до самой вершины.

– Что это, остров? – проговорил моряк.

– Если остров, то очень большой! – ответил мальчик.

– Остров, каков бы он ни был, все-таки остров! – заметил Пенкроф.

Но этот важный вопрос еще нельзя было решить окончательно. Что касается самой земли, то было ясно, является ли она островом или частью какого-нибудь материка, все-таки она весьма живописна и плодородна.

– Мы и за то должны благодарить судьбу, что она занесла нас на плодоносную землю! – сказал Пенкроф.

– Да, слава богу, что так случилось! – ответил мальчик.

Долго еще Пенкроф и Герберт разглядывали ту неведомую землю, куда их забросила судьба, но, даже составив первое впечатление, ни тот ни другой все же не могли вообразить, что ждет их тут.

Затем они повернули назад, следуя по южному краю гранитного плато, обрамленного длинными фестонами причудливых утесов, которые принимали иногда самые странные формы. Тут было множество птиц, гнездившихся в скалах и ущельях.

Герберт, скакавший с одного камня на другой, спугнул большую стаю пернатых.

– А! – воскликнул он. – Это не поморники и не чайки!

– Как же называются эти птицы? – спросил Пенкроф. – Похожи как будто на голубей.

– Да, это дикие голуби, их еще называют скалистыми, – ответил Герберт. – Я их сразу распознал по черной кайме на крыльях, по белому хвосту и голубовато-пепельному цвету перьев. Но дело в том, что этих скалистых голубей можно есть, – я, по крайней мере, знаю, что яйца их превосходного вкуса… Лишь бы только нашлись они в гнездах!

– Если найдутся, то мы не станем ждать, пока вылупятся голубята, а сейчас же состряпаем из них яичницу! – весело сказал моряк.