Гаттерасъ воспользовался перемѣною погоды для того, чтобы взять высоту нѣкоторыхъ звѣздъ. Ни слова не говоря, онъ взялъ инструменты и вышелъ изъ ледяного дома, чтобы опредѣлить мѣстонахожденіе брига и узнать, не движется-ли еще ледяная поляна.

Черезъ полчаса онъ возвратился, легъ въ углу и оставался въполнѣйшей неподвижности, которая не была, однакожъ, неподвижностью сна.

На слѣдующій день выпалъ глубокій снѣгъ. Докторъ могъ поздравить себя съ тѣмъ, что началъ свои поиски наканунѣ, потому что вскорѣ ледяная поляна покрылась бѣлымъ снѣжнымъ пологомъ и всѣ слѣды взрыва исчезли подъ густымъ слоемъ, имѣвшимъ три фута глубины.

Цѣлый день нельзя было показаться на дворъ; къ счастію, ледяной домъ былъ удобенъ или казался удобнымъ истомленнымъ путешественникамъ. Маленькая печь дѣйствовала исправно, за исключеніемъ случаевъ, когда сильные порывы вѣтра забивали дымъ въ помѣщеніе. Теплота печи, кромѣ того, давала возможность приготовлять горячій чай и кофе, оказывавшіе на людей столь благотворное дѣйствіе при низкой температурѣ.

Потерпѣвшіе крушеніе – путешественниковъ нашихъ съ полнымъ правомъ можно было назвать такъ – испытывали чувство отрады, котораго давно уже не знали; они думали только о своемъ настоящемъ положеніи, о благотворной теплотѣ и забывали о будущемъ, почти пренебрегали имъ, не смотря на то, что оно грозило имъ неминуемою гибелью.

Американецъ страдалъ меньше и мало по малу возвращался къ жизни. Онъ уже открывалъ глаза, но говорить еще не могъ. Губы его, на которыхъ виднѣлись слѣды цынги, не могли произнести ни слова; однакожъ онъ слышалъ и ему сообщили о положеніи, въ которомъ онъ находился. Онъ поблагодарилъ движеніемъ головы, узнавъ, что его извлекли изъ снѣжной могилы. Осторожный докторъ не сказалъ американцу, что его смерть отложена на короткій срокъ, такъ какъ черезъ двѣ, много чрезъ три недѣли съѣстные припасы окончательно истощатся.

Около полудня Гаттерасъ вышелъ изъ состоянія неподвижности и подошелъ въ доктору, Джонсону и Бэллю.

– Друзья мои,– сказалъ онъ,– мы сообща должны принять окончательное рѣшеніе относительно дальнѣйшаго образа дѣйствій. Но прежде всего я попрошу Джонсона разсказать, при какихъ обстоятельствахъ совершилась измѣна, погубившая насъ.

– Къ чему знать это? – замѣтилъ докторъ. Фактъ на лицо и думать о немъ не слѣдуетъ.

– Я не могу не думать о немъ,– сказалъ Гатгерасъ,– но послѣ разсказа Джонсона навсегда о немъ забуду.

– Вотъ какъ было дѣло,– отвѣтилъ Джонсонъ. Съ своей стороны я сдѣлалъ все, чтобы предупредить это преступленіе…

– Я въ этомъ увѣренъ, Джонсонъ, тѣмъ болѣе, что зачинщики возмущенія давно уже старались прійти въ такому концу.

– Я того-же мнѣнія,– сказалъ докторъ.

– И я тоже,– продолжалъ Джонсонъ. – Вслѣдъ за вашимъ отъѣздомъ, на другой-же день, Шандонъ, этотъ негодяй, раздраженный противъ васъ честолюбецъ, поддерживаемый, впрочемъ, другими, принялъ начальство надъ бригомъ. Я противился, но тщетно. Съ той минуты каждый дѣйствовалъ по своему произволу; Шандонъ никому не мѣшалъ, желая показать экипажу, что время трудовъ и лишеній миновало. Никакой экономіи не соблюдалось; печь топили безъ толку и мѣры, бригъ жгли. Съѣстные припасы были отданы въ распоряженіе всѣхъ и каждаго, такъ же какъ ромъ и водка. Предоставляю вамъ судить, какимъ излишествамъ предавались люди, давно уже отвыкшіе отъ спиртныхъ напитковъ! Такъ дѣло шло отъ 7-го по 15-е января.

– Слѣдовательно,– сказалъ Гаттерасъ,– Шандонъ явно подбивалъ экипажъ къ возмущенію?

– Да, капитанъ.

– Никогда не вспоминайте о немъ. Продолжайте, Джонсонъ.

– 24-го или 25-го января предположено было бросить бригъ. Экипажъ рѣшился дойти до западныхъ частей Баффинова моря, откуда на шлюпкѣ отправиться на поиски за китобоями, или добраться до поселеній восточнаго берега Гренландіи. Провизіи было въ изобиліи; больные, поддерживаемые надеждою на возвращеніе въ отечество, нѣсколько ободрились. Приступили къ приготовленіямъ къ отъѣзду; сладили сани для перевозки съѣстныхъ припасовъ, топлива и шлюпки; люди должны были везти сани на себѣ. Все это потребовало времени по 15-е число февраля. Я все надѣялся, что вы пріѣдете, капитанъ, хотя, съ другой стороны, опасался вашего присутствія. Вы ничего не подѣлали-бы съ экипажемъ, который скорѣе убилъ-бы васъ, чѣмъ остался на бригѣ. Экипажемъ овладѣла горячка свободы. Я бесѣдовалъ отдѣльно съ каждымъ изъ моихъ товарищей; убѣждалъ ихъ, увѣщевалъ, старался выставить имъ на видъ всю опасность подобной экспедиціи, всю низость ихъ намѣренія бросить васъ. Но даже отъ лучшихъ изъ нихъ я ничего не могъ добиться! Отъѣздъ былъ назначенъ на 22-е февраля. Шандону не терпѣлось. Сани и шлюпку донельзя нагрузили напитками и съѣстными припасами; взяли значительный запасъ топлива; правая сторона брига была уже разрушена до самой ватерлиніи. Послѣдній день былъ днемъ оргіи, матросы все истребляли, все уничтожали; Пэнъ и два или три другихъ матроса, въ состояніи опьяненія, подожгли бригъ. Я дрался, боролся съ ними; но меня сбили съ ногъ и исколотили. За тѣмъ эти негодяи, съ Шандономъ во главѣ, направились на востокъ и скрылись изъ моихъ глазъ. Я остался одинъ. Могъ-ли я совладать съ огнемъ, охватившимъ весь бригъ? Колодезь замерзъ; у меня не было ни капли воды. Forward горѣлъ два дня; остальное вамъ извѣстно.

Послѣ разсказа Джонсона въ ледяномъ домѣ настало довольно продолжительное молчаніе. Мрачная картина пожара, гибель брига съ неотразимою силою возставали въ воображеніи людей, потерпѣвшихъ крушеніе. Они сознавали, что лишились возможности возвратиться на родину, не смѣли взглянуть другъ на друга, опасаясь подмѣтить на чьемъ-либо лицѣ выраженіе полнѣйшаго отчаянія. Слышно было только тяжелое дыханіе американца.

– Благодарю васъ, Джонсонъ,– сказалъ наконецъ Гаттерасъ; вы сдѣлали все для спасенія моего корабля. Но вы были одни, слѣдовательно противиться не могли. Еще разъ благодарю васъ. Забудемъ объ этой катастрофѣ и соединимъ всѣ наши усилія для общаго спасенія. Здѣсь насъ четверо товарищей и друзей; жизнь одного изъ насъ стоитъ жизни другаго. Пусть каждый выскажетъ свое мнѣніе относительно дальнѣйшаго образа нашихъ дѣйствій

– Спрашивайте, Гаттерасъ,– отвѣтилъ докторъ. Всѣ мы преданы вамъ и всѣ мы выскажемся по чистой совѣсти. Прежде всего, имѣете-ли вы какой-нибудь опредѣленный планъ?

– Отдѣльно я не могу имѣть никакого плана,– печально отвѣтилъ Гаттерасъ. Мое личное мнѣніе можетъ показаться своекорыстнымъ, а потому я хотѣлъ-бы прежде всего знать ваше мнѣніе.

– Капитанъ,– сказалъ Джонсонъ,– прежде чѣмъ высказаться при столь тяжкихъ обстоятельствахъ, я долженъ обратиться бъ вамъ съ однимъ важнымъ вопросомъ.

– Говорите, Джонсонъ.

– Вчера вы опредѣлили мѣсто, гдѣ мы находимся. Дрейфуетъ-ли ледяная поляна или остается на прежнемъ мѣстѣ?

– Она не тронулась съ мѣста и, какъ до нашего отъѣзда стоить подъ 80°15′ широты и 97°35′ долготы.

– Въ какомъ разстояніи,– спросилъ Джонсонъ,– находимся мы отъ ближайшаго моря на западѣ?

– Приблизительно въ шести стахъ миляхъ,– отвѣтилъ Гаттерасъ.

– И море это?…

– Проливъ Смита.

– Тотъ самый, который мы не могли пройти въ апрѣлѣ мѣсяцѣ?

– Тотъ самый.

– Въ такомъ случаѣ, капитанъ, наше положеніе выяснилось и мы съ полнымъ знаніемъ дѣла можемъ принять какое-нибудь рѣшеніе.

– Говорите,– сказалъ Гаттерасъ, опуская голову на руки.

Въ такомъ положенія онъ могъ слушать своихъ товарищей, не глядя на нихъ.

– Итакъ, Бэлль,– сказалъ докторъ,– какой образъ дѣйствій, по вашему мнѣнію, представляется самымъ цѣлеобразнымъ.

– Тутъ нечего долго разсуждать,– отвѣтилъ плотникъ. Необходимо возвратиться,– не теряя ни одного дня, ни одного часа,– или на югъ, или на западъ и добраться до ближайшаго берега, хоть бы путешествіе наше длилось два мѣсяца.

– У насъ осталось съѣстныхъ припасовъ всего на три недѣли,– замѣтилъ Гаттерасъ.

– Значитъ путь этотъ надо пройти въ три недѣли: въ этомъ заключается наше единственное спасеніе. Хоть бы пришлось, приближаясь къ берегу, ползти на колѣняхъ, но мы должны прибыть на мѣсто чрезъ двадцать пять дней.

– Эта часть полярныхъ странъ не изслѣдована,– говорилъ Гаттерасъ. Мы можемъ встрѣтить препятствія, горы, ледники, которыя преградятъ намъ путь.

– Въ этомъ я не вижу достаточной причины, чтобы не попытать счастья,– сказалъ докторъ. Что мы подвергнемся большимъ страданіямъ – это очевидно. Относительно, же пищи мы должны будемъ ограничится самымъ необходимымъ, развѣ только охота…

– У насъ осталось всего полфунта пороху,– отвѣтилъ Гаттерасъ.

– Я понимаю, Гаттерасъ,– сказалъ докторъ,– всю основательность вашихъ возраженій и не льщу себя несбыточныжи надеждами. Но я угадываю ваши мысли. Имѣете ли вы какой-либо осуществимый планъ?

– Нѣтъ,– подумавъ отвѣтилъ капитанъ.

– Въ нашемъ мужествѣ сомнѣваться вы не можете,– продолжалъ докторъ. – Вамъ извѣстно, что мы готовы повсюду слѣдовать за вами, но не слѣдуетъ ли въ настоящее время отказаться отъ всякой надежды подняться къ полюсу? Измѣна разрушила ваши планы; вы могли бороться съ естественными препятствіями, могли преодолѣть ихъ, но предъ лукавствомъ людей вы оказались безсильны. Вы сдѣлали все человѣчески возможное и вы успѣли бы въ своихъ замыслахъ, я въ этомъ убѣжденъ. Но въ настоящемъ положеніи не будете ли вы вынуждены отложить на время свои планы съ тѣмъ, чтобы впослѣдствіи возобновить ихъ, не постараетесь ли вы возвратиться въ Англію?

– Что вы скажете, капитанъ? – спросилъ Джонсонъ молчавшаго Гаттераса.

Капитанъ приподнялъ голову и сказалъ:

– Слѣдовательно, вы увѣрены, что дойдете до береговъ пролива, истомленные, почти безъ пищи?

– Нѣтъ,– отвѣтилъ докторъ,– но, во всякомъ случаѣ, берегъ не придетъ къ намъ; его надо поискать. Можетъ быть, на югѣ мы встрѣтимъ эскимосовъ, съ которыми не трудно будетъ войти въ сношеніе.

– Наконецъ,– сказалъ Джонсонъ,– развѣ нельзя встрѣтить въ проливѣ какое-нибудь судно, вынужденное провести тамъ зиму?

– Въ крайнемъ случаѣ,– отвѣтилъ докторъ,– пройдя замерзшій заливъ, мы можемъ добраться до западныхъ береговъ Гренландіи, а оттуда – землею Прудоэ или мысомъ Іорка достигнуть датскихъ поселеній. На ледяныхъ полянахъ мы ничего не высидимъ, Гаттерасъ! Дорога въ Англію на югъ, а не на сѣверъ.

– Да,– сказалъ Белль,– докторъ совершенно правъ. Надо отправляться ни мало не медля. До сихъ поръ мы черезчуръ ужъ забывали и объ родинѣ, и о близкихъ намъ людяхъ.

– Вы такого мнѣнія, Джонсонъ? – еще разъ спросилъ Гаттерасъ.

– Да, капитанъ.

– A вы, докторъ?

– Такого же, Гаттерасъ.

Гаттерасъ замолчалъ, но на лицѣ его невольно выражались волновавшія его чувства. Отъ рѣшенія, которое онъ приметъ, зависѣла вся его жизнь. Возвратись онъ въ Англію -его отважные замыслы рухнутъ навсегда, а о возобновленіи подобнаго рода экспедиціи нечего было и думать!

Видя, что Гаттерасъ молчитъ, докторъ сказалъ:

– Считаю долгомъ добавить, Гаттерасъ, что мы не должны терять ни одной минуты. Надо нагрузить сани съѣстными припасами и взять какъ можно больше дерева. Сознаюсь, что путь въ шестьсотъ миль, при настоящихъ условіяхъ, очень длиненъ, но, во всякомъ случаѣ, возможенъ. Мы можемъ или, скорѣе, мы должны ежедневно проходить двадцать миль, слѣдовательно, черезъ мѣсяцъ, т. е. 26 марта, въ случаѣ удачи, достигнемъ желанныхъ береговъ…

– Нельзя ли подождать нѣсколько дней? – сказалъ Гаттерасъ.

– На что же вы надѣетесь? – спросилъ Джонсонъ.

– Не знаю… Кто можетъ предвидѣть будущѣе? Еще нѣсколько дней!.. Впрочемъ, этого едва ли достаточно для возстановленія вашихъ ослабѣвшихъ силъ. Вы не сдѣлаете и двухъ переходовъ, какъ уже свалитесь отъ изнуренія, у васъ даже не будетъ ледянаго дома, въ которомъ вы могли бы пріютиться!

– Но здѣсь насъ ждетъ мучительная смерть! – вскричалъ Бэлль.

– Друзья мои,– почти умоляющимъ голосомъ сказалъ Гаттерасъ,– вы отчаеваетесь преждевременно. Если бы я предіожилъ санъ искать спасенія на сѣверѣ, вы отказались бы слѣдовать за мною. Но у полюса такъ же, какъ и въ проливѣ Смита, живутъ эскимосы. Свободное море, существованіе котораго не подлежитъ сомнѣнію, должно омывать берега материковъ. Природа логична въ своихъ дѣйствіяхъ. Необходимо допустить, что растительность вступаетъ въ свои права тамъ, гдѣ прекращаются сильные холода. На сѣверѣ насъ ждетъ обѣтованная земля, а между тѣмъ вы избѣгаете ея!

По мѣрѣ того, какъ Гаттерасъ говорилъ, онъ все больше и больше воодушевлялся. Его возбужденное воображеніе создавало дивныя картины страны, самое существованіе которой представлялось весьма сомнительнымъ.

– Еще одинъ день, одинъ часъ! – повторялъ онъ.

Докторъ, человѣкъ съ отважнымъ характеромъ и пылкимъ воображеніемъ, чувствовалъ, что волненіе мало по малу начинаетъ овладѣвать и имъ, онъ готовъ уже былъ уступить, но Джонсонъ, болѣе сдержанный и разсудительный, напомнилъ Клоубонни о благоразуміи и долгѣ.

– Пойдемъ, Бэлль, къ санямъ,– сказалъ онъ.

– Пойдемь! – отвѣтилъ Бэлль.

Оба моряка направились къ двери ледянаго дома.

– О! Джонсонъ! Вы! Вы! – вскричалъ Гаттерасъ. – Что-жъ, отправляйтесь, но я останусь!

– Капитанъ! – замедляя шаги сказалъ Джонсонъ.

– Я останусь, говорю вамъ! отправляйтесь и, подобно другимъ, бросьте меня!.. Поди сюда, Дэкъ! Мы останемся здѣсь!

Вѣрная собака подошла къ своему господину и залаяла. Джонсонъ смотрѣлъ на доктора, который не зналъ, что и дѣлать. Прежде всего слѣдовало успокоить Гаттераса и хоть на одинъ день пожертвовать собою въ пользу его замысловъ. Докторъ уже былъ готовъ уступить, какъ вдругъ почувствовалъ, что кто-то дотронулся до его руки.

Онъ повернулся. Американецъ, поднявшись съ своей постели, ползъ по полу; наконецъ онъ всталъ на колѣни; его больныя губы бормотали какія-то несвязныя слова.

Изумленный, почти перепуганный, докторъ молча смотрѣлъ на него. Подошедшій Гаттерасъ пристально глядѣлъ на американца, стараясь уловить смыслъ словъ, неясно произносимыхъ несчастнымъ. Наконецъ, послѣ пяти минутъ усилій, послѣдній прошепталъ: Porpoise.

– Porpoise! – съ сильно бьющимся сердцемъ вскричалъ капитанъ.

Американецъ утвердительно покачалъ головою.

– Въ здѣшнихъ моряхъ?

Больной сдѣлалъ прежній знакъ.

– На сѣверѣ?

– Да! – произнесъ американецъ.

– Положеніе его вамъ извѣстно?

– Да!

– Въ точности?

– Да! – повторилъ Альтамонтъ.

Наступило короткое молчаніе. Свидѣтели этой неожиданной сцены дрожали.

– Послушайте,– сказалъ наконецъ капитанъ больному,– намъ необходимо знать положеніе вашего корабля. Я вслухъ буду считать градусы; когда будетъ надо, вы остановите меня жестомъ.

Въ знакъ согласія американецъ кивнулъ головою.

– Итакъ, дѣло идетъ о градусахъ долготы. Сто пять? Нѣтъ. Сто шесть? Сто семь? Сто восемь? На западѣ?

– Да! – сказалъ американецъ.

– Дальше. Сто девять? Сто десять? Сто двѣнадцать? Сто четырнадцать? Сто шестнадцать? Сто восемнадцать? Сто девятнадцать? Сто двадцать?..

– Да,– сказалъ Альтамонтъ.

– Сто двадцать градусовъ долготы? – спросилъ Гаттерасъ. – Сколько минутъ? Я считаю…

Гаттерасъ началъ съ цифры одинъ. При словѣ пятнадцать, Альтамонтъ знакомъ остановилъ капитана.

– Перейдемъ къ градусамъ широты,– сказалъ Гаттерасъ. – Вы меня поняли? Восемьдесятъ? Восемьдесятъ одинъ? Восемьдесятъ два? Восемьдесятъ три?

Американецъ жестомъ опять остановилъ Гаттераса.

– Хорошо. Сколько минутъ? Пять? Десять? Пятнадцать? Двадцать? Двадцать пять? Тридцать? Тридцать пять?

Новый знакъ со стороны слабо улыбнувшагося Альтамонта.

– Итакъ,– важнымъ голосомъ сказалъ Гаттерасъ,– Porpoise находится подъ 120°15′ долготы и 83°35′ широты?

– Да,– въ послѣдній разъ отвѣтилъ Альтамонтъ, падая на руки доктора.

Усиліе это истощило его.

– Итакъ, друзья мои,– вскричалъ Гаттерасъ,– вы видите, что спасеніе на сѣверѣ!

Но вслѣдъ за этими радостными словами, Гаттераса, казалось, поразила какая-то ужасная мысль. Онъ измѣнился въ лицѣ: змѣя зависти засосала его сердце.

Оказывается, что другой – американецъ – на три градуса выше Гаттераса подвинулся къ полюсу. Зачѣмъ? Съ какою цѣлью?

III. Семнадцать дней пути

Этотъ новый эпизодъ и сообщенія Альтамонта совершенно измѣнили положеніе путешественниковъ. Они находились внѣ всякой помощи, не имѣли основательной надежды дойти до Баффинова моря, имъ грозила опасность, что во время пути слишкомъ продолжительнаго для ихъ истомленнаго организма, у нихъ не хватитъ съѣстныхъ припасовъ,– и вдругъ оказывается, что въ четырехъ стахъ миляхъ отъ ледянаго дома находился корабль, обильно снабженный всякаго рода запасами и, быть можетъ, даже способный продолжать отважное движеніе Гаттераса къ полюсу. Гаттерасъ, Джонсонъ, докторъ и Бэлль, бывшіе такъ близко къ отчаянію, начали теперь надѣяться; ими овладѣло чувство радости и даже безумнаго восторга.

Но сообщенія Альтамонта не были достаточно полны. Давъ больному отдохнуть нѣсколько минутъ, докторъ возобновилъ интересную бесѣду, предлагая вопросы въ такой формѣ, что американецъ могъ отвѣчать на нихъ простымъ наклоненіемъ головы или движеньемъ глазъ.

Вскорѣ докторъ узналъ, что Porpoise - американское трехмачтовое судно, изъ Нью-Іорка, потерпѣвшее крушеніе среди льдовъ и снабженное большимъ количествомъ топлива и съѣстныхъ припасовъ. Хотя Porpoise положило на бокъ, но, по всѣмъ вѣроятіямъ, онъ выдержалъ давленіе льдовъ; быть можетъ даже представлялась возможность спасти весь его грузъ.

Альтамонтъ и его экипажъ бросили Porpoise два мѣсяца тому назадъ, взявъ съ собою шлюпку, поставленную на сани. Они хотѣли дойти до пролива Смита, отыскать какое-нибудь китобойное судное и возвратиться на немъ въ Америку. Но мало по малу несчастные путешественники стали жертвою болѣзней и утомленія и всѣ они, одинъ за другимъ, поумирали на дорогѣ. Изъ экипажа въ тридцать человѣкъ остались только капитанъ и два матроса, и если Альтамонтъ живъ, то этимъ онъ обязанъ особенному чуду Провидѣнія.

Гаттерасъ хотѣлъ узнать причину, по которой Porpoise находился подъ столь высокою широтою.

Альтамонтъ далъ понять, что его отбросило на сѣверъ льдами, движенью которыхъ онъ не могъ противиться.

Встревоженный Гаттерасъ разспрашивалъ также Альтамонта на счетъ цѣли его путешествія.

Альтамонтъ отвѣтилъ, что онъ старался пройти сѣверо-западный проливъ.

Гаттерасъ не настаивалъ больше и прекратилъ свой допросъ.

– Всѣ наши усилія,– сказалъ докторъ,– должны быть направлены теперь къ отысканію Porpoise'а. Вмѣсто того, чтобы на удачу отправиться въ Баффиново море, мы можемъ теперь путемъ, на одну треть болѣе короткимъ, дойти до судна, которое дастъ намъ всѣ средства, необходимыя для зимовки.

– Ничего другаго не остается,– отвѣтилъ Бэлль.

– Съ своей стороны я добавлю,– сказалъ Джонсонъ,– что не должно терять ни одной минуты. Необходимо соразмѣрить – въ противоположность тому, какъ это обыкновенно дѣлается – продолжительность пути съ количествомъ съѣстныхъ запасовъ и немедленно-же отправляться въ дорогу.

– Вы правы, Джонсонъ,– отвѣтилъ докторъ. Выступивъ завтра, 26-то февраля, мы должны прибыть къ судну 15-го марта, въ противномъ случаѣ мы погибнемъ отъ голода. Что вы скажете, Гаттерасъ?

– Приступимъ немедленно къ приготовленіямъ и отправимся,– сказалъ капитанъ. Быть можетъ, путь окажется болѣе продолжительнымъ, чѣмъ мы предполагаемъ.

– Почему это? – спросилъ докторъ. Альтамонту, какъ кажется, въ точности извѣстно положеніе его судна.

– A если Porpoise, подобно Forward'у, дрейфовалъ вмѣстѣ со льдами? – спросилъ Гаттерасъ.

– Дѣйствительно, это могло случиться,– сказалъ докторъ.

Джонсонъ и Бэлль не оспаривали возможности подобной случайности, жертвою которой сдѣлались они сами.

Альтамонтъ, внимательно слушавшій разговоръ, знакомъ далъ понять доктору, что онъ желаетъ говорить. Послѣдній исполнилъ желаніе Альтамонта и, послѣ доброй четверти часа разныхъ оговорокъ и переспросовъ, пришелъ къ увѣренности, что Porpoise обмелѣлъ близь береговъ, слѣдовательно сдвинуться съ своего мѣста не могъ.

Это сообщеніе успокоило путешественниковъ, хотя и лишало ихъ всякой надежды возвратиться въ Европу, развѣ только Бэлль умудрился-бы сдѣлать маленькое судно изъ остатковъ Porpoise'а. Во всякомъ случаѣ, прежде всего слѣдовало отправиться къ мѣсту крушенія.

Докторъ обратился къ американцу съ послѣднимъ вопросомъ: встрѣтилъ-ли онъ, Альтамонтъ, свободное отъ льдовъ море подъ восемьдесятъ третьимъ градусомъ широты?

– Нѣтъ,– отвѣтилъ Альтамонтъ.

Тѣмъ дѣло и кончилось. Немедленно приступили къ приготовленіямъ въ отъѣзду. Бэлль и Джонсонъ прежде всего занялись санями, требовавшими полной передѣлки. Такъ какъ въ деревѣ не было недостатка, то кузову саней дали прочное устройство. Путешественники воспользовались опытностью, пріобрѣтенною во время экскурсіи на югъ. Слабыя стороны такого рода передвиженія имъ были извѣстны, и какъ слѣдовало ожидать обильныхъ и глубокихъ снѣговъ, то полозья сдѣлали повыше.

Бэлль устроилъ въ саняхъ нѣчто въ родѣ кушетки, покрытой палаткою и предназначавшейся для Альтамонта. Очень незначительное, къ несчастію, количество съѣстныхъ припасовъ не слишкомъ отягчало сани, которыя нагрузили поэтому всѣмъ деревомъ, какое только можно было взять съ собою.

Докторъ, приводя въ порядокъ съѣстные припасы, составлялъ имъ самую тщательную опись. По его разсчету, во время трехнедѣльнаго пути, каждый путешественникъ долженъ былъ получать три четверти раціона. Полный раціонъ выдавался только четыремъ упряжнымъ собакамъ. Если-бы Дэкъ сталъ въ упряжку, то и онъ имѣлъ-бы право на полученіе полной порціи.

Сборы къ путешествію были прерваны потребностью сна, который съ семи часовъ вечера властно сталъ предъявлять свои права. Но, прежде чѣмъ отправиться на отдыхъ, путешественники собрались вокругъ печи, для которой не поскупились на дрова. Бѣдные люди эти до излишества наслаждались теплотою, отъ которой давно уже отвыкли. Пеммиканъ, немного сухарей и нѣсколько чашекъ кофе не замедлили произвести свое ободряющее дѣйствіе, такъ же, какъ и надежда, столь неожиданная и такъ издалека навѣстившая путешественниковъ.

Въ семь часовъ утра опять принялись за работу и вполнѣ окончили ее къ тремъ часамъ вечера.

Начинало уже темнѣть. Хотя съ 31-го января солнце появилось на горизонтѣ, но свѣтъ его былъ еще слабъ и непродолжителенъ. Къ счастію, въ шесть часовъ вечера всходила луна, блѣдные лучи которой, при безоблачномъ небѣ, достаточно освѣщали дорогу. Температура, замѣтно понижавшаяся втеченіе нѣсколькихъ дней, опустилась, наконецъ, до тридцати трехъ градусовъ ниже точки замерзанія (-37° стоградусника).

Настала минута отъѣзда. Альтамонтъ обрадовался путешествію, хотя тряска и должна была усилить его страданія. Онъ объяснилъ доктору, что на бортѣ Porpoise'а онъ найдетъ противоскорбутныя средства, необходимыя для его, Альтамонта, излѣченія.

Американца перенесли на сани и уложили какъ можно удобнѣе. Запрягли собакъ, въ томъ числѣ и Дэка, и затѣмъ путешественники въ послѣдній разъ взглянули на мѣсто, гдѣ находился Forward. На лицѣ Гаттераса на одно мгновеніе появилось выраженіе сильнаго раздраженія, но онъ тотчасъ же преодолѣлъ себя; небольшой отрядъ тронулся въ путь и вскорѣ погрузился въ растилавшіеся на сѣверо-западѣ туманы.

Каждый занялъ свое обычное мѣсто: Бэлль въ головѣ каравана, докторъ-же и Джонсонъ шли подлѣ саней, зорко за всѣмъ слѣдили и, въ случаѣ надобности, помогали упряжнымъ собакамъ, Гаттерасъ слѣдовалъ позади и держался по линіи, пролагаемой Бэллемъ.

Шли довольно скоро; при низкой температурѣ ледъ представлялъ ровную и гладкую поверхность, удобную для санной ѣзди; пять собакъ легко везли грузъ въ девятьсотъ фунтовъ. Однакожъ, люди скоро уставали и часто останавливались, чтобъ перевести духъ.

Къ семи часамъ вечера луна ясно выдѣлилась своимъ красноватымъ дискомъ на туманномъ небосклонѣ. Ея спокойные лучи проникали атмосферу и разливали слабый, ясно отражаемый льдами свѣтъ; ледяныя поляны тянулись на сѣверо-западъ необозримою, бѣлою и совершенно горизонтальною равниною. Ни одного возвышенія, ни одного расk'а. Эта часть моря, казалось, замерзла спокойно, точно какое-нибудь озеро.

То была громадная пустыня, ровная и монотонная.

Таково впечатлѣніе, произведенное этимъ зрѣлищемъ на доктора, который подѣлился своимий ощущеніями съ Джонсононъ.

– Дѣйствительно, докторъ,– сказалъ старый морякъ,– это настоящая пустыня, въ которой мы не подвергаемся, однакожъ, опасности умереть отъ жажды.

– Очевидная выгода! – отвѣтилъ докторъ. – Но самая громадность этой пустыни доказываетъ, что мы очень удалены отъ материка. Вообще, по близости береговъ встрѣчаются ледяныя горы, которыхъ мы здѣсь нигдѣ не видимъ.

– Горизонтъ затянутъ туманами,– отвѣтилъ Джонсонъ.

– Безъ сомнѣнія, но со времени отъѣзда мы все идемъ по ровной ледяной полянѣ, которой, повидимому, нѣтъ и конца.

– A знаете-ли, докторъ, что наша прогулка очень опасна? Къ этому привыкаешь, не думаешь объ этомъ, но ледяная поверхность, по которой мы идемъ, покрываетъ собою бездонныя пропасти.

– Совершенно вѣрно, другъ мой, впрочемъ, мы не подвергаемся опасности погрузиться въ эту пропасть. При тридцати трехъ градусахъ холода эта бѣлая кора представляетъ значительную крѣпость. Замѣтьте, что ледяная кора все болѣе и болѣе утолщается, потому что въ полярныхъ странахъ втеченіе десяти дней снѣгъ идетъ девять разъ въ апрѣлѣ, маѣ и даже іюнѣ мѣсяцахъ и, по моему мнѣнію, толщина снѣжнаго слоя достигаетъ тридцати или сорока футовъ.

– Это очень успокоительно,– отвѣчалъ Джонсонъ.

– Мы не похожи на тѣхъ конькобѣжцевъ на Серпентайнъ-риверѣ^[28], которые ежеминутно опасаются, что слабый ледъ обломится подъ ними. Такой опасности мы не подвергаемся.

– Извѣстна ли сила противодѣйствія, оказываемая льдомъ? – спросилъ старый морякъ, всегда старавшійся чему-нибудь научиться въ обществѣ доктора.

– Еще-бы неизвѣстна! – отвѣтилъ послѣдній. Впрочемъ, въ наше время все умѣютъ измѣрять, за исключеніемъ человѣческаго честолюбія! И въ самомъ дѣлѣ, развѣ не честолюбіе влечетъ насъ къ сѣверному полюсу, который человѣкъ хочетъ, во что бы ни стало, узнать? Возвращаясь къ нашему предмету, я могу вамъ сказать слѣдующее. При толщинѣ въ два вершка ледъ выдерживаетъ тяжесть человѣка; при трехъ съ половиною вершкахъ – лошадь съ всадникомъ; при пяти вершкахъ – восьмифунтовое орудіе; при восьми вершкахъ – полевую артиллерію съ лошадями, а при десяти вершкахъ – цѣлую армію, безчисленное множество людей! Тамъ, гдѣ мы идемъ въ настоящую минуту, можно-бы построить ливерпульскую таможню или зданіе парламента въ Лондонѣ!

– Трудно даже представить себѣ такую крѣпость,– сказалъ Джонсонъ. Вы недавно сказали, докторъ, что снѣгъ идетъ здѣсь десять дней. Фактъ этотъ не подлежитъ сомнѣнію и я не оспариваю его. Но откуда-же берется такая масса снѣга? Замерзшія моря не могутъ производить громаднаго количества паровъ, изъ которыхъ состоятъ облака.

– Совершенно вѣрное замѣчаніе, Джонсонъ. По моему мнѣнію, большая часть идущихъ здѣсь снѣговъ и дождей состоитъ изъ воды умѣреннаго пояса. Снѣжинка, которую вы видите, быть можетъ не больше какъ простая капля воды изъ какой-нибудь рѣки Европы, капля, которая поднялась въ атмосферу въ видѣ пара, вошла въ составъ облаковъ и, наконецъ, сгустилась здѣсь. Очень можетъ быть, что утоляя жажду этимъ снѣгомъ, мы пьемъ воду рѣкъ нашей родины.

Въ эту минуту разговоръ ихъ былъ прерванъ голосомъ Гаттераса, исправлявшаго неточности пути. Туманъ сгущался, поэтому трудно было идти по прямому направленію.

Наконецъ, къ восьми часамъ вечера, отрядъ остановился, пройдя пятнадцать миль. Погода установилась сухая; поставили палатку, растопили печь, поужинали и ночь прошла спокойно.

Гаттерасу и его товарищамъ погода благопріятствовала. Втеченіе слѣдующихъ дней, путешествіе ихъ совершалось безъ затрудненій, не смотря на жестокую стужу, отъ которой ртуть замерзала въ термометрѣ. Поднимись вѣтеръ – и никто изъ путешественниковъ не выдержалъ бы такой температуры. По этому случаю докторъ констатировалъ точность наблюденій, произведенныхъ Парри во время его экскурсіи на островъ Мельвиля. Этотъ знаменитый мореплаватель говоритъ, что тепло одѣтый человѣкъ можетъ безнаказанно подвергаться самымъ жестокимъ холодамъ, лишь-бы атмосфера была спокойна. Но при самомъ легкомъ вѣтрѣ человѣкъ чувствуетъ въ лицѣ жгучую боль, начинаются жестокія головныя боли, скоро заканчивающіяся смертью. Доктора очень тревожило это, такъ какъ простой порывъ вѣтра могъ-бы заморозить путниковъ до мозга костей.

5-го апрѣля Клоубонни былъ свидѣтелемъ феномена, свойственнаго полярнымъ широтамъ. Безоблачное небо блестѣло звѣздами, какъ вдругъ повалилъ густой снѣгъ, не смотря на то, что не замѣчалось ни малѣйшихъ признаковъ снѣговыхъ тучъ. Звѣзды мерцали сквозь снѣжные хлопья, съ изящною правильностью падавшіе на ледъ. Снѣгъ шелъ около двухъ часовъ и затѣмъ внезапно прекратился, но достаточной причины такого явленія докторъ открыть не могъ.

Послѣдняя четверть луны была на исходѣ, такъ что втеченіе сутокъ полный мракъ царилъ семнадцать часовъ. Путешественники нашлись вынужденными привязать другъ друга длинною веревкою, чтобы не разойтись. Почти не было возможности идти по прямому направленію.

Эти мужественные люди, хотя и поддерживаемые желѣзною волею, начали уже чувствовать утомленіе. Привалы становились болѣе частыми, не смотря на то, что нельзя было терять вы одной минуты, такъ какъ съѣстные припасы замѣтно истощались.

Замѣтивъ, что цѣль путешествія какъ-бы отступаетъ предъ путниками, Гаттерасъ порою задавался вопросомъ: дѣйствительно-ли существуетъ Porpoise и не разстроенъ-ли разсудокъ американца болѣзнью? Быть можетъ, изъ ненависти къ англичанамъ и въ виду своей неминуемой гибели, Альтамонтъ рѣшился привести путешественниковъ къ вѣрной смерти?

Гаттерасъ сообщилъ свои догадки доктору, который рѣшительно отвергъ ихъ, хотя и давно понялъ, что между англійскимъ и американскимъ капитанами уже существуетъ прискорбное соперничество.

– Трудно будетъ поддерживать согласіе между этими людьми,– сказалъ онъ себѣ.

14-го марта, послѣ шестнадцати дней пути, путешественники находились только подъ восемьдесятъ вторымъ градусомъ широты. Силы ихъ истощились, а между тѣмъ отрядъ находился въ ста миляхъ отъ судна; къ довершенію несчастія, людямъ необходимо было выдавать только по четверти раціоновъ, чтобы собаки могли получать полную порцію.

Къ несчастію, нельзя было разсчитывать и на охоту, потому что у путешественниковъ оставалось всего семь зарядовъ пороху и шесть пуль. Напрасно стрѣляли они по бѣлымъ зайцамъ и лисицамъ, попадавшимся, къ тому-жъ, очень рѣдко: имъ не удалось добыть ни одного изъ этихъ животныхъ.

Но въ пятницу, 15-го марта, доктору посчастливилось застичь врасплохъ лежавшаго на льду тюленя. Докторъ ранилъ его нѣсколькими пулями, и такъ какъ животное не могло скрыться въ свою замерзшую отдушину, то его вскорѣ окружили и убили. То былъ большой тюлень. Джонсонъ искусно разрубилъ его на части, но по крайней своей худобѣ это земноводное очень мало оказалось полезнымъ для людей, которые не могли, подобно эскимосамъ, употреблять въ пищу тюленій жиръ.

28. «Serpentine-river» – рѣка въ Гайдъ-паркѣ, въ Лондонѣ.